Есть вещи, не доступные уму.
Одна из них, - поэты, что находят
Печальную безрадостную тьму,
В которую безропотно уходят.

Та красота, которая спасала мир,
Помощник и опора провиденья,
Оборвала живительный стихир
Их собственной руки произволеньем.

Что видят, где живут они сейчас,
Есенин и Владимир Маяковский,
Принял ли их языческий Парнас,
Доносится до них ли звон московский?

Понятен их мучительный разлад,
Злосчастная любовь и тяжесть мира,
Но страшен заключительный парад
Свой голос задушившей лиры.

Где Львова, Друнина, где Саша Башлачёв,
Цветаева и Галактион Табидзе?
Не только траур ныне их покров, -
Они под беспощадной мощной линзой.

В ином сиянии читается строка,
Рождённая пером самоубийцы,
Мерещится надрывная тоска
И леденящим криком кличут птицы.

Печальным воском грустная свеча
Над шалопутным Шпаликовым плачет,
Уж не рубить ему стихов сплеча,
Такая не решается задача.

Ах, истина на кончике пера,
Живая кровь бежала в этих жилах.
Как вечный холод смертного одра
Ужился в мудрых и благих чернилах?

Две вещи наибольшие я знал,
Два крайних полюса, доступных звуку, -
Поэзии божественной накал
И гений, на себя поднявший руку.