Когда наступает ночь и лес превращается в черную, уходящую на долгие километры массу сливаясь с ало-мрачнеющей далью, между двумя оврагами, словно молящаяся девушка, протянув свои хрупкие руки к небу, стоит сосна. Древние корни ее уже крепко переплелись с остальными деревьями и кустами. Она не выбирала, где ей вырасти и сколько ей суждено прожить, а просто смиренно подчинилась ходу времени и стойко, тянулась год за годом все выше.

… когда рост ее не позволял первой встречать рассвет, пришли люди. Они днями и ночами не вставали с колен, потом ушли и привели других.

Подъезжали лошади, из последних сил тащившие упругие смоляные бревна, стучали топоры, звенели пилы. Казалось, что вот еще один день и сосна тоже почувствует в себе холодную сталь. Но этого не произошло.

Мочили дожди. Лес редел, краснея местами, словно стыдливая девица, укрывался белым и трещал от морозов, потом снова зацветал, разнося липкий запах молодых листьев. И так было, кажется всегда, одно сменялось другим.

Потом, словно гриб, вырос сруб со сверкающим на солнце крестом. Пронзительный металлический бас колыхал пробуждающийся лес. Впервые, вместе с утиными стаями, стянулось великое множество людей ярких и шумных. Тысячи маленьких огней, словно река, потекли вокруг храма и сосны.

«Христос воскресе» словно одновременно выдыхали люди.

Потом был гром. Близкие и гулкие раскаты трясли землю.

Люди появлялись все реже и все чаще рыли землю, делали холмы с крестами, а гулкие раскаты приближались все ближе и ближе. Воздух стал горьким и удушающим. Словно пчелы из потревоженного улья летели с разных концов леса куски свинца, жалили горячим ствол. Крики и стоны вторили раскатами, которые словно пух подбрасывали кверху глину.

Снова были дожди, снег. Очистился и лес, но не светился уже на солнце крест, да и пепелище размыло водой.

Жизнь замерла.

Обветшала на ветру рваная кумачовая тряпица, подернулся мошком подвешенный кем-то давно на сломанном суку крестик. Некому было забрать их и некому больше рыть землю, да и незачем уже.

…а сосна стояла, цепляясь сильнее за обугленную землю которую выбирала не она и тянула к небу свои руки, словно моля господа, о чем-то своем, может быть понятном только ей…