1.

Арбай постучался к Джаллону ранним утром: ждать, пока меняла откроет лавку, у него не было ни сил, ни времени. Шатаясь четыре дня по притонам, он должен был пить, чтобы не выделяться, и теперь валился с ног от усталости и количества выпитого: спать в подозрительных заведениях было опасно – можно было и не проснуться, и глаза его приобрели тот нездоровый блеск, какой бывает только у больных бешенством и сумасшедших.

Джаллон, хотя и ворчал недовольно, на самом деле был рад, что не пропал, не погиб ещё один из его людей, и суетился вокруг Арбая:

– Садись и рассказывай. Потом – спать, Шариф, приготовь для Арбая постель.

– Босс, я сейчас отключусь... Во имя всех богов, до чего же я... пьян, босс...

– Рассказывай, Арбай, потом отдохнёшь. Ну, продержись ещё немного!

– Винь, босс – бывший карманник. Уже год, как не крадёт, а платит серебром и, иногда, золотом. По притонам больше не ходит, чтобы погулять там, или выпить со старыми дружками. Только изредка, в отдельном кабинете, встречается с неизвестным лицом, и всегда в разных местах... Мне бы выпить, босс, а то язык цепляется за зубы.

– Шариф, налей ему пенантарского. Нет-нет, крепкого. Хорошее вино враз прочистит ему мозги от той дряни, что он хлебал четыре дня.

– Босс, я вас люблю, – Арбай полез целоваться.

– Не озоруй, сядь. На вот, выпей, и говори дальше.

– Я видел это лицо, босс... До чего же хорошее вино! Ещё глоточек, босс.

– Потом, когда расскажешь всё, что должен. И столько, сколько выпьешь. Говори.

– Я видел это лицо, и узнал, кто он. За эти дни они встречались раз восемь. Только сегодня, нет, уже вчера, виделись три раза... О чём это я? Ах, да, три раза..., – Арбай чему-то рассмеялся, – Да, целых три раза...

– Ты узнал, кто это! Кто же?

– Секретарь пенантарского посланника Бастер. Только он ничего не делает для посланника, и посланник называет его «барон»... Да, а Винь, наш любимый карманник Винь – братом Наместником...

– Как?

– Братом Наместником, босс, – Арбай снова пьяно засмеялся, – Клянусь, босс – «брат Наместник»... Наш вонючка Винь – брат барона Бастера... Хи-хи-хи...

– Что-нибудь ещё?

– Неужели этого мало, босс? Пожалейте меня, несчастного, вина и спать, босс... спать, босс... Босс, спать! Хи-хи-хи...

– Уложи его, Шариф. Сколько же он вдул всякий дряни? Поставь возле него вино – он его заработал. Давай всех, кто есть поблизости, сюда. Работа всем найдётся. Вот он, настоящий барон. Брат Наместник! Не от Разрушителя ли брат и наместник? Наместник – значит главный в Раттанаре. Стоп. Если я прав, то главный все равно не он – прорицатель кричал о Человеке без Лица. И никак не вписываются офицер с бородавкой, гоблины и украденные ими дети. Какая тут может быть связь с Пенантаром? Какой же лопух этот Барсак Пенантарский! И куда его Корона смотрит? Настоящий лопух...

2.

– Я хотела вас поблагодарить, лейтенант Илорин, за ваше вмешательство в мою жизнь, – Сула от души приветствовала лейтенанта, – Мне очень нравится во дворце.

– Мне очень приятно слушать в свой адрес лестные слова от благородной дамы, но честь офицера не позволяет мне держать вас в неведении, дама Сула. Я совершенно не имею никакого отношения к переменам в вашей судьбе, и вся ваша благодарность направлена не по адресу. Мне не известна причина, по которой Её Величество предоставила вам место фрейлины, и, клянусь, я не просил за вас.

– Вы, лейтенант, невежа, – Сальва, бывшая свидетельницей разговора, пришла на помощь Суле, – А точнее – дурно воспитаны. Если благородная дама подозревает вас в том, что вы причастны к ее судьбе, то какое право вы имеете отказываться от этого? Здесь никого не интересует настоящий ход событий. Нас вполне устраивает тот, что мы себе вообразили, и ваша честность, лейтенант, слишком похожа на грубость. Он не достоин вашего внимания, дама Сула: обыкновенный солдафон, хоть и герой. Да и героизма-то – заколол двух беззащитных грабителей, напав на них из-за спины. Фи! Пойдём, пусть пыжится от своей честности.

