Лиза прокралась в комнату почти бесшумно. Второй день сестра была молчалива и добра, а значит, можно было рискнуть.

В этой комнате на стуле сидела светловолосая девушка. Тонкие пальцы спокойно крутили колок, освобождая гитару от части бывшей струны. Порой она прекращала работу и проводила рукой по остальным, оставшимся струнам – они звучали светло и печально.

Маленькая Лиза, довольная собой, села на пол прямо перед сестрой.

- Маша, - гордо сказала она, - а я тут!

- Я знаю, - спокойно ответила Маша и замолчала.

Так было не интересно! Лиза ожидала хоть какой-то реакции на подобное злостное вторжение, а это спокойствие разом обесценило все ее нелегкие усилия.

Девочка, насупившись, посмотрела на сестру и, скрестив руки на груди, легла на пол. Часть струны свисала вниз и при малейшем движении инструмента чуть подскакивала вверх. Это зрелище чуть отвлекло девочку от её обиды.

- Маш, а струна живая? – спросила она, наконец.

- Конечно, живая. Ты же слышала, как она поет…

- Я не о том. Маш, а Маш, а когда она рвется, ей больно?

- Нет, милая, ей не больно, - улыбнувшись, ответила Маша, не отрываясь от своего занятия.

- Но почему, если она живая?

- Когда на ней играют, ей хорошо, и она поет. Когда по ней бьют, ей больно. А когда бьют очень долго или очень сильно, она не выдерживает, и ей становится все равно. Знаешь, это как с водой: если подставишь ладонь под очень горячую воду, сначала будет очень горячо, а через несколько секунд, когда рука совсем покраснеет, и начнет покалывать от жара, ты просто перестанешь ее чувствовать. Тебе будет все равно: жара это или холод – в любом случае, ты не почувствуешь ни-че-го… Нет, милая, ей не больно.

Сестра замолчала, а девочка, так и не вставая с пола, начала играть с упавшими рядом блестящими тонкими пружинками. Маша переставляла пальцы по грифу и медленно перебирала оставшиеся пять струн.

- Нет, не живая. Так не бывает, – уверено заключила Лиза, - если б живая, не могла бы одна струна звучать по-разному.

- Почему же не бывает? Ведь человек так же: нажмешь на другие лады, и он зазвучит по-другому.

- Маш, - серьезно сказала девочка и сосредоточенно посмотрела на сестру, - я уже большая, я знаю, я видела, на человеке нету струн.

- Как же «нету», есть, - снисходительно улыбнулась сестра. – Просто они очень глубоко внутри, поэтому их и не видно.

- Но раз они блестят и такие красивые, зачем же забрались так глубоко?

- Чтобы по ним не могли ударить… По крайней мере могли не все и не всегда, - поправилась она, погрустнев, и провела рукой по грифу.

- Маш? Ну что ты молчишь? Что с тобой?!

- Ничего, милая, - печально улыбнулась сестра, - просто у меня струна порвалась.