Когда Джек Николсон в формановском «Полёте над гнездом кукушки» переставал биться в конвульсиях и подушка успокаивалась на его лице, сентиментальный зритель испытывал катарсическую муку. Герой отмучился. А помните ещё при Советах шёл у нас американский фильм «Освобождение Л. Б. Джонса», там тот же лейтмотив: отмучился, в этом и освобождение. Джонса убили, он был цветным. Если герой погибает, его возвышают по чести, бывает, причисляют к святым. В российской истории подобных примеров тьма. Хлебников обобщал: «Когда умирают люди, поют песни».

По титульной и культурной столицам России продолжается шествие интернетовского бестселлера «Космополис архаики». Бытующая ныне в словесном обиходе лексика мало подходит к характеристике этой книги, в принципе с нею не соотносится. Какой уж бестселлер. Некая дивно-античная «Песнь песней». То, что «Космополис архаики» зарифмован, вряд ли должно вводить в заблуждение. Это есть проза, эпика, поскольку даже совершенные стихотворные памятники мировой литературы частью критики считались ущербными. Поэтика - вещь тонкая, как лезвие двуострой бритвы, поэт не может претендовать на холодный приговор эпохе, он слишком тонок и лиричен, читай - слаб. «Космополис архаики» есть эпитафический приговор времени, сделанный без сантиментов, честно, поэтому он и страшен. Не в том дело, что эпоха мелка, типажи убоги, немного солнца в ледяной воде, Брамса не любят и реквием его немецкий, герои вздуты на манер цыганских лошадей. А в том, что предательство цветёт махровым ядом-колором, предают все и всех, ужасающее воздействие книги обусловлено её техническим формальным совершенством. По крайней мере в русской поэзии аналогов нет, автору удалось избежать ловушек, в которые попали все без исключения (по роковому гамбургскому счёту Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Нарбут, Ходасевич), менее иных Пушкин, спасала природно- интуитивная гениальность. Его сравнивают с Тарковским и Шнитке, большой художник всегда притягивает тени великих конфигурантов.

Андрей Тарковский в «Сталкере» ловушки пытался унифицировать, автор «Космополиса архаики» так и вообще воздвиг одну гигантскую мраморную ловушку, в неё нельзя не угодить. А кто угодил, изменился, прежним не останется. Библейская сила книги в немыслимом сочетании совершенной формы (сам текст, новый лексический словарь, сложнейшая система построения, внедрённая внутрь реквиемная музыкальность, нарочитая архаика во всём и т. д., и т. д.) и тяжелейшего содержания, что ни фраза - цитата, аллегория, реминисценция, метафора смерти.

Создатель готической саги, музыкант с абсолютным слухом, обходится без Вергилия, он свободно посещает эпохи, одну за другой, оставляя на пиршественных столах млечноледяные свечные огарки. Он любит веселье, изысканные празднества, пиры, но нигде не может застичь их в идиллическом устроении. Идёт дальше, когда идти некуда - ставит алмазную пылающую точку. Прощайте. Ибо не слышали речи, мистической аскезы не приняли, но теперь Слово с вами навечно. Пиры в Тартаре ли, Аиде, Эдемских садах, на земле вечно будут ждать его участия: даждь нам пурпурный хлеб.