Старинное, покорежившееся здание стояло на окраине городка в самом центре Европы. Хотя нет, эту постройку нельзя было назвать зданием. Ведь здание – это что-то монументальное, внушающее уверенность, из кирпича и бетона, построенное на десятилетия. Это же был дом, может даже лачуга. С проплешинами в крыше, прогнившими балками и деревянными перекрытиями между двумя этажами, сыростью и вонью. Здесь иногда ночевали бомжи, но даже они забредали сюда крайне редко. Из-за внезапного чувства страха за свою жизнь. И не потому, что, казалось, дом может рухнуть от легкого дуновения ветра – нет, такое этих людей без страха и упрека никогда не останавливало. А потому, что у любого, кто входил в этот дом, сердце в груди начинало биться чаще. Появлялось странное ощущение, будто кто-то прошелся по твоей могиле, причем не просто прошелся, а изрядно потоптался по ней. Поэтому уличные жители и даже животные обходили это место, стараясь не приближаться к нему ближе чем на пару сотен ярдов. Только местные дети играли там. Им не претила опасность. Она им нравилась, дети обожают играть во взрослых, которые ничего не бояться. Они сурово хмурят брови, с умным видом рассматривают все странное и неизвестное. Когда страшно, дети, конечно, прячутся, но все равно с интересом обязательно выглядывают из укрытия. Но о их приключениях позже. Сейчас же расскажем о уличном жителе по имени «Жигало», который провел в доме одну из самых непонятных ночей в своей жизни. Не странных, не страшных, а именно непонятных. Эту историю он рассказал своему лучшему другу Деррику за парой сэндвичей, лежа в кровати в благотворительном приюте. Далее с его слов:

«Слышь, Деррик? Ты не в отрубе еще? Нет? Я че вспомнил то, как я в прошлом году в том доме ночевал. Ну в том, который на пересечении Бредфорд и Хайфорд стрит. Ну ты понял, его еще ребята зовут «Киллхаус». Хрен его знает почему, но очень уж жуткое местечко. У меня по спине каждый раз муравьи бегают как я туда вхожу. Так вот, несладкая была ночка в тот раз. Дождь, собака, распоясался. Наших из под моста работнички выгнали, мол, мешаем их ремонту. А сами оградили все забором и свалили домой. Козлы! Вот и некуда было мне податься, ночлежки все переполнены были – кризис, говорят, а тут иду мимо этого дома, и думаю, черт с ним, хоть сухо будет. Забрался я туда, деверь еще так подозрительно без скрипа открылась, я тогда еще понял, что это не к добру это. Но решил, что хрен с ним, мало ли, мож вода попала в петли, дождь то вон какой. Спать решил я в кухне, там и крыша меньше протекает, и от входа не так сквозит. Да и если чего можно всегда плиту газовую включить, для сугреву. Дом уже лет пять пустует, а эти идиоты из коммунальной компании до сих пор газ не отключили. Электрики пошустрее-то, да и правильно, абы свет не вырубили, давно бы уже от сырости проводка выгорела. Устроился я, как смог, газетами обложился, чтоб теплее было, свернулся калачиком… Долго я уснуть не мог, на новом месте-то, да и страшновато поначалу было. Но все-таки стук дождя о крышу уморил меня, сам не заметил как заснул. А сплю я всегда чутко, ты же знаешь. Вечно на улице то облава, то какие-нибудь придурки решат спьяну над нашим народом поиздеваться среди ночи. Вот и тут я спал недолго, пару часов всего. Проснулся среди глубокой ночи, а чего проснулся, понять не мог. И тихо вродь, тока сердце стучит со всей дури. Стал я слушать и прислушиваться, ушки навострил, лежу, боюсь вздохнуть. И что ты думаешь, шорох! В гостиной! Сначала подумал, сквозняк гуляет да обрывками обоев шуршит. Ан нет, звук повторился, и такой звук, как кто-то спички жжет. И впрямь, смотрю: светло в гостиной стало. Я аккуратно, так тихо, как только мог, подполз к кухонной двери. Хотя двери там давно и не было уже, кто-то на дрова спер, наверное. Высунулся на пару сантиметров, только чтоб одним глазком глянуть, чего там происходит. А у самого страх по телу разливается, как бутылку бухла выпил, чесслово. Смотрю, в середине комнаты свечки кругом стоят. И мужик какой-то ходит и поджигает их. И бормочет чего-то себе под нос, бормочет. Зажег он все свечки, сел в этот самый круг и давай завывать. Выл-выл, а от его голоса мне так не по себе стало и сердце так екало, что думаю, если через минуту он выть не перестанет, из окна выброшусь и побегу куда глаза глядят. Но он остановился, и принялся пристально смотреть куда-то вдаль. А мне все кажется, что он прямо на меня смотрит. Лучше б уже выл, чем прямо мне в глаза смотрел! И глазищи у него черные, как ото у пришельцев, помнишь мы кино смотрели? Понял я в тот момент, что никуда отсюда не убегу. Тело парализовало, я даже шевельнуться не мог. А в комнате стало еще светлее. Причем свет знаешь какой был? Неестественный. Как с другого мира. И светил шар, с два моих кулака, который перед пареньком в мгновение ока образовался. Я уж думал, что меня со страху глючит. Вижу из света что-то вылетело. Пригляделся – а это баба. С мою ногу ростом, стройная, личико – отпад, сиськи – во! В светло-зеленом платье, а на спине крылья. Как у бабочки, чесслово. Порхала она по комнате, под потолком пролетела, и петь начала. И от той песни мне на душе стало так светло, так тепло. Вот веришь – я плакал от счастья. Смотрю, а паренек что-то опять шептать начал. Девица песню прекратила, злобно так глянула на него и подлетела ближе, после чего зависла перед его лицом. И говорить начала строго:

- Чего тебе, человек? – говорила она громко, что даже мне на кухне было слышно. Ответа я расслышать не смог, очень уж парень тихо произносил каждое слово.

- Попасть туда? Да ты с ума сошел! – возмутилась она, сверкнув нежно-голубыми глазищами. - Кто же тебя живого пустит.

Он ничего не ответил, только покачал головой. Потом засунул руку в карман штанов и резко ее вытащил, осыпав девку чем-то белым. Кожа на ней задымилась и заполыхала в тех местах, где на нее попадали белые крупинки. Но она не кричала от боли, нет. Только злобно сузила глаза.

- Так ты поможешь мне? – в первый раз мне удалось услыхать его голос. Властный и грозный.

- Ладно, черт с тобой. Вот что тебе нужно делать… - девица тоже перешла на шепот. Может меня во время облета заметила, а может просто, чтобы паренек лучше понял. Она тихо шелестела еще пару минут. Парень лишь кивал, не говоря ничего. А она с каждой секундой все ближе подлетала к нему. Он совсем этого не замечал, идиот! Когда от ее до него оставалось всего десяток сантиметров, она неожиданно двинула ему ногой прямо по яйцам. Он взвыл, хватаясь за больное место, а она, с удовольствием хмыкнув, улетела обратно в шар света. Женщины! Все они такие, и жить с ними нельзя, и не убьешь ведь. Прав я, Деррик, а? Шар постепенно скукожился, превратился с точку, а после совсем исчез. Паренек только рукой махнул, мол, черт с ней. А потом произошло что-то совсем странное. Он откуда-то достал маленький нож, которым операции делают, как же его? А, скальпель! Линул на него спирту – запах бухла я-то за километр узнаю. И порезал себе лоб, вдоль, прямо посередине. Во псих. Я опять перестал дышать, еще порежет и меня с дуру, хрен его поймет. А он наклеил на лоб пластырь, быстренько собрал вещички и свалил. Даже не оглянулся, ирод проклятый. Я там еще минут двадцать, не двигаясь, лежал. А потом как дал деру, только в центре города, возле больницы остановился. И вот что я тебе скажу, Деррик, больше меня туда и на расстояние пушечного выстрела на заманишь. Чтоб мне еще раз такую чертовщину пережить, да лучше я на улице прямо спать буду под снегом. Деррик, Деррик, ты меня слушаешь?! Спишь, гад?...»