1.

…

- Нет, мама, не беспокойся, у меня все хорошо. Нет, я не устаю. У меня все нормально. И мне не одиноко. Да нет же, правда. Мама… Ну мама, я же говорю, не беспокойся, мне никогда не было одиноко. У меня все прекрасно, не беспокойся за меня, лучше отдыхай. Спи. И поправляйся быстрее, я зайду завтра. Да. Приятных снов.

Хотя на самом деле я не хочу приходить завтра. Да и сегодня не хотела. И вообще никогда не хочу. Видеть ее такой больной и беспомощной невыносимо, я начинаю чувствовать себя слабой и маленькой, как когда-то давно, в детстве. Неприятно. Невыносимо. Как бы я хотела не приходить завтра… Но я все равно приду, ведь ей еще хуже.

Порой я расстраиваюсь, что есть люди, о которых мы думаем больше чем о себе.

А еще мне не нравятся больницы. Что там, я с трудом их переношу, этот резкий запах лекарств, серые стены, врачей и медсестер в белых халатах и с равнодушными глазами, а еще я терпеть не могу эти длинные коридоры с большими окнами в палаты. Люди как в террариуме. Приходится идти глядя строго перед собой, а еще лучше вообще под ноги, что б не чувствовать себя в каком-то извращенном зоопарке. И у меня почти всегда это получается, хотя нет и нет, а взгляд скользнет в сторону, подхватит усталое лицо через стекло палаты и приходится ускорять шаг, отворачиваться, быстро и как-то смущенно, словно школьница подсматривающая в окно кусочек чужой жизни.

Вот и сейчас, задеваю плечом медсестру, поднимаю глаза, извиняясь и вижу одну из палат, стандартную, на четыре человека. Мама то же лежит в такой. Сейчас обед, потому мне удалось поговорить с ней нормально, а так все кровати заняты. Как и почти везде. Впрочем, я точно не знаю, я ведь обычно не смотрю… А эта палата пустая. То есть, нет, не совсем, на одной из застеленных кроватей лежит книжка, а на открытом окне сидит рыжей паренек, со спины чуть угловатый, наверное, совсем подросток. Он сидит на подоконнике, свесив ноги за окно и чуть раскачивается из стороны в сторону, словно маятник, вправо, влево, вправо, влево… Ничего особенного, но это движение почему-то удерживает взгляд. Вправо, влево, вправо, влево. Ощущение, что на него можно смотреть вечно, как на огонь или на воду. Глупо, я понимаю, но понимаю как-то неубедительно, в глубине сознания, а сама продолжаю смотреть. Вправо, влево, вправо, влево. И я упускаю тот момент, когда он остановился и обернулся через плече, встретившись со мной взглядом. Чуть конопатый, с задумчивыми глазами и бледные губы шевелятся, но я либо не слышу, что он говорит, либо он и впрямь не произносит ни звука. Пара мгновений он смотрит на меня, затем моргает, сбрасывая эту задумчивость и, неожиданно, улыбается мне. Как-то очень дружелюбно. Мягко и светло. Кажется, что от его улыбки становится легче. Я тоже улыбаюсь ему в ответ, но смущенно, криво и немного натянуто. А потом снова отворачиваюсь, ускоряя шаг, вперед, по коридору.

Я не люблю больницы. Этот резкий запах лекарств, серые стены, врачи и медсестры в белых халатах и с равнодушными глазами и люди, как в террариуме.

Но завтра я вернусь, потому что есть люди, о которых мы думаем больше, чем о себе.

…

- Нет, мама, не беспокойся, у меня все хорошо. Правда. У мня ничего не изменилось со вчерашнего дня. И нет, мама, не начинай, мне не одиноко. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь. Мама, хватит, само собой я все равно буду за тебя переживать. Кто, в конце концов, из нас двоих в больнице? Ну вот… Да? Хорошо. Врачи тоже говорят, что твое состояние улучшилось. Надеюсь, скоро тебя выпишут. Да, я с тобой согласна, поскорее бы. Тебе что-нибудь принести? Нет? Точно? Ну хорошо. Извини, завтра я не смогу прийти. Но послезавтра обязательно к тебе приеду и что-нибудь завезу. Да. Я тоже люблю тебя. Отдыхай. Спи.

