Дни шли за днями, я потихонечку осваивалась. Мне нравилось заниматься с детьми. Анатолий Валерьевич постоянно присутствовал на уроках, иногда после занятий делал небольшие замечания и давал полезные советы. Мне казалось, он всё ещё присматривался ко мне, что-то во мне изучал с перспективой на будущее. А я со своей стороны присматривалась к нему и втягивалась в заведённый порядок работы, жизни усадьбы. Постепенно я нашла плоскости соприкосновения с Тамарой Николаевной, дядей Ваней и мальчиками. Я почувствовала их внутренний мир, а они мой. Нам стало легко общаться, взаимодействовать.

Но Анатолий Валерьевич оставался для меня загадкой. С ним тоже было легко работать, но его внутренний мир был, как глубокое море, и мне не хватало воздуха знаний, чувств, чтобы проникнуть в эту глубину. Я попросила Главного обращаться ко мне на «ты», мне не очень было приятно, когда он говорил «вы, Елена Владимировна» или «вы, Леночка». Он ответил, что хорошо, но всё-таки в определённых ситуациях он оставляет за собой право обращаться ко мне на «вы». А потом добавил, что он уверен в нашей большой дружбе в дальнейшем, но у нас не прогулка, а работа.

Так повелось, что я ко всем взрослым обращалась на «вы». Тамара Николаевна сразу стала обращаться ко мне на «ты». Дядя Ваня – только на «вы». А Главный - по-разному, исходя из ситуации.

Однажды Главный привёз какой-то странный прибор. Я поинтересовалась его предназначением, он в меру своей открытости и моих слабых знаний что-то попытался объяснить.

Я спросила. - Где вы его взяли, в управлении?

- Некоторые приборы я беру в управлении, но большинство - у знакомых людей. Некоторые надо долго искать или заказывать из-за границы.

Я удивлённо раскрыла глаза. - Но это невероятно сложно и, наверное, дорого.

Анатолий Валерьевич посмотрел на меня, а я в этот момент думала, что, наверное, Главный расплачивается за приборы своими деньгами.

- Дорогая Леночка, деньги, с одной стороны, - просто дешёвая бумага. Но, с другой стороны – это необходимое средство для существования, созидания. Человечество придумало деньги, чтобы развить экономику, чтобы удобнее, лучше людям было жить. Но я уверен, что настанет время, когда денег не будет, экономика будет работать намного эффективнее без них и многого другого, на чём она держится сейчас.

Я согласилась с Анатолием Валерьевичем. – Да, нас учили, что сейчас без денежных средств экономика не может существовать, товар - деньги – товар, но это временно, пока не наступит коммунизм.

- Правильно учили. Поэтому, Леночка, бережно относись к деньгам, они тебе пригодятся в жизни. Экономика без денег – это не настоящее, это действительно будущее, но которое нужно начинать осознавать сейчас.

Я плачу деньги за новые приборы или книги из своей зарплаты. А что такое моя зарплата – это вознаграждение за мой труд. Значит, мой труд должен быть в определённой степени полезен для людей. Но в мире часто происходит, что вознаграждение не соответствует вложенному труду, его полезности. Деньги в громадном количестве вылетают в трубу в пустых, бессмысленных проектах, начинаниях, особенно связанных с военными программами, или оседают в карманах, банках хитрых дельцов, ничего не созидающих. А многие люди интенсивно работают, но живут в нищете. А теперь представь условную ситуацию, что труд каждого человека только полезен, и в среднем создание необходимых для нормальной жизни всех людей материальных благ намного превышает их потребность. Тогда многое в нынешней экономике, в первую очередь выполняющей функции справедливого распределения благ (на самом деле не очень или совершенно несправедливого) становится просто ненужным. - Анатолий Валерьевич занялся прибором и не стал подробно развивать эту тему. - Деньги с одной стороны организуют жизнь людей, но с другой - поощряют их порочность. Деньги – это монета, где, условно сказать, аверс – добро, реверс – зло.

Наш проект не требует большого финансирования, - продолжил Главный, не сосредотачиваясь на своих словах, а больше акцентируя своё внимание на конструкции прибора, - по идее я для покупок книг и оборудования мог бы попросить деньги в управлении. Но есть причины, по которым я этого не делаю. Есть определённый лимит, и я не хочу просить более. У нас так - или легко раздают дуракам и лжецам миллионы рублей, или для дела копеечку не выпросишь без унижения. Во-вторых, у меня есть цель всей жизни, и есть свободные средства, почему бы мне их не потратить для осуществления этой цели. В отличие от тебя, Леночка, мне копить деньги нет смысла. У тебя вся жизнь впереди, и могут быть трудности, а мне ещё нужно лет пять, и я буду считать, что жизнь прошла не зря. Я никогда не стремился к роскоши и комфорту, а в старости мне это тем более не нужно. Есть ещё причины, почему я трачу личные деньги, но тебе лучше не знать.

Если бы все люди относились к деньгам, точнее, к жизни, как я, и может, как ты, то будущее без денег было бы не за далёкими горами, – подвёл итог Анатолий Валерьевич.

И я вспомнила, что Главный очень внимательно наблюдал за мной, когда выдал мне первый аванс. А я денег даже не считала и в его присутствии быстро сунула их в ящик тумбочки. И двери своей комнаты я никогда не запирала.

Почему-то я никогда не задумывалась о деньгах. Мама покупала мне обновку, когда у неё появлялись деньги, и я радовалась, но если бы обновки не было, я ходила бы в старом и не огорчалась. Стипендии и немного маминых денег в городе мне вполне хватало (маме приходилось всегда настаивать, чтобы я взяла её деньги, когда я приезжала на каникулы, она считала, что в городе всё дорого), и я удивлялась, когда девчонки постоянно жаловались на нехватку денег для покупок разных не всегда нужных вещей. Я, в отличие от них, не транжирила деньги и рассуждала просто, если мне дают такую стипендию, значит, так и должно быть, и её должно хватать на жизнь при разумных тратах. И её хватало. А когда Анатолий Валерьевич выдал мне аванс, я подумала аналогично.

Но не всему течь гладко в размеренной жизни усадьбы. Видно я не могу тихо плыть по течению в спокойной воде, если не вижу, куда плыву. Уже несколько дней я проводила занятия с ребятами самостоятельно, без присутствия Анатолия Валерьевича. Шёл урок рисования со Славой. Он захотел нарисовать Змея Горыныча. Он любил рисовать животных, технику, всё, что случайно приходило на ум.

Я спросила, - почему именно Змея Горыныча?

- Он страшный и злой, и у него три змеиных головы, - ответил он.

Он рисовал, а я смотрела и изредка подсказывала. Когда он стал рисовать головы, очень похожие на змеиные, я попросила немного их приукрасить.

- А вы видели настоящую змею? - спросил он.

- Да, в лесу.

- Я в лесу тоже видел, но она быстро уползла. А одну принёс дедушка сюда. Ох, как я испугался сначала. Но она оказалась неядовитая, и у неё была такая голова.

Я внимательно смотрела на Славу. И в его глазах, когда он сказал о своём испуге, я почувствовала пережитый сильный страх.

- А почему ты испугался? – спросила я.

- Дедушка рассказывал, что если укусит ядовитая змея, то человек может умереть.

- Змея была в клетке?

- Нет, дедушка вытащил её из кармана, и когда я увидел её, она обвивала руку и хотела укусить его за палец. Но это был уж, а он - неядовитый. Но я всё равно боялся коснуться его.

Когда занятия закончились, я зашла в кабинет к Анатолию Валерьевичу. Внутри меня бушевал гнев. - Так он любит своих внуков, что издевается над ними. Я всё ему скажу прямо в глаза и уволюсь.

Он что-то писал за столом. Встретив мой взгляд, он положил ручку и спросил, как прошли занятия? Я рассказала вкратце об уроках, Главный внимательно слушал. Я специально ничего не сказала об уроке рисования со Славой, решив оставить напоследок. Но когда я вроде бы закончила, он сам опередил меня, спросив. - Так что же произошло особенное, Елена Владимировна? Что же вы держите в себе? Пожалуйста, всё расскажите.

Я рассказала о змее и испуге Славы и откровенно спросила. – Зачем вы специально испугали ребёнка? В этом заключаются методы ваших исследований?

Анатолий Валерьевич чуточку задумался и спокойно ответил. – В чём-то да.

- Ничего нет в мире страшнее, чем взрослому обижать ребёнка, - в сердцах сказала я, увидев такую успокоенность у Главного.

- Елена Владимировна, чтобы помочь раскрыться особенностям внутреннего мира человека, иногда надо создать ему стрессовую ситуацию. Если создавать постоянно благоприятные условия, то глубокое, затаённое может так и остаться глубоким, затаённым. А мне нужно обязательно почувствовать это у детей. Других шансов у меня просто больше не будет.

- Я читала в журнале о человеке, в которого ударила молния, что он раскрыл в себе необыкновенные способности. Вы что же будете пытать детей или уже пытали электричеством?

- Нет, электричество я не использую. Я делаю акцент не на физическое, а на психологическое, эмоциональное воздействие. Это воздействие я считаю более эффективным.

Я с удивлением смотрела на Главного, который так рассудительно говорил о своих опытах над детьми. Я не понимала, как он может считать Славу и Олега своими внуками и одновременно так к ним относиться.

Анатолий Валерьевич продолжил. - Я понимаю, что с моральной точки зрения неправ. Что все дети как раз должны быть окружены благополучием, чего в мире часто и нет. Но я чувствую, что могу поступиться в некотором смысле Славой и Олегом ради достижения очень значимых результатов, тем более я знаю, что никаких негативных последствий мои эксперименты у детей не вызовут.

- Вы меня раньше спрашивали, верю ли я в Бога. А теперь я хочу спросить вас, верите ли вы в Бога?

Анатолий Валерьевич внимательно посмотрел на меня, потом на часы, задумался и ответил. – Елена Владимировна, вы знаете немного мои философские взгляды, поэтому вопрос не совсем уместен. Но я понимаю ваше эмоциональное состояние. Вообще, вы задаёте самый популярный вопрос, с тех пор, как люди стали относительно разумными существами. И этот вопрос люди будут задавать друг другу ещё долго. В чём живучесть этого вопроса? В том, что людям душой хочется задавать его, чтобы услышать созвучный ответ. В том, что люди сами ещё толком не понимают, что скрывается под словом «вера» и словом «Бог». Часто вопрошающий разумеет свою веру в своего Бога, отвечающий – свою. Вопрос несёт больше внутренние ощущения, чем конкретные осмысления. В большинстве случаев этот вопрос задаётся впустую, под влиянием простых эмоций.

Поэтому, чтобы не было пустоты и недоразумения между нами, мне надо будет постараться глубже раскрыть свою философию, своё понимание слов «вера» и «Бог». А о том, совпадает оно с вашим пониманием, будете уже судить вы сами. И вы сами ответите на свой вопрос - верю ли я в Бога?

И ещё, настоящее понимание «веры в Бога» – это не догма, вбитая в голову проповедниками и заповедями (хотя большинство людей, заблуждаясь, считает, что без религиозных условностей не может быть веры в Бога). Это живое разумение мироздания, которое развивается по ходу жизни. Поэтому мне надо будет немного рассказать о своей жизни, которая постепенно и сформировала нынешнее мировоззрение. Так легче будет вам меня понять. Вы согласны уделить мне время, слушая мои воспоминания? – спросил и вопросительно посмотрел на меня Главный.

Его глаза излучали свет. Я почувствовала, что ему тоже хочется поделиться со мной своим прошлым. Эти воспоминания, конечно, были больше полезны для меня, а для него…. Нет, видимо, тоже полезны.

- Я с удовольствием послушаю вас, Анатолий Валерьевич, потому что мне очень сильно хочется понять вас. Я знаю, что ещё молода и наивна. А у вас большой жизненный опыт, знания и, - я сделала маленькую паузу, подбирая слово, - восприятия. Мне, конечно, невозможно достигнуть вашего уровня, но я постараюсь хоть на чуточку.

Главный отметил мою заминку. Он видел меня насквозь. Я сама не сообразила сразу, почему сказала сложное для меня слово «восприятия», а не простое - «чувства». А он отметил мгновенно, но не подал никакого вида. Главному недостаточно было моего преклонения перед его умом и характером, ему хотелось достичь созвучия наших душ. Он надеялся, что я всё-таки пойму его душой. И я тоже надеялась.

- Если вам станет скучно и жалко тратить вечернее время, просто скажите мне. - Анатолий Валерьевич откинулся на спинку кресла, несколько секунд собирался с мыслями и начал. - Моя молодость протекала в бурных волнах противоречий между старыми устоями царского режима и новыми веяниями свободы, равенства, братства и любви. Я барахтался в этих волнах, конечно, на стороне свободы. В результате я без сомнения, всей душой принял революцию. На первый взгляд странное сочетание слов - «душа» и «революция». Но точнее сказать невозможно. Я активно участвовал в искоренении всего, что мешало воплотить в жизнь идеи социализма и коммунизма. В том числе и религии. На самом деле это была даже не религия, а мракобесие церковных служителей, не несущее ничего светлого и чистого, а просто унижающее людей и отравляющее их разум. Я с молодых лет изучал философию, а значит, и религию. В религиозных трудах есть очень много Истины, но эта Истина в те годы была просто замазана толстым слоем грязи нелепых религиозных догм и условностей. Удивительно, но идеи коммунизма были ближе к Истине, чем проповеди богослужителей.

Если бы меня спросили тогда, верю ли я в Бога, я однозначно ответил «нет». Я не отрицал существование Величия созидания - это глупо. Если есть мироздание, значит, его кто-то создал, или оно способно было само создаться из ничего. Если у людей есть душа, значит, она для чего-то нужна. Я отрицал веру, я отрицал того Бога, которого придумали религиозные люди, высосав его свойства из своей примитивности. Для меня Богом являлась гармония, красота и любовь, которую я ощущал и обыкновенными чувствами, и сердцем. А она не нуждалась в моей вере. Ей нет дела до людей, живущих, больше, как животные. Верить, молить, просить, не понимая того, что просишь, зачем просишь и у кого просишь - свойство людей, которое я презирал и осуждал. Люди должны сами строить свой человеческий мир, вносить в него гармонию, красоту и любовь. А значит, люди должны ощущать себя частью гармонии, частью Бога. Я был очень похож на вас в те годы, Елена Владимировна.

Я оставил все высокие материи, точнее, нематерии и ринулся в бой с низменной глупостью, тщеславием и корыстью людей. Было тяжело, но я и мои товарищи находили в себе силы, чтобы продвигать свои идеи в жизнь. Я многие годы сочетал работу с учёбой, а потом стал учить других. Преподавал основы марксизма-ленинизма в университете. Был на хорошем счету у руководства. Главным врагом для меня, как и для моих соратников, был мир капитализма. Этот мир был сплетён из несовместимых ниток. С одной стороны - вера в Бога, с другой - власть и деньги. Говорят о добродетели и любви, а сами поощряют несправедливость, неравноправие жизненных условий и возможностей людей. Демагогия и ложь. Я был уверен в те годы, что мир капитализма скоро развалится. Даже уже были предпосылки – кризисы, депрессии. Правда - за нами. Мы не создаём искусственную божественную жизнь в умах людей, а пытаемся создать реальную человеческую жизнь людей. Да, и у нас лилась кровь, может, где-то и неоправданная. Да, были поступки некоторых товарищей, несовместимые с коммунистическими идеями. Но в семье - не без урода. Я старался не акцентировать на этом внимание, считая мелочью.

