По бескрайнему морю травы прошелестел лёгкий ветерок. Полынью запахло ещё резче. Огромный серый степной заяц выскочил из-под ног Степана.

- Разве бывают такие большие зайцы? - Удивлённо спросил Степан, - куда нас забросило?

- Надо было лучше изучать флору лесостепной полосы... - Милка не успела договорить, как вдруг на плечо Степана, прямо рядом с нею бесцеремонно взгромоздился необъятных размеров кузнечик. Милка испуганно попятилась к самому уху хозяина: - Разве бывают такие большие кузнечики?! - Заверещала она.

- Флору лесостепной полосы надо было лучше изучать! - передразнил её Степан и щелкнув указательным пальцем, стряхнул нежданного пришельца на земь, - это ж саранча!

- Ты что, Милка, - решил подтрунить над ней Пустымус, - она же твоя родственница!

- почему?

- Ну как почему - тоже летает и тоже всем надоедает, пугает народ, мешает жить...

- Послушай меня, разумный мешок с шерстью, - сказала Милка подбоченясь, я же не говорю, что этот заяц твой родственник!

И она указала кивком головы на затаившегося в траве того самого большого жирного и длинноухого зверя.

- А это почему?

- А потому что тоже с серой шерстью, тоже большой, тоже быстро бегает и тоже такой-же глупый!

- Ну всё, - не выдержал Степан, - размялись в словоблудии и довольно! А то я смотрю, в последнее время вы жить не можете без того, чтобы не поязвить и не похохмить друг над другом!

- А чем тут ещё заниматься? Третий час идём и всё - степь да степь круго-о-ом! - заголосила вдруг Милка.

- Я же говорил - выбирать надо эпоху получше.

- А мы ещё не знаем, где находимся! - И Милка взлетела повыше:

- Никого не вижу-у-у... Путь далё-ок лежи-ит!

- Тихо ты! - Пустымус понюхал воздух, - здесь кто-то есть!

- В той степи глухо-ой...

- Ты плохо понимаешь?

- В любом случае, дорогой Праймус, нас никто не слышит!

- Ага, особенно, когда ты барабанишь крыльями, как боевой вертолёт!

Степан остановился и присел рядом с собакой.

- Кого ты учуял, Пустымус? - Спросил он.

- Запахло падалью! - Милка пошевелилась в траве.

- Я бы сказал тебе, чем тут запахло, - съязвил пёс, - тебе вечно мерещатся то падаль, то гов...

- Так, ну-ка замолкли, вы ещё подеритесь!

Степан оказался почти прав - Милка, разозлившись, собралась либо спикировать на пса, либо пойти на таран с его лбом, но после слов хозяина передумала.

- Ладно... по-том.

Вдруг из травы выбежало существо с длинным и гибким телом.

- Откуда в степи ласки? - Задала Милка сама себе вопрос.

- Изучать надо было лучше флору лесостепной полосы...

Ласка, словно изголяясь над пришельцами-гостями, кувыркалась, тёрлась своим пластичным телом о землю, плавно скользила по траве, ни на секунду не сводя с них внимательного, игривого взгляда. Затем она быстро взобралась вверх по одинокому дереву. Следя за ней, все со вздохом удивления увидели, что это не дерево вовсе, а высокий худой старец, одетый в грубое тряпьё и с посохом в руке. В его длинной седой бороде запуталось несколько травинок; по-видимому, неведомый странник только что почивал в степи, снимая усталость после трудов далёкого пути. Пустымус поморщил нос:

- От него пахнет пад... э-э, не стиранным бельём!

- Ну а я что говорила! - Ликовала Милка, - судя по всему - это древнеславянский передвижник, колдун, он находится в пути и давно не ходил в русскую баню!

- Ну-ну, полегче со старцем, - Сделал им замечание Степан, - вполне вероятно, что он был в своё время известным мудрецом...

Старец с несказанным восхищением взирал на странную компанию человека, собаки и сидящим на у него на плече огромным насекомым. Он, покряхтев, прочистил горло, трижды перекрестился, отвесил Стиву низкий поклон и произнёс выразительно, с ярко выраженными нотками старославянского пафоса:

- Здав буди, чародей великосветский! Камо грядеши, отрок колдовской по степи полынной да конопляной?

