Мы припарковались между домами так, чтобы было лучше видно. Весенний Арбат, как всегда оживлен – торговцы картинами и непомерно дорогими матрешками и шапками-ушанками, художники, музыканты, приезжие зеваки. Но меня в этой толпе интересует лишь один человек. Молодой парнишка в потертых джинсах, белой маечке и кедах сидит на маленькой раскладной табуретке и рисует портрет девчушки лет пяти. Девочка все время крутится, а мама одергивает ее и извиняется перед парнем. Он не злится, мило улыбается ей в ответ и часто сдувает с глаз длинную каштановую челку. - Сколько ему лет? Андрей, когда-то мой институтский преподаватель, а ныне просто приятель (нет, не бойфренд, просто приятель, к которому в случае чего можно обратиться за помощью) вальяжно курит на переднем сидении и тоже разглядывает паренька. - Двадцать. - Почему ты предлагаешь мне именно его? - Ирин, ты просила того, кого в принципе не жалко, так? - Так. - Если он тебе не нравится, пригласи бомжа из метро. - Бомжи не подходят, у них куча проблем со здоровьем. - Ну вот. Этот тебе чем не нравится? Снимаю темные очки, прищуриваюсь, чтобы разглядеть получше. На загорелом плече татуировка – что-то по-китайски (интересно, он сам знает, что там написано?), под нижней губой и в брови маленькие штанги (наше поколение так себя не увечило), мордашка симпатичная, улыбчивый, общительный (открыто смотрит в глаза мамаше девочки, болтает с ней о чем-то). - Нравится. Не понимаю, чем он не нравится тебе, Андрюш. Что с ним не так? - Да у него вся жизнь наперекосяк, он сам себе не рад. Болтается по Москве в поисках хоть какой-нибудь работы. Морально, так сказать, не устойчив… - Что это значит? - Ну, это значит, что паренек не гнушается никакой работенки, в том числе и секс-услуг. Причем, как говорят, ему без разницы девочки или мальчики, главное, чтобы платили хорошо. Наблюдается определенное нарушение привязанности – друзей нет, только дружки и подружки, ну, ты понимаешь… - Неразборчивость в связях может повлечь ряд заболеваний, Андрей, ты это знаешь. Андрей серьезно кивает. - Знаю, Ириш. Но насчет него конкретно ничего обещать не могу – я не его личный доктор. Проверь сама, сможешь? - Конечно. Родители? - Нет. Детдомовский. - Проблемы с алкоголем, наркотой? - Вряд ли. Но лучше проверить. - Где ты его откопал? Откуда все про него знаешь? Ненавижу, когда Андрей так улыбается: тут же вспоминаю, что он был моим преподом. - Детка, у меня свои источники. Ты просила, я откопал. Ну что, берешь? - Посмотрим. Если с ним все в порядке, то беру. - Ну, позвони тогда. - Хорошо. Ты не против, если я тебя домой не повезу? Тут метро недалеко. - Ладно, работай, дорогая. Сам доберусь. Только держи меня в курсе. - Андрюш, ты же знаешь, что я не могу распространяться… - Знаю-знаю. Сверхсекретность. Хотя бы скажи, сгодился он тебе или нет. - Обещаю.
Закончив портрет девочки, парнишка собирает карандаши, краски, бумагу, складывает крошку-табуретку и запихивает все это в непомерных размеров рыболовный рюкзак. Ну вот и наступил час Х. Парень топает к метро, а мой Ниссан тихонько ползет за ним. Главное все правильно рассчитать. До метро еще далеко, а мне до парнишки одно нажатие на педаль газа. Бах! Точно под колени! Восемь лет за рулем, а человека сбиваю впервые – неуютно как-то. Мальчишка складывается пополам, как та табуретка, и катается по старинной мостовой Арбата, держась за коленку. Пора! Выпрыгиваю из машины, кидаюсь к нему. - Прости! Прости, я засмотрелась… - Черт! Кто тебя, дуру, за руль посадил?! - Извини! Давай помогу! Поднимает на меня глаза, оценивает возраст, смотрит с презрением. - Блин! Вы мне ногу сломали! Черт! Помогаю ему встать. Вокруг толпа сочувствующих (зевак). Мужчины неодобрительно смотрят на автолюбительницу «обезьяну с гранатой», женщины жалеют мальчика. Все, как обычно. - Очень больно? Давай я отвезу тебя в больницу! - На хрен вашу больницу! Вы туда не доедете, по дороге еще кого-нибудь собьете! - Ну, прости! Поехали! Вдруг у тебя, правда, перелом! Ты же пешком не дойдешь! Ковыляет к машине, морщась и матерясь. Что, если я перестаралась и действительно сломала ему ногу? Усаживается на переднее сиденье. Разглядывает машину. - Пожалуйста, прости меня. Едем в больницу. Я все оплачу. - Ладно, поехали. Только осторожнее. Серо-голубые глаза уже озорно улыбаются, хотя ему, в самом деле, больно и он еще злится. - Я Ирина. - Артем. Давно машину водите? - Второй месяц. - Заметно.
