Литературный Клуб, Читать: «Vergissmeinnicht»

Досье № 134

Гюнтер Моргенштерн.

Год рождения: 1918.

Цвет волос: темно-русый.

Цвет глаз: голубой.

Особые приметы: шрам на виске, три вытянутые в линию родинки на шее.

Карьера: «…» в 1942 году был назначен на пост коменданта в городе N. (Польша). До этого с отличием окончил высшую школу SS, участвовал в разработке трех проектов в сфере планирования экономики рейха.

Характер: нордический. Очень хладнокровен, выдержан. Сложно вывести из себя, каждый ход просчитывает. Безжалостен к невыполняющим свой долг, но при этом абсолютно равнодушен к истреблению евреев, поляков и т. д.

Досье № 347/а.

Мария Памятливая.

Год рождения: 1923.

Цвет волос: платиновый.

Цвет глаз: голубовато-серый.

Особые приметы: отсутствуют.

Карьера: в 1941 году возглавляла группу подростков, партизанящих в российской деревне Черняево. Под ее командованием группа пустила под откос 6 фашистских поездов, а также неоднократно добывала оружие со складов. В 1942 году вступила в ряды Красной Армии и после ликвидации барона Штюрбера, главы концлагеря Шварцкарте, была переправлена товарищам из Польского сопротивления.

Характер: умеет притворяться, играет практически любую роль, полностью вжилась в нее. Умеет быстро принимать верные решения.

Количество удачно проведенных ликвидаций: 7.

14 мая.

Женщину как выяснилось, звали Грета. Она принесла кувшин с теплой водой и таз с полотенцем. Как мало человеку для счастья надо! Я смыла пыль и усталость и села за письменный стол, по привычке записывая все мысли. Конечно, это не совсем правильно, ведь партизан, в случае чего, обязан оставить свои мысли при себе до самого конца! Но мне так проще. К тому же я веду дневник на русском, да ко всему прочему стенографирую. Вот и сейчас записала и как-то спокойно стало. Я потом еще вернусь к этим записям, а сейчас слышу, что Грета меня зовет. Интересно, что случилось?

Тот же день. Позже.
Наконец-то я повстречалась с командиром. Оказывается, у них нет никаких званий, т. е. либо «товарищ», либо «командир. Меня он встретил, скривившись. Видимо ожидал увидеть что-то более впечатляющее. А вот я рассматривала его во все глаза. Невысокий, плотный, с длинными усами и водянистыми глазами, командир сидел в кресле и курил трубку. Перед ним на столе лежали две папки, к одной из которых была приколота моя фотография.
– Товарищ Мария, добро пожаловать!
– Спасибо, командир!
– Вы наша гостья, поэтому…
– Я не привыкла отдыхать! И если могу вам как-то помочь, то всегда готова!
– Это не очень красиво с моей стороны…
– Смелее! – подбодрила я его.
– Но вас расписали как потрясающего организатора и импровизатора! И возможно только вы сможете нам помочь! Есть один человек, который очень нам мешает.
– В чем это выражается?
– Эсэсовский офицер. Командует здесь всем. Типичная нацистская сволочь. Росчерком пера отправляет на тот свет десятки человек… и все попытки инсценировать самоубийство или несчастный случай провалились!
– Неужели нельзя его просто убить?
– Нет! Иначе, на нашу деревню падет наказание! Его проще терпеть!
– Что хотите от меня?
– Придумайте, как его ликвидировать! – выпалил командир и передал мне вторую папку с № 134.
Сейчас она лежит на подушке, а я пока что пытаюсь полностью расслабиться и собраться с мыслями. Пойду, почитаю, что там за «типичная нацистская сволочь».

