Виктории Живаго не существовало до сегодняшнего дня. Я в этом уверен полностью и абсолютно. Однажды на работе, во время обеденного перерыва, Женя из рекламного отдела сказал, чтобы я подошёл в секретариате к телефону, потому что мне звонит Виктория Живаго.

Я как раз стоял у входа в банк, курил и допивал свой кофе. Ветер хлестал мой синий галстук из стороны в сторону, солнца не было вот уже несколько дней, прохожие казались угрюмыми и серыми, как однотипные волны океана, тянущиеся друг за другом. А над водой - тяжёлые тучи тёмного цвета.

Мне никто никогда не звонил на работу. Мне никто никогда не звонил домой. Когда меня искали, то начинался настоящий переполох - где же он, где же он? Между тем, как обычно, сидел и отвечал на звонки. Я рассказывал, что кому делать (в зависимости от проблемы и потребности) и руководил кредитными карточками и неоплаченными и забытыми чеками.

Что-то серьёзное? - спросил я у Жени, уже собиравшегося заходить назад.

Когда мне приносили очередную квитанцию, заведующий отделом, недовольный, находил меня и клал мне бумаги на стол, сразу же опрашивая:

- Где ты шлялся?

А между тем я всё время отвечаю на звонки. В моих наушниках звучит голос женщины:

- Я обратилась к нему, но мне в достаточно грубой форме отказали. Это вообще нормально? Я же ничего ему не сказала.

Мне нужно спросит адрес отделения, куда она подходила. Я тычу указательным пальцем обозлённому начальнику на своё место и произношу: я всё время говорил.

Заведующий говорит:

- Ну да, да, конечно.

А женщина на другом конце спрашивает:

- Что говорили? Вы о чём?

А сейчас Женя из рекламного отдела поднимает плечи и говорит:

- Не знаю. Тебе виднее, не мне же звонят, - и уходит.

Охранник, с которым я курил, и которого зовут Димой, спрашивает, запивая кофе:

- Опять мастера вызываешь?

Нет, говорю. Со стереосистемой на этот раз всё в порядке. И с компьютером, и с санузлом. Телевизора у меня нет.

Дима кивает головой, и отворачивается, продолжая осматривать проезжающие машины в центре города и людей, мечущихся из офиса в кафе, из кафе в офис, из магазина в такси и ещё куда-то. Он отстраняется от входа, чтобы можно было пройти. Я захожу в банк за пожилой парой, мы идём вместе по коридору, а затем разминаемся, и я сворачиваю к секретарю. Она сидит, покачиваясь, на своём стуле, колесики которого немного поскрипывают, сбросила туфли и есть шоколадку. На столе перед ней дымиться чашка с чаем. Трубка с телефона снята. Чтобы не услышать замечаний о том, что рабочий номер не следует оставлять в личных целях кому попало, я быстро обретаю связь с внешним миром.

Быстро присоединяюсь к потокам неизвестной и многоликой информации.

Я беру трубку и говорю:

- Слушаю вас.

Секретарь, развалившись, смотрит на меня. Она лениво жуёт, замечательно показывая всем своим внешним видом, в особенности выражением лица, что я отнимаю время её перерыва.

Свободного и принадлежащего только ей. Заходит Женя из рекламного отдела, и говорит:

- Дошёл? Не занимай надолго телефон, мне нужно позвонить.

А в трубке я слышу:

- Привет, милый. У тебя батарея села?

И секретарь, и Женя, внимательно смотрят на меня. Они ждут, что я отвечу.

Мне так неловко, и очень хочется спросить, кто это звонит. Но это будет полным провалом. Я отвечаю:

- Да, да. Наверное.

В трубке приятный женский голос говорит мне:

- Господи я уже так волноваться начала. Ты подзарядку забыл? Я только проснулась, так сразу же её увидела на столе. Только ты уже ушёл.

Да, да, отвечаю я, не сводя глаз с Жени, стоящего в дверях. Ногой он придерживает дверь.

- Ты поел, я надеюсь? Очень скучаю, только с магазина пришла. Придумала, что на вечер приготовлю. Думаю, тебе понравится.

Да, отвечаю. Поел. У секретаря на губах всплывает глуповатая улыбка. Её отполированные белоснежные зубы сейчас в шоколаде.

- Всё хорошо, Олег? Милый, у тебя странный голос. Что-то случилось?

Я говорю: ну, не знаю даже. Я работаю.

- Много дел? Или говорить не можешь? - спрашивает эта Вика.

Эти люди, с которыми я работаю, знают меня уже три года. И всё равно смотрят, что же написано на моём бейджике, смотрят, чтобы узнать, как меня зовут и из какого именно я отдела. У секретаря написано: "Анастасия, секретарь".

У этого парня, который повалился корпусом на дверной проём: "Евгений, рекламный отдел".

- Солнышко, скажи хоть что-нибудь? - говорит Виктория Живаго на том конце телефона.

Я говорю в трубку: да, да.

Я смотрю на Женю с рекламного отдела, и говорю в трубку: да, да. Я тебе перезвоню сам, хорошо?

И прерываю связь. Я пытаюсь изобразить подобающую в таких ситуациях улыбку, и поворачиваюсь к Анастасии.

- Я могу узнать, с какого номера звонили?

Она цокает, и всё так же держа в руке шоколадку в разорванной блестящей обёртке, наклоняется к аппарату, поворачивает его к себе. Указательным пальцем свободной руки, который украшает кольцо, клацает на панели кнопки, после чего поворачивает телефон назад, ко мне маленьким экранчиком.

- Прошу, - говорит она, и откусывает кусочек от плитки. Я говорю Жене:

- У тебя ручки не найдётся?

Я записываю номер на листик, и, крепко сжимая его, иду в глубь офиса, так и не сказав спасибо. Моё кофе позабыто, я не помню, где его оставил. Заведующий отделом говорит мне, чтобы после приёма пищи, после курения во время перерыва я использовал жевательную резинку, чего я не сделал. Он говорит это при всех, всех, которых при этих словах озаряет улыбка.

Ему я отвечаю: да, да.

Я иду на своё место, и смотрю на часы. Из лежащих на столе наушников играет музыка, а у меня в запасе ещё целых пятнадцать минут. Поэтому я забираю со спинки самого уродливого во всём банке стула свой пиджак, и нахожу в нём мобильный телефон, затем набираю номер, который указан на листике.

И прилаживаю трубку к уху, чтобы услышать, как женщина скажет мне, что денег, оставшихся у меня на счету, недостаточно для совершения звонка.

Я так и не смог объяснить ничего заведующему отделом. И начальнику тоже ничего не объяснил. Когда меня спрашивают, почему я выбрал именно эту профессию, а происходит это только в обмене информацией с листиком-анкетой с вопросами по соцработе с сотрудниками персонала, я отвечаю, что это верный выход для меня. Я ни с кем не разговариваю, не нарушая своей гармонии, и в то же время, мне звонят все, чтобы спросить, что же делать.

Чтобы узнать верный путь к получению денег и облегчению выплаты кредита.

Чтобы узнать, как меня зовут. Поэтому мне совершенно неясно - я же общаюсь с людьми, мой запах изо рта не спугнёт их по телефону. Я мог бы даже курить, если это не запрещалось. Так зачем мне делать замечания такого рода, если даже в офисе я редко кому нужен. Почему это является такой срочностью? Я могу сам вспомнить об освежении дыхания, пусть позже, но "Дирол" или "Орбит" я куплю.

Рано или поздно. Так зачем меня торопить?

Он, заведующий отделом, Анатолий Владимирович, ответил бы:

- А чем ты лучше остальных? В нашем банке существую нормы, так, будь добр, придерживайся их. Это же не сложно, правда? Все так делают и будут делать. Будут следить за собой. И ты будешь следить, понятно?

И, отходя от моего стола, бросил бы:

- И заправь сзади рубашку.

И выхода у меня как небывало.