Мы едем в Тридцать Третью Сокольническую больницу. Не ближний свет, но у меня там связи. Помогаю ему выйти из машины, заходим в приемное отделение. Ненавижу муниципальные лечебные учреждения, здесь стойко пахнет мочой (в приемном постоянно торчат бомжи и пьяницы) и кислыми щами (это их обед). Пробираемся через эту вонь и кучки деклассированных элементов общества в кабинет дежурного врача. Сегодня дежурит мой однокурсник Леха Пирогов, и это большая удача. Мы отправляем Артема с медсестрой в рентген-кабинет, а я усаживаюсь в кресло в Лехином кабинете. - Ну, как дела, Ирэн? - Дела серьезные и неотложные. Леш, у меня к тебе огромная просьба. Роюсь в сумочке и достаю из бумажника вкусно хрустящую зеленую купюру. Леха удивленно глядит на меня. - Мне очень срочно нужны анализы его крови. Все: РВ, ВИЧ, скрытые инфекции, сахар, присутствие алкоголя, наркотиков. Короче все, что можно и очень, очень быстро. Леха осторожно берет купюру и кладет в карман белого халата. - Часа через два будут готовы. - Если сделаешь за полчаса, получишь еще столько же. Знаю, он согласится. Зарплата у них, в городских клиниках, копеечная и Леха не упустит лишней возможности подзаработать. Тем более что ничего особенного я и не прошу. - Хорошо. Постараюсь через полчаса, вместе с рентгеном. - Ну, вот и славненько. - Ты тогда посиди здесь пока. Кофе хочешь? - Нет, спасибо. Иди, работай, не буду тебя отвлекать. Леха шагает к двери, а потом разворачивается и смотрит на меня с лукавой улыбкой. - Любовничка молоденького завела, а, Ирэн? - Сомневаюсь. Иди, Леш, не теряй времени.
Ровно через тридцать минут Алексей вернулся в свой кабинет с кипой бумажек. - Так, ну что? Пациент ждет в коридоре. Рентген сделали – все в порядке, перелома нет, просто ушиб. Анализы по всем показателям отрицательные. Чистенький и здоровенький, можно употреблять. - Так, прекрати! Леха смеется – он и в институте любил надо мной подшучивать, хотя, наверное, тайно был в меня влюблен. Достаю обещанные ему деньги. Берет, но я чувствую, что ему неудобно. - Не стесняйся, Леш, деньги не мои, казенные. - Ир, скажи честно, зачем тебе это все? Что у тебя с ним? Ты взрослая, умная, красивая женщина, а этот смазливый субчик лет на десять тебя моложе. - На двенадцать. Но если я скажу честно, то мне придется тебя убить. Добродушно смеемся с ним вместе, но только я знаю, что это совсем не шутка.
- Артем, ты в полном порядке. Пристегиваю его ремнем безопасности и завожу машину. - Знаю, врач сказал просто ушиб. - Да, сегодня нога еще поболит, но если на ночь сделать укол обезболивающего, к утру все как рукой снимет. - Угу. - Слушай. Ты есть хочешь? Смотрит на меня из-под челки, хмурится – между бровей прорисовывается милая складочка. За годы работы я привыкла наблюдать, за всем: за предметами, животными, людьми. Я отмечаю про себя и надолго запоминаю такие детали, которые некоторые просто игнорируют. Вижу, как меняется выражение глаз человека в той или иной ситуации, замечаю, как он складывает губы или морщит лоб. Когда я работала хирургом (хотя и совсем недолго), мне нередко приходилось приносить родным и близким пациентов дурные вести, и я наблюдала за реакцией этих несчастных, убитых горем людей. - Если подбросите меня до метро, я куплю там пирожок. - Знаешь, я так виновата перед тобой. Я тут подумала… пригласить тебя на ужин. Нет, конечно, в ресторан нас не пустят, ты немножко неподобающе одет, уж извини… Но дома я могу накормить тебя таким ужином, который ты запомнишь на всю жизнь. Ты не против? Артем смахивает непослушную челку со лба и закусывает нижнюю губу. - А что у вас вкусного? - Ну… как насчет ужина из Иль Патио на заказ? И давай уже на «ты», я тебе не тетка, в конце концов. - Ладно. Значит, готовить ты не умеешь. - Значит, не умею. Артем улыбается. Вижу, что искренне – серые глаза весело блестят. - Ладно, на заказ, так на заказ. Все лучше, чем пирожок в переходе. Поехали.