Тот же день, позже.
Это что-то потрясающее! Новый объект великолепен. Я, правда, так и не поняла, почему он мешает местным жителям (о ужасный польский язык!), но это не важно. Его уже чертову кучу раз пытались убить, но пока, ни у кого не получилось. Либо не было возможности отвести подозрения от поляков, либо его охраняли. Забавно, не так ли?
Сегодня же состоялся еще один разговор с командиром. Я посетовала на то, что очень мало информации, а он ответил, что больше собрать нереально. Тогда-то я и предложила свой вариант.
– Давайте, я устроюсь к нему секретарем! В досье сказано, что у него нет секретарши. Он со всем справляется сам?
– Скорее не может подобрать подходящую кандидатуру.
– Из досье я сделала свои выводы! И думаю, сумею ему понравиться!
– Какая нужна будет помощь от нас?
– Чистые документы. Тщательная легенда! Чтоб комар носа не подточил! Кстати у вас введен комендантский час?
– Да. С 9 часов вечера.
– В самый раз. Еще нужна больная подруга. И выясните, какой из полицай-конвоев более лоялен. Я не хочу, чтоб меня ночью расстреляли!
– Я вас не понимаю…
– И не надо. Просто сделайте все, что я просила. Да… Я читала про то, что объект любит ночные прогулки. Разве нельзя было убить его во время одной из них?
– Два раза пытались.
– Понятно.
Я снова вернулась в свою комнату и стала подготавливать маскарад. Сделала себе стрижку карэ. Отгладила светло-голубое платье с вырезом лодочкой. Черные туфли-балетки обмахнула щеткой. Обувного крема нет, но ладно! И так сойдет. Грета еще вчера принесла мне темное пальто, но я не рискнула выйти на улицу. Мало ли на объект наткнусь! Это лишнее.
Кто-то стучит!

Позже. Легенду соорудили на удивление быстро и, главное она очень достоверна. даже не верится, что местные смогли столь четко сработать! Мое уважение к ним растет!

Файл 7451.Ева Печински.Обрусевшая полька. Родилась в деревне Пелит, но она на 5 году жизни была вывезена в Россию, в Москву на ПМЖ. Имеет специальность переводчика. Родители умерли. Разведена, детей нет. В 1941 году переведена в штаб Сопротивления и по сей день находится там. Официально числится пропавшей без вести.Файл 6614.

Марианна Грабовская.

Проживает на Штурмблауштрассе. С 3-5 лет посещала один детсад с Евой Печински. После ее отъезда их матери долгое время состояли в переписке, после их смерти письменное общение продолжили девушки. В результате бомбежки Гробовская стала инвалидом. Может передвигаться лишь в кресле-каталке.

Позже.

Как всегда перед миссией меня охватывает, одновременно страх и азарт. Сейчас мы сидим у моей якобы подруги и пьем чай. На часах 22.45, а значит скоро идти. Я пойду через 5 минут, чтобы в случае чего не перепутать маршрут, а то попаду навстречу не тем полицаям, которым нужно. Руки трясутся. Взяла у Маришки книгу, какой-то старый справочник по флористике. Какое счастье, что он на немецком, а не на польском! Благодаря легенде я могу позволить себе не знать местный язык. Можно идти!

Позже.
Боже! Меня всю колотит! Дает о себе знать волнение. Но главное: у меня получилось! Оберштурмбанфюрер предложил мне место секретаря!!! Но обо всем по порядку.
На улице было холодно. Я надела балетки, а то бы мне цокот каблуков давил на нервы. Впереди мелькнул фонарь ночного патруля, и в этот же момент в переулке раздались шаги. Я поняла, что пора и… якобы наткнулась на полицаев!
– Фройляйн! Что вы здесь делаете?! Мы вынуждены задержать вас за нарушение постановления о комендантском часе!
– О! Господа полицаи, – воскликнула я на хорошем немецком, – отпустите меня. Я обещала навестить покалеченную беспомощную подругу и не смогла нарушить обещание!
За спиной сдавленно хмыкнули. Гюнтер Моргенштерн подошел к нам и полицаи вытянулись во фрунт, предварительно выбросив руку в фашистском приветствии.
– А вы, значит, фройляйн, не можете нарушить обещание? – обратился объект ко мне.
– Нет. Надо выполнять обещанное.
– Очень хорошо! А что у вас за книга в руках?
Я протянула ему увесистый том. Уж не знаю, что там увидел при свете фонаря, но он ткнул пальцем в какую-то страницу и велел:
– Читайте!
С трудом различая буквы, я начала:
– Незабудки. Незабудка — род семейства Бурачниковых. В основном эндемики Новой Зеландии…
– Великолепно! – восхитился он, когда я закончила. – Вы хорошо знаете немецкий и держите обещания! Это все, что мне требуется! Я предлагаю вам должность моего секретаря.
– Но кто вы?
– Гюнтер Моргенштерн, комендант! – он черканул на листе блокнота адрес. – Приходите завтра, как проснетесь. И по итогам собеседования я приму окончательное решение. Кстати, это вам… - комендант протянул мне крохотный букетик незабудок. - No me olvides.
– Что?! – не поняла я, но ответа не дождалась.
Вот так вот. Он ушел, а полицаи (они работали на Сопротивление), проводили меня до дома. А теперь спать! Я просто с ног валюсь!

