Холод зимний стучится в двери обезумевшим диким зверем, и окутала тихий терем вьюжной сетью карга-метель. Три сестрицы прядут при свечке, коротают свой скучный вечер, разговор, как всегда, о вечном - о потерянных в темноте.

Молвит первая: "Он прекрасен и, наверное, царь иль князь он, тонкий, стройный, как будто ясень, будет наш запоздалый гость. Я судьбу ему тку попроще, чтоб впотьмах не бродил на ощупь", - нить вплетает, никто не ропщет, тишина - словно в горле кость.

И тогда говорит вторая: "Он шагает сейчас по краю между адом земным и раем, словно нет для него дорог. Я веду его прямо в терем, я пред ним распахну все двери," - пядь за пядью всю нить размерив, для него подбирает рок.

Третья слушает тихо, молча, только щурит глаза по-волчьи, знает: тот, кто блуждает ночью, не зайдёт уже к ним на чай. Был бы выбор у ней, так чтобы царь любовь отыскал до гроба, но... такая зима, сугробы... и сейчас догорит свеча. Третья щурится и вздыхает: что поделать - судьба плохая, и её бесполезно хаять, путеводные жечь огни. То не первый раз, не последний, меж людьми и судьбой посредник теребит сейчас свой передник
и бестрепетно
режет
нить.