Он, прихрамывая, расхаживает по моей квартире, рассматривает все, как в музее. - Слышишь, Ирин, тут указатели надо расставить, а то и заблудиться недолго. - Ага. Я на кухне, курю и листаю Желтые страницы, хочу позвонить заказать еду, а Артем где-то в глубине квартиры болтает без умолку. - Слушай, а зачем тебе белый кожаный диван, он же быстро пачкается? А сколько стоит эта панель? А почему бар не открывается, там что, кодовый замок? А можно я кондиционер включу? Ой, черт, холодно, как его выключить? Такой смешной. Как ребенок, который в сказку попал. - Если ты не заткнешься, я не буду заказывать ужин, а просто тебя выгоню! - Все, молчу. Это… а как музыку включить? А зачем тебе две ванны? - Артем! - Молчу! Наконец, он добирается до кухни, плюхается на круглый коктейльный стульчик за барной стойкой и затягивается моей недокуренной сигаретой. - Красиво у тебя. Очень красиво. - Ты тоже ничего, - бурчу себе под нос, набирая номер ресторана.
Мы ужинаем и пьем дорогое вино, смотрим какой-то фильм на диске. Артем его уже смотрел и все время пытается рассказать мне, что будет дальше, а я смеюсь, закрываю ему рот ладонью и хочу его поцеловать. Но нет, только не сейчас. Это совсем ни к чему, я ведь только начала работу. Фильм заканчивается, еда тоже и наступает вот эта неловкая пауза: что делать дальше? - Артём, ты можешь остаться, если хочешь. Он вдруг вскидывает голову, открыто смотрит мне в глаза и говорит: - Сто пятьдесят. - Что, прости? - Ты слышала. Правда, не понимаю, зачем тебе это нужно, ты же вроде как молодая, красивая… - Я вообще то не об этом… Ты можешь просто принять душ и поспать на белом кожаном диване в гостиной. Вот что я имела в виду. Он немножко смутился. Скорее всего, не привык к доброте со стороны незнакомых людей. - Вот как?… Поспать – это тоже здорово, тем более на белом диване. А можно залезть в джакузи? Улыбаюсь и беру его за руку. - Конечно, малыш. Плескайся, сколько влезет.
Он вышел из ванной довольный, одетый только в беленькие плавки (кстати недешевые). Волосы мокрые, взъерошенные, фигурка классная, ничего лишнего, на животе, чуть пониже пупка еще одна татуировка – какие-то готические буквы (чего только они на себе не изображают!). Сразу видно, мальчишка следит за своим телом (еще бы, он им деньги зарабатывает). Устроился на диване, завернулся в приготовленный мной плед. - Как поплавал? - Офигенно! - Артем, скажи… Ты действительно этим занимаешься? Ну… - Тебя что-то смущает? - Нет, но… - я сажусь на ковре перед диваном, разглядываю его. Из смазливого мальчика мог бы вырасти красивый мужчина. Мог бы. – просто интересно, много ли находится по Москве женщин, которые так нуждаются… - Поверь мне, много. И не только женщин. Какая в принципе разница, кто клиент? Главное, чтобы платил хорошо, – открыто смотрит мне в глаза, будто говорит о пустяках, - но, знаешь, я стараюсь искать другие заработки. Например, рисование. - Послушай… а если бы тебе дали много денег… скажем, пять тысяч долларов… ты бы захотел все бросить и начать заново? Артем грустно и устало улыбается. Да, прав был Андрей, когда сказал, что «он сам себе не рад». - Ир, начнем с того, что мне их никто просто так не даст. А потом, что я умею делать, кроме того, что делаю сейчас? Из детдома выпустили, в каком-то технаре три года делал вид, что учусь. Чему учился, сам не помню. Вот всего то и умею, что рисовать и это… Я, конечно, не знаю, чем ты занимаешься, наверняка чем-то очень прибыльным и престижным, но вот что я тебе скажу: твоя работа не сильно отличается от моей. Принцип тот же: кого-то трахаешь ты, кто-то трахает тебя. Ненавижу, ненавижу эти неловкие паузы! Понимаю, что он прав, и добавить нечего. - Так, ладно, хватит на сегодня разговоров! – нарочито оживленно вскакиваю на ноги и улыбаюсь, - надо сделать тебе укол, как сказал доктор и спать! - Ну, его, этот укол, я их боюсь. Ну, точно, как ребенок. Даже жаль его немножко. - Сказали надо, значит надо, терпи. Крошечный инсулиновый шприц точно в вену, он и вздрогнуть не успел. - Все, малыш, спи.
«23 мая. Объект А, двадцать лет, физически здоров, алкогольная и наркотическая зависимости отсутствуют; морально неустойчив, в половых связях неразборчив; личных привязанностей, близких родственников и друзей не имеет. На данный момент находится в моей квартире. Первую дозу получил сегодня в 22.50. Незамедлительных реакций не последовало. Продолжаю наблюдение».