Стив, скосившись на Милку и, непроизвольно кашлянув, ответил:

- И ты будь... здрав дедушко... мудрец! Дык, к стольному граду мы... стопы правим.

- Он тебя считает своим коллегой, колдуном, - дала ему мысленную подсказку Милка, - думает, что у тебя муха и собака дрессированные. Ну, типа, как у него ласка.

Старик протянул ему чашу с напитком, приятно пахнущим сладостью.

- Отведай, зелье ароматное, луговое. Сие питие крепит разум и телеса, - и он поставил и перед псом небольшое корытце. Пустымус принялся частить, резво махая своим длинным и ловким языком, разбрасывая вокруг себя брызги и, как Милка не пыталась подлететь, чтобы тоже угоститься, так у неё ничего и не вышло. Степан сделал не большой глоток. "Как вкусно, - отметил он про себя, - это же просто божественный нектар! Ни когда ничего подобного не пробовал!".

- Спасай тебя бог, старец! - Поблагодарил он и отдал ему в руки пустую чашу. Старик чуть заметно кивнул.

- А пошто ты, ведун, в таки смутны лета ходиши туто, - дед важно погладил бороду, - ведаеши ли ты, дитятко, што идут татарове поганы из краёв-степей мунгальских, погибель чёрну сея на пути своём не праведном... Неча табе туто ходити... Головной тумен нечистых, ведомый коназом ихним першим - Тимучжином, близ границ Руси ужо. Так пошто ты тако?

- Мы, то есть я... это, идём с миссией, в общем, - Степан выдохнул и вытер лоб.

- Ну ты что, дурак что ли, - Милка разочарованно загудела, напугав старца, - не было таких слов в то время! Ты же учил старославянский, так дерзай! Из принципа подсказывать не буду...

- Ну подрастерялся я... Не каждый же день с учёными древности встречаться приходится! - прошептал Степан Милке забыв на миг о телепатии и виновато взглянул на старца,.

- А? - улыбнулся старец, - чудно глаголеши ты, нешто не по-заморски? Но бачу, чай и не по бусурмански! И что за дивный зверь о десницу твою хоронится? Чернее ночи он!

- Это муха, Милка - прозвище се таково ея.

- Ну вот, уже другое дело, - облегчённо вздохнула Милка и проворчала про себя: - хотя всё равно, не правильно...

- Милка, - загадочным тоном протянул и дед и спросил: - Кэто ж ты, отэрок, эстэ?

- Аз есм, - Степан напряг извилины, вспоминая старославянские обороты, - аз есм - и он гордо выпятил грудь: - Степан! Степан Козельский. То бишь, чародей из града славой злой великаго - Козельска!

Милка стукнулась ему об ухо:

- Неуч хренов, кроме своей гитары, ничего не хочешь знать!

- Умна зело и весьма Милка сия, - сказал старец и загадочным тоном добавил: - не бысть аще сеча та у злого града Козельска! Не родился ещё сын сына великого потрясателя вселенной - Бату-хан! Да не родился пока княжич Козельский млад! Ха-ха-ха-ха! - рассмеялся он, словно бродячий китайский монах.

У Степана ёкнуло сердце.

- Откуда он знает будущее? - Испуганно шепнул он Милке.

Пустымус всхрапнул. Старец вздрогнул и произнёс:

- Аз есьм прорицатель и летописец иеромонах Никон Тобольский рождённый года одна тысяча сто четырнадцатого от Рождества Христова. Призван Великим Патриархом Киевским и всея Руси в лето одна тысяча двести четырнадцатого от Рождества Христова... дабы описать сечу злу - с передовым туменом Чингисовым, - нараспев говорил дед, всё больше и странным образом исключая из своего лексикона древнеславянские обороты. "Это что, ему сто лет чтоли?" - отстранённо подумал Степан. Никон растянул резиновую улыбку до ушей и достал из сумы перемётной что-то похожее на... смартфон. Пустымус захрапел ещё громче.