Почему же она не выглядит лучше, если врачи говорят, что она идет на поправку? Почему она все такая же беспомощная, а я все такая же маленькая и испуганная? Почему? Почему? Почему?…

Я снова иду по коридорам больницы, но на этот раз я очень спешу, почти бегу, украдкой косясь на большие окна в палаты по левую руку. Я боюсь снова встретиться взглядом с рыжим мальчишкой. Мне стыдно и неловко за вчера. Как будто я подсмотрела что-то очень личное, а он еще и улыбнулся мне. С другой стороны, что тут может быть личного? В смысле, здесь, за большими окнами в коридор, все больные знают, что ничего личного у них нет. Личное там, за серыми стенами, на свежем воздухе и потому туда надо быстрее вырваться, а здесь…

Я почти бегу по коридорам, но все же одна нога обязательно касается пола. Я хочу пройти быстрее и я рада, что ни в одной палате так и не увидел его. Хотя я видела одну пустую палату… Та же это? Нет? Не знаю, я не запомнила. В конце концов, может они просто на обеде.

Так или иначе, я не увидела его не в одной палате. И в коридоре он мне тоже не встретился. Не думала, что в такой глупости может быть такое облегчение. Спустившись на первый этаж, я уже совсем успокоилась, когда в холле до меня донеслись голоса.

- Доктор за ним никто не приходит. Ну и что с ним делать?

- Вообще? А вы позвонили ему домой?

- Он не дал своего домашнего телефона еще когда ложился.

- Но ведь от кого-то приходили деньги!

- Да, но…

- Хм, я не знаю что делать. Занимать место и дальше, только потому, что ему некуда идти…

- Но плата все еще пустая…

- Нет! Это больница, а не ночлежка! В принципе мы сами можем расписаться в документах…

- А его куда?

- Да я почем знаю! Где-то же он был, до того, как его доставили…

Я остановилась, обернувшись на говоривших. Врач, листал какие-то бумаги, рядом молоденькая медсестра нервно кусала губу и бросала нерешительные взгляды на стоявшего рядом с ними рыжего паренька. Одетый в нормальную одежду, с небольшим рюкзаком через левое плече, он молча стоял рядом, слушая этот разговор и глядел в сторону. Иногда он оборачивался, перехватывая взгляд медсестры и тогда улыбался ей, а она, сильнее прикусив губу, спешила перевести взгляд на врача. Странная ситуация, она мне даже показалась по-своему комичной. И по-своему грустной. Тогда я не могла понять, почему он ничего не скажет. Не вмешается, не потребует выписать его или найти ответственных. Врач с медсестрой, кажется, тоже этого ждали… Но он молчал, как-то безвольно и покорно, как какая-то тряпичная игрушка, ожидая что же решать за него. А потом он словно почувствовал на себе взгляд, обернулся через плечо и увидел меня. И сразу улыбнулся, так же светло, и помахал, словно старой знакомой. Я совсем не успела что-то сообразить. Мне стало снова неловко, как вчера, но в тоже время очень радостно, словно он и впрямь мой старый друг, которого я давно не видела. И ведь я прекрасно знала, что это не так, но это было как-то совершенно не важно, я упивалась этим новым ощущением, будто у меня правда есть кто-то, кроме матери, которому я могу искренни радоваться, и как будто есть кто-то, кто может искренни улыбаться мне. А дальше был уже какой-то автопилот. Я тоже помахала ему и направилась в их сторону. Врач сразу оживился, обернувшись ко мне, с каким-то нетерпением и даже надеждой.

- А, вы приехали за ним? Как хорошо, ото мы уже начали беспокоиться!

Медсестра бросила на меня короткий взгляд, она, в отличие от врача, уже видела меня здесь, возможно, даже знала, что я навещаю мать. И все же она не встревала. По-моему ей тоже очень хотелось, что б я приехала за ним. А он все так же молчал, чуть улыбаясь глядя на меня. Он не возражал и не соглашался, мы все могли решать за него. Тогда я никак не могла понять, почему. Сейчас – тоже.