Просыпаюсь около десяти, привожу себя в порядок и иду в гостиную будить Артема. Но на шелковой подушке, вместо его головы с непослушными каштановыми прядями… лужа запекшейся крови. Из ванной доносится шум воды. - Тёма! - Я в ванной. Заходи, тут открыто! Артем стоит, склонившись над умывальником, в который течет вода, смешанная с кровью. - Тёма, что случилось? Поднимает на меня голову – по губам текут две бурые струйки. - Хрен его знает. Около получаса назад как хлынула! И голова раскалывается. - Наверное, повышенное давление. Пойдем, я померяю. - Да куда пойдем? Я твой супер-диван испорчу. Давай ты лучше тут померяй. - Хорошо. Подожди здесь. И голову назад не запрокидывай, понял? - Понял. Давление и правда подскочило: 140/90. Для такого молодого организма нехарактерно. Зато кровь начала останавливаться. - Так, Артем, вот выпей таблетку, пойдем в спальню, полежишь немножко, а я придумаю, что можно сделать. - Блин… - он встает, оглядывает забрызганный кровью умывальник, смотрит на меня, как нашкодивший щенок. - Не переживай, бывает всякое. Пошли. Я укладываю его в свою постель, ухожу в кабинет и, на всякий случай, закрываю дверь на ключ. В мобильном длинные гудки и до тошноты знакомый голос начальника. - Как дела, Ириша? - Валентин Сергеевич, вы получили мою запись? Я отправила вам ее вчера вечером с курьером. - Да, получил. Молодец, оперативно работаешь. Ты оставляешь себе копии кассет? - Оставляю, для личного архива. - Ладно, только будь с ними осторожна. Как дела у объекта А сегодня? - Не очень. По-моему, сыворотка начинает вести себя неадекватно. Появляются нежелательные реакции и побочные эффекты. - Какие? - Повышенное артериальное давление, головная боль, сильное носовое кровотечение. - Это не страшно, переживет. - Конечно, но это же только первая доза! Боюсь, дальше будет хуже. - Ира, ты знаешь, что по нашей теории курс лечения включает четыре дозы. Как будет вести себя препарат после второй, третьей и четвертой дозы, пока неизвестно. А твоя работа заключается в чем? - Это выяснить. - Умница. Ирочка, мы не можем позволить себе заниматься официальными клиническими исследованиями, потому как сырье для сыворотки добывается не совсем легальным путем… - Вы можете не напоминать, тем более по телефону. Я все поняла, все сделаю. Сегодня он получит вторую дозу.
- Ну, как ты, малыш?- я присаживаюсь рядом с ним на край кровати, беру его за руку. - Ничего, но голова все равно побаливает. Мне, наверное, уже пора, у тебя своих дел полно, а ты со мной возишься. Такая милая мордашка как-то совсем не вяжется с образом жизни, который ведет этот малыш. Ему так мало лет, а уже ничего не интересно, он больше ни во что не верит. Жаль его. С одной стороны. - Слушай, Артемка, а поживи здесь. Ну, куда ты пойдешь? Опять на Арбат рисовать прохожих за гроши? А потом будешь делать то, что тебе противно? - Такая у меня жизнь, Ир. Никуда от нее не денешься. - А давай устроим тебе отпуск? На несколько дней. Поживешь у меня в свое удовольствие, поваляешься, телек посмотришь, поешь, чего хочется. Как тебе? Хмурится, а потом улыбается. - Ну, ладно. Почему бы и нет? А ты что будешь делать? - То же, что и ты. Я тоже в отпуске.
Мы съездили в видео прокат, набрали кучу дисков и всяких вкусностей. Весь день смотрели мультики и комедии, а потом Артем вдруг меня поцеловал. Просто так, ни с того ни с сего, прильнул губами к моим губам. Я внезапно почувствовала себя школьницей, которую впервые поцеловал мальчик на дискотеке, потом окоротила свой порыв: нельзя путать работу с чувствами, он ведь всего лишь объект А. Но целуется, как ангел. Он не глупый, чувствует мое смятение. - Ириш, прости. Тебе, наверное, неприятно. Это, в конце концов, не свидание, и ты знаешь обо мне больше, чем следовало бы… Просто мне с тобой хорошо, весело, интересно. Нечасто встречаешь людей, которым от тебя ничего не надо, которые просто предлагают тебе побыть рядом и стараются превратить твою никчемную дурацкую жизнь в сказку. Вместо ответа я целую его долго-долго, а он прижимается ко мне всем телом.
Он не почувствовал укола инсулиновым шприцом, потому как крепко спал с блаженной улыбкой на губах.