- Какого?! - Выкрикнул пёс от боли, когда ласка, чтобы заглушить его громкий храп, вдруг тяпнула его за заднюю лапу и он, зарычав, помчался безрезультатно гонять её по степи.

- Какого??!! - Выкрикнул Степан по поводу смартфона.

- Такого, - ответил дед, - вижу я что не так ты прост, как кажешься. О! Они уже близко - каких-нибудь тридцать вёрст. Навигатор показывает, что нехристи поганыя, мунгалы дикия на перекур остановились, типа, лагерь разбили! - И он усмехнулся себе в бороду, - По ислледованиям летописцев, они должны схлеснуться где-то... здесь, рядом с нами. Радуйся, Милка да Степан, Алексеев сын, своими глазами сечу узрите! Ха-а-а!

Степану показался до боли знаком голос и его полубезумный взгляд.

- Кто ты такой и какой сейчас год? - Гневно спросил он.

Хвалёный мудрец порывистым движением сорвал с себя затёртую до дыр, кожанную шапку.

- Семён Иванович??! - Степан едва не свалился в полынь, - а вас что, уже выпустили из сумасшедшего дома??

- Иван Васильевич! - Крикнул на ходу Пустымус, отплёвываясь от ласкиной шерсти. Милка, хохоча над Степаном, полетела разнимать дерущихся четверолапых друзей.

- Не нужно ждать милостей от властей. Я сам сбежал! - Ответил Степану Московский, - сразу после вас. Связался через Евграфа с Шизоном и - вперёд, то есть назад, в прошлое... Дальше тринадцатого века они своих заключённых не ищут - не заинтересованы, вернее, правительство так далеко не хочет финансировать. А вообще, мне выбирать не приходилось, куда бежать. Я был согласен на что угодно, лишь бы не находиться больше в этой треклятой больнице...

- Так чего ж вы нам столько времени мозги пудрили, - Степан скривился и передразнил его: - здав бу-уди! Чароде-ей!

- Так я ж вас не сразу признал, ведь я здесь уже пятнадцать лет, воды много утекло. Выбраться я отсюда не могу, код доступа в Сеть, в раздел перемещений не ведаю, - мешая по привычке слова тринадцатого века с "современными", ответил он.

- А мы вам оставим, когда уходить будем.

- К несчастью, мне нельзя это внедрить в голову, - Семён Иванович с сожалением махнул рукой, - когда я был на Третьем уровне эти идолы заблокировали мне отдел головного мозга, отвечающий за мгновенное восприятие базовых информационных кодов...

- А мы вам код на бумаге оставим, а вот устанавливать вам его придётся самому себе - "вручную", лет за десять разберётесь, зато домой в двадцатый вернуться сможете, - подбодрил его Степан.

- На бумаге?! Разберётесь?! - Семён Иванович схватился за голову, - да там же больше ста тысяч знаков!

- А мы всё писать не будем. Первые несколько сотен напишем, вы исследуете, поймёте закономерность и последовательность знаков, и дальше уже сами будете писать, постепенно внедряя это себе в мозг... Так даже в нашем веке многие делают.

- Чёрт! - воскликнул Семён Иванович,- это ж получится ручная пиратская прога! Снова я буду вне закона, они меня и в двадцатом найдут. Попробуй докажи потом, что она с лицензионной, вручную скопирована! Несколько лет работы пойдёт хвосту под код... под... кот, тьфу ты! Коту под код... Опять что-то не то! О! Коту под хвост. Да и стоит ошибиться хотя бы в одном-двух знаках, как при перемещении что-нибудь пойдёт не так! Например, попадёшь не туда. Нет уж, я лучше здесь останусь... Да мне ещё и летопись сочинять, чёрт её раздери...

- Попробуйте, не надо терять надежду, продолжал его подбадривать Стив, - а летопись можно и с подлинной содрать... Когда мы вернёмся домой, с Сетки скопируем, затем Милка сюда возвратится и внедрит-едрит-мадрид, её вам в мозг... - Степан, сам не поняв почему, весело рассмеялся и уронил голову на ладони.