« Опять я получил втык! Ну что за жизнь у меня пошла! Ни дня без неприятностей, и одна обиднее другой. И какая муха укусила этих дворянок? Нашли развлечение – дразнить лейтенанта дворцовой стражи. Теперь каждый день мне быть их игрушкой, и нет способа избежать издевательств. Глупые избалованные девчонки... Мне теперь во дворце – не жизнь. И не уйдёшь никуда: и Его Величество, и капитан мне столько всего напоручали, что до старости не переделать. Да и стыдно бежать от нахальных девчонок! Остается одно – не обращать внимания. Мне бы выдержку капитана Паджеро – вот кто всегда невозмутим и твёрд, как скала. Как говорит Её Величество, буду звенеть шпорами и бряцать оружием. А что ещё остаётся? Солдафон, так солдафон. Надеюсь – выдержу».

3.

– Мастер Фумбан, боюсь, моя служба у вас окончилась! Меня зовут исполнять то, что я хорошо знаю и умею. Знаю и умею лучше, чем переписывать старые тексты. Мои соседи требуют, чтобы я принял на себя команду квартальной охраной. И приходили из других районов с тем же предложением. Похоже, что создаётся штаб... штаб..., – Вустер пощёлкал пальцами, пытаясь объяснить: какой создаётся штаб, и, не сумев, закончил так:

– В общем, меня зовут командовать всеми квартальными отрядами горожан. Мастер, там нужна голова, а не руки. Слава богам, моя осталась при мне и, теперь, на неё резко вырос спрос. Я не в состоянии отказаться от подобного предложения! Да и кто бы смог? Я понимаю, что подвожу вас, мастер, и всё же иначе не поступлю...

– Вы зря извиняетесь, Вустер. Вспомните, что я говорил всего пару дней назад, когда вы пришли наниматься: возвращение героев прошлого предвещает беду, и она уже здесь. Я не могу, не имею права заставлять вас делать что-нибудь против вашей воли, потому что воля ваша идёт не от вас: ваши поступки определены богами, и не мне, скромному переписчику, вмешиваться в желания богов. Я могу только надеяться, что ни один из близких и дорогих мне людей не пострадает во время грядущей катастрофы. Или беды, если вам так нравится больше.

Расстроенный Натал захлюпал носом.

– Ты что, малыш? – Вустер поднял за подбородок его поникшую голову и заглянул в полные слёз глаза:

– Что случилось, маленький мастер?

– Я думал – мы будем дружить, а вы уходите... – слёзы были готовы брызнуть на недописанный лист, – Мне теперь никто не поверит, что я с вами знаком...

– Какие пустяки, Натал. Разве нам кто-нибудь мешает дружить? Я приеду сегодня проверять охрану Голубиной улицы, и все твои приятели увидят, что мы с тобой знакомы, и дружим. Ну, успокойся.

– А вы вправду приедете?

– Слово офицера. Я ещё никогда не подводил друзей, Натал, и не подведу, пока жив. Держи «пять» и будь мужчиной, – Вустер осторожно пожал Наталу руку, – До свидания, мастер Фумбан. Если можете – не выносите мой стол: когда отпадёт во мне надобность, я вернусь к вашим перьям, чистым листам и чернилам. Обновлять и множить человеческие знания – занятие, не менее достойное, чем защита людей. Бывай, дружище Сетиф, ещё увидимся.

Вустер вышел на улицу, к привязанному у крыльца коню, и через окно Натала было видно, как легко, не касаясь стремян, он вскочил в седле – дело, труднее и для человека с двумя руками, и, помахав на прощание и улыбнувшись глядящим на него переписчикам, ускакал, раскидывая в стороны комья снега копытами своего коня.

– Я не против его возвращения, но..., – Фумбан вздохнул и замолк.

4.