Артем проснулся рано, не было еще и восьми. Я почувствовала, как он возится под одеялом, и тоже проснулась. - Ты что? - Да не знаю, что-то горло болит и голова. Наверное, простудился. В этом году весна жаркая, в мае температура за тридцать. Простудился? Встаю, иду умываться, в кабинете беру фонендоскоп и лопатку. Возвращаюсь в спальню. - Ты врач? - Типа того. Давай послушаю легкие и посмотрю горло. Горло красное, гланды набухшие, в легких чисто, а вот лимфатические узлы разнесло не по-детски. - Ничего страшного, Тём, - нагло вру я, - сейчас дам аспирин, будет получше. Тебе бы поспать. - Да не могу я спать, ощущение, будто шею тисками сдавило. - Ничего, пройдет.
«24 мая. Объект А.: жалобы на головную боль, боль в горле. Слизистые горла заметно гиперимированы, лимфатические узлы увеличены, болезненны при пальпации. Предполагаю реакцию на введение вторичной дозы препарата».
- Ира, прослушал твою кассету… - Не надо звонить, Валентин Сергеевич, он же здесь. Я сама позвоню. - Ну, уже позвонил, извини. Рассказывай, что он там. - Да хреново ему. Нервничает, думает, что заболел. - Пусть думает. - Побочные эффекты усиливаются. - Ира, это только вторая доза. Он же не при смерти, в конце концов! Посмотрим, как будут дела завтра, тогда уже можно будет делать выводы. Все, отбой. Не переживай.
Артем весь день пьет горячий чай с лимоном, думает, поможет. Я шагами меряю свою необъятную квартиру, курю каждые пять минут. Он не понимает, почему я нервничаю. - Наверное, мне надо было уехать, Ириш. Ну, приболел немножко, с кем не бывает. А ты вот теперь места себе не находишь. Да плюнь ты на меня, ради бога! Сажусь рядом с ним, тоже наливаю себе чай. - Тём, а зачем тебе все эти татуировки, пирсинг? - А тебе не нравится? Всем нравится… - Нет, просто интересно, зачем. - Да так, сделал как-то. Теперь уж куда эту красоту денешь? - Тём, а где ты рисовать учился? - Нигде, само как-то всегда получалось. А что? - А можешь меня нарисовать? Пожалуйста. - Легко! Наблюдаю за ним, как он берет свой огромный рыболовный рюкзак, достает бумагу, карандаши, настраивается на работу. У него такие серьезные глаза, будто он сейчас собирается удивить весь мир. А руки у него идеальные: длинные пальцы ловко держат карандаш, резкими, но легкими движениями то взлетают, то падают, оставляя на бумаге смелые следы. Он не поднимает на меня головы, только глаза из-под длинной челки; смотрит по-другому, взглядом профессионала, так я когда-то смотрела на разрезанное тело на операционном столе. Часто оценивает свой рисунок со стороны: немного отклоняется, откидывает голову на бок, прищуривает глаза и закусывает нижнюю губу, отчего крошечный серебряный шарик повыше подбородка блестит, как росинка. Милый он, трогательный… Через полчаса шедевр готов. Рисунок просто восхитителен. И вроде все просто, в карандаше, но что-то он такое ухватил… трудно объяснить. - Ты талант! - Да брось. Так пол-Арбата рисует. Обнимаю его за шею, касаюсь губами его губ. - А разве пол-Арбата так целуется? Вечером он смотрит какую-то дребедень по телевизору. Он кажется таким счастливым, умиротворенным… - Артем, как твое горло? - Все так же. Пытаюсь от него отвлечься. - Малыш, давай я сделаю тебе укол обезболивающего. Все пройдет, обещаю. Да ни черта я не обещаю, сволочь. - Ну, давай, раз ты настаиваешь. Ты же вроде врач. - Вроде врач.
«24 мая, продолжение. Симптомы не усиливаются, но и не исчезают. Объект получил третью дозу препарата. Продолжаю наблюдение. Это мерзко».
