Видеофон моргнул бордовым глазом и развернул картинку. Звонила Элис. Я узнала ее исключительно по силуэту, в ее квартире было темно - хоть глаз коли.

Бодрое привет выскочило из динамиков, запрыгало по комнате, рассыпаясь на сотни более мелких приветствий, и просочилось в пол.

– Я сегодня в первый раз выйду гулять в Рождественскую ночь! Ты представляешь, Джин, мне уже семнадцать!

Силуэт восторженно скакал на экране, выделывая головокружительные пируэты по темной комнате. Я улыбнулась. Когда-то я тоже радовалась этому событию. И с замиранием сердца выглядывала в окно на пустые темные улицы, представляя себе, что в час, когда растечется по ним человеческая лавина, я буду одной из них, ловящих на язык снежинки, падающих в сугробы, смеющихся людей. С тех пор я уже три раза выходила на улицу в Рождественскую ночь, и заключила наконец, что эти прогулки не стоят потраченного времени.

– А ты идешь, Джин? Конечно, ты не можешь не идти! - голос Элис достиг пика, и стих. - Идешь ведь? - чуть тише спросила она.

– Нет, Элис, я не иду.

Казалось, силуэт на том конце потух.

– Почему? - обиженно спросили динамики.

– Не вижу смысла, - честно ответила я. - Лучше работу доделаю, мне еще базу надо собрать.

– Ну Джин! - силуэт как-то странно дернулся. - Джин, ты не можешь сидеть дома в такую волшебную ночь!

Я выглянула в окно. Шел снег. Крупные узорчатые снежинки бились в стекло, отскакивали и оседали на землю, словно маленькие парашюты. Метеостанция постаралась на славу.

– Не знаю, Элис, - сказала я, мне не хотелось обижать девочку.

– Выходи, Джин! Ну, я побежала собираться, пока!

Экран погас. Я взглянула на часы: полдесятого. Да, я тоже когда-то начинала собираться за два с половиной часа до Рождественской ночи.

Эта традиция - выходить гулять в Рождественскую ночь - очень старая, я читала в справочнике по современной культуре, что даже в те времена, когда людям приходилось каждый день ходить на работу, и не было еще видеофонов, чтобы общаться, они, лишь только часы били полночь, высыпали празднично наряженной толпой под мягкий рождественский снег. Там так и было написано: "лишь только часы били полночь". Наши часы сейчас, конечно, ничего не бьют, но я смотрела в справочнике по предметам быта древности - туда отослал меня общий справочник - и видела на одной из картинок реконструированные древние часы. У них внутри был стандартный математический маятник, и это как-то связано было с боем часов в полночь, но я не дочитала статью, она была слишком длинной.

Я составляла базу, когда послышался шум отъезжающих дверей, и на улице раздались первые голоса. Я посмотрела на часы. Было ноль-ноль ноль пять. Я подумала о том, что в Аризоне сейчас тоже отъезжают двери, и из дома выходит Элис, восторженная, взволнованная, выходит, и тут же задирает голову, чтобы посмотреть на снежное синее небо и поймать на язык первую в ее жизни снежинку.

Я поглядела на монитор. Монитор мерцал. Монитору вообще были до лампочки все эти древние традиции, он послушно отображал мою базу данных и был вполне себе доволен положением вещей. На улице смеялись. Я вспомнила, как странно звучит смех, не искаженный видеофоном, живой смех. Что ж, пожалуй, действительно стоит выйти на улицу - просто постою немножко у подъезда, и зайду в дом. Я запросила прогноз у метеостанции - за окном было минус пятнадцать, - достала из гардеробной костюм, сшитый так, чтобы напоминать старинные куртки, которые носили до изобретения современных тканей, надела башмаки и вышла из дома.

Поток людей тек в обе стороны. Негласно разделив дорогу на две полосы, люди брели, ловя руками снежинки, осматриваясь, удивляясь. Их было невероятно много, этих людей. Некоторые шли рядом, разговаривали, шутили. Это было так странно - видеть людей рядом с собой, так близко, что можно коснуться.

Вдруг я обнаружила себя среди этих людей. Я так же, как все, брела по дороге, вглядывалась в лица, удивлялась тому, как странно беззащитно выглядит человек, не отделенный экраном видеофона, человек в непривычной ему обстановке - среди таких же, как он. Мне помахали парень и девушка, держащиеся за руки. Я растерялась, но помахала в ответ.

В общем-то, прогулки в Рождественскую ночь имеют и весьма практическую цель - пополнение населения. Что бы нам ни говорили, а мало кто вдруг бросит дом и работу и полетит в клинику сдавать свою яйцеклетку. Одно время хотели сделать это обязательным, как налоги, но потом отказались - слишком уж утопичная идея. А, гуляя ночью, можно встретить какого-нибудь не очень занятого человека, зачать с ним ребенка и тем исполнить свой гражданский долг. Наутро к таким женщинам стучались роботы-контролеры, извлекали оплодотворенную яйцеклетку и исчезали, избавляя женщин от неприятностей беременности.

Земля вылетела у меня из-под ног, в желудке как будто скользнула трубка зонда, что-то вцепилось мне в плечи. Я вскрикнула и подняла глаза. Надо мной возвышался человек в старинной куртке, очень натурально сделанной. Лица было не разглядеть под капюшоном, но по голосу было понятно, что он улыбался.

– Извините пожалуйста, я поскользнулся и схватился за вас, инстинктивно.

Голос звучал как-то очень близко. Нет, серьезно, я не могу подобрать другого определения.

Я смотрела на него, снизу вверх, в глазах у меня наверняка читался ужас.

И тут он меня обнял. Я так растерялась, что даже не пыталась освободиться. Это было так непривычно - что-то мягкое и теплое совсем близко.

– Это еще одна традиция? - спросила я ему в куртку.

– Да, - ответил он, - и она гораздо старше традиции гулять в Рождественскую ночь.