Семён Иванович, пропустив усмешку Стива мимо ушей, с грустью уронил:

- Всё у вас как-то просто получается, - сказал он, - но всё равно, я согласен, деваться то мне некуда...

- Ну-с, а теперь, уважаемый Семён Иванович, расскажите мне, как вы здесь жили-были! И поподробнее пожалуйста о текущей эпохе, - Степан потёр руку об руку и интелектуально так, скаламбурил: - помнится когда-то, веков этак пятнадцать-двадцать вперёд, в палате номер две тыщи двенадцать, я вас с интересом слушал! - он явно сдерживал, неведомо почему, рвущийся наружу смех.

Семён Иванович не обнаруживал на морщинистом лице ни тени улыбки. Милка, ласка и Пустымус перестали носиться и примостились поближе к людям.

- То, что я вам сейчас расскажу, повергнет вас в глубокий шок... - старец сдвинул брови к переносице, надул шёки и с натугой выдохнув, развёл руки в стороны. Затем он опустил их вниз. Затем снова поднял...

- Ну всё, хорош микрофонить, у-шу потом будем делать, заинтриговал всех, так говори, старый притворщик... - нетерпеливо затрещала Милка.

- На самом деле, мы находимся не в тринадцатом веке, точнее в нём, но не в том, который вы изучали в школе.

- Это как? - Степан придвинулся поближе.

- Если считать время от того, нашего Рождества Христова, то прошло, если точно - три миллиона лет...

- ???

- ??

- ?

- Как?!

- А вот так! - Семён Иванович поёрзал на месте, - когда-то наша цивилизация из-за того, что довела технический прогресс до абсолютного совершенства, полностью умственно деградировала. Смысл жизни и бытия постепенно зашёл в тупик. Компьютеры до того усовершенствовались, что искусственный интеллект, пройдя все ступени технической эволюции, постепенно заменил бога и вознёсся в необозримые дали, а люди стали создавать религии и молиться когда-то созданному ими же "супер-пентиуму", - тут рассказчик улыбнулся и довёл свою мысль конца: - И бысть конец света - медленный апокалипсис не заметно, но неизбежно приблизился... Затем история человечества началась с нуля, и она, чудесным образом повторялась, словно это был мир параллельный тому, нашему, прошлому... И вот перед нами эпоха нашествия на мир потрясателя вселенной...

- Круто! - Произнесла Милка, хлюпая сладкий нектар из какого-то адски ароматного степного цветка.

- Вы, конечно же, можете во всё это не верить, но это так. Как это всё будет, я знал ещё там, на Церере.

- Да, - прохрипел от волнения Степан, - то, что вы поведали нам, интересно и очень впечатляет, но это всё так... так недоказуемо.

- Доказаемо, доказуемо! - Милка икнула скрипучим писклявым голоском, - вернёмся на Цереру оживлять твою Веру, и - ты только не свисти - я докажу тебе это с помощью Сети! О! А чего это я в рифму задумала??

- В нашей мухе пробуждается творческое начало! И-и-и! - замеялся Пустымус.

- А в нашей собаке - пробуждается... творческий конец! - В ответ икнула Милка, - хи-и-и-и!

- Послушай, Милка, что и у тебя в голове появилась дырка?! - Сделал ей замечание Степан, - Оп-с, и я тоже в рифму заговорил! И вообще, как вы можете хохмить, когда проводится такой серьёзной идеи нить?!

Степан зажал себе рот ладонью.

- Похоже у нас всех появился синдром липучей рифмы, но не верим в этот миф мы! - Попытался сделать своё предположение Пустымус и тут же сплюнул: - Тьфу ты! Пожалуй, лучше я промолчу, а не то прийдётся обращаться к врачу! - Закончил он.

- Да что же это такое случилось с нами, мы словно все парим над своими мозгами!! - Степан попытался противиться, но у него ничего не выходило, - по нашим нейронам рифм метастазы, распозаются от поэзии, как от заразы!

И все начали дружно смеяться - по всему было видно, что это занятие всем по душе. Через пару минут все уже пели сочиняемые на ходу стихи на "современную" тему, а Степан, тут же подбирал к ним аккорды и громко бряцал на гитаре.