Я кладу пиджак на стул, и, проверив, на месте ли кошелёк, выхожу по лабиринтам из столов и кабинетов в коридор, оттуда мне уже виден озарённый серыми дневными лучами неприветливого неба вход, куда я и направляюсь. Охранника уже нет, зато стоит Женя с Розой, молодой девицей, появившейся у нас около трёх месяцев назад, они шутят и смеются.

Мне хочется спросить: неужели ты так быстро позвонил? Неужели это было так срочно?

Под их взгляды я быстрым шагом вливаюсь в толпу и перехожу дорогу, бродя среди магазинов и рассматривая витрины в поисках того, что мне нужно.

Город и в эту пору по-прежнему остаётся цветным и зелёным (если, конечно, не посмотреть вверх, где среди верхушек раскидистых деревьев маячит массивный тягучий небосвод), тёплый воздух, подгоняемый ветром, несёт редкие бумажки обёрток из "Макдональдса" и "Пан-пиццы" среди ног движущейся по своим многочисленным делам толпы. Кстати, мусор - ещё одна из социальных проблем Одессы, которой занимается моя сестра Юля. Она член какой-то активистской организации, остающейся у всех в городе на слуху. В последний раз она мне звонила примерно тогда, когда в офис пришла работать молоденькая и смазливая Роза, кокетливо постукивающая пальчиками по столу во время разговора по телефону.

Роза, которая всё изучает через какую-то призму, и не принимающая никакое ничтожество, так, кажется, она сама о себе говорила. Я подслушал это, когда стоял недели две назад в коридоре у кофейного автомата, а они с Женей присели на огромные удобные кожаные кресла коричневого и чёрного цветов для, ожидающих своего приёма, посетителей.

- Да, да, - засмеялся тогда Женя, - Это довольно интересно. А ты сама живёшь? Или с родителями?

Оказывается, они давно уже сданы в дом для престарелых - так я шутил тогда про себя, хотя сам поступил однажды не лучше, и жил тоже один в своей квартире недалеко от центра. Квадратные метры, на которые я копил многие годы со студенчества и начала работы в банке. У Розы жильё оказалось в менее приличном районе города, и я для себя приятно подметил это.

Как же я отлично себя тогда чувствовал. А теперь эта парочка осталась позади, а я стараюсь быстро отыскать магазин мобильной связи, и, наконец, нахожу его. Мчусь к кассе, и говорю, что хотел бы пополнить счёт. А нет, нет, счёт тут не пополняют. Я выхожу, чуть ли не бегом пристраиваюсь в очередь в первый попавшийся киоск с прессой, и там покупаю карточку.

По пути назад пополняю счёт, судорожно набирая код клавишами мобильного, отвечающими на нажатие громким писком. Если бы меня сейчас видел начальник, то, наверное, сказал бы, что я должен надевать пиджак, когда отлучаюсь из офиса. Тем более я не снял с кармана рубашки бейджик, я продолжаю его носить и оказывать честь денежной корпорации.

Поэтому должен выглядеть как её сотрудник. Как остальные нормальные и понимающие её сотрудники.

Когда я прихожу, Женя и Роза уже собираются заходить. Девушка проходит, а он остаётся, с улыбкой дожидаясь меня.

Ну, что ещё? - хочу спросить я, но молчу. Мы вместе заходим в банк, белоснежное старинное красивое здание нависает над нами барельефами и гравюрами.

Мы идём по коридору, и Женя из рекламного отдела спрашивает:

- Кто звонил?

Тётя.

Тётя звонила.

Которой у меня никогда не было, - но этого я не говорю.

Я прохожу на соё место, в это время люди уже почти все расселись на свои места. Я беру в руки листочек и набираю номер Виктории Живаго, опасаясь самого страшного. Поднимаю глаза, и поверх невысоких стенок офиса, вижу начальника, разговаривающего с секретарём. Теперь она не ест шоколад, не есть вообще ничего. Подходит к ним Анатолий Владимирович, и они осматривают столы и всё помещения.

И тут стою я с телефоном. Я мгновенно приседаю на корточки, смотря на время - обеденный перерыв уже закончился как две минуты. Всё это время я прижимаю трубку к уху. Пока идёт сигнал, я рассматриваю свои изогнутые ноги и туфли.

Наконец, кто-то берёт трубку.

- Алло. Олег, всё хорошо? - сразу отвечает Вика.

Мне очень хочется спросить: кто это? Меня так и подмывает сделать это. Но я молчу и ничего не говорю. Я просто молчу в замешательстве.

- Милый, ты тут? Ты говорить не мог? Господи, я так волновалась. У тебя всё хорошо, солнышко?

Нет. Я не знаю. Наверное, говорю я скороговоркой. А вы откуда сейчас говорите?

- Олег, всё хорошо? Ты чего?

Ну, мычу я, в смысле, где вы сейчас находитесь?

- Олежка, я дома, ты чего? Не пугай меня, милый!

Хорошо, говорю, не буду. И сбрасываю, снова прерываю связь с этой Викой. И набираю домашний номер. Свой домашний номер, подчёркиваю. Набираю номер моей квартиры, где живу я, я сам, в полном одиночестве, один-одинешенек, и никого больше, никаких мальчиков, девочек, или Вик.

Пару секунд раздаются гудки, тело начинает загибаться от сидячего положения. Я передвигаюсь к пластмассовой стенке, чтобы выглянуть и узнать, идёт ли кто сюда или нет. Мои расставленные ноги похожи на букву "М" сейчас. Одной рукой я держусь за белую преграду, поставленную у нас в офисе только для того, чтобы звонящий на горячую линию банка не слышал слишком отчётливо разговоры других операторов с такими же звонящими. Они, как я уже говорил, сделаны из пластмассы, из белой пластмассы, рельефной. За впадающей полоской идёт выпуклая, и так они сменяют друг друга на всей вертикальной плоскости. Не знаю, кто и где их откопал, и как их прикручивали и припаивали, но когда я в первый раз увидел эту картину, она была оригинальной и изящной, не такой, какой кажется сейчас. Невысокие стенки, отгораживающие каждому оператору территорию собственного "кабинета", были в какой-то чёрной сажи, и до прихода уборщиков их отмывали сами операторы, потому что запах от них исходил ужасный. К слову, никакой особой звуковой изоляции они не принесли. Если Ваня за "соседним" столом чихнёт, то это всё так же сможет услышать половина банка.

А затем, после мгновений ожидания, кто-то берёт трубку в моём доме, в котором, по идее, я живу лишь сам, только сам, один, и отвечает голосом некой Вики:

- Да? Олег? Что случилось, в конце концов? Ты говорить не можешь?

Да, да, да, но этого я не говорю. Мои самые ужасные опасения подтвердились. Она сейчас находится у меня дома, в котором я живу лишь сам. Только сам.

Один.

Я не знаю, говорю я. Происходит что-то странное. Я не могу ничего понять.

- А почему ты говоришь шепотом? Ты занят?

Да, отвечаю. Но я не мог не позвонить.

- Спасибо, родненький мой! - даже не видя Вики, я чувствую, как она просияла, - А я тебе дозвониться не могла. Вот и решила попробовать позвонить на рабочий.

Спасибо, благодарю я в свою очередь. Это очень мило и приятно. Я говорю: а ключик от квартиры у тебя есть? Или как ты попала в мою...хм, нашу квартиру?

Я хотел было спросить, как она взломала мой звонок. Спросить, зачем она без моего ведома проникла в мою квартиру. Да даже если и с моего ведома, зачем она туда проникла? И кто она вообще такая? Откуда она знает мой номер? Откуда она меня знает и почему я не имею понятия ни о какой Вике Живаго. Но я промолчал.

Вот так вот быстро я сдался. Можно уже и не уверять себя в том, что Виктории Живаго не существовало до сегодняшнего дня. Такое ощущение, что она была всегда. Всегда жила у меня (нас) дома, и звонила мне, и называла почему-то милым. Даже запах её может оказаться мне знаком.

Только всё равно никакой Вики я не знаю.

- Знаешь, знаешь, - говорит мне женщина на том проводе.