Но постепенно у меня стало возникать чувство, что мы сплетаем клубок социалистического мира ничем не лучше, чем сплетают другие клубок капиталистического мира. Те же противоречия. Корысть и тщеславие заправляют и здесь. Ложь на каждом шагу. Но что самое страшное, свобода, справедливость, о которой я мечтал с молодых лет для всех людей, совсем исчезла. Моего друга - замечательного человека осудили, как врага народа. Мир в моих глазах стал искривляться. Я или прозрел, или ослеп. Не знаю. Плохое стало править хорошим, ложь попирать правду, трусость побеждать смелость. Я читал лекции о построении светлого прекрасного будущего, а вокруг творилось тёмное страшное настоящее.

Я ломал царский, церковный диктат разве для того, чтобы установился диктат лидеров партии? Нет. Любая власть, ущемляющая свободу и права людей, для меня была неприемлема. Я мирился с кровью, если это кровь врагов, но когда проливается кровь друзей, то с этим я никогда не смирюсь. Самое ужасное, что свои убивают своих. Значит, тут уже не свои. И я стал выяснять, кто свой и кто чужой.

Вы, конечно, понимаете, Елена Владимировна, что такие выяснения для меня добром не кончились бы. Но началась война. Им, т.е. чужим, уже было не до меня, а мне не до них. Я сразу пошёл на фронт, и меня назначили комиссаром, исходя из моих идеологических знаний.

Война меня вернула к вопросам о высоких материях. Чем меньше чего-то в жизни, тем сильнее к этому желание. Если бы меня спросили тогда, верю ли я в Бога, честно сказал - не знаю.

Война – самая ужасная вещь на свете, которую смогли придумать только полулюди-полуживотные. Война – это организованное массовое убийство, бессмысленное по предназначению. Матери рожают в муках детей, чтобы они жили и созидали, а не умирали молодыми – это логично. Рожать детей, чтобы они убивали друг друга – совсем нелогично. Проще не рожать, если они не нужны. Но у полулюдей-полуживотных нет настоящей логики, а есть инстинкты, низменные чувства, стихийность с подключением примитивных мелких логик. Они живут наобум, сочетая безумство с небольшим осмыслением. Сплошное самолюбие, жадность и ложь. Светлое будущее для детей на крови отцов. Светлое будущее для внуков на крови детей и т.д. Конца и края нет. Я смотрел на молодых бойцов, зная, что через час в бою двое из трёх умрут. Я старался всё сделать, чтобы снизить шансы смерти, но её не обмануть, и она методично забирала свою дань.

С одной стороны, на войне возникает чувство, что Бога нет. Ведь Бог – это гармония, красота, совершенствование, жизнь. А на войне только разрушение, уродство, деградация и смерть. И многие офицеры, солдаты действительно забывали, что у них есть душа, и становились просто животными-убийцами.

С другой стороны, рождалась вера в Бога, который поможет пережить это сумасшествие. Многие солдаты про себя, незаметно, молились Богу, чтобы он помог им вернуться из боя живыми. Конечно, вера была примитивная, больше рождённая страхом смерти, поэтому были очень популярны талисманы, приметы. Самое интересное, что я - комиссар, который должен был учить политической грамотности бойцов, развивать их патриотизм, самосознание жертвенности ради светлого будущего Родины, часто становился обыкновенным проповедником, который просто говорил, что смерти нет. Есть только переход в новую жизнь. Все люди, кто раньше, кто позже пройдут по этому божественному мосту. Не надо бояться, надо верить во всевышнюю справедливость и идти в бой с захватчиками рядом со мной.

И я шёл в атаку в первых рядах, не прячась за спины солдат. Если гибнут молодые ребята, то я не вправе стремиться сохранять себе жизнь. Я не лез специально на рожон, но и не давал себе никаких поблажек. Пусть судьба сама решит, кто должен жить, а кто должен умереть. Не знаю, почему я не погиб в первые годы войны. Рядом со мной пали сотни солдат, а я получил только три нетяжёлых ранения. Я не боялся смерти и готов был умереть. У меня даже не было большого желания жить, потому что светлые идеалы в некоторой степени были подорваны тёмными людьми, и меня никто не ждал, а рядом умирали ребята, у которых были радужные перспективы и которых ждали матери и жёны. Кто-то очень хотел жить, но умирал, а кто-то не очень и оставался жить. Может это случайность, а может действительно есть злой рок - удача улыбается тому, кому она особо и не нужна.

Повторюсь, я сам не знал в то страшное время, верил ли я в Бога или нет. Я никогда не просил Бога за себя, он мне был не нужен, и я в него не верил, но просил за других солдат, он был нужен им, и я в него верил.

Когда мы уже научились воевать, потерь стало меньше, и мои шансы погибнуть значительно снизились, я задумался - может, на меня возложена определённая миссия. Может Мировая гармония всё-таки в маленькой степени контролирует жизнь людей, способствуя их гармоничному развитию. И я поверил в Мировую гармонию и решил, если я выживу на этой войне, то найду своё предназначение, которое поможет мне (в первую очередь) и другим людям стать более человечными, поможет в будущем жить нашим детям без пороков и войн.

Война закончилась, я нашёл своё предназначение, точнее развил в себе. Ещё в начале войны к нам пришло пополнение. И в нём было два деревенских брата-близнеца, очень похожих друг на друга. Это вызывало шутки других солдат, но братья не позволяли этим шуткам переходить определённую черту, после которой возникала обида. Они могли постоять за себя - их было двое, соединённых жизнью в одно целое. Они всегда были вместе, и когда шли в бой, и когда отдыхали. Я внимательно стал присматриваться к ним, думая про себя, не слишком ли они привязаны друг к другу. Идут жестокие бои, очень много шансов, что кто из них погибнет или получит тяжёлое ранение, как это отразиться на другом? Постепенно я стал различать их, не по форме или косвенным приметам, а по характеру. Один из них был ведущий, другой ведомый. Степень лидерства была не ярко выражена, но заметна. Нескольких секунд присутствия рядом с ними мне хватало, чтобы знать, кто есть кто. Интонации всё выдавали. Через два месяца одного из братьев тяжело ранило. К моему сожалению, лидера. Ему легче бы было выдержать потерю брата. Раненый был отправлен в тыл, а оставшегося в рядах бойца словно подменили. Тоска, переживание за брата – постоянного попутчика по жизни полностью овладели его разумом. К тому же пришли сведения, что эшелон с ранеными, где был его брат, был разбомблен. Он ждал весточки, но вестей не было. Постепенно он перестал бояться смерти, первым поднимался в атаку, но смерть его обходила стороной, как меня. Я говорил ему, что его брат, наверняка, жив. Но он не верил моим словам, словно он всё знал, всё почувствовал. Мне хотелось, чтобы он остался жить и вернулся после войны домой. Из разговоров с братьями я знал, что кроме них больше в семье детей не было. Как мать переживёт потерю единственных сыновей. Их было двое, но они были действительно едиными, и поэтому он меня не слушал. Приблизительно через четыре месяца в одном из боёв немцы стали нас обходить с флангов. Ситуация была критической, и командир, посоветовавшись со мной, дал приказ отступать. Брат-близнец добровольно остался у пулемёта прикрывать наш отход. Я кричал ему, чтобы он тоже отходил. Но он только стрелял. После, когда мы вышли из окружения, я подумал, может, и здесь смерть обошла его стороной. Его могли ранить и взять в плен. Но я отбросил эту мысль, он не мог жить без брата, и смерть не могла противостоять его истинной любви и сдалась, приняв его в свои объятия. И тогда я понял, что жизнь, смерть – всё мелочное и преходящее. Любовь, вера есть великое и вечное.

С тех пор вера в Мировую гармонию начала во мне укрепляться. Думаю, моя Мировая гармония не сильно отличается от вашего Бога. Я верю в себя, в своё предназначение, я верю в вас, в ваше предназначение, вы тоже божественное создание. Возможно и лучше, чем я. Но вы, Елена Владимировна, действительно ещё молоды. Вы не видели массовую жестокость, кровь, смерть, и дай Бог вам этого никогда не увидеть.

Вы обвиняете меня в жестокости к детям, и поэтому спрашиваете, верю ли я в Бога. Но моё предназначение помочь людям раскрыть себя, наполнить свою жизнь не мелочной суетой, а любовью и верой, помочь разглядеть красоту и гармонию мироздания под порочной мишурой. Ведь тысячи, миллионы людей не живут, а прозябают, их разум придавлен страхом, наполнен низменными желаниями, вдолбленными устоями и догмами. Елена Владимировна, оглянитесь вокруг себя, внимательно посмотрите на людей, которые живут вокруг вас. Чем они живут, к чему стремятся? Весь человеческий мир представляет собой толпу, поделённую вождями, лидерами, руководителями по различным признакам на сообщества, группы, собрания. Всё бурлит, меняется, но суть всегда одна и та же. Раздоры, споры, претензии. Каждый мнит себя правым или избранным, одни в гиперболизированной форме, другие в минимизированной. Везде борьба. За материальные ценности - это понятно. За любовь, веру, свободу, честь - это непонятно. Любовь, веру, свободу, честь можно развить в себе и помогать развивать другим. Их нельзя отвоевать, забрать. Если человек забирает их у другого человека, то он параллельно теряет её и у себя. А если дарит другому, то одаривает и себя. Любовь, вера, свобода, честь – духовные ценности. К ним не применимы материальные законы.

Елена Владимировна, вы согласны со мной?

- Я согласна с вами Анатолий Валерьевич на счёт духовных ценностей. Но ведь вы тоже считаете, что у вас есть особое предназначение. Создали исследовательскую группу и используете в работе методы, которыми попираете свободу других людей. Вы критикуете других, но лучше ли вы их? Вы хотите сделать мир светлее, но и другие преследуют благие цели. Диктаторы идут к этим благим целям (по их мнению), через море крови, а вы через слёзы двух детей, - сказав эти последние слова, я почувствовала, что они были несправедливо резковаты.

- Елена Владимировна, не утрируйте. Я люблю детей не меньше вас. Я занимался с ними шесть лет с самого их рождения. Я никогда никого из них не обидел. Я в меру строг, но это нужно и им, чтобы в будущем стать ответственными людьми. Да, я иногда негативно психологически воздействую на них, но никогда не перегибаю палку. Я всегда нахожу середину между любовью к детям, как дедушки (не только мальчики считают меня дедушкой, но и я сам считаю их своими внуками), и отношением к ним, как к объекту исследований. Моя середина кажется вам сдвинутой в сторону исследований, но ваше мнение складывается ещё из-за неглубокого поверхностного понимания ситуации. Со временем, я надеюсь, оно изменится.

Вы, конечно, правы, я ограничиваю их свободу и выбор. Но, повторюсь, оглянитесь вокруг – сколько несправедливости испытывают миллионы детей, но никому по-настоящему нет до них дела. Их искусственно лишают выбора и свободы, даже не преследуя благие цели. Лишают, потому что считают себя правыми решать за них из-за своей глупости и прихоти, потому что когда-то и их лишили права выбора. Олег и Слава получают любовь. Надо немного потерпеть, и они будут жить так, как захотят сами. Но благодаря десяти годам, проведёнными ими, как вы считаете, в заточении, миллионы других детей в будущем смогут приобрести свободу.

Анатолий Валерьевич замолчал, я тоже не знала что сказать. Всё во мне улеглось и успокоилось. Действительно, я тут всёго пару недель, а уже в резком тоне высказываю свои взгляды. Нельзя судить на скорую руку. Да и вообще, кто дал мне право судить? Молодой девушке обсуждать действия опытного, умного, честного мужчины, тем более своего руководителя? Нет, я не боюсь, что меня выгонят с работы. Это не имеет большого значения. Но я могу ошибаться, а незаслуженно упрекать - ужасно нехорошо и стыдно.

Анатолий Валерьевич всё понял и продолжил. - А теперь вернёмся к делу, Елена Владимировна. На следующем уроке рисования непроизвольно намекните Олегу о змее. Интересно, поделится он с вами прошлыми событиями? Он тоже сильно испугался. Теперь многое зависит и от вас. Старайтесь сами проявлять некоторую инициативу, чтобы почувствовать внутренний мир детей. Я вам доверяю. Обо всех ощущениях перемен, новизны в поведении, характере детей делитесь со мной ежедневно. Но самое главное, отношение ваше к ним должно оставаться одинаковым, даже если почувствуете маленькое различие отношений их к вам. Я же со своей стороны обещаю вам, что не буду искусственно вызывать у них сильные негативные эмоции. Давайте работать вместе.

Главный посмотрел на меня, ожидая ответа.

Я сказала. - Хорошо.

- А теперь отдохните, Елена Владимировна. А после ужина не согласитесь прогуляться на свежем воздухе с детьми по часу? А после я позанимаюсь с ними.

Я снова согласилась.

На следующем уроке рисования с Олегом, а он любил рисовать самолёты, пароходы, военные баталии, я спросила, видел ли он живую змею? В его глазах на миг промелькнул страх, а потом глаза стали какими-то задумчивыми, чуточку печальными.

- Да, - просто ответил он, ничего больше не сказав, и внимательно, но неуверенно посмотрел на меня, словно что-то хотел понять во мне.

Я непроизвольно погладила его по голове, а в глубине души подумала, что не стоят для меня будущие непонятные перспективы миллионов детей этих печальных глаз.

Но я всегда соглашалась с Анатолием Валерьевичем. Почему? Ведь у меня было своё мнение. Пусть не радикальное, но всё-таки неидентичное с его мнением. Просто я не чувствовала себя правой на все сто процентов. Я сомневалась в своих способностях и верила в его способности. Проходили дни, и я выполняла все требования Анатолия Валерьевича и проявляла даже инициативу, как он просил, стараясь всеми силами помочь ему. Я всё больше и больше проводила время с детьми, предоставляя свободное время для аналитических работ Главному. Мне нравилось заниматься, гулять с детьми или просто посидеть с ними без занятий, беседуя на разные темы, но одинаковые для каждого мальчика. Я старалась обогатить их жизнь своим присутствием. Смотрела вместе с ними фильмоскоп и кино (Анатолий Валерьевич иногда показывал детям кинофильмы с помощью ручного проектора), играла в настольные игры.

И я мечтала. Я мечтала, что скоро мы будем проводить время вместе – втроём, дети почувствуют плечо брата, а со временем познакомятся и с другими ребятами. И я больше времени смогу уделять им, без этих всё-таки нелёгких по выполнению и неприятных по предназначению повторов. Надо потерпеть и им и мне.

Как-то вечером я помогала Тамаре Николаевне накрывать стол перед ужином. Тамара Николаевна была почему-то более суетливой, возбужденной и тщательнее расставляла приборы на столе. И обратила внимание, что одной тарелкой было больше.

- Мы кого-то ждём? - спросила я.

- Да, через двадцать минут приедет Иван Павлович.

- А кто он такой?

- Сослуживец и большой друг Анатолия Валерьевича, - я потом с каким-то восторженным чувством добавила. – Он - генерал.

Тамара Николаевна ушла на кухню и через двадцать секунд вернулась с тарелкой салата. - Где-то раз-два в месяц он приезжает сюда вечером после службы, он занимает очень важную должность, - вставила она, - и беседует, нет, спорит, - поправила она себя с улыбкой, но тише, - с Анатолием Валерьевичем о жизни.

- О жизни? – удивлённо уточнила я.

- Да, спорят непонятно о чём, часто используя это слово, - снова сказала она тихим голосом. – Мужиков сложно понять.

Действительно через полчаса стал слышен шум мотора машины, но не дяди Вани. У машины дяди Вани мотор шумел по-другому. Захлопали двери машины. Тамара Николаевна вышла встречать, а я осталась в гостиной. Послышались голоса приветствий, Анатолий Валерьевич тоже вышел встречать Ивана Павловича. Дверь распахнулась, и первым вошёл крупный мужчина лет пятидесяти-шестидесяти в военной форме и папахе. А следом суетливо вошла Тамара Николаевна. Иван Павлович удивлённо уставился на меня, и, не здороваясь, спросил непонятно кого, - кто такая?

