Два десятка пятаков

Пятак упал, звеня и подпрыгивая.

Летайте и прилетайте

80-е. Рейс 4092 прибывал на юг из Киева. Симферополь не принимал. «Борт 1-2-3-4! — надрывался диспетчер, — уходите на Шел к концу первый час овалов и кругов над лётным полем, когда Киев! На Киев!» Но «Аннушка» упрямо кружила в небе.

Пассажиры, наблюдая как самолёт то выпускает, то вновь поджимает лапки шасси, стали волноваться.

из кабины пилотов выглянула стюардесса: «Успокойтесь, товарищи, сядем обязательно! Экипаж симферопольский, а у нас сегодня зарплата!»

Так и летал Ан-24, пока чистили полосу. А потом, прицелившись, сел.

Качество жизни

Тонкое наблюдение: чем дороже сигареты у водителя городского маршрута, тем моложе и симпатичнее кондукторша. Если грубые как штаны пожарного «Дукат», «Оптима» или «Тройка» — получите сдачу у квадратной тётки с вызывающе раскрашенным ртом. C любителем «Winston one» и «LM light» работает почти цветок лотоса. «Почти» — это её запущенные ногти и разбитые кроссовки. А если это «Parliament»… О, если «Parliament»… Фемина, муза, «мисс автоколонна № 3»…

Я провёл тысячу контрольных поездок. Я тысячу раз перевёл взгляд эмпирика с небрежно брошенной пачки на милое, не очень или отвратное женское личико: ошибки не было! Закономерность присутствовала вся! Погрешность составила пять извинительных процентов. Трубка и сигары не встретились ни разу. «Прима» без фильтра и смертельный «Беломор» мелькнули единично у законченных консерваторов или склонных к суициду. Некурящие отсутствовали как класс: во всех автобусах табачный дымок достигал пассажиров под «Шоу шепелявых» и песни группы «Лесоповал».

Вывод: наблюдаемое является примером отношения к качеству жизни и характеризует уровень притязаний наблюдаемых. Сила привычки, обременение семьёй, долгами и кредитами а равно и ретушь классического скупердяйства под бережливость остаются за рамками данного исследования.

Прошу руки!

После нового года — десять выходных. Страна выходит из запоя. Наркологов остро не хватает…

В семье колхозника смотрины — дочь из города будущего мужа привезла.

Тятя, брат невесты и жених крепко подпили. И пошли на двор — рубить на закуску курицу.

Шустрый горожанин поймал несушку, прижал к чурбачку. Брат взмахнул топором…

Вместе с головой бедной птицы отпрыгнули в снег большой и указательный пальцы жениха.

И пришлось отдавать дочь за инвалида!

Добрые дети

Случилось это на летнем отдыхе в Хакасии.

Пошла утром девочка в сортир временный, видит — чьи-то черненькие глазки блестят испуганно из фекалий. Присмотрелась — да это же суслик! Маленький, хороший. И вот-вот утонет.

Сжалилась девочка, вытащила его. Помыла шампунем, вытерла полотенцем пушистым. Отпустила зверька — а тот не уходит, стоит у палатки столбиком.

— Это от потрясения! — поняли дети.

Мальчик налил в рюмочку водки и поставил перед страдальцем. И суслик выпил, в натуре.

— Закусить-то дай ему! — сказала девочка.

Мальчик протянул зверьку ящерку. Суслик откусил ей хвостик, лапки; съел остальное. И посмотрел на детей благодарно.

Долго сидел он у костра, наблюдая, как дети выпивают за его спасение. К вечеру убежал, а утром вернулся. Но водка к тому времени уже кончилась.

Так добрые дети спасли животное от алкогольной зависимости.

Хитрый иерей

Отец Фёдор, настоятель сельского прихода, решил сменить автомобиль и размышлял: как бы не навредить своей репутации бессребреника. Придумал и вызвал церковного старосту: «А что, Ермолаич? Намекни старушкам — не гоже батюшке на таком, прости, Господи, металлоломе разъезжать. Пусть жертвуют».