Никакой женщины по фамилии Живаго в моей жизни не было. В ней вообще максимально малое количество людей.

- Была, была. Ещё как была, всегда, - говорит она, - И всегда буду, милый мой.

Я нагибаюсь ещё ниже и шепчу ещё тише, как будто это сможет что-то изменить: что? Что ты только что сказала?

- Даже дольше тебя была, - я знаю, что она сейчас улыбается в трубку. - Всегда находилась рядом. Ты у меня как ребёнок. Неусидчивый, и совсем не прижился. Поэтому приходи домой пораньше, милый, хорошо? Я буду ждать. Целую, милый, иди работай.

И теперь она прерывает связь.

Я только успеваю сказать начавшимся гудкам: что? Ничего не понял.

Мои изогнутые ноги от полученных неожиданных известий разъезжаются в разные стороны, туфли скользят по гладкому кафелю. Они возят меня, присевшего, по полу, я продолжаю шептать в трубку: что? Ты что-то сказала?

Я что-то пропустил? Я что-то сделал не так?

Глупо, наверно, было сказать, что вы ошиблись номером. Ошиблись квартирой и человеком. Это не я. Вы, ты, как угодно, короче, неправа. Это не я, совсем на я. Ни при каком раскладе.

То есть вообще никак не я.

Если бы я это сказал, то она сказала бы: ты, ты, ещё как ты.

У своей пластмассовой стенки я слышу шаги, я быстро подскакиваю, сажусь на стул, прячу телефон и натягиваю на голову наушники, выключая музыку. Подавая знак, что я готов к связи. Заходит заведующий отделом Анатолий Владимирович, и говорит:

- Ты Розу не видел?

Не-а.

- А где ходил?

Да я тут сидел.

- Так, прекращай. На глаза лучше вообще не попадайся, понял?

Сейчас на лице этого самоуверенного типа играет улыбка, но я знаю, что говорит он вполне серьезно.

Да я и так, отвечаю я.

- Вот и сиди тогда. Ааа, вот она, - он разворачивается и идёт на голос Розы, кричащей с коридора:

- Анатолий Владимирович?

Интересно, что бы сказали мне, если бы я вдруг, если бы мне что-то понадобилось спросить или узнать (если вдруг), стал кричать через офис, а не подошёл бы и тихонько не спросил?

Остальных, когда ищут, находят быстро. Все знаю, кто где находится. А когда дело доходит до меня то тут два выхода - или я вообще незачем никому, или никто не знает, где же это я шляюсь.

Я уже слышу Викин голос, с игривой укоризной приговаривающий:

- И что же мне с тобой делать?

Возможно, хотя бы ей я смогу объяснить, что ни в чём не виноват. Что, возможно, я всю свою жизнь сидел в этом офисе, пребывание в котором вылилось мне в более чем три года, и ждал её звонка.

Люди звонят мне, чтобы спросить мне, когда, наконец, заработает их карточка. Когда, наконец, с неё можно будет снять деньги, которые так сильно нужны. По всеобщим указаниям операторов я не просто не обязан, я не должен делиться со звонящими тем, что для меня означают их деньги и религиозные и другие убеждения. Упаси боже мне выкинуть какой-нибудь фокус в этом роде. Просто все знают, что набравшись храбрости я могу достаточно много сказать, поэтому эти правила стоит либо вбить мне в голову, либо не оставлять меня одного. Поэтому все мои разговоры прослушиваются, да и остальных операторов тоже. Те, кто иногда слушают их, могут затем просто выбрать, кто повысил квалификацию и постарался лучше остальных. Чтобы узнать, кто недостаточно квалифицирован. Чтобы провести инспекцию и проверку успеваемости на рабочей должности, кажется так правильно это называется.

Звонит один мужчина, и говорит:

- Здравствуйте.

Я знаю, что перед тем, как нас соединили, он ждал на линии, и в это время в его трубке играла тихая, успокаивающая музыка. Так он прождал где-то полминуты, иногда приходиться терпеть отрывистое шипение и повторяющуюся простенькую мелодию ещё дольше. Обычно такое бывает перед праздниками, когда людям есть на что тратить деньги, есть на что брать у нашего банка кредит. Когда нужно всем всем-всем успеть купить подарки.

Надеюсь, вы понимаете, что моя задача состоит не только в том, чтобы соединять звонящих нам людей с другими сотрудниками и операторами. Я объясняю, когда нужно приходить, куда обращаться, по каким дням какое отделение нашего банка работает, как связаться с начальниками этих самых отделов. Я знаю условия всех кредитов, я смогу объяснить их и должен уметь просто рассказать о них человеку, обсудить с ним условия кредита, не вникая в детали. Это уже не моё дело. Я просто информатор. Чтобы подписать бумаги, чтобы осудить самое главное, вы придите тогда-то тогда-то, во столько-то столько. Я посвящаю в основные черты акций и розыгрышей, которые проводит наш банк, когда он вообще их проводит.

Я отвечаю: здравствуйте, это горячая линия ла ла ла банка. Да, вы дозвонились на горячую линию ла ла ла банка. Моё имя Олег, чем могу помочь вам?

И мужчина на том конце старается говорить лениво и растянуто, тщательно произнося каждое слово, однако акцент всё равно слышно.

- Я приобрёл карточку в ла ла ла банке летом, 16 августа, и через месяц она оказалась заблокированной, так как я неправильно ввёл код в банкомате. Я пошёл в тот же день к представителю отдела ла ла ла банка и оформил заявление об утере карточки. Но оператор допустил какую-то ошибку в наборе кода в новой карточке, и теперь я не могу получить её. Скажите, не знаете ли вы, как можно ускорить этот процесс?

Я говорю: номер карточки, пожалуйста.

- Старой или новой?

Любой.

- 64.

Код карточки.

- Старой?

Той, чей номер вы назвали.

- 4 598 456 001 45.

Я ввожу в компьютер номер и код карточки. Он мне выдаёт информацию о том, что заявление в это отделение не поступило.

Как я могу к вам обращаться?

- Павел.

Павел, будьте добры, скажите вашу фамилию и кодовое слово.

- Лисунов, Петербург.

А в какое отделение вы обращались об утере карточки?

Он называет мне адрес и где это отделение ла ла ла банка находиться.

Павел, ожидайте на линии.

Я звоню в отделение в указанном районе города, где звонящий писал заявление об утере карточки. Мне отвечает Лана, и говорит, что я позвонил на рабочую линию сотрудников ла ла ла банка.

Павел Лисунов, кодовое слово - Петербург, старая карточка номер 64, код 4 598 456 001 45, подал заявление об утере этой карточки и оформлении новой. Ваш сотрудник допустил при введении кода ошибку. Вы приняли заявление?

- Сейчас посмотрю, Олег, оставайтесь на линии.

Играет та самая музыка, визитная карточка ла ла ла банка. Затем Лана возвращается на подпольную связь со мной.

- Заявление не принято, будет рассмотрено в течение следующих трёх часов.

Спасибо, Лана.

Павел, вы тут?

- Да, слушаю.

Ваше заявление не принято, вам нужно перезвонить вечером, или завтра с десяти утра.

- Хорошо, спасибо.

Пожалуйста, Павел, спасибо, что позвонили на горячую линию ла ла ла банка.

А затем он перезванивает вечером, только его звонок принимаю уже не я, а другой оператор. Когда заканчивается моя смена, я пытаюсь задержаться. Заходит Анатолий Владимирович, и спрашивает:

- Как? Ты ещё тут?

Да, да. Я думал задержаться.

- Тебя кто-то попросил?

Не совсем.

- Отвечай прямо. Просили, или нет?

Нет.

- Собирайся тогда. Отделение закрывается через полчаса.

Хорошо.

- Хорошо, Олежка, увидимся тогда завтра. Спасибо за работу, не болей.