Служебная записка: прошу проверить личность Евы Печински, проживающей по адресу … и с 17 мая поступившей на должность моего секретаря.Г.М. 17 мая
Итак, сегодня мой первый рабочий день. Сейчас обед, но я не имею права покидать место работы. К счастью Гюнтер ушел обедать в кафе. Так что я спокойно могу записать все, что произошло.
Сначала меня вообще не хотели пускать к Гюнтеру, лишь после звонка ему, я была пропущена в святая святых – левое крыло второго этажа. Гюнтер говорил по телефону, поэтому я ждала и разглядывала его. Ночью было темно, поэтому свое любопытство я смогла удовлетворить лишь сейчас.
На фотографии Гюнтер выглядел симпатично, но, глядя на него сейчас, я поняла, что фотографии – это все чушь! они не могут жить. А без жизни любое изображение мертво.
Первое, что бросалось в глаза это ресницы. Длинные как у девчонки, они обрамляли невероятно голубые глаза, прячущиеся за стеклышками пенсне. Когда Гюнтер улыбался, вокруг губ залегали жесткие складки, словно он привык больше гневаться, а не улыбаться и лицо всеми силами противится этому. Шрам на виске в форме «V» совсем не портил. Скорее добавлял шарм. А еще мне безумно понравилось как Гюнтер говорит. Те немцы, с которыми я воевала, говорили грубо, отрывисто, жестко похлестывая словами. А у коменданта был очень мягкий выговор. Немецкий притворяющийся французским. Забавно…
– Ева, прекратите меня рассматривать! – это было первое, что сказал он, повесив трубку.
– Простите!
– Так, давай сразу на «ты» и по именам! Идет?
– Идет! – я по-прежнему не поднимала глаз.
– Работаешь с девяти до семи часов вечера. У меня перерыв на обед в 13.00, у тебя на час позже. Насчет зарплаты разбираться будешь с бухгалтерией. Твои обязанности: перепечатывать документы, отправлять, получать и разбирать почту, варить мне кофе… Примерно где-то здесь. Да и еще, почему ты носишь это платье? В смысле, ты же и вчера в нем была!
– И что? – опешила я.
– Работая в комендатуре, ты должна хорошо выглядеть!
– Понимаете, Гюнтер…
– На «ты», – мягко напомнил он мне.
– Из города, где я жила, пришлось бежать, у меня нет другой одежды!
– Хм…, - он задумался. – Ладно, это мы тоже решим. А пока идите, обживайтесь в приемной.
Стол, пишущая машинка, канцелярский набор, полка с книгами, вешалка, шкаф, кухонька за перегородкой, ничего лишнего. Все это сейчас перед моими глазами. Я уже успела перепечатать три письма. В них нет ничего особо интересного. Мелкие бытовые решения. Но, тем не менее, я сняла копию и вечером передала командиру. О! Слышу шаги на лестнице. Шеф идет.

Позже.
Я не знаю, что делать. Я ненавижу немцев. Они убивают людей, они бесчеловечные варвары, они разрушают все, к чему ни прикасаются и… мне нравится Гюнтер. Я не ощущаю его врагом. То ли из-за его произношения, то ли из-за приятной внешности. Даже униформа SS мною не воспринимается как что-то ужасное…
После обеда он принес мне три веточки незабудок. Хрупкие нежные цветки совсем не пахли, но были еще живы. Шеф протянул их мне и сказал непонятную фразу:
– Ne m,oublier pas!
– Что? – переспросила я.
– Myosotis! – не менее непонятно ответил он и ушел в свой кабинет.
Сейчас я сижу в кафе, на меня косятся поляки. Они знают, что я снимаю комнату у командира. Поэтому и косятся. Я сижу и пытаюсь разобраться в себе, пока не получается.
А незабудки стоят в хрустальной рюмке, позаимствованной у Греты. Три тонкие наивные веточки, прикорнувшие между лампой и пишущей машинкой…
Господи, что делать?