- Да. Извините, наверное я опоздала. Где расписаться?

Я сама не совсем понимала, что же делаю. Неужели мне так хочется, что б кто-то мне улыбался? Тогда меня не покидало ощущение, что я подбираю щенка или котенка. Нет, скорее щенка. И именно подбираю. Врач с нетерпением сунул мне ручку и несколько листов, поспешно ткнув где надо расписаться. На всех строчках я оставила свои инициалы, распрощалась с персоналом и направилась к выходу. Конечно мне стоило поговорить с ним, представиться, спросить его имя, узнать, что он собирается делать… Но меня снова подкосило смущение и неловкость, я неожиданно поняла, что же сделала, поняла, что приняла решение за другого человека, поняла, что повелась, как и все, обращаясь с ним как с безвольной вещью или милым, но бессловесным животным.

Поспешно выйдя на улицу я направилась к своей машине. Отперла ее, открыла дверь и замерла. Он стоял напротив, у другой двери и выжидающе глядел на меня.

Только сейчас я смогла нормально рассмотреть его. Среднего роста, с короткими, растрепанными рыжими волосами, конопатый и чуть курносый он чем-то был похож на карикатуру. Большие карие глаза и бледные сухие губы, он выглядел слишком серьезным и очень грустным, когда не улыбался, зато улыбался, словно светился изнутри. Слишком худые руки и пальцы, острые плечи и, я была почти уверенна, такие же острые лопатки, он казался по подростковому угловатым, но в то же время его сложно было представить каким-то другим. И все-таки вмести со всем этим он выглядел по-своему достаточно симпатичным. Неуловимо очаровательным даже в своей совершенно подростковой, немного неказистой, одежде: кеды, светло-голубые потертые джинсы, черная майка с белой надписью “Rideamus” и поношенная зеленая ветровка. Да и этот небольшой рюкзак, в который, казалось, кроме книги, которая оттуда явно выпирала, вряд ли много чего впихнешь. И весь вот такой, острый и угловатый, сейчас неулыбчивый и немного растерянный, он молча стоял напротив, у дрогой двери машины и смотрел на меня.

- Эм… Тебя подвезти?

Он помедлил, затем снова улыбнулся мне и кивнул. И я с каким-то облегчением улыбнулась ему в ответ, отворачиваясь и садясь в машину. Он правда выглядел очень серьезным, когда не улыбался. И очень грустным.

- Куда тебя отвезти?

Мы ехали по проспекту, а он все время молчал, глядя в окно. По-моему при мне он вообще не сказал ни слова, и я уже начала серьезно беспокоиться, что он вообще немой. Тишина тоже угнетала, но нарастающий страх беспокоил куда больше, казалось, мне просто необходимо о чем-то его просить. Хоть не по делу, хоть просто так, хоть вообще о погоде, лишь бы он не смог ответить на это улыбкой и кивком.

Он повернулся ко мне, помедлил, опять чуть улыбнулся и снова глянул за окно.

- Вообще-то… Вы можете высадить меня, где вам удобнее, я в любом случае дойду.

Он говорил негромко, мягко, но как-то очень внятно. У него явно уже сломался голос, но он все равно был очень приятным. Хотя, возможно, на тот момент мне любой голос и любая речь показалась бы приятной, главное, что он вообще может говорить.

Я с облегчением улыбнулась и снова взглянула на него.

- А сколько тебе лет?

Он снова оторвался от окна, покосился на меня и неожиданно рассмеялся. Весело и искренни, совсем по-детски, оставив меня в полном недоумение.

- Нет, нет, все нормально, - он словно заметил мою растерянность и поспешил успокоить, все еще весело улыбаясь, но прикрыв рот рукой, - Мне семнадцать.

- А как…

- Вы можете звать меня Ми.

Теперь я глядела на него недоуменно и удивленно.

- Ми? Тебя так зовут?

- Нет, - он снова мягко улыбнулся мне, - Но вы можете меня так называть.

- Хорошо… - мысли начали путаться, а в голове творился совершенный бардак. Рыжий подросток по имени… нет, по прозвищу Ми, которого совершенно не интересует собственная судьба… Никогда не думала, что окажусь в такой ситуации, - Так куда тебя отвезти?