Он всегда, когда отпускает меня, старается выглядеть как можно заботливее и добрее. Совсем как тогда, когда с института меня определили на это место работы. Он называет это реальной семейной политикой. Когда днём он муштрует меня и издевается, как только может, а вечером похвалит и приласкает. Этот самодовольный и хамоватый тип всегда звонил мне, когда я болел и лежал днями на диване в небытии, не в состоянии даже дойти к врачу, и он определил и посоветовал мне одного доктора, он и вызвал его ко мне на дом. Этот толстый карьерист - самый заботливый человек в моей жизни. Он может отправить меня переодеваться, когда ему не понравиться мой галстук.

А в следующий раз, когда я снова его одену, он заметит уже что-то другое. Он скажет, что я должен быть на уровне других сотрудников и ничем не выделяться из толпы. Он внимателен к каждому члену команды, даже ко мне. В моей телефонной книге на мобильном всего два номера - его и Юлин, причём контакта нет ни с одним. Я вообще не понимаю, зачем мне мобильный.

Я надеваю пиджак, закрываю на ключ ящик, пряча документы, и выключаю компьютер. Я отключаю телефон и гашу свет.

Незамеченным прохожу по коридору и выхожу на улицу. Папки заведующему отделом я отдаю с утра.

Когда я вышел на улицу, меня уже ждали. Парень с чрезвычайно бледным лицом, и такая же белоснежная девушка стояли, облокотившись на капот машины, припаркованной у банка. Ещё на той же поверхности находилось кофе, три дымящихся одноразовых стаканчика. Парень, одетый в облегающий синий спортивный костюм и девушка в широких джинсах и свитере, подскочили и заулыбались.

- Привет, Олежка, мы тебя уже заждались. Садись, а то, если не доставим тебя вовремя, Вика волноваться будет.

Я стою со своим пластмассовым чемоданчиком, обшитым тканью, не шелохнувшись, просто моргаю глазами. Рот открылся сам по себе, непроизвольно. Дыхание учащённое.

- Олег, она уже волнуется, - пробует убедить меня девушка.

Я продолжаю стоять и смотреть на них.

- И тут холодно, - пробует парень.

Нет, думаю. Не греет. Я ухожу вправо, иду не спеша, не отрывая от парочки взгляда. Машина - обыкновенна зелёная "Dewoo", номер я не рассмотрел.

- Да перестань. Ты же даже не даёшь нам объяснить всё. А ведь вы можем всё изменить.

Хорошо, думаю я. Но я всё же пойду на автобусную остановку. Как жаль, что этого им не говорю. Шевелю губами про себя. Сейчас я жалею, прежде всего, о том, что три года копил деньги, купил квартиру, положил определённую сумму в банк (не в этот), на права сдал, а машину так и не купил.

Всё на автобусах разъезжаю. Потому что на вечерних маршрутах меньше людей. Я сажусь на самые задние места и созерцаю ночной город, иногда просто катаясь до одиннадцати ночи, натянув наушники и поставив что-то успокаивающее.

Но сегодня не совсем тот день. Сегодня день появления абсолютно новых людей, кроме того, плеер я дома забыл.

Дом, который оккупировала неизвестная доселе мне женщина.

- Олег, слышишь? Как насчёт того, чтобы избавиться от одиночества?

- Как насчёт того, чтобы становиться лучше? Оставаться таким как есть, и увидеть остальных и остальное лучшим, чем оно было сегодня утром и вчера?

- Как насчёт того, чтобы увидеть новые стороны с кем-то? Чтобы не просто ходить на работу? Чтобы не просто копить деньги и не знать, куда их деть?

- Чтобы крикнуть всем, что у тебя есть собственный вкус и собственное мнение? Что думаешь?

- Чтобы кто-то словил тебя и не отпускал больше?

- Чтобы увеличить границы постоянства, которое ты так любишь? Сделать себя счастливым, в конце концов?

Я почти уже скрылся в ночной толпе, а они всё кричат:

- Чтобы научиться отвечать людям в глаза, а не про себя? И говорить то, что хочешь. Чтобы вообще говорить, а не молчать? Или молчать, когда слова не нужны, когда в них нет необходимости?

Яркие витрины только привлекут к себе внимание, поэтому я сворачиваю в близлежащую подворотню, оттуда в ближайший двор, и по закоулкам отдаляюсь от баров, ресторанов, магазинов, кинотеатров, офисов, развлекательных центров и караоке баров на другую остановку, с которой уже окончательно планирую уехать.

Добраться домой и разобраться с загадочной гостьей. Возможно, выставить её на порог или вызвать милицию. Пусть составляют протокол и выясняют, как она проникла ко мне в квартиру и кто эти её приспешники, преследующие меня с работы.

Запыхавшись, добравшись через темень и непроходимые разбитые не заасфальтированные дороги, через заборы и гаражи, я выхожу на освещённую площадь, пересекаю её и вижу крытые скамейки и ларьки под мерцающим ванильным фонарём. Однако автобусы там больше не ездят. Только стоит зелёная машина, на переднем сиденье выглядывают и машут мне парень и девушка.

- А у нас кофе.

Так, как будто бы кофе может решить абсолютно все проблемы и решить, жить ли тебе или нет.

Так, как будто бы меня покупают за чашечку почему-то всегда тёплого ободряющего кофе.

Мягкие тканевые сиденья приветствуют меня, я тону в их усыпляющих массах и бугорках, как только меня усадили на заднее сиденье машины.

- Ты чего-то на права всё ещё не сдал? - спрашивает бледный парень меня. Он сидит за рулём и удивительно мало времени посвящает слежению за дорогой. Он поворачивается ко мне назад, поворачивается и девушка. Я замечаю, что машину он ведёт легко и непринужденно, что ли, ни о чём не волнуясь. Замечаю, что парень совсем не парень, и старше меня года на три, значит, ему около двадцати восьми - двадцати девяти, девушка тоже не совсем девушка. Ей вообще под сорок. Либо это их бледность так ослепила меня, либо невнимательность при выходе из банка и плохое освещение.

Сдал я.

- А машины тогда чего нет?

Машину покупать надо. А руки не доходят.

- А хочешь?

С ней возиться придётся. Кататься буду, когда захочется, особенно по ночной Одессе. Но этого я не говорю. Я вообще мало разговариваю, откровенничаю только с собой, а этим двоим и подавно рассказывать ничего не обязан. Пусть лучше объяснят, в чём дело. Что происходит. Куда меня везут.

- Ты, наверное, спросишь, куда мы едем?

Да, у меня была такая мысль.

- Не волнуйся, домой мы едем. Вика наготовила много всего для тебя. Очень соскучилась. Можешь представить.

Могу.

- И мы тоже скучали, Олежка.

Женщина, о которой я в начале мог сказать только "свитер и джинсы" перегибается и целует меня в щеку. Хочется, чтобы мужчина воздержался от повторения им такой же процедуры.

- Только посмотри! Он кажется таким надутым и обиженным! Посмотри, как надулись его щёки! - ликует бледная женщина на переднем сиденье возле водителя.

Водитель поворачивается и улыбается.

- Да расслабься ты. Мы ж лучшие друзья. Сейчас, возможно, тебе сложно в это поверить, но через несколько часов ты, как никто другой, поймёшь это. Так что постарайся просто получить наслаждение, согласен?

- Волноваться тебе действительно не из-за чего.

Да, да. Именно поэтому ты сейчас сжимаешь в руке нож? Не махай им у моих ног. Но я этого не говорю вслух. Женщина замечает, куда я смотрю, и говорит:

- Это меры предосторожности. Ты не волнуйся, приедем, так я уберу это, обещаю. Ну, любимый друг, давай знакомиться снова, как и сотни лет назад?

Что-что?

- Я Агнесса, это Кирилл. Мы с Викой - твоя компания.

- А что это за тип такой слащавый выходил девушку провожал? - спрашивает Кирилл.

Кудрявый такой?

- Ну да.

Это Евгений. Он из рекламного отдела. Он позвал меня к телефону, когда эта Вика звонила.

- Хорошо хоть, что позвал.

- Это его не спасёт.

- Да, уж точно.