Староста намекнул. Нанесли сердобольные бабушки в храм сто рублей медяками. Любили они молодого священника.

А отцу Фёдору того и надо. Достал из кубышки иноземные тыщи и вот, уже гоняет по приходу на новенькой «Audi».

И на немые вопросы скромно отвечает: «Подарок прихожан!»

Эстет

Кто не знает сапожника Качиняна! Хороший мастер. О нём написали в газете, и Артур охотно показывает статью с фотографией. «Красивым женщинам ремонтирую обувь бесплатно!» — броско озаглавила её молодая журналистка Дулина. Девушка не стала уточнять, что круг прелестниц искусственно ограничен и включает в себя маму, жену, дочерей, невесток, племянниц Артура, а ещё русских женщин Люсю с Катей и странного Игоря Олеговича.

И это в миллионном городе!

Тонкий ценитель Артур Качинян.

Инга Леонидовна

Бабушку-пенсионерку Никитину дети её класса прозвали «Индеец Джо». За боевой раскрас и любовь к косметике.

Джо не собиралась сдаваться — а возраст крепчал. Как поэтично выразился кто-то: «Шли годы. Смеркалось…» Чтобы не потеряться в сумерках, Инга Леонидовна продуманно пудрилась, кричаще красила губы и водружала на пышные волосы смелый алый бант.

Проблемами начальной школы живо заинтересовался дедушка одного из учеников. Он часто, ожидая внука, стоял в школьном коридоре. После звонка заходил в класс, подолгу беседовал с учительницей. Внимательно выслушивал советы и замечания. Домой явно не спешил.

Никитина матримониально возбудилась. Стала чаще подводить сморщенные губки.

Разведка донесла — старичок жил один. Возбуждение усилилось.

Вскоре дедушка захотел присутствовать на уроке.

Молодящаяся старушка усмотрела в этом тонкий ход. Желание видеть её, слушать её. Быть рядом. Она пренебрегла запретом завуча — и разрешила.

Симпатичный пожилой джентльмен добросовестно посетил все уроки в течение недели. И пропал. Нет, не заболел и никуда не уехал. Просто перестал заходить в школу, ждал внука на улице.

А Никитину вызвала директриса и устроила разнос. Дедушка оказался бывшим методистом! ГОРОНО!!! Настрочил жалобу…

Инга Леонидовна в кабинете расплакалась. Вернувшись в пустой класс, подошла к зеркалу. Увидела неестественно белое, густо запудренное старое лицо с большим носом. Открыв косметичку, уничтожила влажные дорожки на щеках. Взяла стопку тетрадей, вышла и пошла по коридору — высокая, прямая, с алым бантом на жёлтых волосах.

Лирическое

После зимы наступила зима-два. Весну украли. Утренний подход к окну — разочарование и ощущение детской обиды. До конца апреля снег, грязца, слякоть и холодно.

Солнце прячут, тепла нет, вместо неба кусок мутного целлофана. Пасмурно. Мокрый асфальт. Тополя после прошлогодней обрезки устремились вверх: стоят вдоль дорог перевёрнутые лысоватые веники.

Где протаяло, смешалось тускло-рыжее и все оттенки серого. Везде островки пятнистой наледи — ноздреватой и пропитанной, как груздь рассолом, талой водой. Ночью прошумел первый дождь, добавил грязи.

Соскучились люди по солнышку, по тёплому ветру. Зима измучила. Себя мучили, она добавляла.

Герой-подпольщик

Во время заседания Совета Федерации, посвященного рассмотрению кандидатуры Владимира Устинова на пост генерального прокурора, узнала широкая общественность, что наш генеральный закрытыми указами президента награждён орденом Мужества и Золотой Звездой Героя РФ.

Звание Героя присваивается за особые заслуги перед государством и народом, связанные с совершением геройского подвига.

России, входящей в топ-лист самых коррумпированных стран мира, долго не везло на генеральных прокуроров.

Прокурор Ильюшенко так и остался и.о.; отсидев в тюрьме больше года, вышел с туберкулёзом.

