Белорусско-польская граница,

сторона Польши,

Кузница Белостоцкая,

апрель 203Х года.

Основные силы сорок второй мотопехотной бригады бундесвера квартировались в Сокулке, в шестнадцати километрах от Кузницы Белостоцкой. Все было спокойно и тихо: русские сидели у себя на Брузгах, немцы стерегли Кузницу. Караулы у белорусской границы менялись штатно, каждые сутки.

За всю многолетнюю историю этого вялотекущего противостояния Дитер понял только одно: главное – не высовываться. Его люди знали свое дело. И нынешнее положение вещей их устраивало.

Европа, стуча зубами от холода, щерится и клочьями роняет пену, изображая почти открытое противостояние с Россией. Гляньте только – границы на замке, торговые отношения разорваны, финансовые активы в заморозке.

А Россия что? Медведь повернулся ко всему миру толстой мохнатой задницей и флегматично игнорирует лай и прыжки европейских шавок.

В тридцать первом году Германия вышла из состава НАТО, указав на этот смелый шаг некоторым другим странам Европы. Причин была чертова уйма. Но главным оказалось нежелание окончательно пускать по ветру экономику страны, растрачивая последние сбереженные крохи на покупку и оснащение военного оборудования и усиление границ с Белоруссией, чего так настоятельно требовали в НАТО.

Баста, карапузики. Нашим детям скоро будет нечего жрать. Наши жёны согласно новой моде, вяжут на зиму огромные пуховые шали. Наш экспорт сдох, крупнейшие корпорации загнулись, лишив работы сотни тысяч людей. Газа нет. Тепла нет. Денег нет.

Поэтому к черту НАТО. К черту Евросоюз. Поэтому свои дорогущие и новомодные термодатчики с широким спектром и автоматические турели засуньте себе...

Дитер Хофман работал в бундесвере уже почти пятнадцать лет. И все это время конфликт с Россией тлел, изредка вспыхивая кровавыми угольями военных провокаций. Тогда слышалась стрельба, ревели моторы, рвались гранаты и гибли люди. А потом все снова утихало на некоторое время.

Польша вылетела из НАТО вслед за Германией, словно пробка из бутылки, когда заявила, что не станет соблюдать условия разрыва торговых отношений с Белоруссией. Может быть, это был только предлог… Но в любом случае, Германия не растерялась. Очень быстро был подписан Польско-Германский пакт военной взаимоподдержки и получены права о размещении и передвижении войск на территориях дружественных стран. Польша устало заявила о том, что не верит в нападение России на Европу. А Германия предложила постеречь границы Польши. На всякий случай.

Все понимали, что такой дешевой ценой немцы пытаются купить себе время на случай реального нападения, но всем было уже почти все равно.

Так Дитер Хофман оказался на белорусско-польской границе в должности начальника караула.

Три дня бушевала метель. Казалось, ветер дул разом со всех сторон, яростно швырял и сталкивал в воздухе полчища снежинок. Деревья качались из стороны в сторону, скрипели и стонали, наклоняясь к земле; ветер на все лады высвистывал в их голых ветвях, тонко завывал и трепал тяжелые пологи взводной палатки. Весна…

Радовало одно – там, на Брузгах, за два километра отсюда, у русских было то же самое.

Дитер в последний раз затянулся сигаретой, аккуратно затушил бычок в обледеневшем снегу и вернулся в палатку.

Здесь было тепло.

Посередине большой взводной палатки пыхтела и потрескивала дровишками буржуйка. Вокруг на лежанках дрыхли без задних ног бойцы первой караульной смены. Вторая смена вальяжно развалилась у теплой печки. Помощник начкара Кэфер душераздирающе зевал, прикрывая рот кулаком, и одним глазом косился на панель сигнальных датчиков. Лампочки скучно и мертво молчали. Как всегда. Никто не пересекал границу в долбаных, Богом забытых Брузгах.

Начальник караула, оберлёйтнант Хофман мельком взглянул на своих людей и шагнул к огню.

- Как погодка? – насмешливо спросил Франц.

- Жарища, - буркнул Дитер, сбивая с воротника налипший снег.

- Ландмейстера фон Вельвена видел? – Франц ухмылялся хитро и таинственно, а значит сегодня точно намечался веселый вечер.

Дитер улыбнулся и, повесив на крюк шинель, уселся поближе к пышущей жаром печурке.

- Видел, - легко соврал он, - Думал, он будет повыше.

- Да ладно тебе, командир, - подхватил Герман, один из отрядных снайперов, - говорят, он почти четыре метра в высоту, когда сидит на коне.

Остальные бойцы в радостном предвкушении чуть подались вперед. Они любили пощекотать себе нервы на ночь. Жуткими байками о мертвецах, призраках, упырях и вервольфах. О том, как погибшие на поле боя солдаты возвращаются в лагерь. Как не выполнившие долг исполняют его в посмертии. И о том, как в ночной темноте гулко и тяжело скрипят по льду копыта огромного боевого коня Ландмейстера Андреаса фон Вельвена.