Агнесса опять перегибается, и целует Кирилла. Он опять легкомысленно отвернулся от дороги. Мимо нас с улюлюканьем проносятся машины.

- Ещё раз говорю - не волнуйся. Не разобьёмся. А если и разобьёмся, то Вике меньше работы будет, - усмехнулся водитель.

- Ну, Кирилл! - упрекнула его женщина.

- Что? - ещё больше заулыбался он.

- Ну, как всегда.

- Что как всегда?

- В своём репертуаре как всегда. Олежка, не слушай его. Он глупости говорит. Он просто шутит. Потом всё объясним тебе.

Когда?

- Когда приедем. Когда ты, наконец, попадёшь в объятия к Вике, она убедиться, что мы довезли тебя в целости и сохранности. Когда мы все вместе поужинаем и отлично проведём время. Я сгораю от нетерпения, хочу посмотреть, где же вы с Викой будете жить.

На мой дом, что ли посмотреть хочешь?

- Знаешь, она сказала, что там довольно-таки неплохо, - повернулся Кирилл. - Но ей есть, что исправить. Сделать обстановку темнее и счастливее. Но только вместе с тобой. Будешь ходить тоже выбирать обои, шторы, и всё такое.

Обои?

- Он опять тебя напугал? - засмеялась Агнесс.

Как я понял, я прихожусь тут всем за младшего брата. Хрупкого и бедненького, которого все хотят потискать и защитить. Приголубить и накормить.

Спросить, как же у меня прошёл день и погладить.

- Как же у тебя день прошёл?

Хорошо. В смысле нормально. Могло быть и лучше.

- А как обычно они проходят?

А это что за вопрос? Только вслух я этого не говорю.

- Ну, в смысле другие дни. Обычно.

Никак.

- Ну, вот видишь. Ты очень быстро учишься.

Правда?

- Уже не просто "никак", не просто "обычно". Уже могло бы быть и лучше. Ты оторвался от своего скучного графика. Обещаю тебе, что к ночи, ты сможешь назвать себя самым счастливым человеком в мире.

Угу.

А как же. Только последнюю фразу я опять произношу про себя. Себя самого. Как по мне, если и есть сдвиги, то они незначительны. И то, произошли они только из-за страха. Вот повыгоняю всех из жизни, и всё будет как обычно.

- Может, тебе лучше не принимать поспешных решений? Просто успокойся и подожди немного. Поверь это того стоит.

Эта парочка только и говорит, что "поверь" да "обещаю", а между тем у моего живота и ног держат двадцатисантиметровый нож. Кухонный. Я как следует присматриваюсь к нему. Этот нож, это мой нож. Из моего домашнего набора, из которого я использую всего один экземпляр. Этот, кстати, я и в руках почти не держал. Но точно знаю, что он принадлежит мне.

Так вы были у меня в квартире?

- Ааа, ты на это смотришь? - спросила Агнесс - Нет, на самом деле это нам Вика принесла. Самый большой взяла, правда?

Да она вообще молодец, эта Вика.

- Перестань, - улыбнулась женщина. Видно, она оценила это как шутку, или что-то в этом роде. Последнее, что я мог сделать, тем более сейчас, так это засмеяться. Я вообще не помню, когда я в последний раз по-настоящему улыбался. Не с натяжкой, не издевательски и не когда от меня требовал того заведующий отделом.

Когда я действительно мог улыбнуться.

- Улыбка сделала бы твоё серое лицо ещё прекраснее, - сказала мне Агнесс.

На себя посмотри.

В слух я этого не говорю, но бледность этих двоих наверняка действует ещё отталкивающе, чем моя отчуждённость и одиночество на обычном выражении лица.

Их даже манекенами не назовёшь. Не просто, потому что у меня между ног держат нож для разделки мяса, не потому что я вообще редко, когда кому что говорю (имеется ввиду в лицо, а не как оператор горячей линии в банке). Потому что до холодной привлекательности манекенов им далеко.

Не знаю, как там выглядит Вика, но эти точно подходят друг другу. Разве что одежда не рваная и не испачкана в земле, из которой они вылезли.

Однако, продолжал размышлять я, они не худы. Может, поели? Тогда есть надежда, что меня никто трогать не будет.

- Конечно, не будет, - говорит с переднего сиденья Кирилл - Тебя мы женить будем.

Кого?

- Ну, как кого? Тебя.

Что меня?

- Ну ты даёшь. Женить будем?

Зачем? На ком?

- На Вике! Вы отлично подходите друг другу! - невозмутимо отвечал водитель.

Подходим, подходим. Прямо как я секунду назад про вас думал. Только я этого не говорю. А, в сущности, какая разница? Они всё равно слышат всё, что происходит у меня в голове. И "подходите друг другу" это лишний раз доказывает.

Только я не знаю, подхожу ли я Виктории Живаго. Я вообще никакой Виктории Живаго не знаю. И не видел никогда.

Поэтому судить не буду. Не видал, знаете ли.

- Ну какой же ты грубый! - шутит Агнесс - Всё пройдёт очень хорошо. И красиво.

Да красиво, красиво. Я ж и не спорю. Только без меня.

Кирилл при этих мыслях чуть не затормозил.

- А вот это ты даже не смей говорить, понятно?! Вика долго ждать не станет с такими словами, шашку сразу выхватит. Этого просто не может быть, понимаешь?!

- Что ты такое городишь?!

- Выбрось эту ересь из головы, иначе я вырежу её, понял?!

- Тупой, тупой, тупой!

Вот так вот накинулись на меня. Я даже кофе расхотел. Они сидели и перечисляли различные вариации того, какой же я гад. Пока не успокоились, и Кирилл перестал брызгать слюной и стал следить за дорогой.

Нет, слюной он, конечно, не брызгал, но про себя я так сказал. Может быть, просто хотелось оскорбить его. В конце концов, я ничего такого не сделал и не сказал, чтобы меня не то, что похищали и женили на ком-то там с шашкой, а хотя бы не грузили и не винили в чём попало.

- Ну, что будем с ним делать? - Агнесс повернулась к водителю.

- Вике доставим, что же ещё. Ночью она ему быстро мозги встряхнёт.

Это то, что наступает сразу же после женитьбы? В первую ночь, да?

Она собралась меня во что-то вовлечь?

- В себя, - ответила женщина на переднем сиденье, отпивая кофе, которое она держала свободной от ножа рукой.

- Ты же знаешь, что без тебя она никуда. Она всегда была с тобой. Рядом.

- Всегда есть.

- И всегда будет.

- Ты только подумай, как же это романтично.

Очень. Ты только нож чуть подальше убери.

- Ты неповторим.

- И всё равно ты это знаешь. Ты был всегда под её протекторатом. Надзором. Только ты один. Она отдала за тебя жизнь, впустив в свой мир тебя одного.

- Понимаешь? У неё есть только ты. Только вы вдвоём.

А шашка тогда ей зачем?

- И ты всегда это знал. Поэтому ты такой одинокий.

- Хотя в сущности ты не одинок. Она у тебя есть. Твоя.

- Только.

Только за дорогой следи.

Только ты мне сейчас штаны изрежешь.

- Хорошо, если только штаны, - улыбнулась Агнесс.

Ну да. Вы все такие позитивные.

Машина хоть ваша?

- Дэо? Пффф, - фыркнула дама с холодным оружием.

- Сейчас такая машина у каждого второго со средним достатком. Оглянись.

Что правда, то правда. Эта марка стала популярнее отечественных автомобилей в последнее время. Нет то, чтобы я особо этим интересовался, но глаза-то у меня всё ещё есть.

- Ты, кстати, плохо видишь.

Да нормально.

- Ну, пятьдесят процентов на глаз будет.

- Мы всё знаем. И твою группу крови. Твоё состояние и твою жизнь.

- Твоих знакомых.

- Если такие вообще есть.

- Твои книги и топ-лист в плеере. Мелочь, а приятно.

- Твой ничтожный распорядок твоего ничтожного дня.

