Написано в отделении реабилитации и гериатрии (ну зачем они совместили?). Если кто-нибудь надеется найти захватывающий сюжет или просто хоть какой-нибудь смысл, то напрасно старается - не по адресу. Мысли, картинки, отдельности, и те - наперекосяк.

С той поры прошло десять лет. Для меня это очень много, не вечность, конечно, но такой ощутимый кусок жизни, особенно по сравнению с той частью, что еще впереди. Звучит довольно уныло, знаю. За это время я обрел вечную любовь, и так обрадовался! Но эта вечная любовь оказалась совсем не вечной; сначала стала давать трещины, а потом совсем рассыпалась. Пусть ее, решил я, надо строить свою жизнь, как будто в ней, кроме меня самого, никого нет.

Только что я покинул Waiting Area, но это совсем отдельная история, которую я сейчас и попробую рассказать. Я стою под бесконечным весенним небом, стараясь надышаться этим чистым, без запахов больницы и звуков неприглядной старости воздухом, не обращая внимания на предательское головокружение и волнами накатывающий звон в ушах. В руках у меня желтый деньрожденный воздушный шарик, - да-да, на нем так и написано: "С днем рождения!", и здоровенный полиэтиленовый пакет с немудреным скарбом. Я совершенно свободен и поэтому почти счастлив. Позади долгое подневольно-оздоровительное существование, впереди - планы, громоздящиеся нелепо один на другой, неоформившиеся, а потому радужные пока надежды.

Только через несколько дней я соображу, наконец, что не судьба сбыться большинству их моих затей, что я напридумывал, лежа на больничной койке, а спустя еще пару месяцев окончательно пойму, что не большинству, а категорически всем. И вскорости мой желтый шарик удерет, а потом я его обнаружу под дверью.

Но пока я еще стою и гляжу в небо и думаю: опять? Почему это облако, неторопливо плывущее в небе прямо над головой, по форме напоминает не то крылатого дракона, не то большую птицу. Знак? Значит, опять надо чего-то решать или на что-то решаться, кого-то опять обижать, и ведь только в самом удачном случае - себя.

Идти мне, по большому счету, некуда. То есть дом-то есть, но там пусто, полтора месяца там никто не появлялся, идти мне туда совсем не хочется. Я понимаю, что переступив порог, я могу в тот же момент распрощаться с малейшей надеждой на перемены, хоть какие, дом этого не допустит, не позволит. Опять меня ждет рутина, опять вежливая и бестолковая субботняя улитка, вымышленные гости - мои мысли, а это, пожалуй, самое страшное, от них никуда не денешься.

Вначале только звук один, или может, слово, шевельнется-откликнется, вызовет движение, которое пойдет, как по карточной стопке, когда одна карта другую переворачивает, а в конце последняя рубашкой вниз ложится. И в этот раз так получилось. Еще год назад подтолкнул меня образ в одном стихотворении, вроде ничего особенного, но движение пошло, и через год последняя карта на место улеглась. Чем связаны те слова, которых я и не помню уже, с четверостишием, что столько времени в моей голове болталось? Ровным счетом ничем. Однако кто знает, какая карта в конце ляжет.

Waiting Area, Зона Ожидания. Или зал ожидания, как угодно. Кто с надеждой, кто обреченно, кто хорохорится с независимым видом, но все ждут. Добрый доктор Айболит, он же двуликий Янус, между ожидающими прохаживается, каким лицом повернется, таков и итог ожидания. А народ время коротает, кто как умеет, этот газеткой с кроссвордом прикрылся, двое доходяг в нарды дуются, в России козла бы забивали, еще один курит в форточку одну за другой, будто за всю жизнь отыграться хочет. Янус-Айболит знай себе разгуливает по рядам, в лица заглядывает, иногда нахмурится, пальцем ткнет в несчастного: берегись, колокольчик на твоем ярме шибко разбренькался, не пора ли на выход? А иногда по-айболитовски, по-доброму так, улыбнется, это уже надежды добавляет, можно и планов принастроить, ненадолго, но хоть на ближайшие выходные, дело-то занятное, планировать.

В Зоне Ожидания иначе думается, может оттого, что порог совсем рядом и дверь вот-вот распахнется, вежливый металлический голос скажет: "Объявляется посадка на рейс, следующий до...", а дальше каждый свое услышит.

На пороге большинство оглядывается, вроде как последний взор бросают. А за катарактами да помутнениями хрусталика что им представляется? Старики иначе видят, время для них - ничто, они больше внутрь смотрят, там все иначе, а времени там совсем нет.

На Эйн-Карем легла туча. Сплошная, мокрая, с какими-то мерзкими, почти черными клочьями, она висела как раз на уровне нашего шестого этажа. Окна корпуса напротив просвечивали сквозь эту пелену мертвенно-красным, наверное, как с того света, до которого отсюда рукой подать, и в прямом, и в переносном смысле. Когда я уеду, туча медленно поднимется и нехотя уползет, я в этом уверен, будто вовсе и не меня закрывала она от белого света.