Франц Миллер - штурмовик первой линии, здоровенный рыжий громила с одухотворенным лицом средневекового палача - воистину был душой компании. По его лицу никто не смог бы догадаться о наличии двух дипломов Профакадемии, острого живого ума и бесконечного количества баек и интересных историй, которыми он был напичкан по самую макушку.

Франц удобно примостился у печки и, накинув шинель на плечи, вещал жутким загробным голосом:

- Это случилось несколько лет назад. Не так давно, чтобы забыть подробности того ужаса. Люди, с которыми это случилось, до сих пор боятся темноты и в девять вечера уже спят, объевшись снотворным.

- Так это не с тобой приключилось, Франц? – заржал кто-то с дальней лежанки. – Поиздержался, друг. Своих собственных баек не осталось?

- Просто заткнись, ладно? Эта история может случиться с каждым. Считай, что тебе все это время чертовски везло… Ну так вот… Есть среди моих знакомых парочка фанатичных идиотов, Ганс и Хендрик, которые то ли мнят себя историческими реконструкторами, то ли просто дурни. Но ребята они хорошие, и верить им можно совершенно точно.

Ганс уже лет десять бредит Орденом Тамплиеров. Великие магистры во снах сулят ему бессмертие и протягивают перо для подписи. Ну вы понимаете… - Франц активно задвигал рыжими бровями, солдаты вокруг невольно растянули улыбки еще шире, - А Хендрик – лучший друг Ганса. Не бросать же бедолагу одного на растерзание Жаку де Моле…

- Дядя Франц, - раздался вдруг из-за могучей спины пулеметчика Ленца восторженный тоненький голосок, - Это тот самый Жак де Моле? Который утащил за собой в ад Короля Филиппа и его папу?

- Эй, кто там пищит и перебивает мой рассказ?

- Это я. - Из-за локтя Ленца показалась на свет белобрысая взъерошенная мальчишеская голова. Огромные глаза, сияющие в ярких отсветах пламени буржуйки, улыбка во весь рот и абсолютно детский восторг от предстоящей жуткой сказки.

Это был Пшемко – восьмилетний польский авантюрист, который своими глазами пожелал увидеть войну и остановить ее, бороться с русскими медведями и заставить их отдать тепло, которое они украли у его родной Польши много лет назад. Очень давно, когда его самого, Пшемки, еще и на свете не было. К счастью, мальчишке хватило сил пройти шестнадцать километров от Сокулки до Кузницы. В бешенную метель, когда снегу наметало едва не по пояс взрослому человеку.

Геройского дурня подобрал гелендваген гауптфельдфебеля Лоренца, когда тот разводил на посты караульные смены. О пацане тут же доложили в Сокулку, но решили, что не великий это барин, чтобы везти его домой прямо сейчас, в ночь и такую чертову метель. Подождет до утра, пока не прибудут машины с новой сменой.

- Во-первых, не «дядя Франц», а «герр Миллер», - с притворной строгостью начал рыжий шутмовик. – А во-вторых, Жак де Моле не утаскивал никого в ад. Он вызвал короля Филиппа Красивого и папу Климента Пятого на Страшный Суд. Ты не помнишь разве, глупая твоя польская голова? Я два раза повторял.

- Помню, - с готовностью отозвался Пшемка, - как Жака де Моле жгли на костре за то, что он был главный из своих лыцарей.

- Великий Магистр Ордена Тамплиеров во Франции… - назидательно поправил Миллер.

- Да! И за то, что он неправильно молился Богу.

- За ересь, - густым пароходным басом подсказал пулеметчик Ленц.

- Да. И Жак де Моле очень мучился на костре. И ему было больно. И он кричал и всех проклинал. И не признавался. Что виноват… Вот.

Франц сжалился над мальчишкой, который взволнованно пучил глаза и изо всех сил старался найти правильные слова. Короткая рыжая борода штурмовика в свете костра отливала яркой медью, словно сама была охвачена пламенем. Светлые глаза сузились, а голос стал в тишине хриплым и жутковатым:

- Если бы де Моле признал вину Ордена Тамплиеров, ему сохранили бы жизнь. И до конца своих дней он маялся бы в заключении. В высокой башне на берегу Сены. Но Великий Магистр не мог очернить свой Орден грязными наветами и обвинениями в ереси. И он предпочел страшную и мучительную смерть.

Ходили слухи о том, что высокопоставленных духовных лиц, таких как де Моле, перед казнью опаивали наркотиками, чтобы заглушить жестокую боль при сожжении заживо. Но ничего этого не было сделано, и Жак де Моле испытал все муки сполна. Охваченный пламенем с головы до ног, задыхаясь в диком жаре, он, сколько хватало жизни, яростно кричал о своей невиновности, проклиная короля и папу, и звал их за собой на Страшный Суд.

