Примас Гуго Орлеанский, опрокинув штоф портвейна, начал весело и бойко излагать свой швабский эпос; Оказалось, эти швабы, если лучше присмотреться, до метаморфозы в немцев, были те еще славяне! В смысле склонности к разгульной, дикой жизни и свободе, страсти к пьянству, девкам, деньгам и презрению к французам, равно как и к итальянцам и другим потомкам Рима, как к носителям культуры, где водой вино разводят! Сыпал белыми стихами, разбавляя их латынью, излагал полупристойно эпатажные сюжеты; запивал вином крепленым прибаутки о блудницах, тех, которых почитал он лучше прочих дам на свете! Примас Гуго Орлеанский, ты, конечно-же, не умер: притворился только мертвым, и – живой! Живых живее, тех, которые уснули еще в самом раннем детстве, и безмолвными остались, слов десятка не связавши…