- Всех сотрудников банка.

Ну молодцы.

- Так вот. Вика тебе очки приготовила.

Я не ношу очки.

- Не носил.

Об этом даже говорить не стоит.

- Ты прав. Сопротивляться бесполезно.

Так машина не ваша?

- Нет.

И где вы её достали?

- Какая разница? Водить-то я умею.

Вроде.

- Сам сесть хочешь?

А чего мне-то говорить начал, что машины нет? Сам эту угнал.

- Это твоя вторая победа.

А первая какая? Что я в машину сел, а не удрал?

- И не убежал бы.

А стоило попробовать?

- Так или иначе... короче, ты знаешь, что мы увидим твои жалкие мыслишки. И всё равно огрызаешься.

Ну спасибо.

- Да я шутил. Пошутил я. Честно, у тебя в голове полная феерия. И ничего плохого в этом нет. Ты характер такой.

А ты, что за человек? Человек ли?

- Характер, - улыбнулась Агнесс. Один зубик у неё был золотой, это лишь придавало ей ещё больше того похоронного и мертвичного шарма.

Ууу, упырь. К тому же хамло.

- На обиженных балконы падают.

Да ну.

Меня похитили неизвестно кто, неизвестно для чего. Неизвестно, что со мною собираются делать. Конечно же, я сейчас успокоюсь. А как же. Я пока что обо всём этом холодном оружии не упоминал. Ну, в смысле о саблях, шашках. И кухонных ножах. Моих кухонных ножах.

Моих.

С моей кухни.

Из моего набора.

Который находится в моей кухне. У меня на столе. Меня, меня, меня. Считайте меня эгоистом и нытиком, но я всё равно не понимаю, как это она проникла в мой дом. Я про Викторию Живаго.

- Всё твоё принадлежит ей.

- Всё её находится в твоих владениях.

- В ваших владениях.

Ааа. Тогда ясно. Конечно, как же я сам не догадался?

Сразу бы так и сказали.

- Знаешь, вокруг много чего непонятного, и никто не жалуется.

Я буду жаловаться. Я первый наябедничаю. Хотите?

- Паника - страшная сила, - смеётся Агнесс, у которой я хочу спросить, кто это дал ей такое имя, и отворачивается.

Лучше бы я задержался на работе.

Или вообще никуда не ходил. Сказался больным и остался дома. Взял бы какую-то палку, придумал бы что-нибудь, и охранял вход. Возможно, выломал бы ножку у стула или стола.

Короче, как я намекнул, придумал бы что-нибудь. Но от охраны собственных владений ни в коем случае не отказался и проявил бы особый энтузиазм. Если ко мне вообще можно применить это слово. Если верить Агнесс и Кириллу, то под Викиным влиянием ещё как можно будет.

- В любом случае, ты попал, - водитель подвёл итоги.

Спасибо, я говорю.

Рано или поздно, это должно было случиться. Я про то, что ехать предстояло нам не вечно. Тем более и банк мой относительно в центре, и квартира недалеко. Я немного времени выиграл из-за пробок, в которых мы простояли большую часть такого себе "ознакомительного путешествия".

По-другому и не скажешь.

Совмещаем полезное с приятным. Два в одном.

- Мы приехали? - спрашивает Кирилл.

А ты как думаешь?

- Ну, это вы здесь с Викой живёте, а не мы.

Я живу тут сам.

И ты же довёз нас. Значит, знаешь, куда ехать.

- Ну да.

Зачем тогда голову морочишь?

- Да просто удостовериться хотел, - улыбнулся он.

В чём?

Так ты был у меня дома или нет?

- Я же сказал, что очень хочу там побывать. Увидеть, как там всё обустроено. Перед тем как Вика всё поменяет.

Обои?

- О ремонте я тебе не говорил, понял? Это как тайна. Сюрприз. Приятный сюрприз.

Понятно.

- Да ничего тебе не понятно. Не были мы с Агнесс у вас дома. Просто подъезжали к нему, чтобы жена твоя нож нам передала.

Вообще-то я не женат.

- Это пока что.

- Это ты так думаешь.

Мотор затих. Мы просто остановились. За окном - красивое двухэтажное здание, в котором находится мой дом. На который я собирал семь лет. Которого я добивался, так и не осознав, зачем же он мне. И где я теперь живу сам. Жил.

- Да она всегда там жила.

- Просто сейчас ты действительно это поймёшь.

- Хотя понимал в глубине всегда.

В какой ещё глубине?

- Да неважно.

- Я что сказать хотела. В Одессе все старинные здания в центре такие прекрасные, - Агнесс говорит и выглядывает в окно украденного её женихом автомобиля, - Офисы соседствуют с мудростью. Пусть её так сложно спасать, но это всё же получается. Это так красиво. Именно поэтому у тебя в доме такой разрушенный подъезд.

Потому что это так красиво?

Или потому что он в трёхсантиметровых трещинах?

- Всё, ты меня достал. Выходи давай, умник.

Агнесс вышла и открыла мне дверь. Наконец-то у меня между ног не оказалось ножа. Я могу вздохнуть свободно. На пару секунд.

- Да вы всегда с ней свободны, - нагибается эта женщина с холодным оружием и говорит мне. Честное слово, так и говорит - всегда такими были. Свободными. Так что ты сильно там смотри не расслабляйся.

Шутка. Конечно, расслабься и успокойся. Всё хорошо, точно так, как мы успокаивали тебя, как только сели в машину.

В украденный автомобиль, отвечаю я.

- Да неужели это так важно?

А ты спроси у того, у кого вы его угнали. Пусть он лучше скажет.

- Не думаю, что его сейчас это волнует.

Значит, он стал одним из вас?

- Из нас. Выходи давай.

Прежде чем я наконец выползаю, Кирилл думает о том, стоит ли предупреждать меня. О том, что если я попробую бежать, смерть моя будет мучительно долгой, мучительно мучительной. Но он этого не говорит, на правах о том, что мы с ним вроде как лучшие друзья. Я младший братик его, и его жены. Маленький и беззащитный.

Нет, так нет. Передумать можно несколько раз. Он оббегает машину, берёт у Агнесс нож, и прижимает меня к капоту, придавив лезвие к горлу.

- Твоя смерть будет мучительной и долгой, если тебя хотя бы посетит мысль о том, чтобы смотаться.

А затем он целует меня в лоб.

И поправляет галстук. И обнимает, сильно-сильно. Как брат. Тискает, и говорит мне, как же он счастлив. Как же они все скучали и как же меня не хватало. Он говорит странные слова. Кирилл говорит, что без меня было плохо. Никак. Совсем как мои дела в обычные дни, о которых можно забыть.

- Их и не было. А теперь, любимый мой, проходи в логово, твоё и Вики. Ах, да. И попробуешь только что-то не съесть, и мы сожрём тебя сами.

Оки-доки.

Я ж и не спорю. Просто я не совсем в том положении, в котором можно спорить или возражать. Так что мы мило промолчим. Втихомолку.

Когда вокруг больные на голову психи, лучше так и делать. Тем более, если все признаки указывают на то, что тоже один из них.

Из навеки больных на голову.

Неизлечимо и навсегда. Навеки. Такой вот у меня диагноз.

Хроническое непонимание. Врождённая нереальность. Приобретённое восхищение упадком. Потерянный иммунитет к солнцу, которое я, стало быть, не смогу больше переносить. Потеря жизненно важных функций. Остановка моего жалкого сердца и начало нашей с Викторией Живаго жизни.

Хроники изменений неизменного и хроническое непонимание.

Так что таким образом меня проталкивают в подъезд обваливающегося двухэтажного домика, напичканного богатыми жильцами, репутацией и восхищением прохожих. Все хотели бы жить тут. А живу я. С женой. Какой-то. Живу с какой-то женой. Невиданной и неслыханной, охраняющей и ожидающей меня.

Прямо как подземные божества в тех лунатических и достаточно мистических рассказах, основанных в свою очередь на легендах очень древних и очень умных народов нашей планеты.