– Меня зовут Сабах, господин лейтенант, – перед Яктуком стоял человек неопределённого возраста с явными признаками большой любви к вину. Одутловатая кожа лица имела землистый оттенок, а белки глаз приобрели мутно-жёлтый цвет, в котором, как мушки в янтаре, плавали бусинки чёрных маленьких зрачков, – Я маг–лекарь, господин лейтенант, – человек показал на потёртую сумку на боку, словно это доказывало его принадлежность к миру магии.

– Почему же вы не в мантии?

Сабах, действительно, был одет в сильно изношенное платье крестьянина: полотняные штаны и армяк, под которым была видна чистая, но ветхая полотняная же рубаха. На ногах – обрезанные до половины валяные сапоги. Шапку неопределённого фасона и цвета он нервно мял в руках.

– Я маг-лекарь, господин лейтенант, – повторил Сабах, – А мантия... Понимаете, господин лейтенант, я хороший маг-лекарь, но подвержен, – он постучал себе пальцем по горлу, – Подвержен, понимаете...

– Но у меня не питейное заведение!

– Я понимаю, я потому и пришёл. Я хороший маг-лекарь, а тут дисциплина, армейская строгость, знаете ли. Мне это просто необходимо – для, так сказать, поддержания формы, чтобы не это, – он снова постучал себе пальцем по горлу, и Яктук обратил внимание на криво обгрызенный ноготь, – Мне просто крайне необходимо...

– Но я-то чем могу помочь, – лейтенант тоже постучал себя пальцем по горлу, – подверженному магу?

– Я хотел бы записаться в вашу роту, господин лейтенант. Война, знаете ли, сражения, там, и прочее... Раненые, то есть. А я – хороший маг-лекарь, я многое могу...

– Кто может рекомендовать вас, как мага?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Видите ли, я несколько отдалился от товарищей по профессии, потому как...

– Подвержены, я понял. Не скажу, что отказался бы иметь в роте лекаря, но ваша подверженность может поставить под угрозу жизнь человека. А мне не хотелось бы, чтобы солдат, уцелевший на поле боя, скончался от руки пьяного лекаря.

– Ни в коем случае, господин лейтенант, ни в коем случае. Ни капли больше винной порции: раз уж положено, то глупо отказываться, но ни капли больше, слово даю, – голос Сабаха звучал уже безнадежно, и, совсем отчаявшись, он добавил: – Я откажусь и от порции, если это необходимо. Мне нужна работа... Мне очень нужна работа, господин лейтенант.

– Сержант Хобарт, сможете ли вы поддерживать мага Сабаха в рабочем состоянии?

– Это нетрудно, господин лейтенант; Я могу поступать с ним, как с солдатом, напившимся на посту.

– Что вы на это скажете, маг?

– А как наказывают такого солдата?

– По последствиям его пьянства: от плетей до смертной казни. С вами будет сложнее – вы маг, и, возможно, выпороть вас не удастся, поэтому риск быть казнённым для вас слишком велик.

– Жизнь – всегда риск, господин лейтенант, и угроза казни, возможно, поможет мне не увлекаться, – Сабах снова постучал пальцем по горлу и, помолчав, спросил: – Я принят?

5.

Примерно в полдень Тахат находился на смотровой площадке левой башни Восточных ворот: по приказу Яктука он «учился быть солдатом» – изучал тонкости караульной службы. Сейчас он исполнял обязанности наблюдателя и, придерживая рукой висящий на шее сигнальный свисток, добросовестно выглядывал между зубцами башни на окрестности Раттанара. В двенадцать его сменят и – снова в казармы, обучать солдат рукопашному бою.

Из дальнего леса потянулась длинная вереница всадников и нескончаемой лентой легла на дорогу к городу: передние были уже хорошо различимы, а хвост колонны всё ещё выползал из-за деревьев.

С удивлением разглядев алые плащи заградотряда, Тахат перегнулся внутрь, к воротам и, крикнув:

– Закрыть ворота! – дунул в сигнальный свисток.

Внизу засуетились: тяжёлые створки ворот со скрипом поползли навстречу друг другу, а на башню, запыхавшись, выбежал командир дежурной полусотни:

– Что случилось, Тахат?

– Заградотряд.

– Ну и что?! Заградителей не видел, что ли?

– В полном составе, и через Восточные ворота? Заградителей никогда не вызывают с побережья, тем более всем отрядом. Пошли лучше кого-нибудь к лейтенанту: гляди, и обоз с ними.