Почему туман меня преследует всю жизнь, для меня загадка. Появится чье-то лицо, рассмотреть не успеешь, оно уже дальше скользнуло, потерялось. Чуть что увижу настоящее, и нет его, тоже в мареве скрылось. Оглядываюсь назад - опять туман, только уже времени, а он поплотнее будет, никакому ветру его разогнать не под силу. А еще в дымке все интересно, все не так. Можно идти вперед и неожиданно наткнуться на вчерашний день. Мне это нравится, когда не только по прямой жить, от вчера к сегодня, потом в завтра, но и наискосок, а может и поперек тоже. И слабая надежда иногда появляется, что назад когда-нибудь получится. Но это уже мои фантазии.

Окно напротив, которое сквозь тучу так зловеще проглядывало, ну почему я решил, что там тот свет уже, ведь просто окно, до которого метров пять, может чуть больше. Причудится невесть чего, преисподняя.

Неужели это убогое семейство ближе к Богу, чем все прочие? Дудки! Да, они старательно плодятся и размножаются, читают слово Божье почти в оригинале, соблюдают бесчисленные заповеди, зажигают свечи по субботам и читают молитвы: "Барух ата адонай" отскакивает от их зубов, как шарик для пинг-понга от ракетки, как таблица умножения, зазубренная в детстве. Но интересно, что они вкладывают в свои слова и вкладывают ли вообще?

Неужели мятущийся, кто ищет, пробует и ошибается, но упорно снова пробует, неужели он дальше от Творца, чем те, кто положили себе в закон раз и навсегда не есть мясное одновременно с молочным, чтят субботу и расписали свою жизнь до самых позорных мелочей. Пукнуть в пятницу после захода солнца, оборотившись лицом к западу, можно ли, правильно ли? И к раввину с этой проблемой бегут. Наверное, я слишком некошерный.

У вас много детей, но признаки вырождения на каждом лице, синдром Дауна - в каждом взгляде. За что Господь вас наказал? Со мной все ясно, богохульник, грешник, вот и пришибло, но вы-то чего? Блюдете, а толку?

Я долго молчал - зачем говорить? И почти разучился. Самому себе не нужно слов, самому себе я могу и подумать, а прочим не интересно.

Теперь на меня напустили логопеда. Милая девушка, учит меня говорить, правильно артикулируя, четко проговаривая слова, ставит дыхание. Доктор Лена. А я про логопеда знаю только, что живет он на улице Киевской и не умеет говорить слово рыба.

- Селедка!

- Что?

- Я сказал: рыба. Я умею говорить рыба!

Теперь я должен все время звучать: мама мыла раму, а грека сунул в реку. Или гавкать, или мяукать. Следить за дыханием - диафрагма должна двигаться, дыши животом, говори связками!

- Скажи слово, тяни гласную, связки должны работать.

- Какое слово?

- Любое, первое, что тебе в голову придет.

- Бляааааа!

Боже мой, как я ненавижу громкие звуки! Хочется заткнуть уши, забиться в самый тихий и укромный угол: это не я, меня нету, я вслух не умею!

А ночью у меня слямзили мобильный телефон. Кто бы мог подумать, насколько я к нему привязан! Не к нему, конечно, но это единственная ниточка, протянувшаяся к внешнему миру, точнее, к Солнышку. Вот как.

Я подумал, что на здешнем конце провода, то есть, виртуального провода, теперь какой-нибудь полуграмотный уборщик, который не говорит по-русски, да что уж там, и по-английски тоже вряд ли. И на своем родном арабском с трудом. Да-да, на какое-то время я стал шовинистом. Впрочем, случись такое на Земле Санникова, я бы возненавидел всех анкелонов, заодно с принцем Флоризелем в исполнении моего любимого Олега Даля, только потому, что тот сыграл роль Крестовского в этом фильме и вовсю якшался с анкелонами.

Я не находил себе места. Теперь придется на какое-то время привыкать к вакууму. Ничего, прорвемся, да, Солнышко?

К обеду следующего дня мобильник нашелся. Я вслух извинился перед арабом-уборщиком за свои черные недостойные мысли, и долго потом объяснял, в чем дело, дабы развеять его искреннее недоумение. В ответ я с облегчением услышал: "Жизнь вообще поганая штука, не извиняйся!".

В какой-то момент я все же умудрился окончательно запутаться в хитросплетениях мной же протоптанных тропинок. То есть не путей еще, только намерения их проторить. Я оказался в центре безумного клубка беспорядочно переплетенных цветных линий.

Началось это еще в детстве. Мне было пять лет, мы гуляли с родителями по лесу, и отстав на несколько метров, я немедленно заблудился. Тогда передо мной появилось множество дорог одновременно, таких почти одинаковых и вместе с тем таких разных, ведущих во все стороны и никуда одновременно. Принимать решения я еще не умел, поэтому просто встал и громко заревел. Конечно, я был немедленно обнаружен, но те минуты и те три сосны показались мне вечностью, проведенной в страшном и запутанном лабиринте.

Наверное, именно тогда я впервые столкнулся со своей непутевой системой координат, где нет привычных осей x, y и z, и которая в дальнейшем определяла течение всей моей довольно бестолковой жизни.

