Мне так страшно, как не было страшно никогда в жизни. Я делаюсь чем-то жутким и неправильным. Чем-то совершенно иным, чем я был все эти ослепительно бесконечные количества мгновений моего существования. Меня постоянно мутит и очень сильно хочется спать. Хочется «чего-то особенного, но не сладкого». Это страшно. Тем более страшно, что я понимаю, на кого становлюсь похожим. Сама основа моя кренится и изгибается, угрожающе равнодушно и молча. Словно бы так и должно быть. Словно бы это в самом настоящем порядке вещей.

Я не дошел еще и до середины пути, а уже совершенно четко вижу, что потерял всё, что только было у меня самого драгоценного.

Я не изменял себе никогда. Но вышло так, что я изменил себя. И вместе со мной изменилось всё, что было во мне. И моя любовь к Ней изменилась тоже. И я вижу, что Она уже совершенно меня не понимает. Или же она любила только внешнюю часть меня, или я настолько изменился, что любить уже совсем нечего. Одно я вижу точно. Мои чувства словно удушливый дым обволакивают Её и отступают, не оставив на Ней ни искры отклика. Ни тени ответного порыва. Она ищет крепкой мужской руки и железного плеча, о которое может разбиться в дребезги хоть целый мир. Она ищет лютого зверя, которого одна Она без труда станет кормить с ладони сырым кровоточащим мясом. Подпитывая его дикость и поощряя его немыслимую хватку. Еще мгновение назад я стоял бы на свалке из поверженных врагов, с победоносным рыком пожирая кусок мяса, брошенный Ее рукой… Но не теперь. Сейчас я чувствую, что если даже меня пронзит вся сталь и весь мед Ее взгляда, если я почувствую на себе весь железный скрежет и весь несравненно мягкий бархат Ее голоса, если Ее палец укажет на меня, и я различу вдали звонкие голоса остервенелой своры, с припадочным лаем спешащей сюда – взметнуться в прыжке, разорвать мое горло и бросить мою душу к Ее ногам – я не стану драться. Я знаю, что как бы ни корчилась в агонии и предсмертных муках моя незапятнанная гордость, ее никто не услышит и не примет всерьез ее мольбы. Руки станут искать щита, а не оружия. Глаза станут искать спасения, а не слабых мест у врага. А ноги… у них вообще нет выбора. Они будут бежать так далеко и быстро, покуда только хватит им сил.

Я уязвим так откровенно и безапелляционно, что даже Она смогла бы сейчас убить меня. Своими руками. Без чьей либо помощи.

Еще миг назад я сказал бы, что омерзительнее этого я вряд ли смогу что-то измыслить. Но не сейчас. Сейчас для меня не существует гордости. Не существует жалости к себе. Не существует любви к кому-то другому, кроме тех, ради кого я отдаю свою жизнь. Я ждал их все эти бесконечные мгновения, которые текли сквозь меня целую вечность, от самого рождения мира. Я ждал их с трепетом и надеждой. Ждал их с жадностью и нетерпением. Ждал их с дрожью и страхом. С такой любовью, которую невозможно разделить с кем-то еще. Я ждал их с ослепляющим чувством подобности себе и чистоты и безгрешности меня самого в их неродившихся душах. Ждал их с отцовской гордостью. А теперь жду с материнским трепетом.

Это – истинные плоды моей жизни. То, к чему я шел все свое сознательное существование. И мне не жалко отдать за них свою не слишком уж удачную жизнь.

К счастью, Она уже хотя бы немного привыкла к Зератулу. Кроме него теперь никто не сумеет удержать ее в узде. Мне казалось, что придется убить его, прежде чем он согласится исполнить мой приказ. Но все же дружба наша наверное существует. И последний свой долг он отдает мне с таким остервенением, что я все чаще жалею о том, что так и не назвал его братом.

Зератул.

Я рад, что ты есть у меня. И что ты есть у Нее.

Тасадар, мой верный пес, поддержит тебя. В нем я уверен даже больше, чем в себе самом.

Я очень счастлив.

Ослепительно. Ярко. Немыслимо.