Фронтовичков, особенно кадровых, он не любил с первых дней войны. За взгляды их направленные вроде как на него, а на самом деле куда-то в одну известную только им точку. Будто происходящее в данный момент касается только его одного, но никак не их, которым до команды «пли» из глотки командира комендантского взвода оставалось не больше получаса существования на этой земле. И хотя взгляды эти были разными – от обреченно-затравленных до спокойно-уверенных – казалось ему, что все они, обвиняемые, глазами своими в чем-то упрекали вершащего над ними военное правосудие. Да даже не в чем-то, а в очень конкретном – лихолетном роке, разведшем его и обвиняемых по разные стороны линии жизни. Очень не по марксистски сливая в мозгах своих рок и личность председателя трибунала в единое целое. Как бы нехотя, но навязчиво намекая – качнись в свое время маятник под пыльным циферблатом судьбы в другую сторону и уже он бы в качестве обвиняемого стоял напротив стола, наспех застеленного зеленым сукном, в ожидании заранее известного приговора и сиплого выкрика командира комендантского взвода. Но забронированная душа его не впускала в себя эти молчаливые намеки. И взгляды обвиняемых своим взглядом встречал он очень спокойно. Убежденный в том, что если рок распорядился именно так как распорядился, то вины его в этом нет. Как нет вины его и в приговорах зачитываемых фронтовичкам. Приговорах всего только двух видов - очень страшных и просто страшных. Подразумевающих либо расстрел сразу после оглашения, либо приписку обвиняемого в ближайший по дислокации штрафной батальон. Для искупления кровью вины своей. Или не вины.

Количество приговоров расстрельных - тех самых, очень страшных - зависело от разнарядки получаемой им в ГЛАВПУРе перед каждой выездной сессией. И разнарядки те можно было выполнять строго от и до, процент в процент. А можно было перевыполнять. Что и делал он почти всегда. Прослыв в столичных кабинетах Военной коллегии Верховного суда непримиримым борцом за торжество социалистической законности на полях сражений. Почему всего за четыре неполных года три мелких звездочки младшего советника юстиции, в начале войны тусклым треугольником разбросанные у него на петлицах, к маю сорок пятого вытянулись в одну линию уже на погонах. И укрупнились. А укрупнившись, осветили своей позолотой строчки приказа о назначении председателем военного трибунала фронта. И по причине этой обвиняемые стоявшие перед ним теперь были званием не ниже полковника. В отличие от замордованных особистами бедолаг-окруженцев, самострелов и дезертиров первых лет войны – в основном «портяночников» из младшего комсостава или простых солдат. Хотя уже тогда, в случаях экстренных, вершил он правосудие и над взводными с ротными, и даже над батальонными. Но все равно - такими же мелкозведочными, каким являлся в те годы сам...