Ночью мне приснилось, будто я еду по каменистой дороге в жуткой тряске. Просыпаюсь и понимаю, что это не сон. Артема колотит так, что вся кровать ходуном. Пробую его лоб – раскаленный и мокрый. Вскакиваю, несусь к аптечке за градусником. 39,7. Черт! - Здорово я простудился… - говорит, а у самого зуб на зуб не попадает. - Сейчас дам жаропонижающее. Не волнуйся. Даю ему анальгин с парацетамолом, температура снижается до 38. - Тём, попробуй заснуть, прошу тебя. - Ириш, со мной что-то происходит. Я вообще редко простужаюсь, редко болею… - Со всеми бывает, малыш, не бойся. Я в детстве болела воспалением легких, тоже температура до сорока поднималась. Это не страшно, если вовремя сбить. - А вдруг это не простуда? Вдруг я подцепил какую-нибудь дрянь… Как сказать ему, что у меня на руках все его анализы, что он совершенно здоров, и это я медленно, но верно тащу его в могилу? Как признаться, черт возьми?! - Мне страшно, Ир, правда страшно. – он бледный, а щеки пылают алым, на лбу испарина, плечи и руки трясет мелкой дрожью, - Со мной такого никогда не было… Если выкарабкаюсь, выздоровею… обещаю завязать со всем этим дерьмом, найти нормальную работу… Ему, в самом деле, страшно. Когда начинаешь давать себе обещания изменить свою жизнь, значит уже понимаешь цену этой самой жизни, рефлексируешь, смотришь на себя со стороны, готов сделать все, что угодно, лишь бы сохранить жизнь, какой бы дерьмовой она не была. - Тёма, поспи, пожалуйста. Завтра все пройдет. Если не пройдет, поедем в больницу. Не бойся.
Весь остаток ночи мечусь рядом с ним на раскаленных простынях. Он тоже не спит, ворочается, постанывает; чувствую, что напуган, но не хочет меня беспокоить. Так промаялись до шести утра. Встаю, иду в душ (пытаюсь смыть грехи?), делаю завтрак, звоню начальнику. - Валентин Сергеевич, у него температура под сорок! Всю ночь! Равнодушный голос в трубке: - Ира, успокойся, я уже работаю, корректирую состав в соответствии с твоими замечаниями. Приезжай к десяти за новой формулой. - Вы хотите продолжать?! - А как же? Я устраняю те побочные эффекты, о которых ты говоришь. Я же не бог, все познается путем проб и ошибок. - Но ему страшно, ему больно… - Приходится чем-то жертвовать. Ты сама его выбрала! Я же не навязывал тебе двадцатилетнего юнца, можно было взять одинокую старушку из пригорода… - Чистота эксперимента, вы забыли? Вы же сами просили здоровый организм! - Бабульки тоже бывают живее всех живых, Ириш… - Хватит! Я больше так не могу! Мне его жалко, понимаете? - Тех белых мышек, которые пачками дохнут в лаборатории тебе тоже жалко? Ты врач, Ирина Алексеевна! Хирург-онколог! Что за сопли? Это твоя работа, которая, смею напомнить, очень хорошо тебе оплачивается! Такая работа: кого-то трахаешь ты, кто-то трахает тебя. - Черт… - А, я все понял! Это не мышка! Ты с ним спишь! - В десять буду у вас.
Артем в ванной, снова склонился над умывальником, снова кровь из носа. Обнимаю его сзади, чуть не плачу. - Темочка, мне надо отъехать на пару часов. Побудешь один? - Конечно, не маленький, - шмыгает носом, поднимает на меня голову. Такой бледный и два рубиновых ручейка по вниз по губам. – езжай, делай дела, я и так тебе проблемы создаю. - Перестань, - целую его, он вытирает свою кровь с моего лица, - все будет нормально.
Подпольная лаборатория в Капотне, без карты не найдешь. В кабинете Самарина пахнет лекарствами, всякими реагентами и спиртом. Он, наверное, уже какие сутки не спит: под глазами круги, волосы взъерошены. Работа кипит. - Так-так. Явилась, значит. - Значит, явилась. Что там с новой формулой? - Что там с твоей головой, Ира? Ты нарушаешь всякую профессиональную этику! - Подайте на меня жалобу в комитет. - Не хами. Садись. Кофе будешь? - Буду. Хлебаю обжигающую растворимую дрянь, которую Валентин называет кофе. - Итак, я понимаю, у тебя роман с объектом А. - Нет. Просто я не ожидала, что выявится столько нежелательных реакций на сыворотку. На мышах такого не было… - На то они и мыши. Я тут кое-что подправил, надеюсь, теперь такого не будет. - Уверены? А если будет еще хуже? - Значит, придется корректировать дальше. Это тебе не аспирин, Иришка, это лекарство от рака. Пойми, надо чем-то жертвовать ради человечества. Согласись, если все пройдет удачно, это будет прорыв в медицине. Никто еще не мог победить рак за четыре приема препарата! - Прорыв, который мы никогда не запатентуем. Активное вещество нелегально… - Ну и что? Зато мы будем спасать жизни! Причем за большие деньги! - А что делать с Артемом? В смысле.. с объектом. - Ничего. Проведи испытание до конца, составь отчет… - А если он… что если он умрет? - Умрет, найдешь нового. Бабульку. Содрать бы эту улыбку с твоего лица вместе с кожей, тварь. - Это преступление. - А ты думала я тебе за красивые глаза такие бабки плачу? Нет, Ирочка, это дело серьезное и довести его надо до конца. Сегодня сделаешь последний укол. О результатах сообщишь. В крайнем случае, привезешь его сюда. Но это в крайнем случае, поняла? - Поняла. - Ну, все, беги. Работай. Ты справишься. Я забрала ампулу и направилась к двери, когда он меня окликнул: - Ира! Не теряй головы. Это не Артем, это работа.
