Cоломенный Кукл сидел на пурпурном замшевом диване, обнимая пивной пузырь. Он стал другим, прекратив курить сигареты. Осталось дело за малым: начать звонить родителям хотя бы два раза в неделю, легче одеваться в жару и научиться жить. Гитарное соло от плохо поющего грузина и кашель в периметре кухни. Соломенный Кукл был голубоглаз и худ, а в остальном непонятен на первый взгляд, как мозайка. Раз за разом общаясь с ним на разнообразные темы, при условии хотя бы малейшей искренности, люди находили в нем уютные и теплые крошки, которые, в последствии, долго хранили под сердцем. Рано или поздно крошки засыхали и превращались в маленькие осколки стекла, и люди предпочитали поскорее от них избавиться. Соломенный Кукл понял это, так как был себе интересен более всего, что когда-либо встречал. Потому не противостоял этому процессу, отпуская людей, как остров, отпускающий своих случайных гостей, рвущихся вернуться на родную территорию по воде, во время отлива. У Соломенного Кукла не было постоянных гостей и родной территории. Поэтому он опять напивался. Второй причиной была прошивающая третий день жизни игла зубной боли.

А был это день рождения какой-то знакомой, где все гости, молодые и смелые, были хозяевами каждого миллиметра своих мыслей, без особой переплавки, становящихся словами. Словами тяжелыми, с врожденным правом стать впитанными. Слова с такой судьбой не просто рождались, радуя создателя своей красотой и наполненностью, а старались свою красоту воткнуть в голову слушателя самой острой гранью. И притом не понятно с какой целью, в конечном то итоге. Инстинкт самосохранения. Соломенный Кукл спасал свои мысли по-другому – он их записывал. Как бы подвергал криогенной заморозке. Не навязывая их никому. Он не учил их языкам, поэтому они оставались немыми. Они были расистами. Напротив слова «Коммуникабелен» Кукл ставил минус.

Когда захотелось скинуть глину в сральник по-дикому, Соломенный Кукл попросил сидящего рядом с ним человека посторожить его место на пурпурном диване и тот согласился, сказав – без пизды, братан, давай. Вернувшись из вонючего, гнилого и заблеванного в съемной квартире клозета, Кукл не обнаружил свое место на пурпурном диване свободным от крепкого кавказца с кривыми ушами. И сторожившего человека тоже. Вместо него там сидели друзья или родственники кавказца с кривыми ушами. Соломенный Кукл морально расстался со своим удобным местом, и принял решение отчалить до дома, так как никого, кроме именинницы не знал, искры в огонь движа не добавлял, да и просто хотел покурить немножко гашиша дома в тишине перед окном. Он попросил передать его пумовский портфель, который, по всей видимости, был скомкан где-то в углу дивана, развалившимся черным пидарасом. А тот, как ни странно, с улыбкой приподнялся и вытащил портфель из-под задницы, с дружеским советом, мол, надо постирать портфель, а то он проперделся в него как следует. Один парень и две девочки лопнули от смеха, разлетевшись по всей комнате, что привлекло внимание других гостей. Они подошли и им дословно рассказали ситуацию, чтобы они тоже от души посмеялись. Они посмеялись, прожигая взглядом Соломенного Кукла, который покраснел и наполнился пеной, что подарила легкость мыслям, которые впервые, как дикие лошади, неслись и выли, на полной скорости в жаре и пыли, сломав копытами доски. На пути лошадей возникла пропасть. И тогда они прыгнули так сильно, как могли. Приземляясь, лошади почувствовали , как некая сила соединяет их в одно целое. В одно мгновение с десяток прекрасных, молниеносных лошадей коснулось земли таким же числом точных ножевых ударов в область шеи. Кавказец с кривыми ушами захлебывался кровью, дергаясь на полу, как свеже-пойманный пискарь.

Через двенадцать с половиной лет Соломенный Кукл, стоя на коленях перед батюшкой в далекой сибирской церкви, после тридцати шести изнасилований и семидесяти двух избиений, скажет, что ни разу не пожалел о том, что совершил, ибо лошади, не сломавшие копытами доски, до смерти топтали бы душу его.