Снег зеленый, и желтый, и красный, совсем голубой,
Через два коньяка изменит представленье о жаре.
Если я бы над пропастью страшной являлся собой,
Не цеплялся б в надежде за нежный и шелковый шарфик.
Как мы слабы, и звук аллегорий несчастно-простых
Не колышет вибраций давно леденелого сердца.
Хотя лед – не при чем, это образов трата пустых,
Как сочтенный грехом и немного обиженный скепсис.
Снег лежит. Белый принц. Кто дышал ему в сонную грудь?
Кто посмел целовать его губы в обличье обманном?
Не ответите? Жаль. Окружает заснеженный путь
Нежно-розовый контур людей, от мороза румяных.
Властью ветер склонился над братом, в изгибе поднял,
Закружил его в страсти над городом, в смехе целуя, и танце.
Я без ветра и снега в печали – поймите меня.
Да, я глуп, непонятен, я знаю, мне быть оборванцем
На краю этой пропасти, вдаль от играющих вас,
И пусть смертный порыв покрывал мои щеки болезненным алым,
Я бы плел ожерелье из больше всех видевших глаз,
И чертил бы стихи на алмазах разбитым кораллом.
Все, мой друг, эти сказки до времени падают в сон,
Но прошу – не забудь холод зим, что сковал твое юное ужасом тело.
Как на белом атласном снегу, затаившись, дрожит небосклон,
И ты рвешь томный цвет ядовитой замерзшей омелы.