Голос уже не принадлежал Францу. Под сводами стального тонкостенного бокса метался хриплый вопль древнего проклятия: «Мессиры, не пройдет и года, как я призову Вас на Страшный Суд!»

Франц наслаждался произведенным эффектом. В полном молчании, застыв перед пляшущим огнем маленькой печурки, сидели люди. Каждый из них был полностью охвачен мистическими щупальцами этого древнего момента.

Прошло уже больше семи сотен лет с тех пор, как черная копоть развеялась по ветру. Все, что осталось от Жака де Моле, Великого Магистра Ордена Тамплиеров. Но его слова и деяния все еще будоражат умы потомков и детей его родной земли.

Дитер вздохнул и повернулся к огню другим боком:

- Так что там про Ганса и этого… второго… Хендрика? А то у тебя уже третий день одни тамплиеры. Давай что-нибудь про русских?

Франц перевел на Дитера скорбный взгляд:

- Командир… Можно я тебе лицо обглодаю?

- Отставить.

- Ничем тебя не проймешь. Ты мне всю атмосферу портишь, вали покури. Там погодка, говорят, отличная.

Дитер, криво ухмыльнувшись, покачал головой и поднялся с места. Нужно было, и правда, проверить патрули. Русские, конечно, сидят в своих Брузгах, пьют водку и в ус не дуют. Никакой войны в такую дьявольскую круговерть. Но случаи бывают разные. И маленький Пшемка тому яркое подтверждение.

Дитер зябко поежился, застегивая шинель, поднял воротник и шагнул к выходу.

А за его спиной Франц уже снова гипнотизировал слушателей жуткими образами мрачного Средневековья:

- И в один из дней Ганс с Хендриком решили отправиться не куда-нибудь, а прямо на Чудское озеро. Туда, где тевтонцы схлестнулись с русскими и где бились насмерть в составе Тевтонского ордена Ландмейстер Андреас фон Вельвен и его ближники – бывшие рыцари ордена Тамплиеров, разгромленного в Германии. Ландмейстер фон Вельвен…

Дитер вышел за полог палатки и тяжело вздохнул. Кругом вертелась колючая муть метели, охаживала одинокое солдатское жилище, спрятанное от любого, даже самого внимательного взгляда. Вокруг только темнота и вой ветра в голом поле. А впереди, метров за семьсот, у самой Кузницы на трех постах стоят шестеро караульных. Потерянных и оторванных от всего остального мира. Они никуда не смотрят и ничего не караулят. Они просто – глаза и уши. Замерзшие и злые. За всем двенадцатым участком, вверенным оберлёйтнанту Хофману, наблюдала целая уйма разнокалиберных датчиков. Система слежения, по чуткости не сравнимая даже с целой ротой караульных. За двойной линией валов колючей проволоки в сложном порядке размещались датчики движения, настроенные на массу от десяти килограмм, тепловизоры, инфранкасники и система мин направленного действия против техники и пехоты. По светлой идее НАТО довершать феерию должны были чертовски дорогие и капризные автоматические турели, но нынешняя польско-германская коалиция вовремя освободила себя от этого потрясающего счастья. Как-нибудь без турелей. По старинке. Из пулеметов…

Вся эта охранно-защитная система управлялась и контролировалась с пульта из караульной палатки. А несчастные промерзшие насквозь постовые нужны были только для одного – подтвердить показания датчиков, засечь и оценить силы потенциального противника, передать информацию начальнику караула – и сразу отступить.

Чертова весна… Никогда, сколько Дитер себя помнил, в Польше не бывало такой метели в середине апреля.

Хофман достал рацию и шагнул вперед, на девственно чистый снежный ковер, к темной глыбе взводного гелендвагена.

- Первый, первый, вызывает Стерх. Что у вас?

Рация хрипло булькнула и неразборчиво отозвалась:

- Первый на связи. У нас все чисто.

Второй и третий посты ответили аналогично. И как иначе. Что, черт возьми, могло приключиться в эту адову ночь? Задницы разве что поотморозят постовые. Дело известное…

- Фон Вельвен был огромного роста. Говорят, когда он ехал на коне, железная птица на навершьи его шлема едва не цепляла арку замковых ворот. А это - четыре с лишним метра в высоту. И конь его был так громаден и лют, что никто из прислуги или рыцарей не смел приближаться к нему в страхе быть убитыми насмерть. Этот боевой конь был черен, словно жуткая полночь, и грива его стелилась до земли, а хвостом он заметал собственные следы. Одним ударом копыт этот зверь мог вышибить ворота крепости, а когда Ландмейстер пускал его в галоп, то земля стонала и глухо ухала от тяжелой конской поступи и лязга могучей брони.

Фон Вельвен всегда носил на плечах белый плащ с черным тевтонским крестом, у седла был приторочен громадный меч, на боку - булава и чекан, у пояса мизерикорд - "Да пребудет с тобой милость Божья".