Так что таким образом мы поднимаемся и становимся у двери, моей железной двери. Ещё когда мы поднимались, я заметил, что в окнах горит свет и играет музыка. Моя музыка.

Наша музыка.

- Ну, милый, звони давай, - говорит Агнесс, подталкивая меня.

Прежде чем я успел дотянуться до звонка, в который до этого вообще, наверное, никто не звонил, потому что никто вообще не приходил, дверь открылась, и на меня запрыгнула с визгом очаровательная женщина, лет тридцати пяти, стала давить в объятиях и целовать.

Так что таким образом я понял и узнал что они старше меня на семь, восемь и четырнадцать лет. Понял, что значит забота и внимание не как моральный принцип и привычка твоего начальника, который - хоть убей - обязан позвонить и спросить скучающим голосом со старательными вкраплениями отрицания абсолютной безразличности, как твоё здоровье, чтобы удостовериться, жив ты и сможешь ли прийти на работу завтра.

Я не могу просто взять и подняться. Вика стиснула меня, и не отпускает.

- Как и всегда должно быть, - шепчет она мне игриво на ухо своим сладким голосом.

Мы тщательно закопаны под одеялом. А сверху меня ещё и невеста моя. Не то, чтобы она хочет убить меня. Просто нужно сделать последний шаг к присоединению компанейской пропажи, то есть меня.

Поэтому я стараюсь выскользнуть, чтобы убежать. Просто нужно понять, что умирать мне совсем не хочется. Мне действительно пришлось съесть всё, что приготовила мне Вика. А Агнесс и Кирилл сидели возле и умилялись. Как же это великолепно и мило.

Вот я такой накормленный, и убежать мне сложно. Встать вообще не могу, не могу подняться. Другая парочка постелила себе в гостиной (у меня (нас) в квартире две комнаты), я не слышу ни храпа, ни сопения. Я не слышу дыхания, потому что ещё не разобрался, как именно мёртвые дышат.

Я-то вижу, что они ходят и убить могут. Они бледные такие. Таким же бледным стану и я, если меня достанут. А меня непременно достанут, я даже счастлив от этого. Деваться мне некуда. Но можно сделать всё намного интереснее и увлекательнее.

Можно попробовать сотворить маленькую глупость.

Позабавить всех.

Можно попробовать сбежать.

И вот я сантиметр за сантиметром сползаю к краю кровати. Если попрошусь в туалет, Вика не отпустит, так как за годы наблюдений знает меня как облупленного. Так что я резко подорвусь и заскочу в туалет.

И всё.

Оттуда - никуда больше. До двери я не добегу никак. Чтобы увеличить азарт, Вика может притвориться, что спит, а не смотрит, как это делаю я.

- Я всегда опускалась возле тебя. Ложилась возле, и смотрела, как ты спишь,- говорит она со счастливыми глазами, гладя меня по щеке. Потом я её поцеловал, и она на радостях уснула.

Я хочу сказать, если действительно уснула, а не хочет разыграть меня.

Сейчас часы показывают два часа ночи, все уже полчаса как улеглись. Да, мы сидели так долго. Хозяйка из Вики прекрасная, но кроме меня почему-то никто больше не ел.

Все просто смотрели, как это делаю я.

Ещё мне посоветовали позабыть о неловкости. Нет, нет такого тут. Больше нет. Сказали, что всё придет со временем. Завтра. Вот так вот быстро я всему научусь, без лишних возражений и вопросов.

Прежде чем я взлечу со своего места, с Вики, оккупировавшей меня даже во сне, чьё лицо выглядит действительно счастливым, пройдёт ещё тридцать минут, всё это время понадобиться мне для осознания своей удачи и радости.

Нет, нет, такое тут есть. И раз уж я решил подурачиться, то стоит попробовать. Не хочу грузить вас своими рассуждениями. Короче, сейчас два часа тридцать шесть минут, я сталкиваю лежащую на мне девушку, и в одних трусах и носках лечу в ванную комнату. Тут же у меня находится и туалет. Я забегаю и закрываюсь, с обратной стороны двери пока что не слышится ударов. Ровно минуту, которую я должен был бежать, я простоял и прослушал. Пока сонная Вика поднялась, прошла на кухню, по пути осведомив Кирилла и Агнесс в правдивости их предположений о моём побеге, и что-то там закопошилась. Я приставил ухо к деревянной поверхности двери. Я слышу, как бьётся посуда и открываются дверцы шкафчика. Я слышу:

- Ну, где же они?

Ножи на подоконнике.

- На подоконнике посмотри, - кричит Кирилл. Он нагибается, и шепчет в дверную щель внизу, - Я же обещал, что твоя смерть будет мучительной? Ты помнишь это, Олежка? Она будет долгой и мучительной. Пусть ты, может быть, уже и научился ценить то, что имеешь, но это ты сам захотел. И сам так придумал. Так что я исполню твою просьбу. Я тебя....

Я хватаю первый баллончик, который мне попался под руки. Освежитель воздуха, хвоя и шишки. Я быстро нагибаюсь и выпускаю струю в источник угроз. Я выпускаю лесную свежесть от какой-то турецкой фирмы прямо в глаза Кириллу, моему личному водителю.

- Я клянусь тебе, ты об этом пожалеешь! И в следующий раз, когда ты будешь снова просить меня, уже о пощаде, я не смилуюсь! Ты запомнишь это навсегда.

Говорят, вроде бы, если кинуть такой баллончик в огонь, то он взорвётся. Так на его металлической бутылочке и написано. Там написано, что его стоит держать подальше от детей, солнца, и огня. Сейчас у меня создаётся впечатление, что это нечто вроде скрытного послания от турков, и адресовано оно именно мне.

Мне убегающему. Мне мучительно и долго умирающему. Мне с мёртвой невестой, мёртвым водителем и его мёртвой женой, по имени Агнесс. Держите подальше от детей. О, Господи, я не должен сейчас держать его в руках, по правилам это строжайше запрещено.

Поэтому я сейчас ищу зажигалку. У меня в туалете точно должна быть зажигалка или спички. Без вариантов, вот они.

Без лишних возражений и вопросов. Вот так вот сразу взять и согласиться, да и ещё непонятно на что - однозначно в моём стиле, просто и ясно. Вот только смысл быстрой капитуляции у меня немного отличается от представления о белых флагах других людей. Перед этим, то есть перед тем, как лечь спать, Вика прошептала мне: не считай это поражением, считай это присоединением.

Присоединением компанейской пропажи. Нужно сделать последний шаг к присоединению компанейской пропажи, то есть меня. Триста раз уже говорили, что ничего криминального в убийстве на исключительно положительных любовных мотивах нет. Есть только идея света и свободы. Честно скажу, многое из того, что моя компания мне говорила, агитируя добровольно сложить голову на плаху, я не понял. Да и это неважно, говорил Кирилл. Ты и так делаешь это всё добровольно, и не смей даже говорить о том, что это не так. Не поверим.

А сейчас мой водитель ругается, на чём свет стоит, обзывая меня, и наверняка думая про себя, что потом ему за эти слова будет очень стыдно.

Но только не сейчас. Потом.

Когда он убьёт меня. Чтобы я смогу нормально жить и дышать. Так это теперь называется. Нож во имя спасения.

Я слышу ласковый и нежный голос Виктории Живаго за дверью. Она говорит мне, едва сдерживая смех от всех нареканий, которыми меня благословляет Кирилл:

- Солнышко, ты хорошо меня слышишь?

Ага.

- Зайка, ты чего? Иди спать ложись.

Я тут лучше.

- Что тут? Солнышко, давай, я жду тебя. Возвращайся давай.

Да я никуда и не уходил. Я тут лучше.

- Что тут?

Посижу?

- Зай, а у нас в кроватке тепло. Давай приходи.

Я слышу, как Агнесс говорит Кириллу, чтобы он не дёргался и дал ей осмотреть его глаза. А он отвечает, что не может их открыть, от аэрозоля они пекут, что аж терпеть невозможно. Она говорит, что они, веки и лицо его, раскраснелись.

