«Тело сорвалось в БП и пропадало до запаски».

БП – это беспорядочное падение, тело – небоныр, который только осваивает азы свободного падения и потому ведёт себя в небе непредсказуемо, запаска – запасной парашют. А вся фраза целиком – это обо мне.

Мне ужасно стыдно за проваленный уровень и, в особенности, за прощёлканную высоту и приземление под запаской вместо основного парашюта. И ещё мне очень страшно. Как человеку, чудом вернувшемуся с того света.

Я стою возле ангара в ожидании хорошей выволочки от своего инструктора. Студент, только что проваливший третий уровень обучения. Всего уровней семь. Семь шагов до неба, после завершения которых, я смогу прыгать самостоятельно, в чём уже начинаю сомневаться. Пока же в небе меня страхует инструктор. Но на сей раз, я падал так быстро и непредсказуемо, что Татьяна не смогла меня поймать. Татьяна – это и есть мой инструктор. Собственно из-за неё я и влез в эту авантюру, но это другая история, которая, как я надеюсь, только начинается.

Сейчас же мне предстоит выслушать поистине безграничный запас ненормативной русской лексики, которым владеет эта замечательная девушка. С удивлением понимаю, что большую часть выражений доселе мне слышать не приходилось, и это после двух лет службы срочником.

«Лёша, ты уже взрослый человек и сам отвечаешь за свои поступки», - Татьяна зачем-то прервала поток ругательств на полуслове: «И три основных правила небоныра должен усвоить как отче наш, иначе тебе лучше сразу завязать с прыжками».

Эти правила отскакивают у меня от зубов: раскрыться, раскрыться на заданной высоте, раскрыться на заданной высоте в правильной позе. Но свалившись в БП, и пытаясь вернуть хоть какую-то стабильность своему падению, я совсем забыл о высоте, мне казалось, что прошло всего несколько коротких секунд, но из трех с половиной километров, отделявших меня от земли, осталось всего 400 метров, когда сработала запаска.

Убедив себя и Татьяну в том, что больше не буду выпускать высотник из поля зрения ни на секунду, я без запинки повторил план прыжка.

Казалось бы, что может быть проще: расслабиться и отдаться набегающему потоку, но человек так уж устроен, что везде пытается найти опору, даже в небе.

И вот мы опять на борту. С трех с половиной километров до четырех – сплошная облачность, не видно ни зги, и Татьяна говорит мне, что пока мы будем падать в облаках, она будет держать меня, чтобы я не потерялся, как в прошлый раз. С удовольствием соглашаюсь – в её руках я чувствую себя безопасно, как ребёнок в руках матери. Мы выходим крайними (парашютисты, как и лётчики, весьма суеверные создания, у них в лексиконе нет слова «последний», а только «крайний»).

Мы ныряем в «молоко», как царь из сказки про Конька-Горбунка, Татьяна держит меня мертвой хваткой, я улыбаюсь и облизываю небо языком, это не так-то легко сделать, потому что поток воздуха так и норовит закрыть рот, но у меня получается. Я счастлив, и когда инструктор отпускает меня, восторг усиливается от того, что всё получается – стабильно лежать и делать запланированные спирали. По лицу Татьяны вижу, что и она довольна моими успехами.

Полтора километра, подаю знак, что пора раскрываться и раскрываю свой парашют.

Падение плавно замедляется и вот уже над головой полностью наполненный рабочий купол-крыло. Теперь я – птица. Птица, парящая над облаками!

Только вот облака должны были остаться высоко вверху. Задираю голову – облака на месте, где им и положено быть. Но внизу еще один слой, вот я уже скольжу ногами по одному из облаков и, наконец, полностью погружаюсь в туман. Но теперь уже не испытываю того восторга, что был наверху, теперь мне нужно приземлять парашют, а я даже не знаю где нахожусь – вокруг лишь однородная белая масса и ничего, что могло бы служить ориентиром. Память подсказывает, что должен делать парашютист, оказавшись в облаках, и я начинаю делать медленные спирали и громко орать песню: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг…». Меня некому услышать, потому что я выше всех, остальные, наверное, уже на земле, но я всё равно пою, потому что так надо, потому что на предыдущем прыжке я уже оплошал и больше не хочу осрамиться перед Татьяной и прочими небонырами.

Наконец облака рассеиваются, когда высотник показывает 500 метров, и я наблюдаю под собой лес: деревья, деревья, деревья, лишь где-то на пределе видимости лес заканчивается и открывается огромная поляна аэродрома. Понимаю, что не дойти. Совсем немного. Но снижаюсь я быстро, а поляна еще так далеко. Память вновь приходит на выручку. Я растягиваю стропы в стороны и чувствую, будто купол взлетает вверх. В таком режиме он будет снижаться гораздо медленнее, но, боже, как тяжело удерживать стропы слабеющими руками.

Молчавшая до сих пор рация вдруг просыпается, и я слышу лишь одно слово: «Поднажми!». И я жму.