Передние всадники достигли рва и остановились перед подъёмным мостом, увидев закрытые ворота.

– Что так негостеприимно встречаете? – один, с нашивками капитана, въехал на мост, – У вас учения? Так нам, с дороги, ждать некогда. Отворяй ворота!

Тахат высунулся между зубцами:

– Предъявите вызов военного министерства.

– Мы приехали записываться в священный отряд, пацан. Открывай ворота! Я попрошу твоего командира объявить тебе благодарность за хорошую службу. Открывай ворота!

– Командор Тусон не принимает дезертиров, капитан.

– Я для тебя – господин капитан, сопляк! И кого это ты обвиняешь в дезертирстве? Я сражался с гоблинами, когда ты ещё под стол ходил, недоносок!

– И теперь оставили свою часть берега им на разграбление. Это ли не дезертирство?

– Храбрый ты, я погляжу, с башни орать. Спустился бы, да повторил свои слова мне в лицо здесь, на мосту.

– Это следует понимать как вызов?

– Именно так это и следует понимать. Спускайся, и я научу тебя разговаривать со старшими.

Тахат снял свисток и отдал его дежурному капралу. Тот с досадой посмотрел на Тахата: мальчишка сам напросился на поединок, и вмешиваться было против правил.

– Почему ты носишь кольчугу с коротким рукавом? Посечёт он тебе руки, а потом и голову снимет. Возьми хоть мои наручи.

– Спасибо, не надо: люблю, чтобы руки свободные были.

– Это не игра в войну, и не фехтовальный зал. Он тебя убьёт, не задумываясь.

– Посмотрим.

Капитан на мосту быстро подогнал своё вооружение, и, подтянув ремешок шлема, но так, чтобы не мешал дышать, прокричал:

– Эй, герой, ты что, за отцом побежал, или за старшим братом?

Приехавшие с ним рассмеялись.

Тахат вышел на мост через дверь башни:

– Я говорил, что вы дезертир, капитан. Вы звали – я здесь, – он изо всех сил старался выглядеть опытным бойцом, но шлем без забрала не мог скрыть по-мальчишески пухлых губ и его наивного взгляда,

– Да ты совсем молокосос! И какой-то баран навесил на тебя нашивки капрала. Сбегай-ка лучше за отцом, победа над тобой не сделает мне чести.

– Вы, ко всему, ещё и хвастун, капитан. Хвастливый дезертир...

Тахат не договорил – капитан кинулся в атаку: слишком нахально держался этот щенок, да и время... Время шло, а ворота всё ещё были закрыты.

Атака была яростной: удары сыпались один за другим, и под их градом Тахат медленно отступал к воротам. Дежурный капрал был прав: это был не фехтовальный зал, где можно было победить, изобразив атаку или легонько коснувшись соперника тупым мечом. Оба меча были остры, и их прикосновение могло стать для кого-то последним.

Тахат никак не мог заставить себя нанести капитану удар, зная, что этим поранит его. А руки уставали сдерживать мощные рубящие удары заградителя. Собравшиеся на внешнем берегу рва солдаты в алых плащах дружно поддерживали криками своего капитана. На обеих башнях Восточных ворот молчали.

Уставший Тахат неловко двинулся, и меч соперника распорол ему левую руку от кисти до локтя.

«Посечёт тебе руки, а потом снимет голову», – вспомнил Тахат и понял, что сейчас его убьют. И ещё вспомнил слова Тусона: «– Тренированное тело само знает, что ему делать. Доверься ему, перестань мешать себе мыслями».

Как легко было следовать этому совету в зале, где он ничем не рисковал, и как тяжело выполнить его в бою.

Кружилась голова от усталости и потери крови, и Тахат перестал соображать, где он и что делает. Он и потом не мог вспомнить, как и когда нанёс победный удар. Ему рассказывали, и он верил – но не помнил.

Не помнил, как выманил капитана на колющий выпад, не помнил, как ступил шаг в сторону и шаг вперёд, не помнил, как лезвие его меча вошло капитану в горло, разрезав ремешок шлема, и как тот упал ему под ноги, а шлем скатился с моста, гулко стукнув о лёд замёрзшей во рву воды.

