Тот землю свою найдёт!......(
|
5.
В начале 9 класса в городе открылся новый Дом пионеров, небольшое, красивое, светлое, современное здание. Там начала работать шахматная секция под руководством мастера спорта Иосифа Вайса. Как только мне об этом стало известно, я пошла туда на разведку. Народу в комнате было много и, разумеется, все мужчины. Я разыскала тренера и представилась. Он сразу мне понравился: высокий, лет 35, приятный брюнет. А принял меня так, будто мы уже давно с ним были знакомы. Сразу посадил анализировать какую-то партию вместе с ним и другими мужчинами. Они быстро передвигали фигуры, о чём-то горячо спорили, перебивая друг друга и я, не успевая следить, а, значит, и почти ничего не понимая, очень быстро заскучала. Стала уже подумывать, как бы мне оттуда слинять, как вдруг услышала: ----------Что, заскучала? Это не беда. Придёт время, когда и тебе станет интересно. А пока, сыграй-ка с моим другом Васей Луцким. Было приятно, что он обо мне не забыл и так хорошо понял. Какой-то невысокий и вовсе некрасивый парень поднялся со стула и протянул мне руку - это и был мой противник. Мы познакомились и сели играть. Пока шла партия, к нам часто подходил тренер и подолгу задерживался, наблюдая за игрой. Несмотря на все старания, я проиграла. Стало обидно, но, услышав, что мой противник обладал первым взрослым разрядом, я совершенно успокоилась и уверенно подумала: ----------Ну, подожди! Мы с тобой ещё поиграем, дай только время! Тогда у меня ещё не было никакого разряда, и я только три месяца назад познакомилась с этой игрой. На последовавший затем вопрос Вайса, как давно я играю в шахматы, прозвучал уверенный ответ: ----------Вообще-то три месяца, но уже могу сдать на разряд. И Вайс сразу же записал меня в участники скорого турнира... среди мужчин! Это очень польстило. Он верил в меня! Я летела домой, как на крыльях. До сих пор уверена, что если бы тогда в той секции оказался не он, а скучный, не видящий ничего и никого, кроме клетчатой доски человек, никаких шахмат у меня бы в жизни не было. Как много зависит от лидера! Вайс как-то сказал мне: ----------Если ты полюбишь шахматы, ты не разлюбишь их никогда. Он оказался прав. Трудно переоценить или преувеличить их роль в моей жизни. Пока будет достаточно, если я скажу, что этого письма к тебе никогда бы не было. В этом нет ни малейшего сомнения. Новый знакомый Вася, под внимательным руководством нашего тренера, стал готовить меня к соревнованиям. Мне нравилось слушать его замечания, красивые решения игровых ситуаций, объяснения теории. Я завидовала его знаниям и очень хотелось побыстрее вырасти до его уровня. И... перерасти. Вася стал провожать меня домой, приглашать погулять, и мы всё время говорили о шахматах. Странно, но я вовсе не считала его своим ухажёром. Он был целью, к которой я стремилась – играть не хуже его. Как бы первая ступень, которую я должна была преодолеть. На соревновании я выполнила сразу второй взрослый, но не была довольна: мало, могу больше! Через пару месяцев выиграла чемпионат города и среди юниоров, и среди женщин, выполнив первый разряд. Как и стремилась, догнала и перегнала Васю. И он перестал быть интересен. Радость - в процессе достижения цели, но никак не в обладании ею. Я и не думала, что у него ко мне были какие-то там чувства, помимо общего интереса - шахмат. Это стало известно потом, через несколько лет, от мамы. Он сам ей в этом признался. Кто знает, если бы он сумел оставаться всегда впереди, не позволяя себя догнать, а, тем более, перегнать? Мужчина всегда должен быть впереди - на то он и мужчина. Это - нормально. Кончился учебный год и я, как всегда, поехала к бабушке на летние каникулы. Вот там-то я, наконец, и дорвалась до шахмат. Все дни занималась по 6-8 часов в день