На голубом начерчен пламень,
В белом окне – вся страсть, вся смерть,
А к моей шее прочно камень
Привязан, как земная твердь.
Ограничение поэта
Рождает тысячи стихов,
Да что в них проку, коли свету
Милее «благость», «смерть», «любовь».
Я проклинал бы, да не смею,
Пускай живут, пускай поют.
Их песни ярче и живее,
Чем мой багрянцем крытый кнут.
Но все же молча я надеюсь,
Что в день один, прекрасный день,
Что кто-то выкрикнет смелее,
И от кого-то будет тень.
Не просто карандаш в бумаге,
Затертый цвет усталых лиц,
А яркие, объемны краски
На стыке вековых границ.
И я надеюсь, что тогда-то
Возьмет мое плечо рука,
Поднимет мой сюжет горбатый,
Пойдет со мной на облака.
И кнут примет из рук дрожащих,
И окунет его в купель,
Придет век третий, настоящий,
Омытый кровию моей.