- Это Елена Владимировна - учительница мальчиков, - быстро ответила Тамара Николаевна. – Она у нас недавно.

Я тихо, смущённо поздоровалась.

Мужчина неспешно расстегивал пуговицы верхней одежды, он не стал раздеваться в прихожей, и пронзительно молча смотрел на меня. А я смотрела в замешательстве на него. Наконец, он сбросил шинель на услужливые руки Тамары Николаевны, отдал ей папаху, подошёл ко мне поближе и представился, - здравствуйте, Елена Владимировна. Иван Павлович – друг Анатолия Валерьевича.

Иван Павлович продолжал изучать меня, но уже не так пронзительно, мягче.

- Сколько вам лет.

- Двадцать.

- У меня есть дочь, ей двадцать один год, – сказал он, немного отвлекшись.

В гостиную вошли Анатолий Валерьевич и дядя Ваня, несший небольшой пакет, видимо его привёз Иван Павлович с собой.

- Познакомился с твоей учительницей, Еленой Владимировной – красавицей и, наверное, умницей, раз работает с тобой, - обратился Иван Павлович к Анатолию Валерьевичу как бы утверждающе и вопрошающе.

- Хорошая девушка, - просто ответил Главный.

- Где и как ты находишь такие кадры, Толя? Почему я не могу разбираться в людях, как ты? – и в шутку и в серьёз спросил Генерал.

- Может, мне больше везёт, - и в шутку и в серьёз ответил Главный.

Все стали рассаживаться за стол. Генерал расстегнул китель, и постепенно вся его властность и важность стали улетучиваться.

На самом деле, когда Иван Павлович зашёл и посмотрел на меня, я сначала даже немного испугалась. Воля, сила, жёсткость характера, непрекословное подчинение его приказам сквозило в его глазах, чертах крупного лица. Весь его вид (взгляд, внешность, габариты, генеральская форма) внушал уважение и подчинение. А кто в этом сомневался, наверное, потом сильно разочаровывался. Но это был не один облик генерала. Да, наверное, в этом облике он находился чаще всего, и привык сам к нему. Но у него был ещё облик простого человека, не обременённого властью и ответственностью, и мне, кажется, именно в нём он был самим собой. Удивительно, но он мог быть самим собой только вечером в семье, у него была жена и дочь (правда в какой степени семья помогала ему быть самим собой неясно), и здесь – с Анатолием Валерьевичем.

Никогда водитель-солдат, привозивший и увозивший генерала, не заходил в дом, он по приказу оставался в машине. Тамара Николаевна, как правило, носила ему бутерброды и чай.

- Елена Владимировна, можно я буду с вами на «ты» и называть по имени, - обратился ко мне Иван Павлович, я, конечно, согласилась. - Мы с Анатолием Валерьевичем прошли рядом почти всю войну. Это дорогого стоит. Дядя Ваня тоже настоящий фронтовик, а Тамара Николаевна – добрая женщина и хозяйка. Мы за этим столом все свои, я - не генерал, Анатолий Валерьевич - не начальник, а вы (генерал обвёл взглядом меня и всех остальных) - не подчинённые. Мы сейчас за этим столом - просто обыкновенные люди, поэтому каждый говорит, что думает, без оглядки, полностью доверяя другим. Мы с вами, Леночка, встречаемся в первый раз, но мне кажется, мы станем друзьями.

Он сам разлил водку в рюмки, поднял свою и сказал, - за встречу и за знакомство, - и посмотрел с улыбкой на меня.

Все выпили. Я отпила капельку. Я не любила пить водку, она была противной на вкус, и настроение мне почему-то не добавляла, как другим. Генерал заметил на моём лице отвращение к водке, закусил и произнёс:

- Водка полезна, если, конечно, не злоупотреблять, и с физической точки зрения, и с духовной. Она как лекарство, прочищающее и организм, и душу от накопившегося шлама. Что интересно. Для того, кто хочет прочистить организм, водка горька, а для того, кто - душу, сладка. У вас, Леночка, чистая душа, для вас водка горька, но немного выпить можно, чтобы оказать небольшое уважение нам – пожилым мужикам и для здоровья. А для меня водка за этим столом сладка, - проникновенно закончил он мысль.

- Что нового, Иван? – спросил Главный. Этот вопрос Анатолий Валерьевич задал, не для того чтобы узнать конкретные новости по работе, а чтобы узнать ощущения Ивана Павловича от происходящих вокруг него событий.

- Да всё по-старому и не по-старому. Новые взгляды, новые инструкции в политике и в армии. Всё остаётся по существу неизменным, но в мелочах постоянные новшества, перетасовки. Короче, возимся, дёргаемся, как тараканы на плите. Приходят молодые новые люди, и каждый мнит себя полководцем. У них за плечами ничего нет, а самомнение, словно они прошли несколько войн. Нам не хватает опытных, умных, честных работников, таких, как ты. Сколько раз я тебе говорил: «брось свою затею о поиске новых направлений в развитии человечества», - а для меня просто утопическом спасении человечества. Тебе надо заниматься реальными делами, воспитывать наших будущих защитников отечества. И дядя Ваня со мной согласен.

Дядя Ваня не изменился в лице, но я почувствовала, что раньше он открыто один раз согласился с генералом. И этого вполне достаточно, каждый раз кивать головой он не будет. Не изменился в лице и Анатолий Валерьевич. Он видимо не раз слышал эти слова и привык к ним.

Иван Павлович видя, что никакой реакции у Главного нет, продолжил. – Но ты всегда был упрям. Как бык, который идёт на красную тряпку, до тех пор, пока шпага тореадора не пронзит его сердце.

Я удивлённо посмотрела на генерала, а он, видя мой интерес к такому сравнению, продолжил уже больше для меня. – Я, Леночка, был в Испании, помогал бороться испанскому народу с диктаторским режимом. Правда, всё зря. А там погибли мои товарищи. Так вот, однажды в одном небольшом городе мне довелось присутствовать на родео. Захватывающее зрелище. Я - не трус и смотрел смерти в лицо, но такой человеческой отваги не видел. Представь, я сидел на трибуне, а за барьером стоял человек, на которого нёсся громадный бык с острыми рогами. Мне было страшно, а он не боялся и в самый последний момент уклонился от его острых рогов. Да, это стоило увидеть.

Конечно, мы все играли со смертью на войне, особенно Анатолий Валерьевич. Но на родео - красивая игра. А на войне - красоты нет. Давайте выпьем за то, чтобы со смертью играли только на родео.

Все выпили, и я отпила немного больше, чем в первый раз. За столом говорил, в основном, Иван Павлович. Дядя Ваня был несловоохотлив, как, впрочем, всегда. Нам, женщинам, было неуместно много говорить, да и к тому же, чем существенным мы могли поделиться с такими людьми. А время Анатолия Валерьевича ещё не наступило.

- А что значит играть со смертью на войне? От пули или осколка не увернёшься, как от рогов быка, – неожиданно спросила я. Что-то было во мне непонятное, которое заставляло задавать меня вопросы, неожиданные даже для себя самой. Не уж то, чтобы просто что-то сказать? Я задала вопрос и испугалась. Иван Павлович посмотрел на меня, потом многозначительно посмотрел на Анатолия Валерьевича. Я так и не поняла, что было в его взгляде – «но и глупая у тебя девчонка», или «но и странная у тебя девчонка» или ещё что-то. Генерал спокойно прожевал кусок мяса, выдержав солидную паузу, что ещё сильней укрепило меня во мнении, что я задала неудачный вопрос, и сказал:

- Я уже за этим столом вспоминал некоторые эпизоды наших с Толей военных лет, но с удовольствием вспомню ещё. Ты, Леночка, с одной стороны, права, на войне со смертью играть сложно. Слишком много она придумала молниеносных способов отнимания жизни. Но, с другой стороны, всё-таки можно. Эта игра не на уровне механических уклонений от смертельных ударов, а на уровне, который находится здесь, - и генерал коснулся пальцем своего лба. - Почему Анатолий Валерьевич занимается своими необходимыми для людей, как он считает, а, по моему мнению, бесполезными исследованиями? Во многом, потому что я ему помогаю. У меня остался один процент, всего один процент веры в его правоту. А почему у меня есть этот малюсенький процент, потому что я чувствовал его игру со смертью. И скажу больше, он научил немного играть и меня.

Презирать смерть на высоком уровне – это удар по ней. Не бояться смерти, не потому что тебе просто не хочется жить, а потому что она ничего не решит. Смерть не любит ничего не решать. Она может отнять и даже подарить на некоторое время жизнь, чтобы почувствовать свою существенность. Она хочет быть жирной точкой в жизни каждого человека. Свою жирность она чувствует по своему удовлетворению. Она любит противостоять. Ты хочешь жить? А она решит, что такое сильное желание жить неуместно с твоими жизненными возможностями и стремлениями, и убьёт. Легко и непринуждённо. Но некоторым любит идти навстречу. Ты хочешь умереть - пожалуйста. Но иногда она затрудняется и теряется, ты не боишься её, но жить пока тебе нужно. Для неё самой. И она отводит удар, даёт шанс выжить, где почти шансов нет. Кто-то скажет, что это просто удача. Не буду спорить. Вполне возможно, что кому-то повезёт раз, кому-то - два раза, а кому-то - сто раз. Но когда везёт сто раз, слово «удача» для меня теряет смысл.

Иван Павлович сделал паузу, чтобы наполнить рюмки. А Анатолий Валерьевич, воспользовавшись паузой, с улыбкой, но искренне произнёс, - Иван, ты начинаешь меня удивлять.

- С тобой поживёшь, ещё не таким станешь. Леночка, вы меня чуточку узнали, – непосредственно произнёс генерал, обращаясь ко мне.

Всё было просто, логично и естественно в его обращении ко мне, но я, случайно взглянув на Тамару Николаевну, почувствовала у неё ревность. И я поняла, вспомнив её поведение ещё до приезда генерала, что Иван Павлович для неё кумир всех мужчин. Перед Анатолием Валерьевичем она преклоняется, но не понимает его. А перед Иваном Павловичем она преклоняется и немного понимает его. Он более простой, немножко даже грубоватый, но это ему идёт, добрый, большой и уважаемый. Наверное, её заветной мечтой было быть всегда рядом с таким мужчиной. Но это невозможно, и ей хотелось маленького внимания от такого человека хотя бы раз в месяц. А я забираю это внимание. Мне стало неловко.

Между тем генерал продолжал. - Я сильный человек и не люблю, когда на меня влияют. Я сам могу повлиять на кого угодно. Но, Анатолий Валерьевич всегда на меня влиял. И я так и не смог от него избавиться, - шутя, сказал он последнюю фразу.

- Всё началось ещё в сорок первом. Я командовал остатками батальона, когда к нам пришло небольшое пополнение и новый замполит - Анатолий Валерьевич. Худой, потрёпанный, но глаза светятся. Он только недавно вывел своих солдат из окружения. Такой вежливый, интеллигентный замполит, даже на солдат не орёт, больше убеждает непонятными беседами. Какая к чёрту тут вежливость, когда немцы так давят, что кости трещат и ломаются. Ну, думаю, дали помощника. Но в атаку поднимается первый. Я ему кричу: «ты куда спешишь - на тот свет»? А он в ответ: «все там будем» и вперёд. Я ещё подумал, что через пару атак снова надо просить нового замполита. Но пули, словно заговорённые, мимо него летели. Стал я присматриваться к нему, а он ко мне. Завязались более тёплые отношения, хотя какие тёплые? Я говорю, что через два часа атакуем высоту, а он в ответ говорит, что нельзя, зря солдат положим. Я говорю, что это приказ. А он в ответ, что это глупый приказ, и я, как командир, должен это понимать и отстаивать свою позицию с вышестоящим командиром. И приходилось отстаивать, правда, не всегда удавалось. Тогда он просто смотрел на меня, всё понимая, и поднимал солдат в атаку. И он поднимался первым, а я рядом с ним. Не мог не подняться.

В одной такой атаке только помню, что солдаты падают один за другим, и всё. Очнулся я на носилках, контуженный. Потом мне сказал один из оставшихся в живых солдат, что атака захлебнулась, и замполит приказал всем отступать, а сам стал вытаскивать меня с поля боя под шквальным огнём. Потом появились на флангах немецкие танки, и чтобы не попасть в окружение, пришлось оставить позиции.

Вот так мы вместе и воевали, но всё лучше и лучше. Получали звания, ордена, наши солдаты получали ордена и медали. Вышестоящие офицеры считали меня толковым командиром, а Толю - хорошим замполитом. Но были и проблемы. С Толей я всегда чувствовал себя на лезвии ножа. С одной стороны, без его влияния я не стал бы тем, кем есть, но с другой стороны...

Вот был такой случай. Как-то ребята захватили языка - молодого немецкого парня лет восемнадцати, кажется связиста. Он видно, только недавно попал на фронт и ещё толком не понял, что такое война. В его глазах был сильный страх, и, конечно, он всё выложил без утайки. Мне показалось, что он рассказывал автоматически. Он смотрел на нас, не как на людей, а как на живой антураж ужасного спектакля, где судьба выбрала его на главную смертельную роль. Он чувствовал всю реальность происходящего, но не мог поверить, что заслужил такую участь. Он не просил нас о пощаде, потому что знал, что пощады не должно быть. Он смирённо ждал худшего, никого не виня и только не понимая, почему именно он? Думаю что-то подобное, а может более глубокое, чувствовал и Толя. В сложившееся тогда время, война шла уже два года, о поимке языка обычно докладывали наверх, и оттуда за ним присылали солдат комендатуры, и только в особых случаях приказывали расстрелять на месте. Пленного заперли на ночь, а утром Толя говорит мне, что немец убежал. У нас даже матёрый фашист не смог бы убежать, а тут какой-то пацан. Я посмотрел ему в глаза…. Ты помнишь тот случай, и как я на тебя тогда посмотрел? – спросил Иван Павлович Анатолия Валерьевича.

Анатолий Валерьевич кивнул головой.

- Так вот, я посмотрел ему в глаза и сказал, что дело может обернуться военным судом. А он просто кивнул головой, как сейчас, соглашаясь. А я подумал, из-за какого-то немецкого парнишки, который завтра или случайно погибнет, или ещё хуже начнёт стрелять в наших солдат, так рисковать. Но вслух я приказал ординарцу привести сержанта. Был у нас один сержант – толковый и смелый солдат, жалко погиб в сорок четвёртом. И я знал, что он всё сделает ради Толи, и освобождение пленного наверняка без его участия не обошлось. Он зашёл, и я сказал им обоим, что немецкий солдат не убежал, а был расстрелян на берегу реки по моему приказу.