Быстро сгорали до тла

Вещих церквей купола...

В городе стон

От похорон,

Русь! Прогони же их вон! Вон! Вон!

А в небе огненный меч,

Знать будет лютая сечь...

Слёзы небес

Рухнули в лес,

В них чёрный воин исчез...

- Давайте что-нибудь повеселее! - Предложил Пустымус, - например - вот: Меднорожие трамваи травмируют дорогокожих прохожих! - И, не выдержав, захлебнулся в смехе.

- Нет, травма... трамваи, это так не современно, эти железные монстры давно исчезли - они "жили" в далёком двадцать первом веке! Лучше так - приходили лани прыгать по поляне! - Прожужжала она.

- Приходил медведь песни пореветь! - Продолжил Степан.

- Прилетали птицы перьями хвалиться! - Залаял Пустымус.

- Приползали и жуки почитать свои стихи! - Подхватил общее веселье Семён Иванович.

- Приходили ласки... ласки, - Задумался Степан, - не могу найти рифму - ура! Неужели меня отпускает! А, нет, вот - рассказать вам сказки! Показалось...

Учёная ласка, чувствуя всеобщее настроение, резвясь, бегала вокруг людей.

- Дураки, дураки, это Лютни лепески! - Пропищала она, - по мозгам, как удар, если пить её нектар!

Степан потряс головой.

- Ласка заговорила!

- Это не ласка заговорила, это ты язык зверей сейчас понимать начал! - Семён Иванович довольно погладил свою бороду.

- Но я и так Пустымуса и Милку понимаю...

- Это другое... теперь ты внимаешь всем тварям не разумным в мире сием. Просто я напоил вас отваром одной из разновидностей Лютни, это цветок такой полевой, он пробуждает все творческие начала. Правда, на время. Да и по правде сказать, степь эта конопляная, пыль тут её летает...

- Ласка мне сказала про лепестки и нектар какой-то Лютни, - сказал Степан, не обратив особого внимания на пояснения старца, - Это уже бред какой-то...

- Я вижу, Степан Алексеевич, что последние три года жизни так и не научили вас ни чему не удивляться.

- Да, пожалуй...

...Ласка заволновалась, словно пытаясь что-то сказать всей честной компании. Она бегала от одного объекта к другому. Но все после райского нектара крепко спали. В степи поднялся ветер. Где-то вблизи послышался дробный топот конских копыт. Компания, как один, испуганно подскочила и все быстро обернулись.

- Какого дьявола ты ничего не почуял, Пустымус?! Где был твой нос?! Теперь нам всем конец! Эх, как жаль... - Степан бессильно бросил руки вниз.

- Ветер всадникам дул в лицо, - задумчиво произнёс Старец, глядя на приближающихся врагов, - так что твой пёс тут ни причём. Это... я виноват, в том, что пропустил разведку врага.

- Ну вот, - Сказал Пустымус, глядя как аркан затягивается всё туже вокруг плечей Степана, - а ну-ка, нежданные пришельцы заморские, быстро отпустите моего хозяина! - Заорал он на монголов, артикуляционно шевеля губами.

- Болван, по-монгольски надо говорить! - крикнула Милка из кустов.

Но, к удивлению всех, речь пса не особо напугала или удивила монголов. По-видимому, в те времена люди предпочитали верить в чудеса.

- Говорящая собака! - твёрдым голосом сказал один из них, - по Урусутски что-то лопочет! Связать её и доставить к Кагану!

Пока Пустымус вспоминал старомонгольскую речь, все вместе с ним же, были зафиксированы и обездвижены ловким противником. И сотня видавших все войны мира сильных, опытных воинов повезли пленников, связанных крепкими кожанными верёвками, в стан сына великого Монгола. А пленников было четверо: Старец, юный отрок, его верный пёс и... и маленькая ласка. Да, быстроногий красивый зверёк, тоже был пойман и связан.

- Говори урусут нечьстивый, мнэ Сэчену Багатуру, где коназ Володимер выставляет свою држину сильную, с ратникамы ладными да опытными в сечах ужасных и коровавых?! - Очередной удар плетью заставил Степана заржать степной кобылицей.