Он помнил только мертвое лицо человека с перерезанным горлом, и булькающий в разрезе воздух, и крупную бородавку, поросшую чёрным волосом, над правым глазом.

Ещё он помнил проносящихся мимо конных копейщиков и голос лейтенанта Яктука: «– Молодец, капрал!»

И себя помнил у тела первого убитого им человека – стоящим на коленях (уже не держали от слабости ноги), и меч – в правой руке, и быстро растущую лужу крови – около левой.

Помнил склонившееся над ним лицо землистого цвета и жёлтые белки глаз.

А победного удара так и не вспомнил.

Его положили на носилки и перенесли в башню. Человек с землистым лицом оказался ротным магом-лекарем. Он оторвал разрезанный и пропитанный кровью рукав рубахи и полез пальцами в рану.

Тахат застонал, а потом, с облегчением, потерял сознание.

6.

– Это неслыханно, господа, – Маард влетел в кабинет Рустака, – Пятый заградительный отряд ушёл с побережья без приказа, и пытался проникнуть в город, будто и без них у нас тут мало проблем, Почти тысяча двести всадников на улицах Раттанара!

– Можно подумать, что в Раттанаре никогда не видели всадников.

– Я имел в виду дезертиров в полном вооружении, барон Геймар.

– И чем же деле кончилось?

– Их остановил какой-то мальчишка из роты Яктука. Закрыл ворота и убил капитана Ульсана на поединке. И пока они решали, что им делать дальше, подоспели Яктук со своей ротой и командор Тусон. Обошлось без крови: Тусон пристыдил солдат, и они ушли обратно на побережье.

– Ну, с солдат какой спрос – им приказали, они и пошли. Откуда солдату знать: имеют они право покидать позицию или нет? Вся вина, безусловно, на капитане. Так вы говорите – он мёртв?

– Мертвее не бывает. Нам бы издать какой-нибудь указ, чтобы больше никому из заградителей не пришло в голову уходить вглубь страны.

– А вы знаете, Маард – квартальная охрана создала общий штаб для всего города, и командиром горожане позвали капитана Вустера...

– Он же убит в Акульей бухте! Или это другой Вустер?

– Тот самый, и он живее вашего Ульсана, мы ждём его приезда с минуты на минуту.

– Вы что же, не назначили ему время, господин прокурор?

– Он хотел, прежде чем обсуждать какие-либо планы, осмотреть город (говорит – давно не был в столице) и те кварталы, где уже налажена охрана. У меня создалось впечатление, что он знает, чего мы ждём, и готов оказать нам помощь.

– Знает? Откуда?

– Эти герои всегда всё знают. Меня это не удивляет, – Геймар прошёлся по кабинету, – Вооруженные горожане нам окажут большую помощь в случае мятежа. Но не будет ли у нас проблем с ними после? Вы же знаете, господа, что оружие раздать всегда легче, чем потом его отбирать.

– Это же была ваша идея, барон, – Маард понял, чего боится Геймар: потери своего влияния в городе – вооруженными горожанами не сильно покомандуешь. А где проиграл Геймар – выиграл он, Маард, – Чем же вы теперь недовольны?

– Я не думал, что они объединятся.

– А кто вошёл в этот... штаб?

– Оружейник Гечаур, кузнец Бофур и пекарь Ферран. Они и отыскали где-то Вустера. Вы, барон, правы: нам надо взять этот штаб под свой контроль. Кому-то из нас нужно войти в его состав. У меня, правда, и так дел по горло. Может быть, вы, Маард? Или вы, барон?

Маард решил отказаться, чтобы не дразнить лишний раз Геймара – не время было раздувать вражду:

– У меня тоже полно дел: и формирование священных отрядов, и работа с депутатами Совета Городов. Мне кажется, что работа в этом штабе не даст времени для управления всем королевством. А, ведь, для этого Его Величество создал Коллегию, – это говорилось уже только для Геймара, чтобы вынудить и его отказаться. Сработало.

– Я тоже не могу. И Маард прав – членам Коллегии некогда работать в штабе. Но у нас есть министр Велес, который вполне может заняться этой работой. Кто знает, как его здоровье? Никак не выберу время его навестить. Вы не были у него, Маард?

– Был. Кто-то догадался позвать к нему мага Кассерина. Маг обещал до завтра поставить Велеса на ноги.