Через неделю заходит ко мне в блиндаж офицер особого отдела и говорит, что от нас от такого-то числа поступили разведданные от немецкого пленного. А где он сам? И так хитро смотрит на меня. Я объяснил, что исходя из того, что на следующий день была запланирована наступательная операция, пленный был расстрелян. А он спрашивает, кто отдал приказ, грубо нарушивший военные предписания, и почему не принял никаких мер замполит. Я уже тогда знал, что особый отдел неравнодушен к Толе, несколько раз он с ними препирался и плохо о них отзывался. И я понял, куда клонит особист. Я ответил, что приказ отдал я, а замполит не был поставлен в известность. Тогда он спросил, кто привёл приказ в исполнение? Я вызвал сержанта, и он строго по форме доложил, не моргнув не одним глазом, что лично расстрелял фашиста по моему приказу на берегу реки, а труп был сброшен в реку. Смелый и умный был парень. Отпустив сержанта, я в свою очередь спросил, почему так интересуется особый отдел каким-то немецким солдатом-связистом. И он, прищурено посмотрев на меня, ответил, что поступили сведения, что пленный убежал. Он специально сказал, что убежал, а не был отпущен, в надежде, что я соглашусь с его версией, тогда можно будет начать расследование. Но я сказал, что это невозможно, и хотелось бы узнать об его источниках информации. Тогда он решил сыграть в открытую и попросил привести одного нашего солдата. Я хорошо помню его. У солдата погибли под бомбёжкой все родные, и он люто ненавидел фашистов. Или кто-то случайно увидел и сболтнул ему, или он сам увидел, я не знаю, но донос о том, что пленный был отпущен, написал именно этот солдат. Он зашёл, и я сразу жёстко спросил его, что он конкретно видел. Написать донос - это одно, а стоять и отвечать перед своим строгим командиром и офицером особой части не так легко, он начал что-то мямлить, что подумал, но точно не знает, и тому подобное. Ненависти, злости много, а душа трусливая. Я не стал долго выслушивать солдата и отпустил его. Хочет офицер, пусть допрашивает солдата у себя, но эти показания уже ничего не изменят. Офицер был умный, он сразу заметил мои ордена, звёздочки на погонах, и понял, что я ему не по зубам. Но в его хитрых глазах осталась надежда, что в следующий раз может ему повезёт, и он попросил написать объяснительную. Я без колебаний написал, что по таким-то причинам такой-то немецкий солдат по моему приказу был расстрелян.

А может сейчас этот немец живой и хвастается перед женой и детьми своими военными подвигами, стыдясь сознаться, что однажды был почти парализован безумным страхом. А может честно рассказывает, что попал в плен, но был отпущен благородным русским офицером и солдатом. И что у русских тоже доброе сердце и высокое понимание, а может и выше, чем у своих западных идеологов, навешивающих на русских людей ярлык варваров. Хотя маловероятно, что он остался жив.

- Я не знал, что приходил особист. Почему ты мне не сказал тогда? – спросил Главный.

- Тебе что говорить, что не говорить – одно и тоже. Ты всё равно будешь поступать, как хочешь. А вот что ты сказал немцу, когда отпускал его? Давно я хотел это узнать, но всё как-то забывал тебя спросить.

- Я сказал, что устами русского офицера с ним говорит его ангел-хранитель, который дарит ему жизнь и свободу. У него есть прекрасное будущее, но оно не связано с войной. Если он убьёт кого-нибудь, то сам погибнет, и никто его больше не спасёт. Ему выпал светлый единственный шанс, пусть он полноценно воспользуется божественной добротой. А сейчас пусть идёт за русским солдатом.

- Да, ты всегда умел говорить, с чувством. Но думаю, немец через пару недель забыл твои слова и спокойно стрелял в наших солдат, – генерал сделал паузу, задумался и тихо произнёс, - а может, и нет. Давайте выпьем, – сказал генерал опять громко и поднял рюмку. - Давайте выпьем за немца, если он остался жив (дядя Ваня покосился на генерала). За то, чтобы он по-доброму прожил свою жизнь, вполне вероятно подаренную ему нашим замполитом.

- За это можно, - тихо сказал дядя Ваня.

Все выпили и начали закусывать. Наступила небольшая пауза, нарушаемая возгласами «вкусный салат», «давайте я вам положу вот этот» и т.п.

- Так вот, Анатолий Валерьевич играл со смертью, продолжил тему Иван Павлович. - А смерть не любит, когда с ней играют и выигрывают. Злится. И мне иногда казалось, что ещё чуть-чуть, и он перегнёт палку. Но она прощала. Смерть может терпеть и ждать своего нужного часа.

Он и меня втягивал в свою игру. Бывало, думаю про себя, что же постоянно мирюсь с его рискованными стремлениями и действиями, потакаю его желанию всегда ходить по лезвию, и даже сам лезу на остриё. Надо знать меру. Но проходит время, и всё остаётся по-прежнему.

Генерал сделал паузу, задумчиво посмотрел на Анатолия Валерьевича.

- Наверное, что-то при всём различии есть в нашем нутре, что притягивается друг к другу. После одного большого удачного наступления Толя получил ранение и отправлен был в госпиталь, а меня назначили командовать полком. Я, конечно, интересовался, как он поправляется. И вот через неделю он снова должен вернуться в строй. Я говорю офицеру, ответственному по кадрам, что хотел бы, чтобы его направили ко мне. А он спрашивает, зачем он мне нужен? Может, он хороший политрук для солдат, но некоторые офицеры в высоких командных кругах считают его своевольным и не совсем идейно подкованным. Он может помешать моей военной карьере. Я задумался, может действительно пора разойтись немного нашим дорожкам. Но понял, что это невозможно. Я не могу предать друга, которому многим обязан - и жизнью и успехами. Ведь попадёт к другому командиру, идейно подкованному, и пропадёт. Пусть лучше будет рядом со мной. И мне на душе спокойнее, и ему полегче. Вот и тащу этот крест до сих пор, – с улыбкой закончил генерал.

- Я благодарен тебе, Иван, - с чувством сказал Главный. Ты поддерживал всегда меня в трудные минуты. Ты и другие солдаты, офицеры, которые оставались настоящими людьми даже на войне. Вы вселили в меня веру, а с верой легче было жить и воевать. Ты говоришь, я на тебя влиял? Вполне возможно, но и ты на меня влиял. Всё, чего я достиг, и надеюсь ещё достигнуть, во многом твоя заслуга. Получается, мы с тобой вместе тащим один крест. Может, жизнь свела нас не просто так, а чтобы мы помогали друг другу выполнить предназначенное для нас обоих.

- Может это и судьба. Но я не понимаю этого предназначения, о котором ты говоришь. Ты, наверняка, имеешь в виду свои исследования? Но почему-то у меня нет большого желания помогать тебе в них? Да, я всегда тебе помогал и сейчас помогаю, хотя часто не одобрял твои действия. Я не считался со своими желаниями и даже шёл на риск, потому что ты мне дорог. Я не семи пядей во лбу, но считаю твоё (извини, всё-таки не моё) предназначение бесполезным и недостижимым. Ты видишь в перспективе мир людей без пороков, а это значит, без корысти, тщеславия, зависти, лжи, праздности, насилия и тому подобного даже в маленьких проявлениях. Мир людей с полной возможностью реализации каждым своих способностей, где правит свобода, справедливость, равноправие, доброта и любовь. Мир, где нет никаких правовых законов и ограничений, потому что в них нет смысла. Мир без границ, политики, религии, потому что все люди, в первую очередь – земляне с глобальным единым стремлением сделать чище, светлее нашу планету, и только потом, личности, с локальными индивидуальными желаниями. Я могу ещё долго красочно расписывать твой мир, к которому ты стремишься и пытаешься направить других людей. Но зачем, и так понятно, что твой мир – сказка. Вроде таких, как о молочных реках и кисельных берегах. Сказка, которая никогда не сбудется.

Я согласен с тобой, что люди могут быть менее порочными, более добрыми, справедливыми, но люди считаться будут всегда. Каждый будет себя оценивать чуточку выше, чем он заслуживает на самом деле. Почему? Потому что всегда всего на всех не хватит. Изысканной пищи, удобных больших квартир, домов или дач, красивых, роскошных, эксклюзивных, редких вещей и так далее, кончая самым главным – власти и славы. Можно чем-то поделиться с другом, чем-то с любимым, чем-то с соседом, чем-то с соотечественником, чем-то с чужим человеком. Но всегда чем-то, а не всем. Мне кажется, в этом и есть суть природы, суть жизни. Эволюция человечества, да что человечества, всего живого в мироздании, и происходит за счёт борьбы за то, чего не хватает всем.

Можно даже представить такую ситуацию, построили по соседству десять одинаковых удобных для проживания домов и поселили в них разных людей. Каждому дают качественную пищу на свой вкус, каждый может украшать дом и создавать свой уют как душе угодно, каждый может заниматься любимым делом, полезным для общества. Вроде искусственного светлого твоего будущего – живи, не хочу. И что же будет? Я думаю, у них отношение друг к другу постепенно изменится. Вроде всё есть, но внутренние различия сначала поделят их на группы, потом кому-то покажется, что он в чём-то ущемлён, начнутся споры, а там глядишь, и ссоры. Почему? От скуки и счёта. Один подумает, что сосед не такой умный, трудолюбивый и талантливый, как он и, значит, делает меньше его, а имеет даже больше, хотя они в совершенно равных условиях. Другой захочет построить мастерскую, в которой будет создавать, по его мнению, хорошие вещи для людей, и немного залезет в соседний огород. Для него - несущественная мелочь, а сосед почувствует себя ущемлённым. Мол, что за бессовестный человек, делает непонятные, ненужные вещи в своей мастерской, а мои прекрасным цветам в саду не хватает места.

Повторюсь, всегда чего-то людям будет не хватать и всегда они будут что-то делить, А, значит, будет борьба. Допускаю, что борьба может быть более человечной или менее. Она - словно волны, то маленькие, то девятый вал. То все люди в среднем относительно добренькие, то весь мир в огне.

Все слушали. Тамара Николаевна смотрела на генерала с некоторым восхищением, она с ним была полностью согласна. Дядя Ваня не выказывал никаких эмоций, но я чувствовала, что он тоже во многом согласен с генералом. А я была на распутье, и мне хотелось, чтобы высказался Главный.

Иван Павлович продолжал, обращаясь к Анатолию Валерьевичу. - Спустись на землю. Война недавно только закончилась, а уже есть предпосылки новой. Ты можешь принести нашей стране огромную пользу. Воспитывай нашу молодёжь, чтобы она в будущем не потеряла то, за что мы с тобой проливали кровь. Идеального светлого будущего нет, и неважно пойдут люди к нему через коммунизм или капитализм, или ещё как-то. Нельзя прийти к тому, чего нет, – генерал улыбнулся, посмотрел на Тамару Николаевну и меня и вставил. – Только это между нами. Но у нас есть Родина, есть желание сделать её краше и светлее для детей и внуков. Есть желание, чтобы они любили её и могли всегда защитить.

Ты хочешь охватить необъятное. Теоретически вроде бы это возможно, но практически - нет. Все люди уже давно знают, что такое доброта, но многие творят зло. Потому что, доброта и зло не могут существовать друг без друга. Это не абсолютные понятия, а относительные. Злодей сделал менее злое дело и посчитал себя добрым. Святой сделал маленькое доброе дело и посчитал себя злым. Ты хочешь, чтобы в будущем была абсолютная доброта. Но, повторюсь, абсолютная доброта не может просто существовать, так как она - относительное понятие. Не может быть на море вечный штиль, когда дуют ветра природы.

Ещё раз акцентирую, тот, кто замахивается на большое, как правило, не сделает ничего. Давай реальными делами учить жить наших детей. Давай зажигать искру в одном месте, может, повезёт, и разгорится когда-нибудь большой костёр.

Генерал закончил свою тираду. Он умел и любил говорить. Но видно, не везде можно было расслабиться и пустить в свободный поток свои мысли, как за этим столом. Здесь он раскрывался, в атмосфере дружбы и понимания. Именно понимания, хотя постороннему человеку показалось, что никакого понимания между друзьями нет, а сплошные споры. Но это непонимание на поверхности, а понимание в глубине.

Все выпили. Я только сделала вид, для здоровья мне уже водки было достаточно. Анатолий Валерьевич тоже не допил где-то наполовину. Он начал снижать дозу.

- Ну, что скажешь, Толя? – спросил довольный генерал, считая свои доводы очень убедительными.

Анатолий Валерьевич спокойно закусил и сделал свой ход, который ждал генерал, и который особенно ждала я.

- Я во многом с тобой согласен, Иван. Я всегда знал, что ты умеешь смотреть на мир и видеть суть. Но, смотря правильно на мир, ты приходишь к противоположному со мной заключению - что делать? Ты хочешь, чтобы я разжигал искру в людях работой в управлении. Но эта искра никогда не зажжёт большой костёр. Дождь, который придёт со стороны, потушит её. Надо зажигать искры везде, в сердце каждого человека, только тогда разгорится пламя. Ещё ты говоришь, что абсолютной доброты не может быть. И здесь я согласен. Понятие «доброта» постепенно с развитием человечества потеряет свой смысл. Мы сейчас довольно часто говорим о человеколюбии, гуманизме. Потому что мы ещё очень порочны. Когда люди не смогут совершать порочные поступки, то не будет и необходимости рассуждать о доброте. Жизнь без пороков будет просто жизнью, а не жизнью с добротой.

Анатолий Валерьевич посмотрел на генерала и решил подробнее раскрыть свою мысль:

- Представь первобытное племя людей. Сидят в пещере несколько неандертальцев и беседуют. Один говорит, мне всё-таки кажется, мы неправильно делаем, поедая наших врагов. Они очень похожи на нас, и надо их уважать. Мясо кабана ничем не хуже мяса человека, да и вообще лучше пожевать коренья, чем съесть человека. А другой спрашивает, что ты несёшь? Я посмотрю на тебя, когда наступят холода, и еды станет меньше. Болтать все могут, а на деле. Приходит зима, первый крепится, не ест убитого человека, перебиваясь на подножном корму. Второй смотрит на него с некоторым состраданием, протягивает кусок мяса и спрашивает, зачем это тебе нужно? Я хочу, чтобы ты был сыт и здоров, чтобы тебя самого не съели враги. Никогда не наступит время, когда люди не будут поедать тела убитых врагов. В этом сила любого племени. Может, в хорошие времена, когда много будет другой еды, меньше будет людоедства. Оно словно волна, то маленькая, то девятый вал. Но людоедство будет всегда – это закон природы.

Сопоставь тех первобытных людей и нас. Между нами есть разница?

- Как можно съесть человека. Это ужасно. Я даже представить не могу, - влезла Тамара Николаевна.

Иван Павлович хотел что-то ответить, но после слов Тамары Николаевны решил промолчать.

- Я тоже считаю, что есть, - продолжил Главный. - И я хочу, чтобы через тысячу лет наши потомки судили о насилии, лжи, зависти, корысти, тщеславии точно так же, как мы сейчас судим о людоедстве. И я не хочу, чтобы через тысячу лет снова беседовали неандертальцы. Мы стали умнее, нравственнее неандертальцев. Надо сделать так, чтобы наши потомки стали лучше нас. И мы должны это делать уже сейчас, развивая себя и других людей. Я считаю себя способным сделать больше именно своими исследованиями, а не работой с молодыми офицерами. Как учёный, который видит толк больше в своих научных работах, чем в обучении студентов. Как художник, который видит толк больше в своих произведениях, чем в публичных лекциях. И мне нужна твоя помощь, Иван. Помощь дяди Вани, Тамары Николаевны и Елены Владимировны.

Ты веришь в мои положительные результаты только на один процент, в основном, считая мою работу бесполезной для людей. Приводишь примеры светлого будущего, доказывая, что и оно не нужно людям. Ты неправ. Конечно, добьюсь ли я существенных подвижек в работе, покажет время. Но моя работа нужна мне, потому что есть вера, надежда, что она поможет людям.

Иногда мне кажется, что своё, точнее наше общее предназначение, одобрено самой Мировой гармоний. Ты правильно говорил, Иван, я не боялся смерти на войне. Она действительно ничего не решала. Но я не играл с ней. Мне, кажется, это не подходящее слово. Смерть – это естественный конец жизни любого организма. И она наступает тогда, когда организм уже неспособен жить. Старость, болезнь, перегрузки, стрессы и многое другое могут спровоцировать её. Но это касается больше естественной смерти. А насильственная смерть вызывается непредвиденными факторами, рождёнными или природой или чаще всего глупостью людей. Здесь здоровье уходит на второй план. А что выходит на первый план? Способность уловить смертельную опасность и противостоять ей. Некоторые люди, да и животные, способны интуитивно чувствовать наступающие события и выбрать правильное решение ради своей безопасности. Сразу скажу, что у меня интуиция работала не в личном плане, а больше, в общем. Я иногда советовал тебе принять такое-то решение при выполнении боевой задачи. Ты принимал, и оно оказывалось верным. А потом хвалил меня за чутьё.