По дороге домой заезжаю в Шоколадницу съесть пирожное, попить кофе и немного успокоиться, в Азбуке Вкуса накупаю Тёме всяких дорогих сладостей (загладить вину?). В квартире тихо, как в склепе, малыш в постели, не то спит, не то в забытьи. Стараясь не потревожить его, тихонько иду в кабинет, набираю в шприц «новую формулу» и гипнотизирую ее глазами. Будто жду, что маленькая пластиковая трубочка с иголкой даст мне ответы на вопросы, успокоит воспаленную совесть. Достаю из сейфа крошку-диктофон, все кассеты, прослушиваю заново. Зря я согласилась на эту работу, зря ушла из хирургии в эту сомнительную науку. Чем я сейчас занимаюсь? Ежедневно, ежеминутно нарушаю клятву Гиппократа, играю в игры со смертью, иду на сделку с совестью. С другой стороны, в этом мире каждый сам за себя, не так ли? Каждый выживает, как может, что поделать?
«25 мая. Объект А: резкое повышение температуры в пределах сорока градусов, жалобы на головную боль, боль в горле, носовое кровотечение. Формула откорректирована в соответствии с предыдущими замечаниями. Готовлюсь делать последнюю, четвертую инъекцию, да поможет мне Бог».
Тёма спит, как ангел. Присаживаюсь на край кровати и слушаю его мерное дыхание. Руки дрожат, но я точно знаю, что попаду в вену, даже не потревожив его сон. Господи, Валентин Сергеевич, пусть твоя новая формула работает по-новому! На кухне выкинула шприц, плеснула себе Мартини с водкой, чтобы хоть как-то унять дрожь, пошла в гостиную, улеглась на диван и вырубилась. Когда я проснулась, за окнами было уже темно, а в квартире все так же тихо. Пошла в спальню, посмотреть, как там Артем, но кровать была пуста. Под ложечкой засосало, а ноги сами понесли меня в кабинет. Артем сидит на столе в полной темноте. Я не вижу его лица, только силуэт и слышу беспокойное прерывистое сопение. Осторожно включаю свет. У него в руках мой диктофон, а по столу разбросаны маленькие чертовы кассеты. Боже… - Ира, - голос глухой, как из-под воды, лицо бледнее бледного, челка прилипла к мокрому лбу, глаза черные, будто пальцем вдавлены, а взгляд какой-то безумный, блуждающий,- Ира, зачем ты так со мной? Я молчу, чувствую, как к горлу подступает комок. Насильно прокручиваю в голове слова Самарина: Это не Артем. Это работа. Артем сползает со стола, усаживается на полу, откинувшись спиной на лиловую стену кабинета. На фоне лилового он выглядит еще бледнее. Смотрит мне в глаза, прямо в душу смотрит. В мою жалкую протухшую душонку. - Я почти уже тебе поверил. Поверил, что ты со мной просто так, поверил, что я для тебя что-то значу. - Тёма… - Молчи! Оказалось, я для тебя просто объект! Объект А! Ты все подстроила, ты нарочно подобрала меня там, на Арбате, как мышку для опытов! Черт, ну почему я? Неужели я настолько никчемный, неужели я совсем уж ни на что не гожусь, кроме ваших экспериментов? – вижу, как по бледным щекам катятся слезы, и я больше не могу сдерживать свои. Стою, позорно реву и не знаю, что делать. - Ну, скажи, Ира, что там будет дальше? Что еще мне ожидать? - Артем, у меня все под контролем… - Под контролем? Кто дал тебе право контролировать мою жизнь? Это моя, черт возьми, жизнь! Да, дерьмовая, но моя! - Тёма, прости… - Ну, уж нет, с меня хватит! Ищи себе другую мышку, я ухожу. Он встает, делает несколько шагов, и я вижу, что каждый шаг для него серьезное испытание. - Куда ты пойдешь? - Какая тебе разница? Пойду подальше от тебя, домой, в свою съемную нору, к людям, которые мне может и не друзья, но уж точно не враги. Пойду выживать после твоих опытов. Не позволю тебе сделать этот последний укол. Не позволю, ясно? Выходит из кабинета, держась за стены. Что-то не так, я чувствую. Самарин облажался… - Поздно, Артем. - Что? С трудом поворачивает на меня голову – глаза красные, а милая мордашка мокрая от слез страха и обиды. Жалко его, жалко, черт… - Поздно. Я его уже сделала. Артем делает глубокий вдох, пытается смириться с услышанным. - Давно? - Часа три назад. Лучше тебе остаться. Так безопаснее. - Зачем? Чтобы ты посмотрела