Море переживало. Сначала оно судорожно бродило из стороны в сторону, становилось абсолютно-живым, и совсем не страшным, скорее – потерянным. Опытные моряки вернулись в порты ещё задолго до этого, завидев самые ранние признаки шторма, новички же только начинали в панике искать на картах ближайшие бухты и порты. А море уже плакало истеричными брызгами, раз за разом разбиваясь. Насыщенно-серый дождь старался умиротворить его своим мерным падением, но всё чаще его перебивал вспыльчивый ветер, который неумолимо усиливался.

От деревянного настила осталась только одна упорная доска, на которой я и сидела, в остальном же старый причал превратился в два десятка белых-белых столбов. Они стояли крепко, будто стихии не было до них дела, будто она приняла их за что-то вроде песка: за основу.

Я промокла насквозь, впервые ощутив так полно силу стихии, и – этого выражения. Я чувствовала себя водой, пытаясь лишь определить: солёной или пресной. Не знаю, как я умудрялась ещё и плакать.

Где-то в душе аккуратно, будто по намеченным линиям, рвалось что-то тёплое и моё. Этого моего мне так теперь и не хватало: моих книг, карандашей, моего браслета, моей кошки, моего плюшевого, банального медведя, моих, настоящих – людей. А был лишь ветер, море и я. Картина художника-примитивиста.

Мне могли сказать что угодно: что ты убийца и вор, что предал меня, что врал мне, в конце концов. В любом из случаев я оказалась бы здесь, потеряв душу где-то под их мерзкими, но неопровержимыми доказательствами.

Ударила первая молния, в её свете море почудилось замершим, а после оно неожиданно выгнуло свою спину волной и обдало меня целиком, чуть не сметя с доски. Я вцепилась в неё изо всех сил, но неожиданно почувствовала, что кто-то уверенно придерживает меня за плечи. Оборачиваться я не стала, было бесполезно – глаза были засолены насмерть.

Доска приняла тебя на свой борт натужно, но продолжала упорно изображать прочный настил, лишь скрипнула, когда ты сел рядом со мной.

С минуту вглядываемся в сумасшедший горизонт…

- Беснуется… А ты почему спокойна? Почему не пришла с отцовским мечом наперевес убивать меня, на потеху городу?

- Не хочу.

- Что за безразличие в голосе? Ты что, с жизнью там прощаешься? Видела бы ты Ваську, когда она, выпучив глаза, прибежала ко мне с криками, что я-де убивец, твою жизнью загубил, а ты ушла топиться. – он добро и тихо рассмеялся.

Я молчала.

- Послушай. Да, послушай меня. Сейчас, или чуть позже, ты всё-таки должна будет встать и пойти домой. Васька кинется радоваться твоему воскрешению, напечёт малиновых пирожков, которые только ты умеешь бесподобно есть с середины, – он на секунду остановился, набирая воздух, а потом уже говорил без пауз, лишь всё чаще заглядывал мне в глаза. - А в воскресенье тот поп обещал тебе показать оклады, которые он нашёл в катакомбах, помнишь? И ты обязательно определишь, когда и где они были созданы. А потом, когда с книгами будет покончено, ты непременно будешь сама их реставрировать, выбирая себе любимые кусочки, которые запомнишь навсегда. И я знаю, что все эти мелочи на самом деле гораздо важнее меня. И Васька твоя дура, потому что ты никогда не пойдешь топиться, но упадёшь замертво, как только потеряешь последнюю такую мелочь, без которой и твоего мира-то не будет.

Смотри, осталась только одна доска на этом причале. Это доска – я, эти столбы – всё твоё и все твои люди. И даже когда меня не будет, ты с лёгкостью сможешь без меня обойтись. Ты видела, как рыбаки привязывают здесь свои лодки до сих пор? Ты чувствуешь, как уверенно и прочно это место? Гораздо уютней и удобней, когда причал целый, правда? Но и сейчас мы сможем по нему пройти… - Он встал и протянул мне руку, предлагая подняться. В его глазах были правота и море.

Ветер резко усилился. Что-то облёгчённо треснуло.

Когда я открыла глаза, состояние моё было плачевно. Кроме чистого звёздного неба и приятного мурчания воды о берег ничего хорошего не было. С трудом встав, я обнаружила пустой и тихий пляж, обременённый парой сорванных ветром веток. Неподалёку от меня валялась кучка щёпок с гвоздями, смутно напоминающая бывшую доску. Столбы причала белели незыблемо.

Шторм виделся смутно, как вдруг всё всплыло в памяти отчётливо.

Я не побрела искать тебя тогда, и слава Богу. Ещё не знала, что больше в городе тебя нет вообще, и теперь уже тем более неважно, чем ты так передо мной виноват.

Подошла к крайнему столбику, аккуратно встала на него и гордо, до дурацкого гордо сказала морю:

- Я вообще сторонница минимализма.

И ушла есть пирожки.