Он неожиданно снова отвернулся к окну, быстро пожав плечами.

- Я же сказал, где вам будет удобнее.

- Подожди, но мне ведь правда не сложно. Где ты живешь?

Он снова передернул плечами. А я вспомнила, что за ним никто не пришел. И что я сама подобрала щенка, безучастного и бездомного. Подобрала, потому что он искренни улыбался мне.

И тогда я тоже пожала плечами, свернув на перекрестке, направляясь домой.

2.

…

Ми и впрямь был поразительно равнодушен к своей судьбе. Когда мы приехали и я предложила ему пожить у меня, он только улыбнулся, кивнув. Ни смущения, ни восторгов, ни недовольств. Словно все так и должно было быть. Я подобрала его и он теперь у меня. И его уверенность, что все так и должно быть скора передалась мне. Я просто выделила ему место, вещи, без раздумий дала второй ключ от квартиры и, неожиданно, почувствовала себя очень спокойно. Вот видишь, мама, теперь я не одна.

Он был младше меня на три года. Когда не улыбался – старше на десять. А когда улыбался, его возраст просто терял значение. Он просто был и улыбался мне, а все остальные нюансы были не существенны.

Позже, пока он жил у меня, я все чаще начинала задумываться, что же это такое. Нет, этот вовсе не была любовь, это было абсолютно ясно. Возможно, привязанность… И все же снова не то. Дружба? Если смотреть поверхностно, то это можно было бы назвать дружбой, но уж мне ли не знать, что опять мимо. Родственные отношения?.. И почти на все я отвечала – нет. Мы словно просто привыкли друг к другу и нуждались друг в друге все по той же привычке. Привыкли за несколько дней, а может даже часов… А может с первого взгляда. Да, в моем случае это была привычка с первого взгляда. В его… А Ми, казалось, просто шел по выбранному мною за него пути, не сопротивляясь и в чем-то даже получая удовольствие. По крайней мери он часто улыбался мне. Мне этого хватало.

Он не учился и не работал. И у него и впрямь не было дома. Мы с ним часто гуляли, когда же я была на работе он сидел дома, периодически убирался, готовил, ходил в магазин и читал, по-моему, все время одну и ту же, книгу, ненавязчива скрывая от меня обложку, каждый раз пряча ее обратно в рюкзак. Кроме магазина без меня один он никуда не ходил. Только один раз, когда я вернулась особенно поздно, но Ми сказал, что ему не понравилось, и больше не повторял.

С ним было спокойно и уютно, он был ненавязчивым, но напрочь прогонял одиночество. Скоро я перестала чувствовать неловкость за то, что держу его как домашнее животное и просто получала удовольствие от его присутствия. Иногда я сидела за компьютером, а он рядом, на диване, уткнувшись в книжку. Или мы вместе смотрели телевизор. Или играли в какие-то игры. Хотя б в тот же морской бой. Ему, как оказалось, тоже нравится эта дурацкая игра, а у меня никогда не было для нее заинтересованной компании. А еще мы с ним часто гуляли. Обычно совершенно не обращая внимание на погоду, дождь ли, солнечно, мы ходили в парк или просто петляли по улицам, иногда заходили в кафе или магазины, когда молча, когда болтая о всякой ерунде.

Оказывается, мне и впрямь очень не хватало человеческого общения. И человеческого тепла. А Ми, казалось, был только рад улыбаться мне. Странный парень, его словно совсем не волновало собственное будущее, он просто наслаждался тем, что у него было сейчас…

- Мама, ну как ты? Ты уже и выглядишь лучше. И чувствуешь? Хорошо, я правда очень рада. Я тебе снова принесла фрукты и книгу, о которой ты просила. Больше точно ничего не надо? Ну ладно, но если что вспомнишь – скажи. У меня? У меня все хорошо. И нет, мне не одиноко. Знаешь… Знаешь, мама, я завела себе щенка. У него такая красивая улыбка… А? Ох, ну да, конечно. У щенка. Ну, это я так, образно выражаясь, не обращай внимания. У меня все хорошо. Отдыхай и поправляйся быстрее. Хороших снов.