Позже.
Кажется, я поняла. Господи, как все просто, я взяла словарь у командира и нашла: он просто сказал «незабудка». Довольно мило. Я вложила веточки в дневник. Пускай высушатся и останутся на память. На память об этом задании.
Черт, я стала забывать про войну. А ведь где-то падают от пуль наши солдаты и, поливают кровью нашу и чужую землю. Здесь все тихо и спокойно. Полицаи вежливые, в магазинах есть продукты, никого просто так за решетку не отправляют. Все мирно. И… мне уже не хочется возвращаться в тот мир, откуда я пришла.
Спокойной ночи, Машенька!

«ПРОШЕНИЕ.Прошу решить положительно вопрос о ликвидации шести лесорубов из седьмой бригады. В результате голодовки, объявленной 13 апреля, их физическое состояние считается недопустимым для работы на просеке. Т. о. считаю нецелесообразным их содержание.Бригадир бригады № 7 Пауль Зихер.Резолюция: утвердить.Подпись: Гюнтер Моргенштерн».

18 мая.

Утро началось с этого жуткого прошения. Гюнтер прочел и велел его скопировать.
Когда я перепечатывала документ, снова с копией относила на подпись и т. д., руки дрожали. Гюнтер заметил это, и его глаза недобро сверкнули из-за стекол пенсне.
– Что-то не так, Ева?
– Все в порядке. Я сегодня не очень хорошо спала!
– Вам кто-то мешал?
– Нет. Просто не спалось.
– Ладно, - он снова подписал документ. – Я напоминаю вам, я терпеть не могу, когда человек не выполняет свой долг.
– Я помню.
– Я всего лишь напоминаю. Вы свободны.
Я двинулась на выход, а у самой двери он меня окликнул:
– После обеда зайдите в отдел к машинисткам. Там работает Марта, она – портниха и будет шить вам одежду. Надеюсь, ее усилия не пойдут прахом.
Вот теперь сижу и понимаю, что война никуда не делась, что все по-прежнему, только может чуть более цивилизованно. Конверт со смертельным приговором шести лесорубов жжет мне пальцы. И вот черт, я должна его отправить или буду следующей. Кошмар какой-то!

Позже.Тайком сняла еще одну копию с приговора, и также еще трех документов того же содержания. Вечером передам их командиру. Гюнтер ушел на обед. Не знаю, что делать сидеть и ждать его? Как-то глупо. Странное задание получается. Сижу, документы копирую… Скука! 19 мая

Черт, черт, черт! Чем раньше, тем хуже. Я уже ничего не понимаю, и мне кажется, даже мой почерк изменил себя. Он уже не такой уверенный как раньше. Хуже того… КАЖЕТСЯ Я ВЛЮБИЛАСЬ В ЭТОГО НЕМЦА!
Он не похож на все то, что я видела в жизни. Он что-то кардинально новое, кардинально иное. Он может заменить весь мир.
Сегодня мы ездили на выставку цветов. Отобрав с десяток чудесных растений, мы отправили заказ в комендатуру. Затем Гюнтер отправился в отделение SS. Я не знаю, но мне пришлось беспрекословно ждать его в кафе напротив. Шеф вернулся, когда заведение уже закрывалось.
– Прости, Ева! Были дела, - коротко бросил он. – Ты не хочешь прогуляться?
– Почему бы и нет!
– А это тебе! – в его пальцах был крохотный букетик незабудок. – S?rg?tmigej…
Шведский… снова незабудки. У командора много словарей.
Мы пошли. Если бы не эсэсовская форма, я могла бы закрыть глаза и представить, что нет войны, а рядом со мной всего лишь парень, который мне нравится, и которому я нравлюсь. Людей на улицах не было, хотя солнце еще не зашло. Но сумерки уже подкрадывались и делали наши тени особенно размытыми.
– Гюнтер, а почему вы любите цветы?
– Они напоминают мне о том времени, когда войны еще не было…
– Ты…
– Что?
– Не знаю.
– Мирная жизнь много лучше войны.
– Но почему тогда ты воюешь?
– Я не воюю. Я просто делаю свое дело, то, что я могу делать действительно хорошо.
– А после войны? Что ты будешь делать после?
– Я еще не думал об этом! Да мне и не важно.
– Там, куда ты уйдешь, будет много цветов. И не будет черной формы…, – глупые мысли выползали из моего рта.
– Не будет. Там не будет смерти, не будет пуль, там будут странные танцы.
– Странные танцы?
– Смотри, дождь…
Солнце зашло. Его последние отблески окрасили воздух в розовый цвет. И в этой розовой, по-городскому холодной дымке зазвенели первые капли. Они именно звенели. Как это ни глупо звучит. Их звон менялся, он не был похож на тот звон, который издавали капли, разбиваясь о землю.
Я скинула плащ и подставила лицо дождю. Раскинула руки и закружилась. Это все неправда! Абсолютная ложь. Но, Господи, как же хорошо, как хорошо можно жить в этом лживом, нет! Не лживом, настоящем мире! Как же хорошо…
– Ты прекрасна! Ты просто прекрасна! – шептал Гюнтер.
Смеясь, я сняла с него фуражку и взъерошила светлые волосы. Еще никогда он мне не нравился настолько. Мальчишка, совсем юный и застенчивый мальчишка.
Мокрое платье облепило мое тело. Холод гулял по коже. Я положила руки на плечи Гюнтера. Он должен слышать эту музыку. Должен.
И он слышал. Гюнтер обнял меня за талию, и мы закружились в танце. Капли били по нашим телам, особенно звонко отскакивая от погон на кителе Гюнтера.
А сумерки все сгущались. Мне уже становилось сложно дышать. Я сделала единственное, что можно было сделать в данной ситуации. Я потянулась к его губам.
Мы целовались, а я чувствовала, что его кожа пахнет незабудками.
Но даже тогда, сквозь этот нежный запах, проступали совсем другие запахи: оружейной смазки, крови, могильной земли.
Я не должна! Я не имею на это никакого права. Словно наваждение. Я в растерянности…
Что делать?!