Омский профессор-юрист Казанник не захотел лечь под дедушку Борика, трактовавшего законность как целесообразность, и был удалён: «Профнепригоден!»

Яркий след в истории отечественной прокуратуры оставил Юрий Ильич Скуратов. Появившись на голубых экранах в семейных трусах и в компании девочек без комплексов, он навсегда превратился в Человека, Похожего На Генерального Прокурора.

Известие о тайном мужестве и героизме Владимира Васильевича вызвало весёлое изумление в одной из колоний строгого режима. Аналитики и наблюдатели разошлись в комментариях. Завхоз бани Кириллов заявил, что прокурору были предложены две взятки — большая и очень большая. Зная об эфэсбэшной прослушке, Устинов гневно отказался. Президент, выслушав доклад директора ФСБ Патрушева, так был удивлен отказом и суммой предложенного, что тут же набросал проект указа.

Старший нарядчик Шабанов предположил, что ордена генеральный прокурор удостоился за дело Ходорковского и компании «ЮКОС», а геройского звания за то, что рискуя жизнью, под прикрытием дивизии внутренних войск, групп спецназа «Альфа» и «Вымпел», лично посетил региональный штаб по координации антитеррористической операции на Северном Кавказе.

Трудно заподозрить в героизме крупного, заплывшего салом мужчину с женскими бёдрами, с лицом, плавно расширяющимся от кончиков ушей, но это первое поверхностное суждение.

Под этим синим мундиром бьётся большое героическое сердце.

Мадам Паниковская

Иду по Декабристов с Маркса на Ленина в «Агропром», где предвкушаю выпить стаканчик красного сухого. Вино кубанское, с привкусом пластмассы, но дёшево и на разлив! Тетрапак, чего хотите.

— Мужчина!

Останавливаюсь. Женщина, одета прилично, черты лица мелкие, глаза врущие.

— Мужчина! У меня деньги украли, не могу домой уехать. Дайте мне денег на автобус!

Я вывернул из джинсов пару мятых сотенных, обыскал себя — мелочи не было.

— Извините. Мелких нет.

— А я вам сдачу сдам…

Я засмеялся и пошёл. «Жадина!» — прилетело в спину…

У вас блоха-с!

Устав ваять видеоклипы, младой Бондарчук снял ура-патриотическую невнятную фильму «Девятая рота». Про афганскую войну, подозрительно похожую на голливудский Вьетнам.

Скрытые достоинства киноленты прошли мимо меня. Но один диалог запомнился. Дело в том, что по сюжету мальчишек на позиции призывают из города К. на реке Е. Землячки, стало быть. Красноярска в фильме нет, дождь идёт и ничего не видно. Но само упоминание приятно, не без того. А задела такая сцена. Парнишек после учебки отправляют за речку. Они из самолёта, а на посадку отвоевавшие дембеля. И лучистый десантный дембель — парадка, белый ремень, фальш-аксельбант — видит салаг и скандирует: Красноярск! Красноярск! Отзывается паренёк: — Я из Красноярска. — Откуда? — С Ершовки! А ты? — А я с КрАЗа!

Двадцатилетнего дембеля-срочника играет Михаил Ефремов на пятом десятке, с лицом опухшим и обрюзгшим, как пчёлы накусали. Ему по возрасту и фактуре играть уверенно пьющего старшего прапорщика — слугу царю, отца солдатам; рисунок роли такой: прапор много лет ничего не ест, только закусывает.

Но и это бы ничего.

Смутили топонимы: КрАЗ и несуществующая и близко Ершовка.

Сценарист про алюминиевый завод что-то слышал, но не знает, что это зона отчуждения и жилых домов и близко нет. Так где же его персонаж там жил, бедный, — в гидролизной ванне?

Нет, я всё понимаю. И про литературную условность, и про авторский вымысел. Но Афган не условный ведь, нет? А Красноярск? Вполне реальный географический, не Кислодрищенск и не Верхне-Ибанск. Узнать нельзя было? не выходя из квартирки у метро «Сокол», по Интернету?