- Было, было. Удивлял ты иногда меня.

- Но эта слабая интуиция просто не могла подсказывать мне, куда сделать шаг, чтобы увернуться от пули. Это невозможно, Елена Владимировна права. Значит, есть ещё что-то, что помогает людям уйти от смерти? Это - удача. Все, кто был на войне, это прекрасно понимают. Поэтому ты, Иван, и говоришь, что мы играли со смертью. Словно в русскую рулетку. Но по существу игры нет. Есть математическая вероятность и случайность – больше ничего. Многие солдаты носили талисманы, верили в приметы, в божественные силы, но удача, улыбнувшись кому раз, кому несколько раз, в конце концов, отворачивалась и от них. Людям свойственны суеверия, а на войне тем более. Есть мнение, что Бог хранит добрых, честных и смелых людей, но я видел, как они погибали первыми. Вот честно ответь, Иван, у тебя были определённые условности?

Генерал задумался и сказал, но как-то не от сердца, - ну, может маленькие, в которые особо я не верил.

Я смотрела на Ивана Павловича и чувствовала, что у него точно были свои приметы, даже, вполне вероятно, связанные с самим Анатолием Валерьевичем.

- А у меня вообще не было никаких условностей. Ты знаешь, для меня приметы, поверья, талисманы – просто предрассудки. Что же у нас было с тобой, Иван, что помогло прошагать всю войну и остаться в живых? Удача? Как ты сказал, вполне возможно, но когда так везёт, то слово «удача» теряет смысл. Что-то было ещё. Ты говоришь, смерть не брала нас, потому что мы её переигрывали, а мне кажется, это жизнь не отпускала нас, потому что нам суждено было ещё что-то сделать важное.

- Жизнь, смерть – слова. Суть не меняется, - вставил генерал.

- Соглашусь, суть не меняется. Но мне нравится больше слово «жизнь».

- Ну, что вы всё о смерти. Оставьте её в покое, - по инерции в сердцах произнесла Тамара Николаевна. Ей было неприятно. Все посмотрели на неё с пониманием, и больше в разговоре это слово не упоминалось.

Анатолий Валерьевич продолжил. - Что-то есть в жизни каждого человека - тонкое, глубокое, что позволяет ему пройти свой путь. Этот путь у всех людей разный, не все его видят. Но, кто нашёл себя, свой путь, тот сможет дойти до конца, если будет верить в себя. Это тонкое, глубокое связывает нас с Мировой гармонией. И эта связь способна на определённом уровне помогать жить.

- Знаешь, что мне всегда в тебе не нравилось, - почему-то немного разгневался Иван Павлович (мне показалось не совсем к месту, может из-за небольшого опьянения), - что ты считаешь себя тоньше других людей. Твоё понятие «Мировая гармония» в принципе ничем не отличается от понятия «Бог», но ты критикуешь веру в Бога религиозных людей, как и подобает настоящему коммунисту, но в тоже время придумываешь какую-то Мировую гармонию. Чем чище твоя вера по сравнению с верой других людей, чем тоньше твоё понимание мироздания? Может, у тебя есть веские доказательства, приведи их. А если нет, то будь последователен. Знаешь, что мне больше всего не нравится? Когда порочные люди говорят о доброте и любви. Я не имею в виду тебя, Толя. Ты всегда был образцом чести, и отвечал за свои слова. Но, когда ты начинаешь философствовать, твои слова всё-таки остаются просто словами.

Генерал, немного возбуждённый, сопровождал свои высказывания заполнением рюмок. А в конце речи пригласил всех выпить за здоровье. Наступила небольшая пауза, которой воспользовался дядя Ваня. Выпив, он встал, сказал, что у него норма, и очень приятно было провести вечер, но надо кое-что сделать по хозяйству. На самом деле, он чувствовал, что надо оставить спорщиков вдвоём. Он не нужен им, да и ему не хочется быть вроде балласта. Тамара Николаевна тоже начала убирать пустые чашки и лишние блюда. Я тоже встала, поблагодарив всех. Но Иван Павлович попросил меня не уходить из гостиной, сказав, что мне полезно будет послушать их спор, и может быть, когда-нибудь я смогу их рассудить. Я села в сторонке на диван.

- Что же, я с тобой согласен, Иван. У меня нет веских доказательств. И ты имеешь все основания критиковать меня. Ни одно религиозное сообщество не способно доказать истинность своих постулатов. Поэтому я, ты и многие другие люди, обладающие широкими знаниями, смело критикуют религию. А также буржуазную философию, во многом пропитанную религиозностью. А также и марксистко-ленинскую философию, – Иван Павлович выразил на лице отрицательные эмоции, мол, не надо упоминать здесь о марксистко-ленинской философии, но Главный, не особо обращая внимания, продолжил. – Но если внимательно взглянуть, то и в разных религиозных течениях, и философских направлениях под грудой условностей, где меньше, где больше, есть Истина. В чём заключается она? Первое, есть Величие созидания, обладающее способностью создавать условия для рождения жизней. Второе, смысл этих жизней заключается в совершенствовании, достижении новых свойств и возможностей. Третье, количественный и качественный уровень жизней беспредельно широк. Четвёртое, всегда из бесконечного множества жизней, условий их взаимодействий может возникнуть более совершенная на определённом уровне жизнь. Пятое, только в исключительных случаях что-то новое, достигнутое на низком уровне развития жизни, способно постоянно прогрессировать и достичь необыкновенных свойств и высот, с точки зрения Величия созидания.

- Ты снова загибаешь, Толя, - с иронией произнёс генерал.

- Хорошо, объясню проще.

Иван Павлович сделал гримасу на лице. И я поняла, почему генерал выражал своё неудовольствие. Потому что Анатолий Валерьевич ставил его в роль ученика. Не потому, что хотел показать своё превосходство в уме, чувствах. Это происходило само собой совершенно естественно. А генерал не хотел становиться учеником, и его натура противилась этому, хотя глубоко внутри он чувствовал, что так оно и есть.

Анатолий Валерьевич не обратил внимания на поверхностные эмоции, он давно уже знал Ивана Павловича и спокойно продолжил. - На нашей планете очень много различных живых существ, начиная от простейшей клетки и заканчивая человеком. У всех свой уровень развития. Почему человек стал не доминирующим, а сверх доминирующим видом? Благодаря своим физическим способностям - строению тела, рук, органов чувств? Или интеллектуальным способностям – мышлению, анализу, памяти? Или благодаря духовным способностям – глубоким чувствам сострадания, веры, любви? Ответ прост. Благодаря гармоничному сочетанию всех довольно высоких в среднем показателей разума и тела человека, если сравнивать с другими близкими к человеку животными. Эта гармония спровоцировала и продолжает провоцировать развитие человечества. Но что ждёт людей в далёкой перспективе, если они не воспользуются таким чудесным шансом, подаренным им Мировой гармонией? Если они сломают или постепенно потеряют гармонию? Полное исчезновение, каких бы высот на материальном уровне они не добились. Солнце потухнет, а потом исчезнет и Вселенная. Пожили маленько и хватит. Выхода нет. Абсурд. А где великий смысл жизни?

Главный сделал паузу, смотря на генерала.

- Не знаю, вообще нужно ли искать великий смысл в жизни? - сказал он.

- Нет смысла, - продолжил Анатолий Валерьевич, пропустив мимо ушей реплику генерала. – Но Величие созидания не может творить бессмысленности. И у нас остаётся последняя лазейка - существуют нераскрытые, пока ещё считающиеся нематериальными свойства у живых организмов, которые способны раскрываться и также развиваться. И при достижении высокого уровня для этих организмов уже не будет материальных преград, которые способны остановить их развитие. Вопрос, хватит ли нам - людям разумности сохранить гармонию, раскрыть и развить эти способности?

- Ладно, исходя из твоей логики, допустим, что есть Бог, и что человек связан с ним духовно. Но это не открытие.

Конечно, не открытие. Но уже хорошо, что ты допускаешь, что у нас есть тонкая связь с Мировой гармонией, и если её чувствовать и немного понимать, то она поможет жить. Может, она и помогла нам с тобой пройти всю войну, чтобы мы могли выполнить общее дело. И сейчас, а не потом.

Вот ты говоришь, что моё понятие «Мировая гармония» не отличается от понятия «Бог». Но это, во-первых, не моё понятие, подобно, может, с небольшими различиями, рассуждают многие люди, живущие в разных уголках планеты, и пусть даже они используют другие названия. Во-вторых, отличия есть.

Мировая гармония лишена той примитивной мистической атрибутики, которой напичкали люди разных религиозных направлений своего Бога. Мировая гармония – просто гармония беспредельной конструктивности и красоты. Это раз.

Мировая гармония не требует преклонения, повиновения, жертвенности, ритуальности, которую, как считают проповедники, требует от людей Бог, а только дарит возможность совершенствования всем своим составляющим. Чем больше она раскрывает в своих составляющих необыкновенных, чудесных свойств, тем прекрасней становится сама. Это два.

Мировая гармония не что-то Великое, обособленное, карающее неправедных или награждающее праведных людей, каким большинство верующих представляет своего Бога. Мировая гармония есть всё – от наименьшей энергетической частицы до самого светлого конструктивного разума. Все изменения в ней текут по определённым законам и свойствам, но всегда есть возможность из бесконечного количества взаимодействий, чаще бесперспективных и, следовательно, обречённых на неудачу, достигнуть чего-то необычайно прогрессивного и, вполне возможно, в чём-то долговечного. Это три.

Мировая гармония поощряет свободу и индивидуальность своих составляющих, способных на эти свойства, как необходимое условие достижения нового, но чтобы они не противоречили её главным условиям – гармоничности, конструктивности и красоте. Бог традиционно верующих людей во многом ограничивает их, делая из них религиозную толпу. Это четыре.

Главный хотел ещё добавить пункт или пункты, но, смотря в поскучневшее, самоуглублённое лицо генерала, сказал следующее:

- Верующие люди понимают, что надо верить всем, а не одному. Но своими условностями, часто отталкивают людей, поэтому религиозные сообщества разобщены. Если бы они отбросили все условности и догмы, они пришли бы к Мировой гармонии. Они пришли бы к единению. Как люди пришли бы к истинной доброте, когда перестали о ней говорить, а просто жили с добротой, так люди пришли бы к истинному Богу, когда перестали говорить о правильном Боге своего религиозного сообщества, а просто жили по-человечески, а это и, значит, по-божески.

Миссия религии уже выполнена и наступило время её заканчивать. Но проповедники не хотят оставлять себя не у дел и продолжают обманывать и людей, и себя. Всему виной та же глупость, корысть и тщеславие.

Жизнь человека невозможна без Мировой гармонии, так как она часть её. Жизнь человека многогранна. У людей пять органов чувств, способных анализировать окружающий материальный мир, но это только малая часть восприятий жизни. Большая часть пока не доступна для полноценного ощущения. Но она есть, и чуточку начинает проявляться и в интуиции, и в предвидении, и передаче мыслей на расстоянии, и в глубоких чувствах между людьми и природой. Предела в количественных и качественных показателях этих восприятий нет.

Материальная жизнь человека – всего лишь составная часть потенциальной большой жизни, во многом пока ещё нематериальной. Материальная жизнь человека – маленький шажок в нужном направлении. Таких материальных жизней много, одна сменяет другую, и если всегда шагать в одном правильном направлении, то можно в определённой мере раскрыть потенциал большой жизни. Составляющие жизни всегда будут материальны, даже когда сильно раскроют потенциал большой жизни, но материальность может быть такого высокого уровня, что люди смогут зажигать Вселенные. Но всегда в любой составляющей жизни будет присутствовать что-то нематериальное, неизведанное, ждущее своего часа, чтобы раскрыться перед разумом человека. Какое счастье быть разумным – мыслить, чувствовать, творить, любить. И как хочется совершенствоваться, чтобы поднимать уровень этого счастья.

Но знаешь, Иван, мне кажется, в одиночку тяжело совершенствоваться, находить правильное направление в каждой жизни. Поэтому люди больше топчутся на месте. Нам надо шагать всем вместе, и тогда мы точно пойдём к цели, и ничто нам не сможет помешать. А Мировая гармония будет помогать.

- Я так и не понял, куда мне идти? - полушутя сказал генерал. Анатолий Валерьевич внимательно посмотрел на Ивана Павловича, и мужчины громко расхохотались.

Я встала, подошла к столу и сказала вопросительно Анатолию Валерьевичу, что пойду к детям, минут десять почитаю им перед сном и уложу их спать. Уже время. Анатолий Валерьевич посмотрел на часы, а потом на меня. Он снова на миг стал Главным, оценивая моё состояние. Он понял, что я помню основные требования, и согласно кивнул головой. Пока я покидала гостиную, я чувствовала на себе взгляды мужчин и их доброту ко мне.

Через полчаса, уложив мальчиков, я снова зашла в гостиную (там всё ещё спорили), желая попрощаться с генералом и пожелать всем спокойной ночи. Но Иван Павлович не отпустил меня. Он налил мне чай и попросил посидеть вместе с ними ещё полчасика, а потом и он поедет домой.

- Леночка, скажи, пожалуйста, в чём ты видишь своё счастье в жизни? – обратился генерал ко мне.

Я пожала плечами, не зная, что ответить. – Наверное, в воспитании, учёбе детей, чтобы они стали добрыми и умными.

Я замолчала, думая, чтобы ещё сказать. Но генерал сказал, - хочешь, я продолжу за тебя, а ты потом согласишься со мной или нет. Ты будешь чувствовать себя счастливой, если будешь работать в хорошей школе с уважающим тебя коллективом. Когда тебя будут заслуженно любить ученики и не забывать со временем. Когда в тёплом доме рядом с тобой будет любимый мужчина, не чающий души в тебе. Когда будут подрастать потихоньку ваши красивые дети и раскрывать в себе большие способности. Ты согласна со мной?

Я покраснела и кивнула головой.

- А будешь ты счастлива, если будешь заниматься перестройкой школьной системы, изменением программ обучения и т.п., уделяя этому львиную долю своего времени, забывая о любимых детях и муже, но думая о светлых, но очень далёких перспективах всех детей на свете?

Я молчала, продолжая краснеть и не зная, что ответить.

Анатолий Валерьевич взял инициативу на себя. – Ты используешь неправильные методы доказательства своей правоты, Иван. Сильно упрощаешь и противопоставляешь. Не надо спрашивать Елену Владимировну о понимании счастья. Ты спрашивай себя.

- Почему не надо? Елена Владимировна – нормальный человек, каких большинство в мире. Почему мнение её тебе неважно?

- Мне важно её мнение. Но нельзя в таких рамках ставить вопрос и жёстко ждать конкретного ответа, тем более от такой молодой девушки.

- Хорошо оставим Леночку в покое (генерал придвинул ко мне вазу с конфетами, не прося, требуя взглядом их попробовать), хотя она очень толковая и добрая девушка, и к её ответу можно смело прислушаться.

Значит, ты со мной согласен, на данный момент невидно никаких конкретных, явных направлений достижения светлого будущего?

Главный согласно кивнул головой, а генерал воодушевлённо продолжил.

- Никаких! Построим коммунизм на всей планете, а потом сами всё развалим. Объединимся в одну религиозную толпу, а потом сами и разбежимся по разным сектам. Похороним полмира, создав братское общество, а потом сами и разделимся на мелкие враждебные государства. Всегда счёты, всегда непонимания. Вечный, то ламинарный, то турбулентный поток идей, желаний, страстей, противоречий. Так?