А на плече его часто видели боевого беркута – огромную хищную птицу, которой не было равных по скорости и силе. Даже стрела не могла тягаться с беркутом фон Вельвена.

Говорят, что когда Ландмейстер выходил на поле битвы, враги в ужасе разбегались. Потому что вид его внушал им древний забытый ужас, словно сквозь прорези глухого шлема в глаза его врагов смотрела сама Тьма.

Ни одна сила не могла устоять против тевтонского железного клина. И на Чудском озере русские одержали победу только подлостью и хитростью, ибо не было равных в честном бою воинам фон Вельвена.

Когда Ганс и Хендрик добрались до берегов Чудского озера, вокруг поднималась метель. Мороз стоял несильный, но ощутимый, примерно, как сейчас. И точно так же как сейчас, за сутки ранее высоко в небесах бесновалась гроза. Черные тучи сходились яростными клубами, бесконечно сверкали зарницы и изредка слышался глухой рокот громовых раскатов, словно кто-то на небесах гневался или страдал от невыносимой боли.

Но у нас сейчас нет большого выбора, поэтому мы здесь. А два дрезденских недоумка по своей воле явились к берегам этого жуткого озера. Вокруг все было бело от снега, и в круговерти безумной метели не видно совершенно ничерта. Эти двое поняли, что они на месте, только благодаря спутнику Гугла.

И в этот момент от озера послышались медленные тяжелые шаги... Такие глухие и могучие, что земля ощутимо подрагивала, а сердце невольно ёкало и обрывалось куда-то в желудок. И с каждым этим шагом Ганс и Хендрик слышали, как жутко хрустит крошащийся лёд, и как тяжело скрипят кожаные ремни и трутся друг о друга железные пластины неподъемной монолитной брони… А когда из дьявольской белой мути прямо на них вышел всадник, нависая черной безмолвной громадиной, парни даже бежать не смогли. Потому что перед ними стоял сам Ландмейстер Андреас фон Вельвен. Точно такой, каким описывала его легенда. Он просто стоял и смотрел на них. Так близко, что они смогли рассмотреть даже узор на рукояти его меча и глухой ведерный шлем с узкой бойницей крестом. И мертвые глаза беркута. Но самое страшное было в том, что они не слышали дыхания. У них самих пар валил изо рта, словно они были долбаными паровозами у грузового перрона. А конь фон Вельвена стоял холодной черной глыбой. И бока его не вздымались ни на сантиметр. Ни облачка не вырывалось из черных ноздрей... То же было и со всадником. Это был мертвец…

В тот миг, когда Дитер, подчиняясь своей педантичности, собирался влезть в гелендваген и проехаться по постам лично, из палатки высунулся разводящий.

- Оберлёйтнант!

Дитер резко обернулся, не донеся ногу до подножки машины и чуя тревогу в голосе Лоренца.

- В первом секторе движение.

- Многочисленное? – резко переспросил Дитер, отстраняя с дороги разводящего и вскакивая в палатку.

- Одиночное, - ответил командиру сидящий за пультом молодой лёйтнант Кэфер. - Оценочная масса… полторы тонны.

- Сколько? Автомобиль что ли?

- Не знаю, связываемся с первым постом.

Караульная рация взорвалась хрипами и сиплыми щелчками, сквозь которые едва угадывались слова:

- Первый вызывает Стерха… Первый вызывает Стерха… Ничего не видим. Повторяю, у нас чисто.

Кэфер недоуменно взглянул на панель, истерично мигающую лампочками и цифрами, и зачастил в рацию:

- Первый, первый, вызывает Стерх. Цель идентифицирована тремя датчиками в вашем секторе. Расстояние восемьдесят метров. Примерная масса – полторы тонны. Что там у вас происходит? Используйте тепловизор и опознайте цель.

Рация молчала несколько секунд, а потом скорбно призналась:

- Тепловизор неисправен. Пытаемся засечь цель визуально.

- Придурки, - Дитер в сердцах сплюнул на пол, - Кто на первом посту? Хельмут? Опять тепеловизор на бруствере бросает? Лоренц, напомни мне содрать с него взыскание за порчу имущества бундесвера!

Но в ту секунду, когда помощник начальника караула лёйтнант Кэфер ответственно ставил галочку в своем внутреннем склерознике, рация кашлянула помехами, коротко и отчетливо матюкнулась голосом обергефрайтера Хельмута Шрёдера, а потом разразилась отзвуками автоматных очередей.

- Первый, что у вас происходит? Первый, слышите меня? Хельмут, Фридрих, доложите обстановку! – не слыша ответа, Кэфер обескураженно оглянулся на своего командира. Рация первого поста омертвела. Панель контроля датчиков билась в припадке, пытаясь предупредить людей о пересечении границы одиночной целью весом в полторы тонны, опознаваемой в спектре тепловизора, инфравизора и датчика движения.

