Sometimes when my eyes are red
I go up on top of the RCA Building
and gaze at my world, Manhattan—
my buildings, streets I’ve done feats in,
lofts, beds, coldwater flats
—on Fifth Ave below which I also bear in mind,
its ant cars, little yellow taxis, men
walking the size of specks of wool—
Panorama of the bridges, sunrise over Brooklyn machine,
sun go down over New Jersey where I was born
& Paterson where I played with ants—
my later loves on 15th Street,
my greater loves of Lower East Side,
my once fabulous amours in the Bronx
faraway—
paths crossing in these hidden streets,
my history summed up, my absences
and ecstasies in Harlem—
—sun shining down on all I own
in one eyeblink to the horizon
in my last eternity—
matter is water.
Sad,
I take the elevator and go
down, pondering,
and walk on the pavements staring into all man’s
plateglass, faces,
questioning after who loves,
and stop, bemused
in front of an automobile shopwindow
standing lost in calm thought,
traffic moving up & down 5th Avenue blocks behind me
waiting for a moment when ...
Time to go home & cook supper & listen to
the romantic war news on the radio
... all movement stops
& I walk in the timeless sadness of existence,
tenderness flowing thru the buildings,
my fingertips touching reality’s face,
my own face streaked with tears in the mirror
of some window—at dusk—
where I have no desire—
for bonbons—or to own the dresses or Japanese
lampshades of intellection—
Confused by the spectacle around me,
Man struggling up the street
with packages, newspapers,
ties, beautiful suits
toward his desire
Man, woman, streaming over the pavements
red lights clocking hurried watches &
movements at the curb—
And all these streets leading
so crosswise, honking, lengthily,
by avenues
stalked by high buildings or crusted into slums
thru such halting traffic
screaming cars and engines
so painfully to this
countryside, this graveyard
this stillness
on deathbed or mountain
once seen
never regained or desired
in the mind to come
where all Manhattan that I’ve seen must disappear.
New York, October 1958
Моя печальная сущность
Аллен Гинзберг
Фрэнку О'Хара
Иногда, когда глаза красныволокусь на верхушку здания Радио-Корпорации Америки
и зыркаю на свой мир, Манхэттен-
мои здания, улицы, в чьей милости я прославлялся,
чердаки, кровати, квартиры холодного водоснабжения,
- Пятое авеню под которым я тоже проплывал в своем мозгу,
его муравьиные машинки, маленькие желтые такси, люди
бродящие размеры шерстяных комочков-
Панорама мостов, рассвет над Бруклинским станком
солнце садится через Нью-Джерси, откуда я родом
и Патерсон, где с муравьями забавлялся-
моя поздняя любовь 15-ой улицы,
моя величайшая любовь Ист Сайда
мои однажды сказочные романы в Бронксе-
отдаленно удалены-
троп перекрестки на скрытых улицах
моя история подсчитана, мои отлучки
и восторги в Гарлеме-
-солнце глянцевало все мои владения
в одном моргании до горизонта
в моей крайней вечности-
смысл есть в?ды.
Грустный,
вызываю лифт и спускаюсь
тормоша мыслей ассорти
и выхожу на тротуар, уставившись на все людские
стекла в зеркалах и стекла в лицах
вопрошая того о ком, кто любит
и останавливаюсь, смущен
у стекла салона автомобилей
стою потерянный в спокойствии раздумия
транспорт движет вверх и вниз зданий Пятого авеню за мной
жду момента когда....
Время идти домой, стряпать ужин, внемля
романтическим военным новостям в желудке радио
....все движение прекращается
и я вхожу в безвременную тризну бытия
нежность ползет опираясь на здания,
растекается, пронизывает их
мои отпечатки пальцев
обнаруживаются на лице реальности
мое лицо с прожилками слез врезается в зеркало
чьего-то окна- на закате-
где у меня нет жажды-
к леденцам- или владению платьями,
японских абажуров мыследеятельности-
Смущен зрелищами вкруг меня,
человек волочется по улице
борясь с весом газет и посылок,
галстуков, красивых костюмов,
благоволящих его интересам.
Мужчина, женщина текут через обочину
красный свет торопит кварц часов
и движения у бордюра-
Все эти улицы тянутся
к крестообразным, гогочущим, длинно
по авеню
стебелящимся в томиках зданий или сдувшихся в лачуги трущоб
через неимоверно хромой трафик
стенающие автомобили и их моторы,
так болезненны этой
глуши, этому кладбищу,
эта неподвижность ложа смерти или горы
однажды увиденной
не восстановленной и не желанной
разумом приглашенной в головы торшер
где весь мной виденный Манхэттен должен сгинуть.