Вот и встретились.

Он был такой маленький, лежал сбоку от подушки, спеленатый и слегка закругленный, как фасолинка. Нет, это он уже потом лежал, затихший и уснувший. А в первый момент, когда она вошла в палату, все еще продолжая удивляться новым порядкам (чтобы в то время, когда рожала она, на второй день после родов впустили в палату родственников, да еще без халата?!) увидела другое. Дочь, бледная, даже какая-то голубоватая (от халата, что ли?) ходит по палате, прижав к себе крохотное существо, которое беспомощно распласталось, приклеилось к ее груди. Тоненькие красноватые ручки четко выделялись на бледной коже молодой мамочки. Красное усталое личико в обрамлении слипшихся волосиков опущено на маленькую грудь, глазки устало закрыты. Ротик открыт, из уголка медленно стекает капелька молока, верхняя губка, прижатая к груди, вывернута, как будто у ребенка не осталось сил оторваться от матери, закрыть ротик. Эта вывернутая губка потрясла, и душу обожгла волна любви и жалости к этому пока беспомощному, еще незнакомому, но уже сразу, с первой минуты бесконечно родному человечку. Подошла к дочке сзади, осторожно прижалась к ней и, обняв сразу и ее и внука, поцеловала в затылок. Дочка сделала едва заметное движение плечами, чуть склонила голову, словно закрывая, защищая свое дитя. Невнятно, краем сознания удивилась, когда же ее девочка успела научиться этому движению крыла, укрывающего своего птенца, с легкой ревностью осознала, что птенца закрывали от нее (от нее?) и со всей очевидностью поняла, как это слабое неосознанное движение четко и навсегда отделило эту тоненькую уставшую молоденькую мать от вчерашней беззаботной девушки. Дочь повернулась, слабо улыбаясь одними глазами. Её мягко округленные губы выдыхали легкое ш-ш-ш-… только что уснул… плакал…. Хотела взять внука на руки, но дочка, отрицательно качнув головой, легко, осторожно переложила головку сына на согнутую в локте левую руку и присела на край кровати. И этот острый локоток, и вся ее тоненькая фигурка в синем цветастом фланелевом халате, и светлые волосы, наскоро схваченные в небрежный пучок – все родное и знакомое – вдруг перестало быть просто дочерью, а стало окружением, продолжением крохотного человечка, прижатого к ее сердцу. И опять пришло удивление – как, когда эта девочка научилась так заботливо складывать руки вокруг маленького тельца, трогательно склоняя над ним голову.

Потом мальчика запеленали, и он лежал такой крохотный на просторе больничной койки, а дочь, бережно присев рядом, тихим голосом рассказывала, как прошли роды. Слушала, поглаживая дочь по плечу, сопереживая её уже прошедшим страданиям и глядя на сверточек на кровати, похожий на большую, слегка изогнутую фасолину.

Знакомство с внуком состоялось позже, уже перед выпиской. Взяла мальчика на руки, заглянула в личико – и встретила глубокий, осмысленный взгляд уже пожившего человека. Потрясенно замерла, удивленно и робко выдерживая этот долгий немигающий, глубокий, слегка сердитый взгляд. Словно он спрашивал – кто ты? С чем ты пришла ко мне? Чего ждать от тебя? В то же время пришло смутное ощущение, что это не первая их встреча, словно они были знакомы давно-давно, в какой-то другой жизни, и вот встретились, и в первый момент не узнали друг друга, но родные души уже потянулись друг к другу в предвкушении радости общения. Глазки прикрылись и снова открылись, но это был уже другой, обыкновенный взгляд недавно родившегося человечка. Она вдруг осознала, как много она может дать, показать, рассказать маленькому мальчику, раскрывая, раздвигая пространство этой жизни. Волна безусловного счастья выплеснулась из сердца и разлилась по рукам, обнимающим внука.

Здравствуй, родной мой! Вот мы и встретились.