Главный кусок жизни прожит. Доселе думала, что я здравомыслящая, вполне благополучная мадам. Ан нет. Сомнения вспучились болячкой, нависали надо мной окаянным дамокловым мечом. Вспоминала родителей, осенялась крестом, утирала слёзы, просила совета и прощения у них. … Простят ли?! Они были конкретными в претензиях к людям.

Родились в маленьком сибирском городишке. Вместе учились в школе, окончили её, и разъехались кто куда. Мама подалась в Омск, поближе к дому, учиться на врача, папа махнул в Казань в авиационный институт. Получили высшее образование, а тут война, фашист навалился на страну. Народ призвали к отпору. Собрались воевать и верили, что победа будет непременно за нами. … Папа строил самолёты, кто-то пушки, танки. А на фронте бедственно не хватало медиков, и в двадцать три года маму назначают полковым врачом.

Всем тяжело на войне, но маме досталось особенно с лихвой. Грязь, кровь, гной и одна среди мужиков. Четыре года в реальной опасности возвращала людям жизнь и здоровье, чтобы снова идти им воевать. … С честью встретила победу с орденами и медалями. … Домой! … Не дождались, однако, родители её в Сибири. Она поехала в Казань, где и вышла замуж по любви за одноклассника. И работать стала на том же заводе в здравпункте.

Молодожёнам дали коммунальную комнатку, да такую, что двуспальная кровать не помещалась. Поэтому, когда я всё-таки родилась и мал-мал подросла, то искренно поверила родителям, что нашли меня в капусте под окном. … В то время весь двор был ископан под грядки. Помидоры, огурчики, капуста. Народ победитель был изобретателен в трудностях, некие граждане заводили даже коров и прочую живность. … Взрослые работали, дети предоставлены себе, но никакого баловства. Огород поливали, но чтобы сорвать огурец с чужой грядки – такого не бывало.

Семья была бедной как все, и ценности были не материальными. … Хозяйство родителей вообще начиналось с миски и ложки, и такой аскетизм их не угнетал совершенно. … Время шло, промышленность наращивала обороты, тарелок в доме стало больше, но родители по привычке щи хлебали из одной. … Мама ела аккуратно, не торопясь, подбирала капли с ложки кусочком хлеба. У отца был свой стиль, за что его одёргивали традиционно: – Не торопись, не чавкай! – Отец отмалчивался, отвечать на женские сентенции было выше его достоинства, по привычке смахивал хлебные крошки со стола в ладонь и отправлял их в рот. И вообще он был доедалой в доме, редко когда прокисшие щи выливали в помойное ведро. … У меня была, конечно же, своя тарелка, свои лакомства, особенно жареная на маргарине картошка. Избалованной не была, потому гастрономические особенности послевоенного момента я не чувствовала совершенно.

После школы вопрос не стоял, куда пойти учиться. Мама – врач, кумир, устремления мои естественны. С детства любила играть в больницу, но сейчас решение надо было принимать по-взрослому.

Папа поддержал философски: – Дерзай! У тебя должна быть своя колокольня и своя история жизни. – А вот мама была категорична: – Грязь, кровь, гной! Эта профессия не для девушки, окстись!

Я одумалась, и пошла учиться на химика в технологический институт. Была прилежной студенткой, но без любопытства к профессии. Так по инерции и отучилась положенный срок. … В двадцать три года получила диплом технолога электрохимических покрытий. Звучит. А по сути – это ванны с гальванической жидкостью и я возле них в защитном костюме и резиновом фартуке. Не такого я ожидала от высшего образования.

Мама к тому времени покинула нас навсегда. Больной отец с тоски совсем заплохел, днями сидел у портрета жены. Скоро не стало и его. Я осталась одна сиротой. Страшно.

Подружки повыскакивали замуж, отдалась и я. Брак был без любви, но оказался удачным. Работа появилась опрятная, обеспеченная стала материально. Родила сына. О родителях, о детстве вспоминала с ностальгией, но зарок себе дала – сын не должен терпеть лихо и встала за защиту интересов взрослеющего денди.

На столе не переводились ананасы с рябчиками. Одевала его стильно и добротно. Девочки бегали за ним, и видна была избалованность ими. В школе учёбой не блистал, но верила, что он ещё найдёт себя в суматохе жизни. Здоровье было пышущим, подумывала даже его ограничить в еде.

Отец пытался было утвердить свою правду: – Сын мужиком должен стать! – Но последнее слово всегда было за мной. Муж любил меня больше чем себя и здравый смысл.

Жизнь текло своим чередом. Привычно, без ожидаемых потрясений, но они оказались на пороге. В дом пришло горе. Не стало мужа, друга, опоры. Жить не хотелось, если бы не ответственность за сына.

Он, однако, быстро смирился с уходом отца. Настолько быстро, что подумалось, а я ему кто?! Парню двадцать три года, работать не хочет, ищет себя в писательском деле. Не понимал он, но уверена я, что писать ему не дано, не презентабельна его колокольня. Надо осваивать сермяжную жизнь с удачами и без них. Зарабатывать на жизнь, в конечном счёте, мама не вечно будет дуть ему в попу.

Метаморфоза им не предполагалось, и я дождалась убийственных откровений: – Мам, не будь занудой. В баню ходит тот, кому лень чесаться.

Приехала. … И кто мне скажет, отколь сие-такое появилось? … Мечталось, хотелось, … а гора родила мышь.