– Значит, введём в штаб Велеса. И было бы неплохо дать им какого-нибудь богатого купца, чтобы своими нуждами горожане не беспокоили королевскую казну. Он же сможет потом скупить всё розданное оружие; и мы не будем иметь проблем с разоружением горожан.

– Прекрасная мысль, господин прокурор. Что вы скажете о купце Ахаггаре? Если согласны, то кто к нему поедет договариваться?

7.

– Папка, где ты был так долго? Я ждала тебя к зимнему балу, а тебя всё нету и нету, – Огаста чмокнула отца в щёку, – А что ты мне привёз?

– Извини, дочка, в этот раз будешь без подарка, – Ахаггар был расстроен, но старался не подавать вида: поездка была крайне неудачна – цены в Эрфуртаре взлетели до небес, причём на всё сразу. Не было разницы – пищевые это товары, или ювелирные изделия, или ткани. Купец вернулся, отказавшись от закупок, то есть, съездил себе в убыток, и с огорчением застал ту же картину в Раттанаре, где приемлемые цены сохранились только на скоропортящиеся продукты, но и они выросли в несколько раз.

– Без подарка, так без подарка, – Огаста огорчённо вздохнула, – Я не буду сильно расстраиваться, если ты мне пообещаешь на следующий раз целых два, а то – и три.

– Ты, маленькая жадюга, куда тебе столько? Тебе и так ни в чём нет отказа, – купец улыбнулся, – Но два, так и быть, обещаю. Что бы ты хотела получить?

– Серебряное колечко с бирюзой и такие же серёжки. Они не дорогие, но очень подходят к моим глазам. Только бирюза должна быть молодая – нежного голубого цвета.

– В прошлый раз я привёз тебе серёжки с изумрудами – тоже под цвет глаз. Не могут же они быть двух цветов сразу?

– Я не знаю, почему, но мои глаза меняют цвет – они то зелёные, то голубые, то серые...

– Даже серые? Тогда я лучше поймаю для тебя мышь – она серая, и здорово подойдёт к твоим глазам. А, ну-ка, покажи, какие они сейчас?

– Вечно ты дразнишься, – Огаста широко раскрыла глаза и повернулась лицом к свету, чтобы отец мог рассмотреть их цвет, – Ну что, какие?

– Не пойму – всё время разные. То такие, то такие, и даже искорки скачут. Ты, случайно, не влюблена?

– А если и влюблена? Я уже достаточно взрослая, и могу себе позволить кем-нибудь увлечься. Приехал без подарка, дразнится, да ещё и влюбляться не даёт.

Ахаггар растерялся:

– Да я – что? Почему не даю? Влюбляйся. Только бы человек был хороший, не прощелыга, и не балбес какой-нибудь. Может, познакомишь?

– Не сейчас: я и сама ещё не знаю – влюблена или нет. А вдруг – нет. Чего знакомить-то зря? А он меня уж точно не любит...– Огаста в слезах выбежала из комнаты.

Ахаггар хотел идти за ней – утешить и успокоить, но вошедший слуга доложил:

– Королевский прокурор Рустак к вам с визитом, хозяин.

– Проси, неудобно – такой человек, и ждёт, – «С Огастой я потом разберусь – неладно что-то у неё. Видать, и впрямь – влюблена».

8.

Джаллон постучался в дверь небольшого домика с вывеской:

«Определение магических способностей и обучение

основам магии у мастера-мага Кассерина».

Улица Медников была пустынна, только где-то примерно кварталах в двух сильно нетрезвый абориген держался за забор, тщетно пытаясь сохранить равновесие.

Руки несчастного мертвой хваткой впились в окрашенный зелёной краской штакетник, и не меняли своего положения независимо от того, сидел ли хозяин в сугробе, стоял, пошатываясь, или снова лежал вдоль забора.

Поудивлявшись этому и немного понаблюдав за целеустремлёнными действиями пьяного, Джаллон постучался ещё раз.

Наконец дверь открылась.

– Мастер Кассерин уже дома?

– Нет.

– Ты его ученик Харбел?

– Да.

– Меня зовут Джаллон. Ты знаешь обе мне?

– Нет.

– Я друг капитана Паджеро. Он предупредил мастера, что я могу зайти.