Начальник караула вырвал рацию у помощника:

- Общая постовая тревога. Второму и третьему постам, вести усиленное наблюдение. Приказываю оценить ситуацию на первом участке. Тепловизоры исправны?

Второй и третий посты отозвались почти одновременно.

- Тепловизоры в порядке. Слышим звуки и видим вспышки выстрелов с первого поста. Тепловизоры не достреливают. Ничего не видно. Ждем указаний, оберлёйтнант.

С лежанок поднимались бойцы первой смены, проснувшиеся от напряженного тона тревожных переговоров. Вторая смена, оставляя уютное тепло буржуйки и теплые насиженные места, быстро натягивала снаряжение и шнуровала ботинки. И не зря.

- Обергефрайтер Миллер, готовьте первую смену. Вторая смена, в машину. Первостепенная задача – эвакуация бойцов третьей смены и по возможности – визуальное опознание противника.

- Так точно, оберлёйтнант, - в один голос ответили люди.

Вторая смена выкатилась на мороз, подгоняемая командиром отделения. Следом из палатки выскочили наводчик и водитель бронетранспортера. Через секунду мягко рыкнул мотор и хлопнули десантные двери машины. Отряд оккупировал отрядный Боксер и был готов к бою.

Дитер коротко передал в рацию приказ для второго и третьего поста – смотреть в оба и ждать эвакуации. И вышел из палатки. Боксер лязгнул, хрюкнул и мягко покатился по полю в сторону первого поста.

Кэфер уже терзал телефон, добиваясь связи с Сокулкой.

На связи был командир минометной роты, злющий и ядовитый гауптманн Рихтер. Кэфер как заведенный твердил о том, что координаты уточняются, и они получат корректировку с минуты на минуту. Миллер сидел в полной боевой готовности, сжимая в руках MG-3 и слушая, как препираются по рации помощник начальника караула и командир минометной роты. Рихтер зло, Кэфер – взволнованно.

Лёйтнант Кэфер стал смертельно бледен, капли пота стекали по вискам, и Миллер всерьез беспокоился о том, как бы пацана не хватила кондрашка.

Но Кэфер был в чем-то прав. Волноваться стоило. Потому что вторая смена так и не откликнулась на вызов. Лампочки на табло все продолжали мигать, идентифицируя прорыв периметра одиночной целью, но Хофман и его люди молчали.

А через десять минут разом заорали второй и третий посты. Они оба видели зарево пожара на первом посту. Рация Хофмана молчала, бронетранспортер горел. Какое-то время слышались редеющие автоматные очереди, а потом все стихло.

Лампочки на табло упорно продолжали мигать.

Кэфер потянулся было к кнопке активации системы направленных мин, но Миллер злобно отбил его руку.

- Там наши люди. Хочешь всех грохнуть, Кэфер? Вызывай подкрепление. Черт…, - штурмовик злобно и грязно выругался, - Мы даже не заем, что там такое. Хофман, говнюк, хоть бы слово сказал.

Рация штаба в Сокулках снова запросила корректировку минометного огня и идентификацию противника. Говорил оберст Нойман. Подкрепления не будет. Задача отряда - выяснить, кто пересек границу, скорректировать минометную роту и отступать в сторону Сокулок.

Вам все ясно, лёйтнант Кэфер?

Конечно, оберст Нойман. Понятнее некуда.

У помощника начальника караула дергался в нервном тике глаз, а пальцы на руках дрожали, слово в лихорадке.

- Второй вызывает Стерха, второй вызывает Стерха, - рация сипела и плевалась помехами, но голос караульного было слышно отчетливо. – Объект приблизился ко второму посту. Тепловизор добивает до него.

Все мгновенно повернули головы к датчикам на панели. Так и есть – еще несколько лампочек тревожно замигали красным.

- Стерх, как слышите меня? Повторяю, объект приблизился. Вижу силуэт. Это не автомобиль. Больше всего напоминает… всадника. Очень крупный…

- Какого черта происходит… - Миллер поднялся на ноги, застегивая верхнюю пуговицу шинели.

- Кэфер… Лёйтнант Кэфер!

- Да? – лёйтнант зачарованно пялился в пустоту.

- Нужно ехать на первый пост.

- Да…

- Командуй, мать твою. Нам нужен транспорт. Хотя бы гелендваген! Садимся и едем. Смотрим, что там еще за гребаный всадник, забираем наших и валим отсюда подальше. Ну?

- Да, валим отсюда. Ждите здесь… Минуту.

Миллер озадаченно смотрел в спину помощнику начальника караула. Кэфер выскочил на улицу как был, без шинели и оружия. И только через несколько секунд, когда с улицы послышался утробный рык шестилитрового двигателя, Франц, не веря своим ушам, вылетел из палатки. Отрядный гелендваген, быстро набирая скорость, мчался по полю в сторону Сокулок.

- Мать твою! Ты что творишь? – вопли Миллера разносились на всю округу, но Кэфера это не остановило. Нестрелянный мальчишка не выдержал напряжения. Его, скорее всего, ждал трибунал, но сейчас он вряд ли об этом думал.

