Жил на свете чудак не от мира сего.
Я всю жизнь с ним, наверно, дружил.
Чудаком не считал он себя самого,
И как думал, так, в общем, и жил.

Он картины писал — он художником был —
И раскрашивал мир за окном.
Он был занят всегда, но совсем не спешил,
Успевая везде и во всём.

Кукол он мастерил и куда-то девал —
Может, просто раздаривал всем.
«Оживают они, — подмигнув, объяснял. —
Оживляют и нас. Но не всех».

Идя следом за ним, отставал вечно я,
Пот ронял и дышал горячо.
Он всегда поджидал терпеливо меня,
Улыбаясь мне через плечо.

И не мог я понять, как он Время провёл
Вокруг пальца, как кольцами дым.
Словно это не он вдоль по времени шёл,
А оно семенило за ним.

Как-то раз его тайну я всё же узнал
(Будто вспышка блеснула во мгле) —
Он ручные часы из кармана достал
И забыл, положив на столе.

Целый день за часами следил я тайком,
Часто пряча испуганный взгляд:
То стояли они, то пускались бегом,
То вращали вдруг стрелки назад.

Он вернулся, и встретились наши глаза.
Он не стал напускать мне туман.
«Торопись повзрослеть», — он всего лишь сказал
И часы снова спрятал в карман.

Он от этого мира порой уставал
И чудил, упиваясь мечтой.
А однажды он красками пририсовал
Два крыла за своею спиной.

Я смеялся над ним до икоты, до слёз,
К крыльям тем прикасаясь рукой.
Он шутил мне в ответ, только взял и всерьёз
В небо взмыл над моей головой.

Я смотрел ему вслед и не верил глазам,
А он крыльями рвал облака.
Я рукою блуждал в забытьи в волосах,
Не заметив, что в краске рука.

…Жил на свете чудак с беспокойной душой,
Пряча тень от рисованных крыл.
И однажды, задумавшись, в небо ушёл.
И дверей за собой не закрыл.

Он всё делал всерьёз, даже если шутил,
И смеялся как будто навзрыд.
Он воздушные замки из ветра кроил,
Сам имея монашеский скит.

Я чуть-чуть не дошёл, не догнал, не доплыл…
Вот и время теперь как зола.
Вдруг всё то, что он мне не всерьёз говорил,
Это чистая правда была?..

Я ощупывал спину, у зеркала встав,
И примеривал кисти в руках.
И я понял теперь: был во многом он прав.

И не запер ту дверь в облаках.