Главный снова кивнул, попытавшись немного уточнить, но генерал опередил. - Но ты не хочешь с этим мириться, как я мирюсь, и ищешь выход. Твой выход заключается в изменении себя, в раскрытии в человеке новых свойств и их развитии. А я тебя спрашиваю, каких свойств? Мы все похожи. Чуть добрее, чуть злее, но по сути одинаковые. У нас похожие мечты, стремления, только высказываем их разными словами, и возникает непонимание. Ведь мы с тобой в душе братья, Толя, но спорим. А чтобы мы делали с тобой за этим столом, если бы не спорили? Играли в преферанс? Тот же спор, только примитивнее. Что же нам в себе раскрывать и, главное, для чего? Чтобы спорить более возвышенно? Чтобы в мире не было драк, неприличных жестов, а были ласковые упрёки? Но вечный смысл взаимоотношений людей от этого не изменится. Пусть всё идёт, как идёт. Не надо дёргаться, Толя, надо просто жить.

Иван Павлович был немного пьян, а Анатолий Валерьевич не менялся. Может, чуть сильнее блестели глаза.

- Но, как можно просто жить? Извини, Иван, но ты при всей широте взгляда искусственно заставляешь себя смотреть в щелочку. Раскрой глаза.

Ты на службе занимаешься важными вопросами безопасности страны. Но сам говоришь, что это больше политические, военные интриги ради мелочных выигрышей. Большой выигрыш может дать только большое противостояние или война. Но, как правило, победа в большом противостоянии не оправдывает человеческих жертв, потраченных средств и возложенных надежд. А Мировая война – это вообще массовое безумие людей. Третья Мировая война будет крахом человеческой общества – это понимают все нормальные люди, и ты в том числе, особенно после атомной бомбардировки.

А в свободные от работы дни ты играешь в преферанс с другими военными и политиками, едешь на охоту и иногда споришь со мной.

Я смотрю на мир шире, и вижу глубокую порочность, примитивность людей, несущих всему человеческому обществу страдания, нищету, угнетение. Именно глубокую. Даже если накормить, обогреть всех людей планеты, в возможности чего я сомневаюсь, то угнетение, неравноправие останется. Я не могу смириться с этим, а ты можешь. И поэтому моя жизнь отличается от твоей жизни и, следовательно, мечты у нас разные.

Ты говоришь, споры будут всегда. Я согласен, пусть будут, но честные споры, а не избиение и давление. Борись в спорте по правилам, в человеческих делах по чести и любви. Борись со стихией без правил. Пожалуйста. Когда каждый человек способен будет выбирать сам, и чувство справедливости у него будет на высоком уровне, тогда можно сказать, что люди стали похожи. А сейчас люди очень разные по нравственным показателям. И порочных людей большинство, потому что порочны сами устои общества.

На войне мы стали братьями. Мы хотели победить врага, но стараясь при этом сохранить жизни солдатам и друг другу, не щадя своей жизни. Мы были честны и справедливы. На войне мы были похожи. А сейчас? – Анатолий Валерьевич сделал паузу, Иван Павлович внимательно смотрел на него. - И сейчас мы остались похожими. Ты мне продолжаешь помогать, правда, пытаясь меня убедить в ненужности моей работы. Ради чего? В первую очередь, ради моей безопасности, а потом уже своей, и в последнюю очередь ради своих убеждений.

Мы похожи с тобой, Иван, но мечты у нас всегда были разными. Ты - настоящий воин, выполняющий с честью свой долг перед Родиной. Ты видишь ближайшие хорошие перспективы, в определённой мере навязанные сложившимися условиями и взглядом вышестоящего руководства. И воплощаешь их в жизнь. А я верю в светлое будущее, и пытаюсь сделать его чуточку реалистичней.

Я мечтаю о счастливой жизни всех людей планеты, а ты своего народа, не понимая, что не может быть по-настоящему счастливого народа среди несчастливых людей. Мог бы ты, Иван, быть счастливым, если у рядом стоящего человека случилась большая беда? Нет. А если у не рядом стоящего? Да. И я ощущаю себя также. Но в отличие от тебя, у меня уже есть слабое чувство, что это неправильно. Беда чужого, далёкого человека должна также лишать счастья, как и беда близкого. А сколько вокруг нас людей, которые ради своего примитивного удовольствия желают и несут беду ближнему, не говоря уже о дальних. Руководство страны заявляет, что люди нашей страны счастливы. А я смотрю вокруг и часто вижу ложь и несправедливость. А если посмотреть ещё внимательнее, то можно увидеть страдание и боль.

Вот мы с тобой спорим в свободное от дел время. Но всё-таки большую часть жизни мы пытаемся созидать. Именно созидать, а не делать вид. Но политиканство, воинственность, религиозность, спекуляция – это не созидание, а игра в созидание. Накормить людей, выучить детей, построить жильё, развивать науку и искусство, совершенствовать технологии процессов труда – вот созидание. Лишить людей пищи и жилья, унизить их, у детей забрать детство, у молодёжи – молодость, совершенствовать технологии уничтожения – это не созидание. Ты как-то сказал раньше, что война - в некоторой степени двигатель прогресса и очищения планеты. Полная глупость. Если рожать детей разумно, для их развития, а не просто так, следуя религиозным догмам или животным инстинктам, то лишних людей не будет. И людям надо стремиться, чтобы не было естественных и искусственных бездельников. Если у ребёнка развивать индивидуальные способности, нравственные устои, и поверь, они в потенциале есть у каждого ребёнка, то он будет естественно хотеть, когда вырастет, созидать и творить. И будет это делать от сердца. А что касается искусственных бездельников, то будут не нужны такие профессии, как воин, охранник, политик, чиновник, проповедник, спекулянт, судья и многие другие. Современное человеческое общество ненормально, потому что (а можно сказать «поэтому») в нём много людей, ничего по-настоящему полезного не созидающих. Я имею в виду не только бездельников, но и тружеников. Сколько материальных, людских затрат уходит в пустоту при производстве и совершенствовании оружия, выпуске никчёмных или некачественных вещей, создании пустой роскоши и организации тупых развлечений. Обидно, когда человеческий труд по прихоти порочных глупых людей, прикидывающихся честными умниками, тратится бессмысленно и развивает порочность у других людей, особенно детей.

Получается, не все люди умеют различать необходимое и пустое, не все могут найти своё предназначение и реализовать себя, значит, не все могут быть полезными. Почему, ведь на первый взгляд, кажется, всё несложно? Даже самый отсталый человек понимает, что построить хороший дом нужнее для людей, чем сбросить бомбу на уже построенный дом. В чём же дело? В сильной животной природе человека и слабой духовности. Людям ещё приятно обманывать, унижать, превосходить, разрушать. А люди, у кого интеллект чуть повыше, а духовность так себе, просто наслаждаются придуманной и постоянно совершенствующейся ими жизнью-игрой, если, конечно, не проигрывают. И все оправдываются, что от природы нельзя уйти. Парадоксально, люди не хотят уходить от своей устаревшей, уже во многом искусственной природы и повсеместно постепенно уничтожают в себе и вокруг себя естественную природу. Люди не понимают, что завязли и вязнут дальше всё глубже и глубже. Что нельзя долго стоять на месте. Никто никогда не уйдёт от природы, просто сама природа должна меняться и в человеке, и вокруг него. В лучшую сторону. Только надо развивать гармонию жизни и души.

Анатолий Валерьевич сделал паузу, чтобы передохнуть и немного унять эмоции. Этой паузой воспользовался генерал.

Значит, ты считаешь, что я - бездельник? – с некоторой обидой спросил Иван Павлович.

- На данный момент ты лично - нет. Ты, Иван, ещё нужен, как опытный офицер. А защищаться, к сожалению, ещё надо. Но есть уже и сейчас рядом с тобой ненужные люди, ты сам об этом прекрасно знаешь, которые своей бездушной прямолинейностью, воинственностью и недальновидностью не помогают, а мешают своему народу. В нашей стране, можно сказать первой поднявшей знамя свободы и братства, так много государственных, правовых, военных структур, словно здесь живут одни негодяи и дураки, которых надо охранять, контролировать, заставлять, а, в конце концов, просто угнетать. Чистые лозунги и грязные дела. Я критикую своё правительство, чтобы сделать жизнь людей лучше, а не чтобы им вредить. Но это понимаешь ты, а твои соратники меня не поймут. И ты между ними и мной. Нет, ты ближе ко мне. И я знаю, как это тяжело.

Иван Павлович ничего не ответил, задумчиво опустил голову. Я почувствовала, что во многом, но конечно, не во всём, он согласен с Анатолием Валерьевичем.

Главный продолжил. - Проблема заключается в следующем - чтобы люди развили в себе качества свободолюбия и справедливости, нельзя их ограничивать и заставлять. А вся наша планета насыщена ограничениями, законами и правилами. И в каждой стране множество людей следит за их выполнением. Можно в современном человеческом обществе стать по-настоящему свободным и справедливым. Нет. Идеология Западного блока сталкивается с идеологией Восточного блока, и каждая утверждает, что именно она несёт демократию, содружество, свободу и справедливость людям. Они нас называют закрепощёнными глупостью и насилием, мы их называем закрепощёнными корыстью и тщеславием. Всё - демагогия. Они также во многом глупы, а мы также во многом жадны и горды. И у них, и у нас мир порочен. Везде на планете Земля мир людей порочен. Люди не способны по-настоящему любить всех людей, а только своих близких.

А если убрать защитные запреты - границы, законы, армию, государственные, правоохранительные органы? Попытаться предоставить людям полную свободу, может они начнут развивать в себе человеческие качества? Но все, кто у власти скажут, что это глупость. И ты также скажешь, Иван.

- Конечно, скажу. Полная глупость. Крови будет ещё больше, и вернёмся к первобытному строю.

- И я так скажу. Это не выход. Но, если оставить всё как есть, то человечество, в конце концов, также зайдёт в тупик, и я могу дать тебе неутешительный прогноз, каким будет мир через тысячу лет.

Иван Павлович скептически посмотрел на Анатолия Валерьевича и презрительно сказал. – Ты хочешь дать прогноз мироустройства через тысячу лет, если не будешь заниматься своим проектом? Я тебя правильно понял?

- Моя работа, даже если даст существенные результаты, не окажет сильного влияния. Максимум, что она может - положить начало систематическим, углублённым исследованиям. Хочешь, я дам тебе два прогноза. Первый - мир, когда связь человека с Мировой гармонией (точнее с её высшими составляющими) останется прерогативой философии, религии, т.е. продолжатся нескончаемые споры в человеческом обществе, кто прав, кто виноват, и что делать. Второй - мир, когда связь человека с Мировой гармонией будет планомерно изучаться всеми возможными научными методами с подключением глубоких чувственных способностей людей, т.е. выявляются непререкаемые высшие аксиомы и доказательства единого смысла и цели жизни всего человеческого общества и каждого человека в отдельности.

Иван Павлович с иронической улыбкой ждал прогноза Анатолия Валерьевича. Я тоже недоумевала, как можно увидеть мир через тысячу лет. Когда даже произведения фантастов об относительно близком будущем через десятки лет читаются с улыбкой от их наивности. Но мне было очень интересно узнать, каким представляет будущее Главный.

- Государства, границы, противостояния, конфликты, войны – всё в истории. Люди забыли о национальной принадлежности. Только у некоторых людей в совсем маленькой степени чувствуется особенное отношение к человеку с незначительными расовыми различиями. На Земле менее десяти миллиардов людей, тесно живущих на небольшой территории относительно пригодной для жилья, если сравнивать с сегодняшним днём. Рождаемость под жёстким контролем, природа планеты нарушена в связи с военными, технологическими, и может, естественными катастрофами. Люди в большинстве слабы, больны, если сравнивать с нашим поколением, из-за неправильного образа жизни, химического суррогатного питания и плохих жизненных условий. Хорошие условия только для избранных, на всех не хватает. Избранными являются власть имущие – потомки некоторых богатых воротил, политиков, проповедников и просто удачных людей, волею случая которые постепенно захватили власть над всей планетой. Планета представляет собой технологического монстра, насыщенного механическими электронными интеллектуальными устройствами и системами, осуществляющими деятельность всех информационных, коммуникационных, производственных, жизнеобеспечивающих и правоохранительных структур. Широко используется природная водная, ветровая, земная, солнечная энергия. Полезные ископаемые добываются не только на Земле, но и на других ближайших планетах и спутниках.

Люди в целом нравственные. Убийство и насилие случается очень редко, если сравнивать с нынешним современным обществом. Но общество деградирует и физически и духовно, потому что цель у людей одна - быть поближе к материальным ценностям, которых не хватает на всех. Корысть и тщеславие продолжают править миром. Стремление добиться успеха, и пусть остальные тебе завидуют, вкладывается в каждого ребёнка с самого рождения. Социальная пирамида успешности пронизывает всё общество. Но, чтобы низы не чувствовали себя ущемлёнными, верхи строго выполняют определённые условия. Первое условие, равные возможности для всех, т.е. шанс приблизиться к верхам есть у каждого человека, если он талантлив и устремлён. И в исключительных случаях его примут даже в свой круг – небольшой круг, образованный больше родственными связями. Второе условие, жильё, еда и зрелища доступны всем, т.е. самые бедные имеют крышу над головой (пусть совсем маленькую), не голодают (искусственной пищи хватает всем) и могут участвовать в разнообразнейших развлечениях (где не надо сильно ломать голову и глубоко переживать), пользующихся массовой популярностью. Третье условие, искусное искусственное сочетание идеологии божественной любви к другому человеку и конкурентной борьбы с ним за лучшее место, т.е. если ты сильней, умней и хитрей, то можешь унизить человека, но только вежливо, без явного обмана и насилия, о степени которого судят тоже избранные. Четвёртое, правоохранительные органы, высоко оснащённые технически, полностью под контролем власти, и люди, несогласные с таким постепенным вымиранием человечества, легко выявляются и перевоспитываются.

Представленное мной будущее человеческое общество во многом похоже на настоящее, в чём-то даже лучше, но в целом оно ближе к закату человечества, чем сейчас.

- Что-то ты всё расписал обобщённо, без конкретики, - сказал генерал.

- А зачем тебе детали, когда главная суть ясна.

Я же, не знавшая ничего толком о том, как живут люди за границей, не знавшая, как живёт руководство нашей страны и её «враги», не знавшая многих вещей, о которых знали собеседники, вообще не поняла сути будущего человечества и не смогла его хорошо представить. Оно мне показалось каким-то неприятным, нечистым, и уж точно не светлым. Мне захотелось послушать о светлом будущем.

- Давай второй вариант, - тоже сказал генерал.

- Второй вариант ты частично уже представил сам два часа тому назад. Но я готов повторить.

Государства, границы, противостояния, конфликты, войны – всё также в истории. Люди забыли о национальной, расовой принадлежности. На Земле более десяти миллиардов человек, считающих своим родным домом всю планету и очень внимательно заботящихся о ней. Гармоничное сочетание высоких технологий и естественных природных свойств обеспечивает возможность хорошего проживания и работы людей в разных уголках планеты. Военных и технологических катастроф в большом масштабе не было, а последствия природных, если таковы были, сглажены. Люди здоровы и жизнерадостны. Качественной пищи и нормальных социальных благ хватает всем, потому что полноценно работает принцип от каждого по способности, каждому по потребности. А способности раскрываются ещё в детском возрасте, и каждый человек занимается тем делом, которое ему больше нравится, и где он больше полезен для общества, т.е. гармонично сочетаются способности человека и необходимость, возможность использования их обществом. А потребности у всех относительно схожие – нормальные социальные условия жизни и удовлетворение своих творческих, созидательных наклонностей. Люди умеют работать и умеют отдыхать, с умом и душой. Массовые увлечения в большой степени проявляются только в спорте.

Остаточные порочные свойства, проявляющиеся у некоторых людей в виде самомнения, трусости, неблагожелательности, зависти проявляются очень редко и считаются просто болезнью, которую можно вылечить.