Позже.
Позор! Я – советская девушка: я должна быть образцом чистоты и непорочности. И? и я переспала с нацистом! Твою мать, я это сделала и мне ни капельки не стыдно! Наоборот, лишь грусть. Грусть и досада! Я готова кричать, но меня просто не поймут. Остается лишь закусывать губу и снова смотреть на моего любимого, самого нежного, самого совершенного немца. Он спит! Это так забавно! А у меня даже ручка дрожит в пальцах.
Сегодня, когда я только-только пришла с нашей прогулки и записала предыдущее, ко мне в комнату постучался полковник.
– Войдите!
– Ева! У меня для вас плохие новости!
– Что случилось?! – спросила я беззаботно: в ушах до сих пор звенели капли дождя.
– Взгляните!
– Что это?
– Текст шифровки, поступившей в местный отряд SS.

«Из проверенных источников поступила информация, о готовящемся нападении на коменданта Гюнтера Моргенштерна. В операции будет принимать участие Мария Памятливая, русская партизанка, находящаяся в Польше под прикрытием. Ничего более об этой ситуации неизвестно».
– Черт!
– Вы как хотите, но завтра мы перекидываем вас в соседний город!
– Но так сразу станет понятно, кто есть кто!
– Неважно! Там мы сумеем вас спрятать. Но постарайтесь доделать свою работу…
Я собрала свои нехитрые пожитки. Отдала их полковнику. Сижу, думаю…
Позже.
До сих пор не могу понять. Не могу понять то, что сделала. И еще больше меня запутывает поведение Гюнтера.
Сразу после ухода полковника я накинула пальто и пошла к Гюнтеру. Не знаю, почему. Просто пошла. Была уже глубокая ночь. Каким-то чудом избежала двух патрулей. Наконец пришла к комендатуре. В доме рядом светились окна. Я отсчитала третье окно слева. Мой эсэсовец тоже не спал.
Я до сих пор не знаю, зачем это сделала. Даже сейчас. Даже тогда. Просто поднялась на второй этаж, и… я не успела постучать. Гюнтер сам открыл дверь.
– Привет…
– Проходи, – и не спросил, зачем я пришла. В комнате царил какой-то непонятный мертвенный порядок. Постель идеально заправлена. Книги лежат ровной стопкой. На столе выбиваясь из порядка, лежит форменный галстук. На стуле китель. Я подошла и коснулась погон. Смешно, но мысли в голове настолько перепутались, что я даже не могла вспомнить свою национальность. Смешно. Я толи полька, то ли немка, а в несуществующем паспорте в графе национальность могло быть написано даже «русская».
– Незабудка! – сказал Гюнтер.
Я обернулась. Мелкая россыпь синих цветов.
– На каком языке ты сказал это сегодня?
– Ты должна знать!
Я вздрогнула. Он сказал это по-русски! И… Почему я должна знать? Да потому что я – русская! Я – русская, я должна ненавидеть немцев. Я должна убить его! молчать.
Гюнтер положил цветы на стол:
– Не разочаруй меня девочка!...
Господи, если ты есть! Нас так долго отучали верить в тебя! Но если ты есть, скажи, как ты допустил это? Почему? Почему?...
Пуговицы на его рубашке не поддавались, а мое платье почти душило. Но даже когда эти препятствия были устранены, воздуха не хватало, не хватало и света, чтобы рассмотреть, чтобы понять, чтобы получить то, что мы оба желали… и даже не знаю, сколько времени прошло….
Гюнтер спит.
Я слышу, как кто-то поднимается по лестнице. Слишком медленно, чтобы идти так не специально. Слишком тихо, чтобы просто идти к себе домой. Слишком…
Незабудки. Они нежно лежат на столе и нежно скрывают что-то. Что-то? Walther P38 хорошая игрушка. Она смотрится совсем невинно. Совсем просто.
Я уже готова. Остается ласково коснуться рукоятки пистолета.
Шаги остановились.
Кажется к нам пришли…