Все-таки как здорово шагать, держась за мамину руку - она такая теплая и надежная, ничего не страшно! По ступенькам нового двухэтажного детского сада, его достроили только этой зимой, можно прыгать через ступеньку - две вперед и одну назад. Сегодня такой день, даже утром совсем не хотелось поспать еще чуточку, и день занимался солнечный и радостный.

- Ну что ты, глупенькая, неужели боишься? - спросила мама, когда девочка встала вдруг, как вкопанная.

- Мам, а ангелы бывают? Это ведь взаправду, ведь не сказки?

- Конечно бывают, солнышко! У каждого свой ангел есть обязательно.

- Значит, теперь и у меня есть, - девочка прыгнула на две ступеньки вверх, - ее зовут Селеста! Селеста О"Брайен.

- Милая, ну как же у ангела фамилия может быть? И откуда ты только ее взяла? Какая ты у меня придумщица!

- Ниоткуда, просто ее так зовут, ну как ты не понимаешь?

Как в голову пятилетней девочки могла придти такая мысль?

Впрочем, недоумение молодой мамы было недолгим, оно рассеялось в суете суматошного дня.

Невольно прислушиваюсь - соседский телевизор жужжит, как рассерженная муха. Орал бы - противно, но можно отвернуться, не обращать внимания, заткнуть уши, а тут - против воли вникаешь.

Проповедь, перед глазами всплывает картинка: упитанный проповедник бегает по сцене: Бог вас любит, любит, любит! Сонные домохозяйки в положенный момент подвывают: любит! - а у самих в глазах: двадцатку обещал, вот и слушаем. А дядька холеный такой, может, даже чернокожий. Бубнит монотонно, я засыпаю.

Проснулся: опять жужжит. Теперь ток-шоу. Писклявый гомерический хохот. Пытаюсь разобрать диалог.

- Turkey?

- Two!

- Chicken?

- Now!

- Turkey or chicken?

Взрыв хохота. Тщетно пытаюсь сообразить, как индейка может вызвать такой восторг. Не получается. Хохот явно в записи, только громкость иногда прибавляют, иногда убавляют.

Индейку или цыпленка?

- Two!

Интересно, к кому она пришла? Маленькая девочка в голубом платьице с розовыми оборками на рукавах и огромным желтым бантом в волосах, она стоит почему-то возле моей кровати и пристально смотрит. Я только что проснулся, значит, она давно стоит и смотрит, как я сплю. У нее очень внимательный взгляд, такого не должно быть у маленьких девочек, на вид ей лет пять, не больше.

Соседи, а их двое, наперебой храпят. У одного напрочь не действует верхняя половина тела, нарушена работа дыхательных путей и голосовых связок, поэтому он не может говорить и дышит хрипло и очень громко, с явным трудом проталкивая воздух в легкие и выталкивая его обратно. Сначала это выбивало меня из колеи, но потом я привык и перестал обращать внимание. Второй, похоже, просто понемногу угасает.

- Чего ты хочешь?

Но она почему-то молчит, только смотрит. Наверное, заблудилась. Пусть смотрит, я хочу спать, завтра я проснусь ни свет, ни заря, мне еще надо застолбить очередь в душ раньше всех. Я поворачиваюсь на другой бок, лицом к стене, и опять засыпаю.

Утром полночное видение вспоминается мне, как несуразный и нелепый сон. Наверное, это и был сон, только от него почему-то остался желтый воздушный шарик, пристроившийся в инвалидной коляске, стоящей возле моей кровати. На нем написано: "С днем рождения".

Наверное, остался неприятный осадок. Да-да, именно так, как дело начатое, но не законченное. Неудовлетворенность собственным поведением, трусливым бегством, пусть вынужденным, пусть ради спасения своей драгоценной шкуры, ну кто же поспорит - что может быть дороже.

Именно досада осталась во мне, когда я успел поставить ногу в полосу неверного света, пробивающегося из-за неприметной двери с надписью "Emergency Exit" и она до конца не закрылась. Я протиснулся в образовавшуюся щель и оказался на улице. Сквозь почти осязаемые клочья тумана проступали почему-то совершенно непараллельные грани зданий, в ватной тишине неуверенно двигались плоские полупрозрачные фигуры.

Не стоит расстраиваться, сказал я себе, ведь оставленная по чьей-то неосторожности щелочка позволила тебе ускользнуть в туман по-прежнему чужого и незнакомого мира.

С легким сердцем я покидал Зону Ожидания, просто воспользовавшись дверью "For staff only", которая была почему-то не заперта и вела прямо на улицу.

Занималось по-весеннему солнечное утро, в кроне цветущего фисташкового дерева щебетала стайка маленьких птиц. На небе, в самом зените, парило облако, по форме напоминающее то ли дракона, то ли птицу, улетающую, расправив крылья, прочь от наступающего дня. Для собственного спокойствия я решил, что это Сумеречная Птица, мой вечный спутник, которой не нашлось места в этом пронзительно-синем небе, и поэтому она торопится прочь, но чтобы обязательно вернуться, когда настанет для этого правильное время.