Никаких ограничений нет. Всем всё доступно, если, конечно, не брать крайности. Такие атрибуты общества, как законы, документирование, денежные средства и многое другое – пустое, исчезли. При рождении ребёнка просто появляется информация о человеке, его имени, которая хранится и пополняется в электронном устройстве для истории, а не контроля. Конечно, на важных объектах для предотвращения катастроф существуют системы пропуска, наблюдения и безопасности. Одним словом, мир разумных людей.

Люди в среднем живут приблизительно сто пятьдесят лет. Могут и больше, но нет смысла засиживаться долго в жизни, даже такой прекрасной, если большой отдачи уже нет. Придут молодые и эффективнее продолжат начатое. В семье рождается, как правило, один или два ребёнка, все люди давно понимают, что прирост населения должен быть гармонично связан с возможностями общества и планеты.

В мире уже нет фанатической бессмысленной одержимости, непримиримости и жертвенности, воспитанной религиозной, партийной или государственной пропагандой, несущей насилие и смерть людям, а есть прочувствованное доверие, взаимопонимание, самопожертвование, рождённое любовью и добротой, несущее радость и жизнь людям. Высоконравственные люди, каждый своим путём, стремятся к одной светлой цели – сделать человеческое общество, а значит и себя, лучше. Умеют правильно делать выбор и даже готовы отдать жизни при необходимости для процветания планеты, детей, потомков. Потому что очень высоко у людей понимание, что их постепенное развитие в каждой составляющей жизни непосредственно связано с развитием человеческого общества. В экстремальных случаях отдать в расцвете сил и возможностей свою жизнь ради будущего человечества, – это если не полноценное развитие, то уж точно не деградация в данной составляющей жизни и полноценное развитие общества. А в гармоничном сочетании развития общества и себя и есть смысл жизни.

Планомерность, организованность человеческой жизнедеятельности осуществляется Советами в различных научных, производственных, общественных и культурных центрах. В Советы выбираются самые лучшие люди по разуму и профессиональным качествам. А вообще, что лучше, что полезней, что эффективней выбирают все люди, а Советы оценивают этот выбор, и потом только принимают оптимальные решения. Только в узких областях, в которых нет возможности сделать выбор многим, выбор делают избранные в Совет. Но их выбор будет полностью одобрен людьми, потому что Совет может ошибиться только в исключительном случае.

Это будущее тоже немного похоже на настоящее, но в целом намного лучше, светлее и перспективнее для человечества. А знаешь, Иван, мне кажется, что люди нашей страны, пережившие такую страшную войну, победившие в ней, сейчас ближе всего к людям светлого будущего. Ближе душой, настроем сделать мир лучше. Когда война закончилась у всех, кого встречал, я ощущал в душе и видел на лицах радость, счастье и желание построить новый мир, разрушенный войной. Я был счастлив и думал, что теперь начну по-настоящему созидать. И продолжаю думать так и сейчас. Нам всем надо только не заесться, не спиться, не смелочиться, не озлобиться. Нам надо продолжать бороться, только больше не с внешним врагом, а с врагом, который находится внутри нас, чтобы сохранить высокие стремления.

- Значит, руководство осуществляют Советы? Значит, у кого-то есть власть. Значит, кто-то имеет право решать за другого? Значит, настоящего равноправия и свободы нет, и получается, никогда не будет.

- Если хороший человек доверяет другому хорошему человеку, полностью полагаясь на его более высокие способности, принять правильное решение в данном вопросе, это что - ущемление в себе прав и свободы? Совет и власть – несовместимые слова по истинному смыслу. Советы - это самые справедливые, добрые и умные люди, которые главной целью ставят создание условий невозможности появления бессмысленных и порочных противоречий, тем более насилия в обществе. У них нет никаких привилегий, а только большая ответственность. Они не стремятся быть членами Советов, их просят ими стать люди, которые на деле знают об их высоких качествах. Они принимают самое правильное решение для пользы всего человечества.

Иван, пойми, в светлом будущем главным для любого человека будет раскрытие своих способностей, совершенствование их и созидание для людей. А также раскрытие способностей, совершенствование их и созидание других людей. И если у одного человека эти способности развились лучше, он без сомнения должен стать руководителем, советником. Это тяжёлая доля - быть советником, придётся больше работать и принимать сложные решения.

Сейчас многие люди стремятся любыми путями попасть во властные структуры, чтобы потешить своё тщеславие и корысть, поэтому мир людей так порочен и примитивен. А в светлом будущем есть равное уважение для всех людей без почестей и привилегий, независимо от занимаемой должности. Когда любой человек умрёт, о его смерти узнает весь мир (ежедневно будет минута человеческой скорби), и все люди с благодарностью проводят его, потому что каждый умерший старался сделать для других людей всё, на что был способен. Кто-то, конечно, смог в абсолютном значении сделать больше, и, может, будет больше человеческих слёз при прощании, и память о нём будет жить многие века в его шедеврах, открытиях и делах, но повторюсь, при жизни никому никаких почестей и привилегий. И не потому, что люди не способны оценить заслуженно человека при жизни, а потому, что эти почести и привилегии унижают достоинство человека, которому оказываются. Хорошему человеку всегда стыдно, когда его хвалят, даже за дело.

Анатолий Валерьевич посмотрел в сомневающиеся глаза генерала и решил больше ничего не говорить. Наступило недолгое молчание. Генерал распрямился, потянулся и стал подниматься со стола. - Ладно, хватит на сегодня философии. Пора и честь знать. Спасибо всем за гостеприимство. Но всё-таки я напоследок скажу тебе, Толя.

Генерал стал неспешно одеваться. Тамара Николаевна ему помогала.

- Ты говоришь, я отговариваю тебя заниматься этой работой, в первую очередь, ради твоей безопасности. Нет, в первую очередь, я не верю в неё, почти не верю, а потом уже безопасность. А ближе я к тебе, потому что люблю тебя больше других, потому что ты - мой фронтовой друг.

Я не стала выходить во двор и попрощалась с генералом в прихожей. Он ласково пожал мою руку и сказал, что очень рад со мной познакомиться, и надеется ещё много раз со мной встретиться.

Когда все вышли во двор, до меня глухо донеслись упрёки генерала Главному, что он всё реже появляется в Управлении. Главный спросил, зачем заходить туда, если нет в этом необходимости, чтобы отвлекать людей от работы? На что генерал ответил, что Анатолий Валерьевич совсем одичал в своей усадьбе. Я пошла в свою комнату. Через минуту окно засветилось от света фар машины. Замелькали тени, потом стукнула дверь машины, завелся двигатель, и постепенно всё стихло.

Я в темноте разделась, хотя можно было включить свет, генератор ещё работал, и легла в кровать. Но заснуть не могла. Я вспоминала мысли, интонации, чувства генерала, Главного, сопоставляла их. Я даже представила светлое будущее Главного и стала фантазировать, как бы я в нём жила. Мне понравилось, я учила бы детей в светлой красивой школе, а в свободное время путешествовала и общалась с разными людьми. И все мне были очень рады, и я радовалась встрече и делилась с людьми всем, что знала. Я представляла людей, далёкие страны. Как всё прекрасно, как в сказке. Но эйфория улетучилась, и я снова ощутила себя в реальном мире. Да похоже больше на сказку, так считает и генерал. Кто я? Что я могу дать людям, и почему они должны радоваться моему приезду? Я ничего толком не умею, не актриса, не спортсменка. Потому что я просто хороший человек? Но возможно ли, чтобы чужие люди радовались мне, только потому, что я просто хороший человек, и уделяли мне внимание? Я лежала в задумчивости. Но ведь генерал радовался встрече со мной, Главный тоже очень хорошо ко мне относится, да и дядя Ваня, и Тамара Николаевна. Но я для них не чужая, я для них своя. Могу ли я быть своей для любого человека в мире? Да, если он будет похож на Анатолия Валерьевича, Ивана Павловича, дядю Ваню и Тамару Николаевну. Но это вполне возможно, я встречала в своей жизни многих похожих на них людей. Наверное, таких людей очень много и на всей Земле, тогда почему люди не только не строят сказочный мир, но даже не хотят его представить в реальности. Только один Анатолий Валерьевич. Почему он один из всех, кого я знаю, верит в своё фантастическое будущее и пытается даже сейчас воплощать его в жизнь? Все согласны с фразой «сегодня сказка – завтра быль», но с условием, если не смотреть очень далеко. Анатолий Валерьевич - неглупый человек. Хорошее образование и гибкость мышления заметны даже при неблизком знакомстве. Но ему не верят и глупые и умные люди. Они просто не могут видеть далеко. И я тоже не могу видеть далеко, может, поэтому не совсем понимаю его исследования. А может Анатолий Валерьевич не видит далеко, а думает, что видит? Ведь кто-то считает, что можно построить вечный двигатель. Но учёные говорят, что это невозможно.

Допустим, он по-настоящему способен видеть светлое или тёмное будущее человечества, тогда за счёт чего? Что же в нём есть особенное? А ведь что-то есть, я как его увидела в первый раз, так сразу что-то почувствовала. И сегодня он не просто говорил о Мировой гармонии и будущем людей, а словно ощущал их на себе. Надо стараться не просто запоминать, осмысливать сказанное Анатолием Валерьевичем, а почувствовать живую силу и энергию этих слов, интонаций, взгляда. Может, тогда я смогу понять его особенные качества.

Я ещё поворочалась немного в постели, вспоминая диалог Главного и генерала, и пытаясь его проанализировать. Но вдруг поняла, что давно пора спать. Я заставила себя ни о чём больше не думать и быстро заснула.

Утром за завтраком я спросила. - Анатолий Валерьевич, скажите, можно построить вечный двигатель? Допустим, в далёком будущем?

Главный задумчиво и медленно перевёл взгляд от тарелки на меня. - Леночка, что за странный вопрос из уст учителя младших классов?

- Просто интересно. Я в книжке читала про вечный двигатель.

- Ничего в мире нет вечного. Всё бежит, всё меняется. Можно говорить о бесконечности определённых процессов. Допустим с некоторой оговоркой о времени. Слово «вечность» подразумевает незыблемость, неизменность, чего в мире нет и не должно быть по логике. Это больше абстрактное слово, а ненаучное. Поэтому словосочетание «вечный двигатель» сегодня больше нелепо, чем осмыслено. Источником энергии для двигателя может быть что-то довольно продолжительное по времени, например, энергия звезды, которая способна гореть миллиарды лет, гравитационные силы и тому подобное, но продолжительное не есть вечное. - Анатолий Валерьевич улыбнулся, ласково смотря на меня. - Да и зачем нам, Леночка, что-то вечное? Вечный двигатель, вечная жизнь, вечная любовь? Я допускаю, но тоже с оговоркой, бесконечно работающий двигатель, бесконечно протяжённая жизнь, бесконечно верная любовь. Когда всё в конце концов изменится так, что от начального ничего не останется, но эти изменения постепенны, и создаётся эффект бесконечности.

Мне понравилось слово «эффект». Получается, ничего нет - ни вечности, ни бесконечности, а только эффект. Эта фраза понравилась и дяде Ване.

- Всё в мире - эффект или дефект, - сказал он.

Все засмеялись. А Тамара Николаевна пошутила. – Тоже мне философ нашёлся.

Дядя Ваня парировал. – Скажи, Тамара, ты считаешь себя эффектной женщиной или дефектной? – и хитро посмотрел на неё.

Тамара Николаевна ничего не ответила, только махнула на него рукой и вышла на кухню. Дядя Ваня иногда подшучивал над простотой Тамары Николаевны, в некоторых случаях сердился на неё за редкие промашки по хозяйству. Тамара Николаевна тоже, были случаи, покрикивала на дядю Ваню. Но в целом они относились друг к другу с пониманием и без злобы.

Как-то Анатолий Валерьевич после поездки в город попросил меня погулять по очереди с ребятами вместо занятий. Точнее, он попросил провести занятия на свежем воздухе. Когда я вернулась через два часа со Славой, то заметила, что у потолка кроме электрических проводов появились новые. А в самой комнате Славы они подходили к микрофону, прикреплённому над столом на стене. А после прогулки с Олегом микрофон появился и у него в комнате. Анатолий Валерьевич сказал мальчикам, что это устройство необходимо для того, чтобы он мог услышать их, если что-то случиться. Что дети могут позвать его, если, конечно, он будет в своём кабинете.

Я же поняла всё по-другому. Анатолий Валерьевич хочет подслушивать меня и ребят. Я вопросительно смотрела на него, пока он удовлетворял любопытство детей. Просил мальчиков что-то сказать через минуту, когда он уйдёт в свой кабинет, а потом приходил и точно всё повторял, приводя ребят в восторг. Когда мальчики успокоились, Анатолий Валерьевич пригласил меня зайти к нему. В кабинете я увидела большое устройство (магнитофон).

- Так надо, Леночка, для работы, – сразу взял он с места в карьер. – Я должен слышать ребят, их интонации, чтобы понять эмоции и чувства. Кроме того, это сильно упростит нашу работу, тебе не надо будет постоянно пересказывать мне ход занятий, а только иногда. Но ты должна научиться забывать о микрофоне, о том, что я тебя слышу, и оставаться непринуждённой. Я обратил внимание, что когда ты вела занятия в моём присутствии, то чаще меня не замечала, увлёкшись уроком, но иногда сковывалась. Микрофон тебя не должен сковывать.

И ещё, я хочу ввести новый урок. Правда, он уже иногда тобой проводился, но без системности и планомерности. Его можно назвать свободным, т.е. ты просто разговариваешь с мальчиками на любые темы, взятые допустим из твоих воспоминаний, переживаний, стремлений, и так далее. Короче, ты вольна сама, исходя из своего желания, увязанного с желаниями мальчиков, выбирать тематику. Но тематика не должна провоцировать их к нарушению необходимой для исследований изоляции. Всё должно быть очень умно и тонко. И как всегда одинаково для ребят. Этот урок будет очень полезен для моих исследований. Ты согласна со мной?

- Я тоже становлюсь подопытным кроликом, - подумала я про себя. - Главный хочет, чтобы я раскрывала душу перед детьми, хорошо я с этим в определённой мере согласна, но и он сам хочет залезть в мою душу, как залез в души детей. Я должна стать для него раскрытым письмом.

Анатолий Валерьевич ждал моего ответа. И я ответила вопросом.

- Почему вы за мной следите в городе? Я это точно знаю.

- Мы работаем над секретной программой. Слежка вполне возможна.

Но что-то в его словах было не совсем честным. Я смотрела на него. Он понял моё неудовлетворение и продолжил.

- Я поговорю с кем надо. Больше слежки не будет. - А потом резко сменил тему. – Давайте поговорим всё-таки о работе.

Но у меня появилась неизвестно откуда взявшаяся решительность, даже дерзость. - А что, доверия в вашем секретном управлении к людям нет, а есть только надзор?

Главный посмотрел на меня как-то особенно, очень серьёзно. И я поняла, что мои слова были даже не дерзки, а просто опасны. Я испугалась этого взгляда. Не потому что он был страшен, а потому что в нём было грозное предупреждение, что за неудачно произнесённые слова в неудачном месте можно сильно поплатиться. Уже с тихой интонацией я произнесла. - Думаете, что я что-то скрываю? Разве вы не смогли понять меня за всё время, что я тут работаю?

Анатолий Валерьевич ничего не ответил на мой первый дерзкий вопрос. Он увидел мой испуг осознания, и сразу ответил на последние два.

- Некоторым людям достаточно задать несколько десятков вопросов и понаблюдать за ними внимательно пару дней, и всё становится явным - чем они живут, к чему стремятся и кем станут завтра. Это статичные люди. А есть люди, которых невозможно понять, задав тысячи вопросов и прожив рядом почти всю жизнь. Это динамичные люди. Они способны меняться, развиваться. Комплексно - и внешне, и внутренне. Их действия в жизни не всегда предсказуемы, и их будущее не прогнозируемо.