и, с каждым часом, узнавая всё больше и залезая всё глубже, восхищалась и влюблялась в эту игру. И заранее смаковала удивление и радость моего тренера, когда он увидит, насколько я выросла, как шахматист, за это лето. Как он будет гордиться мною! Мечтать об этом было восхитительно здорово! Но жизнь распорядилась по иному. Мама прислала мне письмо и в нём была приложена вырезка из нашей местной газеты. В ней холодно и официально сообщалось о скоропостижной смерти моего кумира, моего тренера Иосифа Вайса. Удар был ниже пояса. Это была первая смерть близкого мне человека. Первая, с которой я встретилась в своей жизни. Не хочу писать ни о моих переживаниях, ни о моих думах. Скажу только, что я оставила шахматы. И думала - навсегда. Не знаю почему, но я никогда не рассказывала тебе об этом. Наверное потому, что была уверена, что ты меня не поймёшь, т.к. ты-то в шахматы не играла. Не рассказывай кочевнику о горах, а горцу о степи. Тебя не только не поймут, но ещё и могут высмеять, или принять за обманщика, или позёра. Зато, ты прекрасно рисовала. Какие у тебя были рисунки! На уроке рисования я пыхтела и мучилась, стараясь выжать из себя несчастные крохи владения карандашом. А у тебя, шутя, выходило из-под руки живое изображение, то ли это был спелый, сочный арбуз, тò ли - залитая дождём улица, то ли - юноша, бережно и нежно обнимающий девушку. Все твои рисунки были настолько чистые, настолько светло-обещающие, что казались сказочно-далёкими от реальной жизни. Но поэтому притягивали и завораживали ещё сильнее. И это было не только моё мнение. Так же высказывались о них и Оля Содина, и Ира Перова. Помню, как однажды, ты нарисовала Сашу и Олю вместе, держащимися за руки. Поражало ощущение хрупкости, переданное в рисунке, которое всегда ощущала и я, смотря на них. Я поделилась с тобой этими мыслями и помню, как и ты, в свою очередь, удивилась - мы чувствовали одинаково и понимали друг друга. Думаю, тогда и был проделан первый шаг к нашему сближению. А второй был сделан чуть позже, когда я, почти отрезав кусок мяса с моего пальца, в сильном испуге позвонила тебе. Вспомнила, что ты посещала занятия по подготовке медсестёр первой помощи, по программе гражданской обороны. Рассказав, что случилось, я попросила у тебя совета. А ты, неожиданно для меня, приказав держать руку вверх, сказала, что сейчас прибежишь и примчалась через три минуты. Палец мой зажил без проблем. Кусочек отрезанного мяса, как приклеился на своё место, оставив только маленький, едва заметный шрамик. Лёгкая у тебя была рука! Но дома у тебя легкости не было. Натянутые, практически уже несуществующие отношения между родителями и ты - между ними. Ты боготворила отца и не переваривала, ни во что, не ставя, свою мать. Старший брат жил своей жизнью, не очень-то принимая к сердцу ситуацию в семье. Толстокожим жить много легче. А у тебя защиты не было. Ты неделями не разговаривала с матерью, мучая её этим и наслаждаясь своей местью. А когда я упрекала тебя за это, ты странно на меня смотрела и говорила, что я ничего не понимаю, что мать твоя безжалостно замучила твоего богоподобного, свято мученика отца, что она беспочвенно ревнует его к каждой мимо проходящей женщине, и даже к Раисе Михайловне, что этими сценами она отравила жизнь всем в семье, что, унижая так отца, она потеряла и те жалкие остатки самоуважения, которые в ней ещё были, что разговаривать с ней не о чем, что она глупая и тёмная, и т. д. и т. п. А я всё равно тебя не понимала. Если, по-твоему, то и я, и Мишка Балдин, и Танька Кротова тоже должны были ненавидеть своих матерей? А ты и сотой доли не знала ни о Таньке, ни о её семье. В классе мы прозвали её Клячей. Она, в самом деле, была высокой, быстрее всех развившейся, полной и неуклюжей девушкой. На уроке физкультуры неизменно стояла первой по росту в девичьей шеренге. Наше издевательское хихиканье начиналось уже в раздевалке, когда она начинала переодеваться. Мортисова, чтоб показать своё чудесное, немецкое бельё залезала аж на стол. Я, из-за лени, которая, подозреваю, родилась раньше меня, заранее пододев под школьное платье физкультурную форму, справлялась быстро, т.