- Говорю ж тебе, ушлёпок ты грёбаный, - заскрипел зубами Степан, - калики мы перекатные, скоморохи бесприютные, идём тропами степными в стольный Киев-град. Там он, Володимир в Кыеве, на Столе сидит.

Прямо перед ними, у шатра важно восседал на ковре из пожухлой травы, разодетый в праздничное тряпьё неизвестный военачальник. Может быть это был сам Каган или его сын? Этого Степан не знал.

- Что такое гребённый ушелепк? - Наклонившись к самому лицу испытуемого прошипел палач-монгол.

- Это... воин, - Степан попытался повращать шеей и руками, плотно зажатыми деревянной колодкой и снова получил удар плетью, - воин это смелый да славный по русски...

- Пса своего обелезлаго и муху ты научил говорить? Отвечай!

- Я, я научил!

Сэчен Багатур на полусогнутых подбежал к хану и, согнувшись в три погибели, с заискивающей улыбкой, что-то сказал ему по-монгольски. Тот изящным движением погладил свою бороду и слегка шевельнул нервно подрагивающими тонкими губами. Толмач испуганно спятился назад и прорычал в лицо Степану:

- Великий потрьсатэл вселенной повэлел вам сыграт сначала на домра, затем спет какую-нибудь уруссутскую песню. Раз ты глаголешь, мол, скоморохи вы да калики, - и служивый монгол, с видом обличителя, свысока ухмыльнулся.

Едва пленника успели освободить и сунуть ему в руки домру и костяной медиатор, как из стоящей рядом деревянной клетки раздался душераздирающий вой Пустымуса. Но если прислушаться, то можно было понять, что он пытается изобразить какую-то древнеазиатскую степную мелодию. Милка зажужжала басами преимущественно на одной, но очень нужной, релаксирующей ноте. Степан, словно опомнившись, ударил по струнам и заиграл неказистую заунывную степную композицию в духе похода, который поверг к ногам Великого Монгола непокорных Меркитов. Для полноты эффекта Степан громко забасил сочным горловым пением, чем окончательно поверг окружавших их Монголов в шок. Чингис-хан сдержанно погладил бороду, хлебнул кумыса из блюдца и опустил глаза долу, пытаясь скрыть навернувшуюся слезу. Воспоминания, тёмной волной накатили на железного Кагана. Перед его глазами вдруг встало лицо убитого Меркитами отца... и его первая жена, которую вероломно похитили недостойные сыны степных шакалов... Тимучжин порывисто махнул рукой. В воздухе молниеносно мелькнула плеть и громким выстрелом щёлкнула возле лица Степана. Музыкант даже не моргнул. Но играть прекратил. Затихло пение Пустымуса и аккомпонемент Милки.

- Сейчас сюда приведут человека, который знает все ваши урусутские песни, - чеканя каждое слово, сказал палач Сэчен, - если ты, сын вонючего вепря, запоёшь песню, которая ему не ведома, тебе и старику сломают спины, а твоего пса скормят свиньям!

Когда пришёл монголький "искусствовед", Степану вернули гитару. Сухощавое меркантильное, непонятного пола существо со славянскими чертами лица, внимательно уставилось на Степана.

- Ну зрав буди, брат! - Сказало существо, активно переминаясь с ноги на ногу, - меня Молотилой кличут, спой нашу, обрядовую, про Иоанна Крестителя, ну, про Ивана Купалу - Я за то любэлю Ивана, чето галовушэка кудэрява... ну!

- Какой я тебе брат, - сквозь зубы процедил Степан, не глядя Молотиле в лицо, пр-редатель... И, не раздумывая не секунды, он запел песню, известную больше в двадцатом веке.

Каб я знал и ведал

Када мне умирати...

Ой, божа мой божа...

Ох, нанял б я плотника

Гробок сготовати...

Ой, божа, мой божа!

Милка, сидящая на верхушке одинокого дерева, схватилась за голову и судорожно начала подготавливать код перемещения.

- Ты что там поёшь, идиот! Это ж Иван Купала, этно-группа, а он просил другую, обрядовую, древнюю, она тоже про Ваню, ну, то есть про Ивана! - Посылала она ему грозные мозговые сигналы, на что он ни как не реагировал.