- Я, по-вашему, непредсказуема?

- Ты живая, в большом смысле слова. Ты способна превратиться и в тигрицу, и в котенка. В твоей маленькой головке огромный внутренний мир, наполненный настоящим богатством. Этот мир ещё сонный, но уже начинает пробуждаться. Да, я внимательно наблюдаю за тобой уже три месяца, и всегда нахожу что-то новое. Ты молода и расцветаешь, как красивый цветок. Я не знаю, как сложиться твоя будущая жизнь, кем ты станешь в далёкой перспективе. Надеюсь, счастливой. Меня сейчас больше волнуют наши исследования, и я хочу, чтобы твои раскрывающиеся свойства помогали работе, а не мешали ей.

- Что же во мне такого особенного? Почему всё-таки вы выбрали из всех девушек именно меня? – спросила я, желая понять саму себя.

- Хорошо, я отвечу, почему ты подходишь для моей работы больше всех. Всё по порядку, во-первых, ты женщина.

Я удивлённо посмотрела на Анатолия Валерьевича и сказала, - но я сразу поняла, когда узнала, что надо учить мальчиков, что вам желательно, чтобы учительницей была женщина.

- А почему? Почему именно женщина? Мужчины - преподаватели вполне могут быть умнее и добрее тебя.

Я пожала плечами. Мне просто казалось, что мальчиков удобнее учить женщине. А почему, объяснить толком я не могла.

- Объясню. Люди привыкли делить людей на расы, национальности, придавая им особенные свойства поведения, мышления и глубоких чувств. На самом деле, по большому счёту все их особенности – результат воздействия, влияния окружающей среды, обычаев. Для разума не важно, к какой расе принадлежит человек. Можно взять нормальных маленьких детей - негроида, монголоида и европеоида, предоставить им одинаковые хорошие условия жизни и воспитания, и они со временем не будут существенно уступать в развитии друг другу. Взаимодействие людей с каждым десятилетием возрастает, и постепенно национальные, расовые различия будут стираться. Уже сейчас у многих людей они смешались.

Но в мире людей есть два несовместимых, несмешанных по природе, и, следовательно, никогда или очень долго не должных слиться по своим свойствам, различных вида – женщина и мужчина.

Ты знаешь многие их физиологические различия. Но не знаешь, что мозг у женщины и мужчины сильно отличается по строению и, самое главное, по функционированию, мышлению. Мозг определяет всё, и эти различия просто необходимы для эволюции человечества. Женщина и мужчина должны отличаться и дополнять друг друга, каждый выполняет свою роль для получения, развития, сохранения и передачи потомству чего-то нового, полезного, более совершенного. Если внимательно посмотреть в прошлое, то эволюционные процессы были наиболее яркими у тех народов, где гармонично, без закрепощения (я больше имею в виду женщин) сочетались особенные свойства женщин и мужчин.

Всё меняется, эволюционирует. Меняется и работа мозга у женщины и мужчины. В древние времена от мужчины требовалась сила, смекалка, чтобы сохранить племя. И достаточно было выжить несколько самым сильным, ловким и умным самцам, чтобы оплодотворить много самок, которые передавали эти навыки потомству. Но ничего не стоит на месте. Сейчас особенности мужского и женского мышления, поведения всё сильнее раскрываются и используются в жизни - производстве, искусстве, социальной сфере. Это сказывается и на развитии людей.

Главное, не перегибать палку. Женщина всегда должна оставаться женщиной, а мужчина - мужчиной. Крайняя эмансипация, ты слышала это слово? - я кивнула головой, - женщин, изнеженность мужчин может нарушить гармонию.

Так вот, ты мыслишь и чувствуешь, как настоящая женщина. Ты лучшая представительница своего пола на современный момент, т.е. не догматичная и не эмансипированная. Ты по-женски умна и добра. Чтобы Олегу и Славе развиваться, им необходимо, как детям мужского пола, твоё присутствие, влияние. – Анатолий Валерьевич замолчал, а потом открыто сказал. - Мальчикам всегда нужна мать больше, чем девочкам, и наоборот. И простой, без глубины чувств, заботы Тамары Николаевны им всё-таки недостаточно. Ребятам нужно общаться именно с такой женщиной, как ты.

Во-вторых, ты профессионально подготовленная учительница, и можешь качественно учить ребят читать, писать и так далее.

В-третьих, в тебе есть высокий потенциал чистого разума. - Я не понимающе посмотрела на Анатолия Валерьевича, он увидел мой взгляд и сказал. – Ты постепенно поймёшь, что я подразумеваю под чистым разумом. В отличие от интеллекта, обыкновенных и глубоких чувств он не разделяется на женский или мужской разум. Чистый разум совершенно не связан с физиологическими особенностями, как человека, так и любого другого организма. Он - вне материальной природы. Точнее, он взаимодействует со всеми составляющими разума, но на высоком уровне, недосягаемом для этих особенностей. Человека, обладающего высоким уровнем чистого разума, очень полезно понимать, находить общие связи, стремления. Ты и с этой точки зрения нужна мальчикам, но с другой стороны, и они тебе нужны, чтобы помочь раскрыть потенциал чистого разума и у них и у тебя.

Так вот, такое сочетание всех трёх твоих особенных ярких составляющих – и есть настоящее богатство твоего внутреннего мира. Значит, ты способна нести мальчикам пользу и радость.

Я всё сказал на чистоту. Я постараюсь больше ничего от тебя не скрывать. И прости меня, что я попросил немного понаблюдать стороннего человека, как ты проводишь свободное время в городе. Я хотел просто проверить, может, у тебя есть личная тайна, которая способна помешать работе.

- Вы хотели знать, есть ли у меня парень?

- Не только, я хотел знать, с кем ты общаешься, и вообще, чем ты ещё живёшь. Я тебе доверяю, но посчитал, что проверка не помешает. Я ошибся.

- Хорошо, я тоже ничего скрывать от вас не буду. Да я и не скрывала. Спросили бы вы меня, чем я занимаюсь в свободное время, я бы вам всё честно и ответила. У меня нет парня, есть знакомые ребята и подружки в городе, но я их даже не могу назвать друзьями и редко с ними встречаюсь, так, по случаю. В выходные дни я просто читаю, гуляю по городу, хожу в кино и театр. Мне больше нравится быть здесь с Олегом, Славой… и с вами, - добавила я.

- Леночка, я совершенно не против того, что у тебя будет парень. Ты молода и создана для любви. Ты способна своей любовью, добротой и красотой сделать мужчину счастливым, если, конечно, он будет соответствовать твоему внутреннему миру. И я верю, ты встретишь такого мужчину, способного подарить счастье и тебе.

Но всё-таки давай вернёмся к делу.

- Я не знаю, сумею ли сделать то, что вы просите.

- Ты сумеешь.

- Вы просите раскрыть свой мир перед детьми. А как я могу его раскрыть, если в душе продолжаю считать, что вы лишаете их детства? Как я могу не касаться этой темы, если я смотрю на жизнь Олега и Славы, смотрю на ваши действия, и мне грустно. Вы всё мне объяснили, и я верю вашим доводам, но на сердце от этого нелегче. Да, я хочу быть с мальчиками и с вами. Но не знаю, смогу ли я сделать то, что вы просите.

- А что такое детство? Родители ко мне были внимательны, но в меру своих возможностей. Они весь день работали и только вечерами и в воскресный день уделяли немного времени мне. Меня воспитывали родители, но больше улица и гимназия. Один мой товарищ вообще был лишён внимания родителей, в гимназию не ходил и жил только улицей. А у одного мальчика были очень строгие родители, не позволяли ему общаться с нами, заставляли хорошо учиться и заниматься музыкой. Я стал таким, каким ты меня видишь. Второй ещё молодым погиб в пьяной драке. Третий стал руководителем большого оркестра. Так у кого из нас было настоящее детство?

- У всех. Вы было во многом свободны. Вы общались с множеством детей и взрослых, может быть за исключением третьего мальчика. Перед вами не было стен и запретов. Но почему нельзя проводить ваши исследования не в изолированных, а в обычных, пусть немного ущемлённых условиях. Будет больше жизни, и жизнь может даже что-то сильней раскроет у детей.

- В этом и проблема. Обычная естественная жизнь обязательно раскроет. Но любое даже совсем незначительное различие, возникшее из-за естественности условий, способно повлиять и изменить одного ребёнка по сравнению с другим. Также существует опасность, что у одного из них воздействие может вызвать более резкую реакцию, чем у другого, а я это воздействие и реакцию не сумею проконтролировать. И гадай потом, что и насколько проявило себя в мальчиках – или чистый разум или случайные особые обстоятельства? А я - не гадальщик, я – научный работник. Почему я прошу тебя работать с ребятами? Ведь ты для них и есть яркая новизна в жизни. Но ты способна нести её в жизнь ребят совершенно одинаково, тем самым не нарушая исследований, и под моим полным контролем. Больше веры в себя, и у тебя всё получится.

Я согласилась. Как всегда. Я всегда соглашалась, бывало - не понимала, не чувствовала, но соглашалась. Словно, кто-то другой решал всё за меня. Но забегая вперёд, скажу, что этот другой оказался прав, я никогда не пожалела о своих решениях.

Я проводила с мальчиками всё больше времени, предоставляя всё большую свободу Анатолию Валерьевичу. Он уже не интересовался ходом обычных уроков, полностью доверяя моим способностям учителя. Да, и результаты были заметны. Но всегда внимательно слушал свободный урок, обсуждал его со мной, подсказывал новые темы. Часто он присоединялся к нашим прогулкам на свежем воздухе, но старался быть больше сторонним наблюдателем, иногда организатором, но не активным участником разговора или игры.

Но ежедневно вечером он проводил час-два с каждым мальчиком тет-а-тет. Это для него и детей уже было вроде ритуала, который мог нарушиться только чрезвычайными обстоятельствами. Главный приносил с собой большой портфель, иногда сумку, где я догадывалась, лежали необходимые для исследований приборы и материалы. Я никогда не присутствовала на этих ежедневных моционах. Но из косвенных разговоров с мальчиками поняла, что он проводил тесты и с помощью своих приборов снимал показания. Как он применял приборы, какие использовал подручные материалы, я точно не знала. А потом Анатолий Валерьевич уходил к себе и работал в одиночестве допоздна, обычно генератор отключал дядя Ваня в одиннадцать часов ночи. Утром Анатолий Валерьевич вставал с рассветом и снова работал.

Я видела, что дядя Ваня иногда помогал Анатолию Валерьевичу в его работе. Он привозил собаку, других животных, а однажды поймал волка, для которого сделал небольшой загон из металлической проволоки на лесной опушке в удалении от усадьбы, где волк стал жить. Периодически Главный ходил к загону с мальчиками, но без меня. Я не вникала в его работу. Я поверила Анатолию Валерьевичу, что мальчикам никакая опасность не грозит. Я просто очень внимательно смотрела на ребят, пытаясь уловить в их глазах сильный страх, печаль, злость или ещё что-то негативное, рождённое благодаря этим экспериментам. Но ничего особенного не видела.

Анатолий Валерьевич был доволен мной. Хвалил нечасто, но я чувствовала, что благодаря моему появлению, работа пошла успешнее. Я не только освободила для него время, но и своим вниманием к детям что-то сильнее стала раскрывать в них.

А свободными вечерами я любила читать. Сначала я увлеклась детскими книжками, которые использовала для занятий с ребятами. Когда я была маленькой, я даже не знала о существовании таких детских авторов и их произведений. И мне почему-то захотелось их почитать. Хорошая детская книга видно может нравиться и взрослому человеку. Приятно окунуться в волшебный сказочный детский мир.

Но скоро я перешла к серьёзным книгам. В этом мне сильно помог Анатолий Валерьевич. Во-первых, у него было много хороших книг, даже таких, которые, по его словам, были запрещены недальновидными политизированными чиновниками, и он разрешил мне брать любую. Во-вторых, он непринуждённо советовал обратить внимание на какую-нибудь из них. А он хорошо понимал меня и был очень начитан.

Помню, он спросил меня, читала ли я вот этого известного русского классика, и показал рукой на собрание его произведений.

Я ответила. - Читала. По программе училища требовалось.

- И понравились тебе его произведения?

- Я читала всего одно. Нет. Слишком тягучие, не захватывающие, растянутые мысли людей, живущих обыкновенной жизнью. Одним словом, тяжёлое произведение.

- Ты любишь необыкновенные приключения, жертвенную любовь, волшебные схватки добра со злом?

- Наверное, – неубедительно ответила я.

- Леночка, хорошая книга – это произведение искусства, которое способно тронуть душу человека и повлиять на неё. Хорошая книга не должна читаться легко, тем более, на ходу. В неё надо окунуться, забыть обо всём на свете, залезть во внутренний мир героя и идти с ним по его жизни. И не важно, какая жизнь у героя, полная невероятных приключений или обывательских проблем, нежной любви или семейных невзгод. Важно, как автор помогает ощутить тебе боль, счастье, тоску, радость героя. Если твоя душа заболит, завоет от смертельного горя, или если мир для тебя станет беспредельно светел и прекрасен, то значит, ты нашла созвучие с автором, с придуманным или реальным его героем. Ты понимаешь меня?

- Да.

- И ещё любая книга кроме чувств должна нести мысль. Не избитую, поверхностную, а глубокую мысль, пусть для кого-то противоречивую или неприятную. Что самое обидное для автора, когда толковый читатель скажет, что ни души, ни мысли писатель в своё произведение не вложил. А если те, кто читает не вдумчиво, на ходу, скажут, что книга тягучая, не захватывающая, сложная для восприятия, то это больше комплимент для автора.

В мире девяносто девять процентов всей художественной литературы занимают произведения популярных писателей, а только один процент - шедевры. Так вот, я советую тебе почитать вот эти, по моему мнению, тоже шедевры. – Анатолий Валерьевич подошёл к книжным полкам и взял в руки одну из книг собрания. - Здесь ранние, более лёгкие, с твоей точки зрения, - вставил он, чуть задумавшись, - произведения этого величайшего всех времён и народов писателя.

К тому же постоянно читать в большом количестве приключенческие, детективные, фантастические, любовные романы популярных писателей, пусть даже некоторые из них довольно высокого уровня, я тебе не советую. Жить надо не миром книг, а реальным миром. Мир книг должен помогать раскрывать реальный мир и идти по нему, но не подменять его. Книга не должна убивать время жизни, она должна научить ценить время жизни. Короче, читать надо избирательно и в меру.

Анатолий Валерьевич задумался, что-то затронуло его чувства, а я ожидающе смотрела на него.

- Меня немного пугает будущее людей, – неожиданно сказал он и сделал паузу. – Я помню свои молодые годы, когда хороших книг было не так много. Точнее, я не мог их найти. Но и плохих книг было мало. А сейчас в книжных магазинах, библиотеках так много книг, а хороших всё равно мало. Получается большинство – плохие книги. А что будет через сто лет? Количество книг увеличится в геометрической прогрессии, и за горой плохих литературных произведений сложно будет увидеть хорошие творения. Что будут читать люди? Лёгкие чувственные бульварные романчики, фантасмагорию бесконечных геройств и приключений, патриотические победные военные интриги, криминальные истории про честных и лживых преступников и служителей закона. Но они могут нести для людей только узость, шаблонность, закрепощение разума? Что тогда станет с людьми? - Анатолий Валерьевич встряхнулся и закончил тему. – Нам надо развивать себя и наших детей, Леночка, чтобы люди всегда могли различать хорошие книги. А для этого хорошие книги надо читать. Замкнутый круг, который нельзя разрывать.