Следом за Миллером на улицу выскочил отрядный разводящий Хэльги Лоренц. Сейчас он остался здесь самым старшим по званию.

Переглянувшись, они поняли друг друга без слов. У них оставался только один реальный вариант – окопы у палатки. Неизвестно, кто и когда их вырыл, но сделаны и укреплены они были на славу.

- Из отряда в двадцать три человека за пятнадцать минут нас осталось семеро. И мы все еще ничего не знаем о противнике, - Лоренц, как и Франц, работал в бундесвере уже почти пятнадцать лет. – Мы обязаны выполнить свой долг, попытаться спасти товарищей и при этом желательно выжить.

Напряженные лица смотрели требовательно и почти без страха. Они еще не видели ничего, что испугало бы их по-настоящему. И только подспудно и очень глубоко в подсознании бродила память о последних словах со второго поста: «Всадник… Очень крупный…»

- Всем занять позиции в окопах, - скомандовал Лоренц. – Франц, остаешься. На тебе корректировка минометной роты и общая связь со штабом… Ну и дитё тоже…

- Есть…

Через несколько секунд караульная палатка опустела. Только потрескивали дрова в печурке и валялся на полу оброненный кем-то фонарик.

- Дядя Франц…

Молчание надолго повисло в воздухе.

Пшемка робко подошел к порогу палатки, волоча за собой наброшенное на плечи одеяло. Мальчишка выглянул на улицу, поежился и отступил к буржуйке.

- Дядя Франц, мне не страшно. А тебе?

- И мне, - тихо ответил штурмовик. – Меня, пшечек, просто бесят трусы и предатели. – Он уселся у панели и внимательно всмотрелся в тревожное мигание нескольких детекторов.

- Да, – очень серьезно вдруг кивнул мальчишка. Словно и его это очень раздражало. – А вот меня мама вообще не пускала на войну. Говорила, что я еще маленький. Скорее бы стать большим. Хочу быть таким, как ты. У тебя, дядя Франц, уже борода выросла.

- Выросла, - Миллер зло дернул уголком рта. – Да толку с того. Сижу, караулку караулю.

Пшемка уселся на край лежанки, задумчиво наматывая шарф на шею.

- Дядя Франц. Пойдем сами воевать. Без них. Убьем медведя и допросим его.

В глазах штурмовика мелькнули бесовские искры. Он улыбнулся этой беспощадной детской логике.

- Нет, пшечек, мы с тобой тут останемся. Приказ есть приказ. Мы тут очень важное дело делаем.

- Какое?

- Наблюдаем за приборами. Тихо. Не мешай…

За несколько минут Миллер отследил перемещение объекта на триста с лишним метров вглубь Польши. Пару раз по корректировке Франца из Сокулок ударили минометы, но каждый раз лампочки продолжали мигать, указывая на то, что объект все еще движется.

А потом сектора ответствености датчиков закончились, и враг ушел в темноту.

- Да как же так… - Франц злобно сжал зубы. – Кто ты там такой, чтобы выживать после минометного огня?

И в эту секунду совсем рядом, из окопа, грянул тяжелый слаженный стрекот очередей MG-3. Франц вздрогнул, прислушиваясь.

- Наши лупят. Неужели уже так близко.

Одним прыжком штурмовик оказался в углу палатки, не без труда подцепил сразу две лежанки перевернул, устраивая защитную стенку и запихнул внутрь мальчишку. Ясное дело, если снаружи сюда зашвырнут гранату, их обоих с польским детенышем вынесут глухими и блюющими. Минимум. Максимум – сложат в мешки по частям. Но вот именно этого Миллер и хотел избежать. Может быть, хотя бы пацаненка не посечет осколками. Больше Франц ничего не мог сделать, чтобы защитить его.

К автоматным очередям присоединился глухой четкий звук работающего ручного пулемета. Он не давал надежде угасать, - отобьемся? Но вот беспорядочные рваные очереди штурмовых винтовок и отчаянные вопли солдат за стенами палатки угнетали, словно самая настоящая Тьма в сердце. Еще через минуту пулемет резко захлебнулся. Патроны кончиться не могли. Значит, Ленц мертв или тяжело ранен.

Вьюга выла как припадочная, без остановки и без пощады. С остервенением оплакивала боль и кровь мира. Поспешно укрывала под снегом алые следы человеческого страха. И погребала тела. Русские, немецкие… все, до которых могла дотянуться. Никто не видел, но очень скоро на месте гибели Хельмута – караульного первого поста – медленно, словно неуверенно, поднялась под снегом одинокая могилка с готическим немецким крестом. Крест быстро заносило крупными хлопьями снега, но некоторое время на нем еще можно было разобрать:

Хельмут Шрёдер

Уровень: 41

Класс: воин

Клан: «42 PGBr»

Пшемка сидел под баррикадой, куда приткнул его Франц, и сжимал в руках металлическую ножку от стула. После каждого громкого взрыва мальчишка вздрагивал и судорожно-испуганно вздыхал. Но оружия своего из рук не выпускал.