(Далее запись сделана очень неразборчивым почерком. Страница в двух местах запачкана кровью).
К нам пришли. Они пришли к нам. Вернее пришли ко мне. А если быть совсем точной, то за мной. Два эсэсовца во главе со своим командиром. Они точно знали, где меня искать. Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать.
Дверь просто выбили. Она звякнула бедняжка, и повисла на одной петле. черная форма, белые лица, черно-белое. Но неожиданно черно-белое разбавляется красным. Алым… два глухих хлопка и еще один.
К нам пришли и мы их ждали… Ждали… Я ждала, потому что они пришли за мной.
А у меня было всего две минуты, чтобы попрощаться с Гюнтером. Он проснулся от выстрелов и сонно хлопал глазами. Он снова был похож на мальчика. Был… был-был-был! Был похож.
А когда проснулся, снова появилась жесткая складка у рта, любопытство во взгляде и… Боже мой…
Как ты мог допустить это? Как? Ты – есть! Я точно знаю! Ты есть, и ты любишь испытывать людей. Но почему так больно?
Гюнтер усмехнулся и спросил:
– И что дальше?
Я молчала.
– Не разочаровывай меня, девочка!
Снова эта фраза. Господи, ну, конечно же! Ему не нужна чистота крови, ему нужна ответственность…
Я поцеловала его. А потом выстрелила. И я видела, что он мной доволен. Он мной доволен.
Позже.
Конечно, он все знал. Сейчас спустя неделю после его смерти, я могу так сказать: он все знал. Среди бумаг Гюнтера (Господи, в каком же бреду я прихватила папку из сейфа) я нашла ту самую шифровку. Только к ней прилагалась фотография и словесный портрет. Почти такой же как в моем личном деле. Он все знал.
Знал и пошел на это. И еще, я знаю, что он любил меня, точно любил. Потому что под незабудками я нашла Walther P38. Обаятельный нежный Walther P38 с гравировкой, совсем свежей, яркой гравировкой, куда еще не успели забиться грязь и пыль обычной жизни. С гравировкой: «Auf Ewig Dein». Да и патронов в обойме было всего пять. Остался один.
Один патрон. Словно один пригласительный билет на тот свет.
Я сдала бумаги начальству. Я сдала табельное оружие. Забавно. Меня заставили это сделать. Не доверяют. А! какая разница?! Я попаду на этот закрытый бал. попаду, потому что у меня есть пригласительный билет. Пригласительный билет и десятки незабудок, что лежат между страниц дневника. Walther P38... Зихрини, Помненка, Nontiscordadime, Vergeet-mij-nietja, Neaizmirstule. В библиотеке штаба много словарей.

Я выполнила свой долг перед Родиной, как того хотел Гюнтер. Обязательный, ответственный, всегда выполняющий свои обязанности Гюнтер. А теперь я выполню свой долг перед комендантом Города N оберштурмбанфюрером СС Гюнтером Моргенштерном, как этого хочу я…
Я уйду к нему, а мой пригласительный билет пахнет незабудками и оружейной смазкой…

СПРАВКА. М.Памятливая покончила жизнь самоубийством. Ее личное дело засекречено.

Postscriptum:

Если где есть фактические ошибки, прошу прощения. Буду благодарна за указания на них.