Я как-то предлагала Ми съездить со мной навестить маму, но он отказался. Вообще-то я его понимаю, не думаю, что ему нравятся больницы. Да и то, как с ним там обращались… Хотя как с ним обращались? Просто решали за него. В этом смысле я не лучше. Хотя… Впрочем, не важно.

Я не знаю, чем он обычно занимался, когда меня не было дома, но однажды, когда я вернулась и села за компьютер, проверить, не пришли ли необходимые документы, он подошел ко мне смущенный и немного виноватый. Он редко был таким, так что в первый момент я даже забеспокоилась.

- Ми, с тобой все хорошо?

- Да. Просто… Я нашел…

- Что?

- Извини, я случайно нашел альбом и заглянул туда.

- Альбом?

- Ну, с рисунками…

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Чего я всегда боялась больше всего, так это показывать кому-нибудь свои рисунки. Я никогда не училась рисовать, хотя и очень любила, но тем неимение не питала лишних иллюзий касательно своих способностей. Я даже матери их не показывала, а тут посторонний мальчишка, который рылся в моих вещах… В первый момент меня захватила злость, но он как-то сразу сник, словно почувствовав, прикусил губу и не смел поднять глаза. Ну как я могла на него злиться? Вздохнув, я напущено равнодушно пожала плечами и поспешно отвернулась к экрану монитора.

Какое-то время он молчал, толи думал, что я что-то еще скажу, толи сам подбирал слова. Затем вздохнул и снова заговорил.

- Это твои рисунки?

- Мои, чьи же еще. Бог с ними, они не стоят внимания.

- Но…

- Хватит.

- Нет, но если это твои рисунки...! Они мне правда очень понравились! Пожалуйста, можешь мне нарисо…

- Нет! Ми, я же сказала, хватит.

- Крыло!

Он выпалил это на одном дыхание, словно последнее слово и замер, глядя на меня с какой-то растерянной надеждой. Он так нелепо нервничал по этому поводу, что я все же снова взглянула на него.

- Что?

- Пожалуйста, нарисуй мне крыло!

- Одно?

Вопрос вырвался совершенно машинально. Он поджал губы и кивнул.

- Нет.

- Но…

- Я не умею рисовать, Ми, хватит об этом. Я сказала – нет. Даже не проси.

Кажется, он порывался сказать что-то еще, но передумал. Зачем-то кивнул, виновато улыбнулся мне и, развернувшись, ушел. Скоро он вернулся, снова со своей книгой, которую уже явно перечитывал, привычно сел на диван, поджав ноги, и затих.

Я украдкой покосилась на него. Интересно, зачем ему нарисованное крыло? К тому же одно… Может, стоило попробовать, раз он так переживает по этому поводу? Впрочем, нет. Я не умею рисовать, не стоит льстить себе. И точка.

Скоро смущение и чувство вины меня отпустило, и я забыла про этот случай. И впрямь, чего тут помнить? А Ми никогда не держал обиды, старался не показывать своего разочарования и быстро прогонял грусть. По крайней мери внешне. Сейчас я думаю, почему я никогда не спрашивала о его прошлом? Какой-то неизвестный, невидимый запрет и словно само собой подразумевалось, что спрашивать его о чем-нибудь личном нельзя. А ведь вопреки всей своей легкости и улыбчивости Ми был очень замкнутым. Скрытным и одиноким. Сейчас мне кажется, что если бы я только спросила, пересилила этот барьер, то… Впрочем, какая теперь разница.

Все шло своим чередом. Его присутствие стало привычным и необходимым уже через неделю, а уж через месяц и вовсе казалось, что так было всегда и иначе попросту быть не может. Ми все так же не работал и не учился, меня это не напрягало, но казалось, ему должно было бы быть скучно целыми дням сидеть дома. Может и было. Может потому он и радовался так, когда мы ходили в парк. Он любил останавливаться, стоило нам туда войти, и делать несколько глубоких вдохов полной грудью. После он обычно смеялся и тянул меня вглубь, к озеру, кормить уток. Сначала и это я сравнивала с выгуливанием щенка. Потом перестала, именно потому, что так было всегда, а иначе попросту и быть не могло.