И вдруг Миллер напрягся. На палатку резко, в один миг, опустилась тишина. Ватная, душная, словно сделанная из пыльного театрального занавеса. Она была повсюду – в поле, в небе, на вышках, в окопе и в палатке. Метель закончилась внезапно и сразу. Ветер стих, словно кто-то выключил его одним щелчком пальцев.

И в этой тишине отчетливо и до боли знакомо звучал хруст крошащегося обледенелого снега под громадными копытами и глухие толчки медленной и тяжелой конской поступи.

Франц вздрогнул и невольно отступил на шаг вглубь палатки. В голову сами собой полезли жуткие мысли, недостойные штурмовика бундесвера. Мертвецы, да, Франц? Дохлый тевтонец на дохлой лошади? Чудское озеро?

А если это не Он, то кто же там за пологом палатки, пресвятая Дева Мария?

Штурмовик кинул злой взгляд на мальчишку. Тот прижух в углу и сидел тише мыши. Молодец. Миллер решился. Обернулся к мальчишке.

- Сиди тут и не высовывайся, понял? Вылезешь – сдохнешь. Понял? А?

- Так точно, герр Миллер, - глаза у пшечека были огромные, испуганные. Но соображал пацан хорошо. Далеко пойдет… если выживет.

Франц тяжело сглотнул вязкую слюну, покрепче сжал автомат и протянул руку к пологу палатки.

И вдруг там, у окопов, хищно и злобно лязгнул затвор хеклера. И тишину рванула короткая очередь. Кто-то жив еще!

Рыжий штурмовик выскочил на улицу, словно ужаленный. Франц почти не чувствовал холода. Он просто бежал по заваленной снегом земле, не замечая ни ветра, ни сугробов, ни тяжести винтовки в руках. Окопы были вырыты метрах в тридцати от караульной палатки. И ничерта там не было видно. Франц скакал, как угорелый сайгак, надеясь только на то, что кто-то жив.

А когда до окопов осталось всего метров пятнадцать, Миллер взял оружие наизготовку и побежал в низком полуприседе, вжимая приклад в плечо.

И в этот миг жизнь Франца изменилась навсегда. Потому что он увидел, как из окопа быстро, словно крысы, выскочили два оставшихся в живых бойца и бросились в разные стороны, не замечая ни Франца, ни палатки, ни всего остального вокруг. А сзади, из темноты, на них летел глухой стон земли и дробный топот громадных копыт. Всадник вылетел из ночи, одним скачком перелетел смешные для него окопы и настиг одного из бойцов первой смены караула.

Огромный. Не меньше четырех метров в высоту. Все, что Миллер успел разглядеть – это глухое ведро шлема с распростертыми птичьими крыльями на навершии. И белый плащ с черным крестом на плече. Тевтонец был тяжелым и громадным, словно линкор. Он смял солдата конем, в один миг втаптывая хрустнувшее тело в снег, окрашивая его влажно-алым. И в тот же миг, словно и не глядя даже, махнул длинным мечом вслед второму солдату, убегавшему без оглядки. Франц видел, что удар не достанет убегавшего. Он был уже слишком далеко. Не мог достать… Но лезвие клинка вдруг засияло ослепительным серебром, свились в круговой узор огненные руны, и прямо в замахе клинок начал удлиняться и расти, обращаясь в четырехметровое лезвие из чистого света, которое падало точно на спину несчастному. Наискось, от плеча к бедру. Все вокруг на миг стало ослепительным, черно-белым, словно во вспышке молнии. Миллер отвернулся, закрывая глаза локтем, услышал короткий влажный хруст и звук падающего тела впереди. Франц остался один на один с чудовищем из старых страшилок, которыми так гордился и которыми любил пугать товарищей, что послабее духом. Говорят, что мысли материальны. И что если о чем-то очень долго думать и говорить… Если что-то представлять себе очень живо. С трепетом и настоящими живыми чувствами… То оно обязательно сбудется. Ведь так?

Франц выпрямился, но оружия так и не поднял.

Потому что это было бесполезно.

Потому что нельзя убить мертвого.

Потому что это был…

Резко всхрапнул громадный черный конь, роя копытом грязный окровавленный снег. Страшно и хрипло заорала на плече мертвая птица. Тевтонец черной глыбой возвышался над Францем, и в перекрестье глухого шлема клубилась Тьма. Длинный меч коснулся груди немецкого солдата.

И в этот момент за спиной Франца раздался звонкий дрожащий мальчишеский голос:

- Не убивай дядю Франца, браголодный лыцарь!

Холодный клинок застыл, скрипнув о пуговицу и упершись острием в толстую шерсть шинели на груди штурмовика. Миллер не чуял под собой ног. Он уже почти смирился с нависшей над ним смертью.

