Темнеет с каждым днем любовь моя,
А ты, как зверь, учуял это чутко.
Любимый зверь… А я есть только я,
И мне теперь с тобой, любимый, жутко.

Я изменилась. Ты есть только ты,
Хотя быть рядом я совсем не трушу.
Но вот придешь – со взглядом темноты,
И я в нем не могу увидеть душу.

Уже смирилась и уже терплю.
От поисков, сомнений я устала.
Объедками любви тебя кормлю,
А ты сжираешь и кричишь: «Мне мало!».

Свет заслоняет твой протяжный крик.
Потом кусаешь сильно – без прощенья.
Да, голод наш чудовищно велик.
Где нет души – там нету насыщенья.

Но это ничего. Есть пострашней
Любой тобою причиненной боли,
И он живет внутри – мой личный зверь,
Который мечется и мерзко воет.

Он в ярости. Он – черный мрак.
Он мучает убийственным вопросом:
Зачем терплю я наш остылый брак?
Ведь можно все сломать, ведь можно бросить.

А радость меркнет с каждым божьим днем,
Ведь не терпеньем счастье надо мерить.
Уже нет силы быть с тобой вдвоем!
Мне трудно слушать, но трудней не верить.

Не понимаю я лишь одного:
Не надо жить, как будто я святая.
Чем дальше прячу зверя своего
Тем дольше и верней я умираю.

Так сталось, что теряю плоть и кровь
Совсем напрасно. Жертвовать не нужно!
Ведь чтобы возродить себя, Любовь,
Зверей придется выпустить наружу.

Не надо их держать, пусть побегут
Медведем, волком в дебри полнолунья.
И пусть они шатаются, ревут,
Отравятся пусть волей до безумья.

Не будет хуже. В нас есть Ад, и Рай.
Убей скорей, решись поставить точку.
И если ты теряешь – потеряй,
Но не руби больное по кусочкам!

Лишь только так! Не надо нас жалеть!
Нам состраданье больше не поможет.
Настало время добрым умереть
И сбросить шерсть, а может даже кожу.

А сбросив всё, сумеем задышать
И посветлеем, словно лик Господень.
Ведь лишь тогда появится душа
В глазах у зверя, что теперь свободен.