Однажды, так же гуляя по парку, он остановился, неуверенно перекатывая в руке несколько недавно подобранных камушков, и внимательно посмотрел на меня.

- Можно я попрошу тебя о том, о чем ты просила не говорить?

Я тоже остановилась, удивленно оборачиваясь к нему. Во-первых, я уже напрочь забыла, о чем там просила его не говорить. А во-вторых, такое поведение все же было несвойственно ему.

Он помедлил и, приняв мое молчание за согласие, продолжил.

- Пожалуйста, я очень тебя прошу… Нарисуй мне крыло.

- Что? Какое крыло?

Сейчас я вспомнила о чем он и снова начала раздражаться. Какая-то затянувшаяся шутка, при этом, на мой взгляд, абсолютно не смешная. И совсем на него непохоже. А Ми ответил на мой вопрос сразу, не задумываясь, словно снова торопясь вставить последнее слово:

- Правое!

- Ми, зачем тебе правое крыло? И уж тем более одно. Будешь однокрылым ангелом?

Он сжал камни в кулаке, продолжая молчать и глядеть на меня, как-то решительно и отчаянно одновременно, ожидая ответа. А я все равно знала, что не умею рисовать, как бы ему не хотелсь.

- Ми, хватит. Я не умею рисовать и не буду. Бесполезно мусолить эту тему. Да и на ангела ты совсем не похож.

Он помедлил, затем улыбнулся мне. Немного грустно, но уже не разочарованно. Видимо он изначально был готов к такому моему ответу. Отрицательному. Ну вот и славно, я ведь правда не сделаю того, что он просит.

- Почему не похож? Как тогда, по-твоему, выглядят ангелы?

- Ну… Высокие, голубоглазые блондины в белых одеждах…

- А ты случаем не о принцах, на белых лошадках?

Я с облегчением рассмеялась, потрепав его по голове. Не нравилось мне, когда он говорил так серьезно. И когда так грустно улыбается. Лучше пусть шутит.

- Нет, Ми, это не мой тип.

- И не мой…

- Принцев???

- Ангелов.

Я растерянно взглянула на него, а он подбросил в руке камешки, кинул их куда-то в сторону на траву и пошел дальше по дороге. А я пошла следом. И откуда у него такие навязчивые идеи? Ми ведь правда совершенно, абсолютно не похож на ангела. Ну, может, разве что когда улыбается…

3

…

Мы уже полтора месяца жили в одной квартире. Это не любовь и не привязанность. Но это необходимость. По крайней мери с моей стороны. Что это для Ми и зачем ему-то это надо я не знаю. Что я точно поняла за это время, так это то, что если он уйдет, он не пропадет. Дом, работа, учеба – это все не нужно ему. При чем не нужно не на уровне подросткового подобия самостоятельности, а правда не нужно. То есть по-настоящему. Я не знаю, куда бы он пошел, если бы ему захотелось уйти, и что делал, но знаю только, что Ми не пропал бы.

Мать уже неделю как выписали из больницы. Я заполнила все документы и забрала ее домой. И хотя живем мы в разных квартирах, все это достаточно близко. Она снова выглядела бодрой и здоровой. Немного похудела, но не сильно и, уверенна, скоро с ней станет все совсем хорошо. Да и я перестала чувствовать себя испуганным ребенком.

Иногда она спрашивала, что там с щенком, про которого я ей говорила. Обычно я даже не с первого раза понимала, о ком она, а потом спохватывалась и с улыбкой отвечала: “С ним все хорошо. Не беспокойся.”.

У нас правда было все хорошо. Днем мы гуляли, иногда ездили на выходных загород, пару раз даже ходили в кино. Вечером сидели дома, либо смотрели кино, либо играли, либо каждый вообще был занят своим делом. Ми еще пару раз заговаривал про это крыло, но я моментально и достаточно жестко перебивала его, отказывая. А потом он и вовсе перестал спрашивать.

Мне было спокойно и уютно. И очень хорошо. Казалось, так можно жить вечно и никто третий сюда не нужен. И в то же время я всегда знала, что все, что могло бы продолжаться вечно, заканчивается слишком быстро.