к. оставалось только надеть штаны и снять платье. Остальные девочки, оголяясь, демонстрировали свои упругие животики, стройные ножки и вполне приличное, новенькое бельё. Танька же, неуклюже снимая платье, выставляла на обозрение своё жирное, абсолютно белое, нетренированное тело и подставки, скорее напоминающие телеграфные столбы, чем ноги. Мы хихикали и презирали её. Главное же веселье начиналось на самом уроке. Учитель, Арнольд Сигизмундович, (надо же, какое имя!) очень строгий и требовательный, сначала давал нам пробежаться. Потом начиналось самое интересное – упражнения на снарядах. Если надо было перепрыгивать через “козла”, то Таня, кряхтя и потея, через него переползала. Если мы делали перевороты на брусьях, то кряхтел и потел наш Арнольд Сигизмундович, пытаясь удержать и протолкнуть её, а если надо было лезть вверх по канату, то кряхтели и потели уже все мы от попытки любыми силами сдержаться и не зареготать во весь голос. Вид беспомощно висящей, красной от натуги, лоснящейся от пота толстой сардельки, был просто абсолютно невыносим! Но риск быть выгнанным с урока за недостойное поведение был слишком реален. С Арнольдом Сигизмундовичем никто не смел шутить - можно было и подзатыльник получить. Любя, конечно, для нашего же блага. Наверное, она тяжело переживала наше презрение. Но мы об этом тогда не задумывались. С присущей детям жестокостью, открыто высказывали ей своё к ней отрицание. Но один факт заставил меня призадуматься. Однажды, идя со школы к маме на работу, я неожиданно увидела Таню прямо перед собой. Она тоже шла домой. Блестящая идея пришла сразу. И, ни секунды не задумываясь, я неожиданно подбежала к ней сзади и, сильно размахнувшись, ударила по её портфелю своим. Сумка выпала. Получилось! И я стала ждать стандартной реакции: крики возмущения, нехорошие слова в мой адрес, а может быть и попытки отомстить. Я приготовилась к защите, заранее смакуя дальнейшее. Но... Она остановилась, посмотрела на меня и спокойно сказала: ----------Я портфель не подниму. Сама его понесёшь до моего дома. Я остолбенела. А она, и вправду, развернулась и преспокойненько, ни разу не оглянувшись, пошагала прочь. Немая сцена и “мысли в моей голове завизжали!” - как точно сказано! Эта фраза, конечно, - из моего будущего, но не могу удержаться, чтобы не привести её уже сейчас, – слишком точно она передаёт тогдашнее моё состояние. И я лихорадочно стала взвешивать все варианты, беседуя, сама с собой: ----------Поднять Танькину сумку и понести её? ----------Какой позор, какое унижение! Никогда! ----------Уйти? А если портфель украдут? -------– Тогда, точно, съедят живьём. И из двух зол я выбрала наименьшее, т.е. то, где были наименьшие потери. Оглянувшись вокруг, и, с радостью убедившись, что поблизости никого из знакомых не было, я подняла этот чёртов портфель и потащилась за Танькой. Только одно успокаивало: она жила всего метрах в ста от случившегося, и мне – по пути. Случай этим и закончился, но я сделала открытие: тихая-то тихая была наша Танечка, да гордая! И в рот палец не клади - откусит и не поморщится! Потом, когда мы с ней уже стали не разлей подругами, я смогла неоднократно убедиться в этом. А тогда, это проишествие вызвало к ней интерес. Таким образом, я узнала, что у неё был младший брат - красивый, высокий подросток, но совершенно, как говорили, отбившийся от рук. (О его неординарной, скорее похожей