Я присаживаюсь на унитаз и вздыхаю. Проходит в безмолвии минута.

- Ты идёшь, милый?

Да, да.

- Чего ты вскочил?

А чего ты нож взяла?

- Какой нож?

Который Агнесс держала у меня между ног, у моего живота.

- Какой такой нож?

Ну, такой длинный, для разделки мяса. Хотя я мясо никогда им не разделывал. Так уж получалось, я покупал всё готовое, как недоразвитый.

- Ну, я тебе всё готовлю. Милый, ты чего?

Зачем тебе нож?

- Зайка, не пугай меня!

И всё-таки?

- Возвращайся, пошли спать!

Ты его ещё держишь?

- Господи, кого?

Нож, наш нож. Которым ты мясо разделываешь, раз уж я не готовлю, а только лишь поедаю.

- Милый, ты испугался? Солнышко, у меня нет ножа.

Я опять тяжело вздыхаю.

- Знаешь что? Знаешь, как мы можем сделать, родимый?

Как, милая?

- Подойди к двери, и приоткрой её. Я покажу тебе свои руки. И ты увидишь, что никакой опасности я не несу.

Нет, нет. Это уловка. Потому что я теперь знаю, что и с ножом ты никакой опасности не несёшь. Скажи правильно.

- Хорошо, я покажу тебе руки, и ты увидишь, что никакого ножа у меня нет! Хорошо? Скажешь, когда подойдёшь. Постучи около того места, где находиться твоя голова.

Это ещё зачем?

- Ну, чтобы удобнее было. Давай, подходи, - отмахнулся голос из-за двери.

Я в поисках. Я откручиваю с баночки отбеливателя крышечку, и, подождав немного, кидаю её в дверь, где-то по средине, может, чуть выше. Крышечка падает назад, а в то место, где она ударилась, вонзается кончик лезвия.

Не-а, говорю. Не попала.

- Ой, солнышко, я не хотела! Прости, зайка, я случайно.

Ой. Вылетело.

Снова наступает молчание, за ним неимоверные удары о дверь, которая вся трясется и норовит вылететь с петель.

- Зай, не зли меня! Открой дверь!

У тебя в руках нож. А ты говорила, что нет.

Это как понимать?

- Открой дверь, кому говорю! Ты всегда меня слушался и сейчас будешь! Я кому сказала, а?! Немедленно открой дверь!

А нож? А как же нож?

- Ну и характер у тебя! Ты обязательно будешь наказан, как только я до тебя доберусь, ты понял?!

Меня озаряет улыбка, настоящая. Второй раз уже. Первый - когда я лежал на кровати, а Вика спала рядом. Я просто чувствовал себя абсолютно счастливым. А она ещё возьмёт и прошепчет мне, что так будет всегда.

И почему я не должен ей верить?

- Ты понял, что я тебе сказала? Кому говорю?!

Я знаю, что даже с ножом она желает мне только добра. Абсолютного счастья и просвещения, недоступного другим. Зато доступного мне. Мне, мне, мне, мне одному.

Абсолютное счастье. Абсолютный эгоизм к окружающему "они" и сведение его под полный ноль. Абсолютный. Всё ради одного человека.

- Ты хочешь, чтобы я вышибла дверь? Я сделаю это! Зай, ты этого хочешь?!

Я спать хочу.

- Тогда дверь открой! Немедленно!

Не хочу спать с дыркой в животе.

- Я перережу тебе горло, солнышко! Если ты не откроешь дверь.

Нет, нет, нет.

- Хорошо! Тогда я в любом случае тебе его перережу!

Дверь в ванную комнату - чуть ли единственная моя постоянная проблема. Даже не смотря на то, что особой толщиной она никак не обладает, в ударах, при которых на поверхности появляется кончик лезвия, моего ножа, прямо ощущается недюжинная сила бьющего. Это, наверное, какое-то уважение к жертве - и Кирилл, и Вика могли выбить дверь давно.

А может, я просто должен ещё их пустить. Чего я, разумеется, пока делать не собираюсь. Если уж быть ребёнком, так быть вредным.

Показать свой характер и свой изысканный юмор. Выставить себя умалишенным. Поэтому я сейчас сижу на унитазе, в своих трусах и носках. Ещё я нахожу Викин халат. Я одеваю его, он немного согревает. Аромат тела любимой действует усыпляюще. Я уже могу открывать дверь, и ничто мне не страшно. Мы вдвоем против всего и всех. Пусть только оружие она уберёт.

- Ах, ты играешься, так, значит?! Ну, ты получишь, это я тебе гарантирую!

Я слышу крик Кирилла:

- Пусть только откроет дверь, он сразу об этом пожалеет!

И слышу, как шикает где-то далеко на него Агнесс:

- Рот закрой!

Она шипит на него:

- И не дёргайся, умоляю тебя!

Вика тарабанит в дверь, пока что без ножа.

- Открой эту чёртову дверь, кому сказала?! Давай, сейчас же выполняй!

Я думаю, как мне сделать так, чтобы баллончик с освежителем воздуха загорелся, не то чтобы взорвался. Чтобы я мог кинуть его в дверь, и спалить её. И сказать: вот тебе, получай!

Довольна?

- Что ты там бурчишь?! И почему ты ещё дверь не открыл? Почему она заперта ещё?! А?! Кто мне скажет?! Кто мне ответит?!

Я?

Вика кричит, её нежный моему уху голос наполняется детской злобой:

- Ну, дорогой, это придется пережить! По-другому никак, понял?! И ты хочешь этого, я знаю! Поэтому я доберусь до тебя! Ради нашего блага! И оно будет, и оно есть, как и всегда было, ты понял меня?! Я иду!

В двери снова начали появляться порезы и дырки, щепки вылетали во все стороны, звук был такой, как будто бы кто-то рубил полено топором. Вика управлялась с ножом просто мастерски. И, о да - я знал, что меня она тоже так научит, но только после одной маленькой детали, которую необходимо закончить.

Воспринимать это как формальность. Нечто нужное в хозяйстве, а Вика - моя хозяйка. Ей решать, когда перерезать горло, а когда нет.

Когда можно подождать.

- Потерпишь! И этого больше не будет! Ну, иди сюда, солнышко! - смеясь, шепчет она, уже просовывая ногу. Приходиться ломать дверь руками и ножом, чтобы увеличить проход. Ну, конечно, просто войти в неё не устраивает никого. Всем обязательно хочется пролезть, впрыгнуть и нырнуть.

Я всё ещё думаю, в руках у меня зажигалка. Я обматываю освежитель воздуха бумагой, поджигаю её, и держу огонёк на металлической бутылочке. Она прогибается, чернеет, и взрывается у меня же в руках, от чего естественно, пострадал только я сам. Меня, горящего, откинуло назад, я ударился об стену и сполз на пол, на свой грязный кафель. Такой молодой, а уже в огне.

Вика добирается до меня, тушит мой пожар. Улыбается, целует в лоб и перерезает горло.

Занавес. Олег, Вика, Агнесс и Кирилл разбиваются на пары и уходят спать.

Всегда мечтал прокататься на своей машине по Восточной Европе. Румыния и Венгрия, Чехия, наверное. Я, и Вика, всепобеждающая команда. Вдвоём едим незадачливых путников, путешествующих автостопом, и смотрим то, что всегда хотели увидеть. Главное - вдвоём. Вот жизнь после жизни.

Последнее слово - королеве мёртвого меня.

Он лежит весь прекрасный, с маленьким шрамиком на шейке, мой маленький ребёнок, поел и сладко спит. Всё время, всю бесконечность я лежу и смотрю, как он мирно сопит. Проснётся, спросонья поцелует, и я ложу его дальше, и больше и не надо. Вот жизнь после жизни.

Маленький шрамик на горле поднимается вместе с шейкой в такт его ровному, спокойному дыханию. Я на страже сна - вот моё единственное хобби.

Вот жизнь после жизни.