Однажды я вернулась раньше, но Ми не было дома. У него, конечно, были запасные ключи, но ведь он говорил, что ему не понравилось гулять одному. Вещей его тоже не было. Впрочем, даже когда мы гуляли, он брал свой рюкзак с собой. Все можно было объяснить спокойно, без лишних истерик и тревог, но меня не покидала мысль – “Его ничего здесь не держит”. Ведь это и впрямь было так. Он мог в любой момент подняться и уйти, у него даже из вещей один этот дурацкий рюкзак! Ведь его ничто здесь не держало и, как только ему надоест… Когда-то я думала, что подбираю щенка, а на деле я подобрала бродячего котенка. Теплого, мягкого, но из породы тех, которые гуляют сами по себе. К таким нельзя привязываться, но…

Весь день я просидела, как на иголках. Нервно ходила по комнате, не находя себе места. Хваталась за телефон и тут же отпускала, ведь Ми было некуда звонить. Нельзя было пойти искать его или спросить знакомых… В первом случае бесполезно, во втором их, знакомых, просто не было. Оставалось только ждать. Вот я и ждала, меряя комнату шагами.

И дождалась.

Он вернулся уже около девяти. Разулся, что-то положил на тумбочку в коридоре, закинул рюкзак к себе в комнату и прошел в гостиную.

- Прости, я задержался.

В первый момент мне хотелось бросится к нему, обнять Ми и с облегчением разрыдаться. Затем – наорать на него, высказать все, что я о нем за весь день надумала. Затем хотелось просто развернуться и уйти, игнорировать и не разговаривать, по крайней мери сегодня. А потом я просто устало вздохнула, опустившись на диван, и тихо бросила.

- Ты бы хоть записку оставил…

Ми молчал. А когда я подняла на него глаза, увидела, что он чуть не плакал. Стоял, поджимая губы и периодически моргая, удерживая слезы, сжимал руки в кулаки и смотрел на меня, как-то по-собачьи и снова очень грустно. Потом сдавленно вздохнул и шепнул.

- Прости.

И поспешно ушел к себе.

Растерянная и удивленная, я быстро поднялась, желая догнать его, поговорить, но уже выйдя в коридор остановилась. На тумбочке лежали какие-то бумаги, даже отсюда я видела, что это печатные документы. Подойдя ближе я взяла их в руки и пробежалась взглядом по строчкам.

Это было заключение из той больницы, откуда я его забрала. Сложное, неизвестное мне название болезни. И прогнозы врачей – “два-три месяцы” где-то после слова “неизлечимо”.

Я так и не постучалась к нему в комнату. Я стояла в коридоре, бессильно привалившись к стене, и тихо плакала, болезненно кусая губу, что б не всхлипнуть вслух. Видел меня Ми? Нет? Не знаю. Я как-то совсем не подумала об этом. Только стояла и плакала, сжимая в руке несколько злых листов.

Я не могу сказать, что все было как раньше, потому что это не правда. Ничего уже не могло быть как раньше. Я не могла забыть эту надпись “два-три месяца”, а он… скорее он напрягался все же от того, что знал, что я видела эти документы. Но мы старательно делали вид, что все хорошо, симулируя и претворяясь. И ведя все такую же жизнь, как раньше.

А потом однажды вечером он пришел ко мне и сказал:

- Мне нужно уходить домой.

Я подняла на него глаза и, помню, подумала, что кошки всегда уходят умирать в какое-нибудь безлюдное место.

- Надо домой? Зачем?

- Меня ждут.

- А где ты живешь?

- Далеко отсюда.

- Я могу тебя проводить?

Он помедлил и снова улыбнулся мне. Как улыбался всегда. Как всегда, мягко и тепло, согревая душу.

- Не стоит. Думаю, ты будешь потом жалеть.

- А если не буду? Тогда можно? Где ты живешь?

Он снова ответил не сразу, но все же кивнул, как-то нехотя и радостно одновременно.

- Я… Очень далеко.

- За границей?

- Можно и так сказать.

Я удивленно взглянула на него, а потом, подумав, чуть улыбнулась, хотя на душе было тяжело и противно. За границей. Это и впрямь многое объясняло.

- Ясно. И когда ты уезжаешь?