Эта ничего не значащая мелочь породила недоверие ко всему фильму — к смертям и геройствам, к окопной полуправде, к господину режиссёру Бондарчуку.

Ерунда, конечно. А задело.

Такой прогноз

На улице метель, всё завалено рыхлым белым.

Тепло. Минус пять.

Дымится гигантская полынья в центре города. Спит египетский ящик краеведческого музея. Просыпается тюрьма на улице Республики.

Заснеженная Покровская гора почти сливается с небом, и матовым китайским фонариком висит над землёй часовня Параскевы Пятницы.

К вечеру, сказали старые люди, захуевертит, и мороз.

В полдень пошел дождь, потом внезапно налетел такой ветер, что будь у домов паруса, их бы выдуло за сопки.

Посыпался шифер, куски жести, лёг на землю сорванный электрокабель. Резко похолодало. Город превратился в шершавый каток.

Умный ротвейлер

Вечерело. Литературный критик Шкворчанский культурно полз за пивом, как вдруг ему под ноги бросился огромный мускулистый ротик. И глухо зарычал. Захотел, как писали классики, посмотреть, что у него внутри. Альберт посерел и тоскливо огляделся.

— Девушка, собаку уберите… А вы поводок надевать не пробовали?

Собачница сузила глаза, раздула ноздряшки: «Он к вам подбежал, потому что вы — злой!»

Шкворчанский даже опешил от такого парадоксального полёта мысли: «Так если я — злой, то это я бы на него набросился…»

Таня

Колония строгого режима находится в ложбине. Из окна учительнице начальных классов Тане Жданович открывается прелестный вид: по ту сторону запретки петляет сельская дорога с редкими машинами, огибая живописный холм, над которым торчат верхушки крестов главного городского кладбища. От крестов Тане зябко.

Ученики старше учительницы. Они решают задачу про ежика и яблоки. Молодая красивая Таня стоит у окна и вспоминает: сегодня заходила в зону, и оказавшийся в тамбуре незнакомый зэк-расконвойник приблизился и сказал шёпотом: «Солнышко…»

— А мы на экскурсии будем ходить, Татьяна Рюриковна? — спрашивают первоклассники. Не то шутят, не то демонстрируют задержку психического развития.

Таня поворачивается к классу:

— Конечно, будем! Как стемнеет, так и пойдём!

Афганистан

80-е. Бой под Кандагаром. Забежавший в афганский дворик шурави резко остановился: на утрамбованной земле лежали отрезанные мужские члены — сморщенные, дряблые. И тут же почувствовал, как в спину упёрся ствол. Мгновенно обернулся и выстрелил. Наземь рухнул слепой старик с посохом.

Север

Эвенкия, 21 век.

Охотники подъехали к стойбищу спросить дорогу.

В чуме сидят рядышком мужчины и женщины, старики и дети. Все пьют. Все курят. Тут же в углу ведро, в него ссыт пьяная баба, не спуская глаз со стакана — чтобы не обнесли.

Недалеко отъехали охотники — летят за ними на «Буранах», в облаках алмазной пыли стволы торчат.

Знают, что у охотника зимой всегда с собой спирт есть.

А не отдашь — кто тебя, однако, потом в тундре найдёт?

У нас героем становится любой!

В конце 60-х учитель физики Алик Штибен приехал с женой по распределению в таежный леспромхоз. И в 25 стал директором школы. Местный VIP.

VIP-ы часто по выходным сидели у реки под шашлычок.

Из Москвы за лесом приехал полковник КГБ, грузин. Вечером комитетчика повели на берег. Алик, как самый молодой, занимался мясом.

Когда хорошо подпили, гэбульник сделал Алику неожиданное предложение — стать героем социалистического труда. Нет, не купить звезду и красоваться, а официально — по Указу Президиума Верховного Совета СССР. За четыре тысячи рублей — трехлетнее жалование Алика. Алик опешил: разве это возможно? как?