А голос глупого мальчишки все продолжал звучать где-то сбоку и внизу, под локтем. Ведь говорил же: «Не высовывайся»…

- Ты кто? – чистосердечно и прямо спросил Пшемка, - Ты Андреас фон Вельвен? Я тебя узнал. У тебя птица на шлеме. И на плече. Как дядя Франц рассказывал.

Клинок тевтонца дрогнул и медленно опустился.

А потом из-под шлема раздался усталый, приглушенный металлом мужской голос:

- Ребенок? Какого черта? Где я нахожусь?

- Я не ребенок, - парировал Пшемка, - Ты зачем всех наших убил? Ты же лыцарь немецкий. Должен был только русских убивать. И медведей.

- Какой это кластер? – тевтонец игнорировал писк мальчишки у колен своего коня и обращался непосредственно к Францу. – Эй! Ты в сознании вообще? Вы кто такие? Неписи, мобы или живые?

- Мы живые, герр фон Вельвен! – снова встрял Пшемка.

Франц с трудом нащупал под рукой воротник меховой куртки мальчишки, ухватил и рывком швырнул его себе за спину. А потом вскинул винтовку и пролаял вмиг охрипшим деревянным голосом:

- Вы находитесь в Белорусско-Польской пограничной зоне. На передовой военных действий. Вы атаковали караульный отряд, оберегающий целостность границ Польши. Вы уничтожили бойцов бундесвера. Вы нарушили границу, пересекли ее со стороны расположения вооруженных сил Российской Федерации. Вы арестованы. Сложите оружие… Немедленно…

Франц сам не понимал, что несет. Но расклад был ясен. Весь его отряд погиб в бою. А он, Миллер, как заколдованный, один остался целым. Даже не поцарапался.

За спиной заплакал Пшемка. Вряд ли от боли. Скорее, от обиды. Не хватит догадки у мелкого засранца, чтобы убежать подальше.

Тевтонец смотрел в холодное дуло хеклера и не двигался. А через несколько долгих секунд Франц услышал дрогнувший голос фон Вельвена:

- Я что, на Земле?

И тут Миллер не выдержал. Дыхание перехватило, он опустил оружие, колени подломились, и он сел прямо в снег, закрывая голову руками и изо всех сил зажмуриваясь, желая только одного – проснуться. Но не случилось. Реальность была все той же – холодной и трагичной.

- Эй, как тебя… Франц! Отвечай, черт тебя побери! – глубокий бас фон Вельвена буром вдавился в мозг, - Я на Земле?

Миллер только кивнул в ответ. Дыхания все еще не хватало. Впервые в жизни он почувствовал, как остро и обреченно колет в груди сердце, словно вот-вот лопнет.

- Но как? – голос тевтонца казался неуверенным, - Я думал, это новый ивент… Апрель же… Вторая мировая война. Битвы в Заполярье…

- Какое к черту Заполярье… - прошептал штурмовик, - Ты всех убил. Всех… Ты кто такой, мать твою… Ты кто такой есть?

Голос его сорвался на крик. Голова была ясная, мысли чистыми и точными, словно ровный ход часов. Истерика охватывала его как будто только снаружи, не затрагивая разум, но остановить ее он все равно не мог.

- Не расстраивайся за своих, - прогудел над головой голос тевтонца. – Ничего с ними не случится... Воскреснут… Могилки-то стоят. Скажи лучше, в какую сторону Мюнхен?

Миллер не поднял головы, просто молча ткнул пальцем в нужном направлении.

- Спасибо, Франц Миллер. И прости, что сразу не разобрал, что вы живые люди. Впредь буду осторожнее. Серьезно – прости.

Франц раскрыл было рот, но так ничего и не сказал.

- Прощай, маленький Пшемка Войнич. Может быть, мы еще встретимся.

- До свидания, герр фон Вельвен, - уже совершенно успокоившись и сдерживая всхлипы, вежливо ответил маленький поляк.

Всадник развернулся и, медленно набирая скорость, двинулся в указанном направлении – к Мюнхену.

А Франц, сидя в сугробе, за несколько метров от места, где погиб его взвод, - верил. Верил в то, что все они воскреснут. Потому что так сказал чертов тевтонец. И еще потому что там, недалеко от бруствера окопа, разбивая снежный наст, вдруг недвусмысленно потянулись к небу красивые готические могильные кресты.

- Дядя Франц…

- Чего тебе?

- А что значит «Уровень персонажа: 320»?

- Понятия не имею. Откуда ты это взял?

- Ну… Так…

- Что «так»? Отвечай, боец.

- У фон Вельвена над головой было написано.

- Да? А что еще там было написано?

- Ну… Написано было: «Андреас фон Вельвен. Уровень: 320. Класс: Рыцарь Смерти. Лидер Клана: «Гнев Божий».

- Ясно. Что же теперь с нами будет…

- Не знаю. Ой, смотри, дядя Дитер идет… в трусах.