- Завтра.

Теперь я глядела на него растерянно.

- А документы?... Билеты?...

- У меня есть все, что нужно.

Ми снова улыбнулся и сейчас в его улыбке было столько тоски и грусти, что сердце снова болезненно защемило, а я ели удержалась, что б не расплакаться прямо при нем.

- Хорошо, тогда завтра – я кинула и, быстро поднявшись, ушла в ванную.

На следующий день, уже ближе к вечеру, когда я с надеждой решила, что он передумал, Ми пришел и сказал, что ему надо идти. Из вещей при нем был только его рюкзак. Бумаги из больницы, еще первым вечером смятые мной, так и валялись на тумбочке, а я не решалась к ним прикоснуться, словно они были какими-то переносчиками чумы.

Я молча кивнула и мы вышли из дома. Он все еще не говорил, в какой аэропорт его вести, зато попросил подъехать к одному дому. Недавно отстроенная и начавшая заселяться башня, этажей под сорок, или больше, не знаю, я не считала. Но это не важно. Мы вышли из машины и направились в здание. Я подумала, что он когда-то жил здесь и приехал за вещами, но Ми вместо этого нажал в лифте на последнюю кнопку.

На душе было не спокойно, скреблись кошки и снова хотелось толи плакать, толи что-то ломать. Впрочем, все происходящее было очень даже в его духе. Залезть на крышу и попрощаться с городом, в который больше никогда не вернешься… В этом весь Ми.

Он подошел к краю и остановился, долго, молча, глядя вниз, на город, затем перевел взгляд вверх, на небо и, помедлив еще немного, обернулся через плече, тепло, даже беззаботно мне улыбнувшись.

- Ну, мне пора идти.

У меня все похолодело, когда я поняла, о чем он. В первый момент я хотела кинуться к нему, схватить за руку, отдернув от края, наверное, даже накричать, но ноги меня не слушались. Вообще. Все что я могла - это стоять на месте и пытаться не упасть. И говорить, тихо и сдавленно, почти неслышно.

- Что?..

Он замер. Теперь его улыбка была виноватой и печальной. Но все равно очень мягкой.

- Мне надо идти.

- Что?... Ми, хватит! Черт, ты не умеешь летать, что за глупости ты там не говорил бы! Хватит, поехали домой!

- Умею! И если ты нарисуешь мне крыло я…

- Снова ты об этом?! Хватит! Я же сказала, я не могу этого сделать! Я не умею рисовать! Ты все это сделал только ради этого? Это шутка такая?! Тогда хватит, она затянулась!

В глазах его было зажегся огонек, мятежный и отчаянный, но затух так же быстро, как и появился. Осталась одна грустная улыбка, на которую нельзя было повышать голос. Только плакать по ней и можно было. И всегда помнить.

- Ничего, - мягко отозвался Ми, - Это уже не важно. Мне пора идти.

- Но…

Он сделал еще шаг и, остановившись у самого края, снова улыбнулся мне, будто в последний раз.

- Все нормально, правда. Спасибо, мне было правда хорошо эти полтора месяца. Ты ведь уже знала, что я болен?

Я не смогла ответить ему. И так и не смогла пошевелиться. Он кивнул за меня, прикрыв глаза. Затем снова взглянул, мягко добавив.

- Я с самого начала знал, что ты не нарисуешь, просто… Да, просто.

Он еще раз кивнул, словно сам себе, а потом сделал шаг.

В фильмах обычно кричат и плачут, а я не смогла выдавить ни звука. Только кинулась к краю крыши, не обратив внимания, что ноги снова меня слушаются, и увидела его…он выглядел жалко, словно подбитая птица… Да он и был подбитой птицей.

Левое, большое белое крыло отчаянно билось в воздухе, даже отсюда я слышала его сильные, но бесполезные хлопки, но Ми это никак не помогало. Все что он мог, это кувыркаться в воздухе, крутиться дергаясь, метаться, как больной в горячке и падать, падать, падать…

Голубоглазые блондины и впрямь были не его типом. А он и впрямь был ангелом, только с одним крылом.

А я и впрямь никогда не умела рисовать.

Но если бы я попробовала?...