— Очень просто, — улыбнулся чекист. — Ты авансом отдаешь мне две тысячи. Я уезжаю. А в Москве у нас очень большой грузин, уважаемый человек — секретарь Президиума Георгадзе. Через месяц ваш райком партии получает разнарядку — представить к званию героя соцтруда учителя, молодого коммуниста, немца по национальности. А в районе ты такой — один! Звезду получаешь в Кремле, в Москве отдаешь мне остальные деньги. Ну как? По рукам?

Алик ночь не спал, с женой советовался.

Немецкая осторожность победила.

Речник и Марина

Подруга Наташи Фокиной, 27 летняя мать-одиночка Марина Горшкова, сошлась с курсантом речного училища, в котором работала мастером-воспитателем.

Курсанту еще не исполнилось 16-ти, но был он здоровым и ранним бугаем.

— А у него тело молодое! Понимаете — тело! — объясняла мезальянс мастер-воспитатель.

В гости к Фокиным пришли семейно, речник бутылку поставил.

Потрясенный сорокалетний Витя выпил с гостем.

Два года, до выпуска, пролежал юноша на диванчике в тесной комнатке общаги, где проживала Горшкова с больным сыном.

После работы Марина возвращалась усталая, ставила сумки и начинала готовить, кормить, стирать, гладить, прибираться.

Речник скучал, решал сканворды, увлеченно играл с маленьким Сережей в «морской бой».

Однажды пообещал жениться, если Марина скажет, в каком слове семь букв «о».

Марина бросилась на вахту к телефону, стала звонить знакомым филологам.

— Обороноспособность! — выпалила она с порога.

Но выяснилось, что тело пошутило.

Слово оказалось роковым. Сразу после выпускного молодым специалистом речного флота заинтересовался военкомат, и шустрый малый скрылся. И от Марины, и от призыва.

Видели его общие знакомые. В армию не пошел — откупили родители. Работает наладчиком лифтов. О Марине не спрашивал.

Нелетная погода

Человек шагнул из морозного тумана в автобус пятого маршрута, и в салоне сразу стало тесно.

Ухватившись руками в грубых перчатках за поручни, он внимательно изучал запрятанных в шубы аборигенок.

К сибирской зиме человек-гора был подготовлен основательно.

Из ворота кожаного плаща с подстежкой, почти достигавшего пола, выбивался пушистый красный шарф. В конце этого темно-рыжего великолепия тускло блестели шикарные штаны из плотной кожи, лежавшие на остроносых ковбойских сапогах с кокетливыми металлическими цепками.

Огромная лисья шапка с опущенными ушами обрамляла рубленое, рельефное, бурно пожившее лицо с нехорошими прожилками. Колючие глазки великана шарили по теткам.

Ковбой вышел на Мира у телеграфа, я — за ним. Он сел на дремавшую у киоска «Мороженое» лошадь и поскакал в сторону краевой администрации.

Я протер очки.

Тяжело ступая, человек-гора уходил к центральному рынку, и никакой лошади не было.

«В Норильске — сильнейшая пурга, — сказало вечером телевидение. — Пятый день задерживаются вылеты всех северных рейсов…»

Утро графомана

Всклокоченный гражданин сидит за гладильной доской. Это, надо понимать, его письменный стол.

Доска стрелкой неисправного компаса устаканена между польским шкафом и российской кроватью. Шкаф, получается, запад. На севере — морозилка. С нее телеящик пугает новостями НТВ. На юге, спиной к батарее — автор. Творец.

Он отрешенно смотрит на лист бумаги. Скребет щетину подбородка. Подозреваю — не умывался. Рассеянно пытается взгромоздить на мощный нос вторую пару очков.

Перед ним пульт к телевизору, тарелка с засохшей овсянкой. Мобильник.

Что-то пишет человек, нервно вытирая кончик гелевого стержня о теплую рубашку.

Но что это?… нет, ну что он делает?!!!

Рвет исписанные листы.

Это ужасно!

Ему бы печку, или камин.

И таланта капельку.

Антананариву, Мадагаскар