Матерщинница, взгляд – двустволкой, шалава вполне анфас,
в совершенстве английский, божественной Анны профиль.
Добавляюсь дозированно, тщательно с ней перемешиваясь,
и как будто близки мы, но каждый друг другу – trophy.

У неё проживает Бродский, квартирует давным –давно,
она варит супы с лаврушкой с венецианской могилы
и замешивает на виски строчки в несколько миль длинной,
и в побитую старую кружку наливает мне чай с малиной.

Мне полтинник, ей вдвое меньше, и зимует она в Гоа,
а мои вызревают чувства в студёных степях заволжских,
там поэтов с огнём не сыщешь, там метёт день деньской пурга,
и, потерянный в этом буйстве, проповедует Заболоцкий.

Я принюхиваюсь вприглядку, и руки мои легки,
потому что опасен контакт - так соль бертолетова
громыхнёт, разрывая, услышат даже в Обществе для глухих,
и – пожалуйста вам – не стало двух милых вполне поэтов.

Не трясите нас, Господи Боже, преждевременный фейерверк –
выплеск алой материи бледен в белёсом небе полуденном.
Никому ни копейки не должен, ни на люмен свет не померк,
но термитная шашка слева – посмотри, пустые ладони –
прогорает в грудной клетке.