После школы бежала Нюра в лес слушать жёлудевый град. Присядет на поваленное деревцо, замрёт зайчишкой, глаза прикроет – прислушивается к шуму. «Тук», - как нарочно рядом с девочкой шлёпнется желудОк. «Тук!.. Тук!.. Тук!», - вразнобой вторят ему глянцевые братцы. Поднимет Нюра одного такого и дивится: «Это ж надо! Деревяшечки овальные, полированные и в беретах! И кто их таких выдумал?!» Собирала братцев в карманы, перекатывала в ладошках, перебирала пальцами, чувствовала силу их притягательную. «Прилеплю к ним руки-ноги пластилиновые, будут они слугами моей королеве». А королева Нюрина из веточек сделана. Бечевой по талии перевязана. Голова пластилиновая, но зато в серебряную фольгу из-под шоколадки обмотана. На сияющем «лице» глаза дырочками темнеют. Брови, нос и губы штрихами углублены. А на голове - шляпа-треуголка с пером – пушинкой куриной.

С тех пор, как папа ушёл из дому, Нюра стала незаметной. Примостится где-нибудь у подоконника и лепит существа из пластилина. Налепит с десяток, украсит их бумажными нарядами и разыгрывает комедии человеческие. Мама могла спокойно оставлять дочь одну в квартире на целый день. А та не поест, не попьёт – всё человечками забавляется. Разговорчивые они у Нюры, особенно король с королевой. Сначала жила царская пара полюбовно, гладили друг друга. Ребёночка народили. А с недавних пор ругаться начали. Так разругаются, так растолкаются - помятые по углам расходятся: вместо лиц овальных шайбы плоские получаются, вместо рук – обрубки веточные. Звала Нюра волшебника на помощь. Приходил звездочёт пузатый. Нюра его в дорогой фантик из «Мишки на севере» оборачивала. Соединял короля с королевой, даже ладони им блинчиком пластилиновым спаял, чтоб неразрывны были. Не помогло. Король в окно пялится, королевна к ребёночку тянется, к кастрюлькам алюминевым. Король о победах в мировых войнах и почестях мечтает, королева – как бы новый диванчик приобресть, атласными подушечками его украсить, чтоб царской особе смотреть телевизор уютней было. Дитятко, опять же, воспитания тербует, внимания отцовского. Но мир за окном притягивал короля сильнее. В конце-концов, оставил он королевишну с ребёночком и перелепился в мебель. Нюра из царской особы шикарный диван смастерила. Теперь на нём будут жёлуди-слуги восседать – рыцари дворцовые. А когда наступит ночь, слуги заберутся с ногами на диван и начнут прыгать вразнобой так, что пружины застонут. Жалко, конечно, короля. Жалко и королеву. А ещё жальче ребеночка. Как ему теперь в человеки вырасти? Без папы будет он половинчатый. То ли девочка, то ли мальчик. Ни радости в нём, ни любопытства. Одна печаль беспросветная.

«А ведь можно всё по-другому устроить!» - загорелись Нюрины глазки. По расколу в дощатом подоконнике откатила три жёлудя к дому волшебника. «Сделай их ворожейными камушками», - ласково попросила девочка. «Ну что ж, - почесав пузо, загудел басом звездочёт в мишках, - это вовсе не трудно... Паки-даки-флопсы! Таксы-доги-мопсы! Три берета, три кларнета, три гнилых кабриолета! Превращаю жёлуди в волшебные камушки. У кого они пробудут три дня и три ночи, тот вернётся к королевне и королевскому ребёночку насовсем!». Нюра улыбнулась: «Хорошее колдовство». Взяла волшебные жёлуди и отправилась на улицу.

Папа работал школьным учителем в старших классах чужой школы. В друзьях у него числились книги и коллеги-преподавательницы. Ещё он бегал вечерами по парку и занимался немужским делом - аэробикой. В сауне восстанавливался в окружении аэробишных девушек. Так мама говорит. Нюра часто наблюдала из-за кустов парковой сирени бегущих папу и высокую блондинку. Если бы можно было долепить из пластилина папины туловище и ноги, ростом он уравнялся бы со спутницей. Иногда за неравной парочкой трусили ещё три тётеньки. Бегая, друзья оживлённо переговаривались, отмечали парковые красоты. А девочку за сиренью никто из них не видел. Неужели эти тётеньки интересны ему больше, чем сама королева? Снится ли он им, как снится королевскому ребёнку?

Нюра вышла на беговую дорожку. В руке – три гладких жёлудя в узорчатых беретах. Повернулась лицом к приближающимся навстречу фигурам. Папа замедлил бег. Вырвавшиеся вперёд спутницы тревожно заоглядывались:

- Не отставай!

- Бегите, я догоню вас.

Король и королевский ребёнок отражались в глазах друг друга.

- Анна, - начал строго папа, - что ты здесь делаешь?

- Протяни руку и закрой глаза.

Король повиновался.

В чуть влажную ладонь улеглись жаркие жёлуди. Жаркие жёлуди окунулись в дышащее убегающее сердце.

- Детка моя! - зажал волшебные камешки и опустился ближе к земле.

Нюра позволила себя обнять, изо всех сил скрывая радость. Очень хотелось посвистеть в папино ухо, подуть до щекотки, чтоб папа смеялся безудержно.

- Я пойду? – осторожно высвободилась и ушла в сирень.

Нюра считала дни. Первые три резиново тянулись, последующие сто застыли на месте. Нюра занемогла. Она разуверилась в волшебстве, раздавила пузатого звездочёта, вминая в него мантию с северным мишкой. Жёлуди восстали и сломали королевский диван, забыв убрать бесформенную пластилиновую массу. Она таяла под солнцем, испуская облачко пара, превращаясь в вязкую лужицу, растекалась ручейками по трещинам подоконника. Так кончилось Нюрино детство. И укоренилось беспокойство. Вместе с растаявшими пластилиновыми фигурками испарились детские фантазии. Ожидание парализовало Нюру. Она потеряла интерес к миру. Мама звонила папе, вела с ним долгие разговоры. Водила дочку по врачам. Дочь покорно тащилась за мамой. После каждого обследования врачи пожимали плечами, долго молчали и, наконец, называли взаимоисключающие диагнозы. А Нюра думала о том, что если б можно было, она с удовольствием поменяла бы маму на папу. Мама, даже если её обменяешь, всё равно будет приходить домой. А папа... А папу надо как-то заполучить. Хотя бы поменять на самое дорогое. Королевский ребёнок никак не превращался в человека.

Папа пришёл через полгода. Принёс подарки: коробку пластилина, шоколадные конфеты в царских обёртках и альбом для рисования с шершавыми листами. Нюра боялась подходить близко к отцу и не решалась называть его папой. А вечером... А вечером папа сам пришёл в спаленку. Опустился на колени перед кроватью.

- Прости, люба! Прости, не пришёл сразу. Я твои жёлуди всё время в кармане носил... Прости, долго думал... Мне маму надо было заново полюбить.

- А меня?

- А тебя я всегда любил.

- И даже, когда в парке бегал?

- И тогда тоже.

- И когда не видел меня?

- Когда не видел, тем более любил.

«Значит, они всё-таки волшебные», - улыбнулась Нюра.

- А теперь?

- Теперь я буду жить с вами, дома.

Нюра крепко обхватила папину шею и изо всех сил подула ему в ухо. Отец и дочь смеялись долго, до коликов, под едва слышный перестук тройки желудей в кармане королевских брюк.