– Мастер ничего не говорил мне.

– Мастер скоро придет?

– Он у раненого. Придет, когда освободится.

– Послушай, Харбел, у меня мало времени. Я по поручению капитана искал одного офицера. Сегодня в поединке был убит похожий по описанию. Его надо опознать, чтобы определить, с кем он связан. Был связан. Ты можешь без мастера покинуть дом?

– Мастер не запрещал мне выходить, но я не знаю вас. Что, если вы мой враг?

– Как я могу доказать тебе, что я не враг?

– Не знаю.

– Ты доверяешь лейтенанту Илорину из дворцовой стражи?

– Это тот, что увёл мастера к раненому?

– Да. Я сейчас поеду за ним, и ты опознаешь офицера.

– Почему бы вам не поехать за мастером Кассерином?

– Он никого не пускает в дом министра Велеса, и ни с кем не общается пока не закончит лечение. Я тороплюсь, потому что тело отдадут на погребение, и мы уже не узнаем, тот ли это офицер, что продавал детей или нет. Решай быстрее, Харбел, надо ехать.

– Какого офицера вы искали по поручению капитана?

– Заградителя с бородавкой над правым глазом. У убитого бородавка вот здесь, и он заградитель. Бородавка, поросшая чёрным волосом.

– Он действительно мёртв?

– Ему мечом перерубили горло: голова почти отрублена. С такими ранами не выживают.

– Где тело?

– В казармах городской стражи Восточного района.

– Ладно, я поеду с вами. Только мастеру записку напишу. На всякий случай. Чем вы занимаетесь, господин Джаллон? Это, чтобы мастер знал, кого искать.

– Я понял. Я – меняла у Скиронских ворот.

9.

– Хорошо, что я тебя застала, – Сальва влетела к Огасте, запыхавшаяся и румяная от быстрой езды.

– Где же мне быть – отец приехал. Я с ним побуду несколько дней: Её Величество разрешила.

– Я так и думала, что ты ничего не знаешь. А я, как услышала, сразу к тебе. Ты только не волнуйся, ничего страшного нет...

– Да о чём ты? Опять с какими-то выдумками. А я, ведь, с тобой ещё не мирилась. И не знаю, стоит ли?

– Огаста, Тахат дрался на поединке, и ранен...

– О, боги, что ж ты молчишь? – Огаста засуетилась, собираясь, но всё валилось из рук, – Что ж ты сразу не сказала?

– Опять ты недовольна, а у меня и сани на улице. Да одевайся же быстрее. Рана не опасная, в руку. Давай, помогу. Так, теперь шубку и варежки. Готова? Тогда пошли.

– Подожди, я отцу скажу. Папа, ты занят? Мне срочно надо уехать, извини. Я не знаю, когда буду. Простите, прокурор Рустак, я забыла поздороваться. Папа, не спрашивай меня ни о чём – я потом тебе всё объясню. Тахат ранен – я должна ехать. Всё, цём-цём.

Ахаггар недоумённо поднял брови – какой ещё Тахат? Но Огасты уже не было.

– Ваша дочь, видимо, имела в виду того молодого человека, который на поединке убил командира заградотряда. Того тоже зовут Тахат, и он тоже ранен, – прокурор отпил вина и продолжил, – Как видите, обстановка в городе очень сложная, и за всем нужен глаз да глаз. Я от имени Коллегии прошу вас, господин Ахаггар, войти в состав штаба горожан. Нельзя же всё пускать на самотёк. С любыми сложными вопросами – сразу ко мне. Завтра к вам присоединится министр Велес, и вы будете в штабе не одиноки. Мы очень рассчитываем на вас.

– Но вы уверены, что будет мятеж?

– Его Величество был уверен, и оставил мне подробные инструкции, как действовать. Но всего не предусмотришь, и мы стараемся обратить на пользу любое событие, любую идею, любую мысль. Вы же сами говорите, что в Эрфуртаре происходит то же самое – это ли не доказательство?

– Да я и был-то только на их берегу озера Глубокого.

– Но вы же видели, что скупают всё, ожидая обесценивания денег! А это возможно только при смене власти, когда Короны, все Короны, останутся без королей. Так вы согласны?

– Похоже, у меня нет другого выхода. Я – согласен.