Ляжу сам я помэру - полячу до Бога...

Ой, божа мой божа...

Монголы, со слезами на глазах, подняв руки к небу, стали танцевать неведомый танец. Тимучжин сидел с домрой в руках и качая головой в такт, слегка подыгрывал на инструменте.

Только богу то чито -

Вялика тревога...

Ой, божа, мой божа!

- Замолчи! - Адресовала Милка свой крик Пустымусу, подхватившему голос хозяина, на волне эйфории от эффектной этнической песни.

Тра-авушека-а шелыко-овоё-о!

Ой, росы мои жемчужны!

Тоже взвыл вторым голосом Семён Иванович, нежданно проявив недюжинные музыкальные способности.

- Я не успею так быстро скоординировать код! - между тем разорялась Милка, - Если вы, фаталисты грёбанные не заткнётесь, Степану приставят пятки к затылку, Пустымуса сожрут, меня проткнут точным выстрелом лука, Семёна Ивановича кастрируют и сделают летописцем жизни Кагана, а ласку оставят в неволе!!

Спусти меня, Господи

С неба – да и на землю...

Ай, Боже мой, Боже,

С неба – да и на землю -

На жёлтый песочек,

Ай, Боже мой, Боже...

Милка, в сердцах сплюнув и, поддавшись общей всепоглощающей волне древнего релаксационно-медитативного блаженства, слетела с дерева, загудела в нужные ноты и стала "танцевать", зависая в воздухе, вместе с опешившими от русских талантов монголами...

Травушка шелковая...

Ой, росы мои жемчужны!!!

- О великий Каган, есть така песня на Великой Руси Кыевкой! - вдохновлённо крикнул, невольно соврав, славянский толмач и свалился в ноги Чингис-хану.

- Да, - сказал Великий Монгол, - народ, сочиняющий и поющий такие песни нельзя победить! Хочу дружить и торговать с Урусутами! Пусть они поют свои песни! Пусть цветут их города! Сегодня же мы правим стопы и стрелы на Восток! - Каган сделал знак рукой в сторону Персии, означавший предоставление желанной свободы нашим пленникам и смерть и рабство сотням тысяч Персов...

...Каган отправил надёжного воина, командующего передовым туменом по имени Адык Буха с белым флагом на переговоры к русским дружинникам, ровными рядами боевого строя стоящими на возвышенности. Князь Владимир Рюрикович, сверкая начищенными княжескими доспехами, сидел на белом саврасом коне, впереди войска своего, и вглядывался вдаль. По правую руку его, грозно хмурясь, сидел князь Мстислав-удалой Романович. Позади воинства, синей огромной змеёй полз Днепр в сторону великого Чёрного моря. Со всех сторон спешили уже на помощь, могущие в любой момент проявить своё природное коварство Половцы. Но теперь они были союзниками, и их присутствие внушало веру в благополучный исход битвы.

Адык Буха с малой охраной вёз несколько телег, гружёных золотыми дарами. В некоторых из них сидели красивые Хазарянки. Князь Черниговский с несколькими ратниками приблизился к Адык Бухе и они степенно поприветствовали друг друга.

- Слыхал я, о светлый коназ, что Половцы - извечные рабы наши и конюхи смердящие, совращают русских против нас. Мы не желаем вам никакого зла. Мы уважаем и любим вашу культуру и музыку и не хотим сеять в ваших городах смерть и разорение. Не воюйте с нами, идите с миром и отдайте нам этим поганых нечестивцев. Великий Каган посылает вам свои щедрые дары... - И Адык Буха не слезая с коня, низко поклонился князю...

Не знал Тимучжин, дед злобного Саин-хана, что если бы состоялась сеча та, у великой реки Днепра, то в ней погиб бы его любимый младший сын - Кулькан. Но Но великий Монгол ушёл, не сражаясь. А после покорения Персии и Кавказа его бесчисленное войско направилось вдруг в северные земли, одному Богу ведомо зачем...

2011, август

Москва-Красноярск-Лесосибирск