Наблюдатель
(тринадцать строф)

Мы встретились и время провели
Так далеко от горестной земли.
На том конце исполненный печали
Чей голос, помолчав, спросил: «Вначале
Чтоб не забыть, 0н сотворил скрижали,
И даже Ангелы читать их не могли,
А пели, пели грустно и - летали
Шестью крылами в неподвижном зале,
Так далеко от горестей земли».

Нет ничего, а только тишина,
Звук голоса и зрение в полсна,
И так как снег пошел - все больше белых пятен,-
Звук голоса поэтому приятен.
Мне показалось, в комнату проник -
Так близок он и столь невероятен!
Он выследил меня, будь он неладен,
Небытие разрезав, как плавник.

Две точки. Прошлое, в котором маята,
И настоящее, в котором пустота
Достигла точки. Посреди черта,
Став на нее, не видно ни черта...
И почему я научусь ценить,
А не бранить, как делаю всегда,
Похожую на провода
Прерывистую эту нить?

Не нахожу для времени границ,
В нем поселилась стая белых птиц.
Они, над морем медленно кружась,
С тем облаком осуществляют связь,
И близок берег, как пиратский бриг!
Минутному спасению дивясь,
В себе и в собеседнике двоясь,
Я чувствую раздвоенности сдвиг.

Лица наклон, помехи Летний фон,
С самим собой, отбой, разъединен,
Я нахожу немедленный язык.
И нежность - жест, к нему уже привык.
Не требуя внимания к себе
Так говорят о многом напрямик
Предметы, равнодушные к судьбе.

Прислушаться, так Пушкина шаги,
Чуть приглушенные, вкруг изваянья.
Я забывал, и ты побереги
Ее звонки и редкие посланья.
Она тебе расскажет про себя.
Покажется, что видишь очертанья
Кого-то там... Я говорю, любя:
Он просто улыбается, губя.

Вот путь календаря: до января
Я буду весел. Проще говоря,
Причин не вижу загодя зазря
Расстраиваться, будущее зря.
Грядущее грядет, как дождь идет,
Так снег займет оконный переплет -
Все это мимо нас произойдет,
Но нам одним и нас благодаря
Известен ход времен на год вперед,
Как при дворе - успение царя.

Глагол времен! металла звон.
Повременим, я что-то утомлен.
И что-то мне уже не по себе.
Гадаю по листве, как по судьбе,
По пируэтам рыб в садке холста.
Душе - покой, а телу - темнота.
И я лежу, как раненный, в постели:
Так что там черти только что пропели?

Воссоздавать ландшафт. Иметь в виду,
Бродя по грядкам, будто бы в саду,
Что видишь, что белеет там в пруду.
Не слушать ни себя, ни темноту.
Мелькнувший в окнах - на секунду - свет
( Спускается по лестнице кенкет.)
Я слышу: «Нет, и здесь, о Боже, нет!»
И скажет: « Ждут`с , идемте, проведу…»

Вергилий, как в кухмистерской, в аду.
Всего прекрасней головы во льду.
И хочешь, а никак не разберешь:
На вкус мертвец на рябчика похож.
Харон с веслом, как статуя, хорош.
И мертвые устроили дебош:
«Не шлите к. нам философов и тех,
Кто одевает, отходя, доспех.

Мы ждем поэтов сладкогласных. Их
Мы примем с радостью, считая за своих,
Они всех раньше умерли, и здесь
Мы все равны, но им по праву смесь
Вина фалернского с забвенною водой,
Кусочек лотоса и медный золотой.
Пусть Кербер спит. Горгониных волос
Не чешет никогда проклятый пес, -
Вслед за орфеями слиняем мы гурьбой».

Я трижды в ад спускался за тобой,
И трижды говорил мне старец: «Пой…»
Я пел, что ж делать, и Аид молчал
И страшной головой в руке качал.
Ни персифонин вялый, скажем, взгляд
Не вдохновлял (я был убраться рад),
Ни обстановка, где привыкла ты
Рвать асфоделии, как на лугу цветы,
О, Эвридика...

Дико, Полидевк, и дивно здесь.
( Ахилл вот шлет привет.)
Он говорит, но только ты не смейсь,
Что пахарем мечтает быть атлет.
Все это втайне между нами. Да,
Здесь вкусная к вину идет вода,
Сестре поклон... Тем, кто в нее влюблен.
Заканчиваю, дорог телефон.

Дача «Жерновка», август 1997