на детективный роман, судьбе я напишу позже). Мама - инвалид, получившая увечье, работая 14-летней девочкой на станке, во время войны: у неё оторвало все пальцы на левой руке. Отец – пьяница и деспот. Короче, трудная, неблагополучная семья, еле сводившая концы с концами. Но Таня была любима. И матерью, и отцом. Да, каким бы он ни был, её отец, но дочь свою, как ни странно, он любил. И доказал это делом. Но подробнее об этих людях - в своё время. Скажу только, что Таня никогда не презирала свою мать, как ты, а жалела её и помогала ей всю жизнь. Кстати, знаешь, как Таня высказывалась о Раисе Михайловне? ---------Я ходила в школу и любовалась ею. А на мой вопрос, оказала ли она на неё решающее влияние, не задумываясь, ответила: ---------Конечно! В этом нет никаких сомнений. И я очень благодарна ей. Сейчас подумала об Ирке Карасёвой - нашей неутомимой заводиле и активном члене девичьей элиты класса. Училась она всегда хорошо, чуть ли не на ''отлично'', была боевой, весёлой девчонкой, а жизнь - не удалась. Она никогда не была красивой, это – так, но выглядела всегда приятно, следила за собой и заслуженно гордилась своим стройным телом и длинными точёными ножками. Она - единственная, которая полностью разорвала отношения с Раисой. Думаю, я догадываюсь почему. В отличие от Тани, Ирку, я думаю, никто и никогда не любил. Некому было её любить. Семья у неё тоже была не из благополучных. Отца не было (насколько я знаю, его у неё вообще никогда не было), но был отчим. Я хорошо его помню: маленький, худой, с неприятной, какой-то нечистой, внешностью человек. Пил и он, и мать. Нищета была страшная. Ира боролась: она выучилась шить и, таким образом, умудрялась одеваться и выглядеть совсем не хуже других. Несколько лет спустя, после школы, я зашла к ней и узнала, что она родила ребёнка, не будучи замужем. Ребёнок – это всегда радость. Я искренне поздравила её, но... Она держалась так независимо, так отчуждённо! Так старалась доказать, что у неё всё отлично, что стало ясно, что сама-то она так не думает. Моё присутствие её явно тяготило. Она чувствовала себя банкротом, а никому не хочется иметь этому свидетелей. Сочувствия Ира не желала, а продолжать игру словами и фальшивыми улыбками было обеим неприятно. Я ушла, и больше мы не виделись. Знаю, что она родила второго ребёнка, и тоже без мужа. Раиса для неё - прямое напоминание о своём проигрыше. Когда человек несчастлив, он не может быть добрым. Конечно, если во главу стола он ставит себя, а не других, например, своих детей, близких, друзей. Таких - большинство, они на весь мир обижены, всегда в поиске, на ком бы сорвать зло за собственные же ошибки и слабость. Окружающие люди платят той же монетой: их избегают и их никто, естественно, не любит. И не полюбит. Вакуумное, холодное одиночество. Это неисправимо несчастные люди. Вот и всё, что я хотела рассказать тебе о нас и о наших школьных годах, вспомнить и проанализировать вместе с тобой такую далёкую, только что мною реанимированную, родную нашу юность. Иначе, я просто не смогла бы продолжить мой рассказ о переплетённой, запутанной в бурлящий узел нашей молодости, так неожиданно скоро наступившей и так ошеломившей всех нас. Без прошлого нет будущего, но только прожив будущее, можно понять прошлое... Прозвенел последний звонок. Закончился первый этап нашей жизни. Мы вылетали из школы полные сил, уверенности в себе, с надеждами на радость и счастье. У кого-то крылья выдержали и шторм, и полный штиль, и падения. У кого-то сломались и разбились в кровь...
Я пью за тех, кто в море, За тех, кого любит волна, За тех, кому повезёт, И если цель одна И в радости, и в горе, То тот, кто не струсит И вёсел не бросит, Тот землю свою найдёт!......(ВИА “Машина времени”) |
Библиотека // Объявления