и записала на свою пленку, как я сдохну? Нет уж! Ни хрена ты не получишь! Он старается идти, как можно быстрее, подбирает с пола в гостиной свой рюкзак с рисунками, идет в прихожую и вдруг одним рывком открывает дверь в ванную и скрывается внутри. Ломлюсь в запертую дверь, слышу, как его безудержно рвет. - Открой! Артем, впусти меня! Дай я помогу тебе, ты же умрешь! Несусь на кухню, шарю по ящикам в поисках запасного ключа от ванной. Когда мне, наконец, удается отпереть дверь и ворваться внутрь, его колотит в бешеной судороге на черном глянцевом кафельном полу. Господи, что я наделала! Что я наделала! Не в силах больше сдерживаться, рыдаю в голос, бегу обратно на кухню, хватаю деревянную скалку, вставляю ее ему между челюстей, чтобы не прикусил язык в конвульсиях, переворачиваю его на бок, чтобы не захлебнулся рвотной массой. На кухне набираю в шприц конвульсофин, держу его руку коленями, с третьего раза попадаю в вену, читаю все известные молитвы, жду… Все смазано, как в бреду; не знаю, сколько проходит времени, может пара секунд, а может полчаса, но мало помалу судороги начинают затихать. Вытираю его полотенцем, кладу ему под шею валик, иду искать телефон. Валентин, как всегда бодр и весел, черт его подери. - Ирочка, что нового? - Нового?! Ваша новая формула чуть его не убила! - Ты что ревешь? А ну-ка прекрати! Ты же врач, ты что, смерть не видела? Что случилось? Он жив? - Да. Откачала. Началась рвота и конвульсии, вколола противосудорожное, вроде отпустило немного. Я сейчас привезу его. - Я так не думаю. Да где твое сердце, садист проклятый! Чтоб ты сдох! Ору в трубку, как сумасшедшая: - А я думаю! Его надо осмотреть! Ждите нас, через час будем!
Артем без сознания. Как грузила его в машину, как ехала в Капотню, сама не помню. - Вот, значит, какие у тебя подопытные образцы, - приговаривает Самарин, расхаживая вокруг стола, на котором, лежит Артем, - ну-ну, плакать. Все нормально. Иди, покури, попей кофе, я с ним разберусь. - Я его не оставлю. - Ты мне не доверяешь? Ну, Ирка, Ирка. Влюбилась, что ли в этого… прости господи… Понятно, хе-хе, дело молодое. Заткнись! Заткнись или я тебя сама заткну! Делай уже что-нибудь! - Не переживай. Наверное, в новой формуле есть свои недочеты. Говорю же: метод проб и ошибок. Ничего, этот должен выжить, организм молодой, справится. А я и не знал, что ты такая мямля. Надо было мужика в помощники брать. - Вот и берите. Я больше этим заниматься не буду. - Будешь, девочка, будешь. Подобные дела на середине не бросают. Да и мне коней на переправе менять не сподручно, понимаешь, о чем я? Да не трясись ты так, дурочка, откачаю я твоего пацана. Я ж в прошлом реаниматор, не забыла? И не таких с того света вытаскивал. Вдруг Артем открывает глаза. Из-под черных полуопущенных ресниц смотрит в никуда. - Ира… Прижимаю ладони к его горячему лицу. - Тёмочка, я здесь, с тобой. Все хорошо. Старик Самарин в углу возится, гремит инструментами, приговаривая себе под нос: «Тёмочка, я с тобой. Тьфу, б…. Не врач, а дерьма кусок…» Сам ты дерьма кусок, тварь бездушная. - Ира, мне страшно… Артем поднимает на меня глаза. Ужас, не забуду этот взгляд: так смотрит на прохожих щенок, сидящий под проливным дождем. - Не бойся, малыш. Все будет нормально. Тут доктор, он все сделает, как надо. И почему я до сих пор не завела себе ребенка? Надо отдать должное, Самарин – реаниматор от Бога, всегда работал на совесть. Провозился с Тёмой около часа, поставил ему капельницу с физраствором, сделал целую кучу инъекций, и вот малыш уже сидит на стуле, пьет теплый чай с печеньем. - Вот видишь, - говорит Самарин, прихлебывая свой любимый Нескафе, - обещал откачать – откачал. А ты ревела. Артем не смотрит на нас, утопил взгляд в чашке со сладким чаем и думает о своем. Уверена, ему есть о чем поразмыслить. Вдруг он встает и направляется к выходу. - Ты куда? – спрашиваю я. - Пойду в коридор, ребятам своим позвоню. Наверное, волнуются, меня же четыре дня дома не было. Ну, вот, а Андрей говорил, его никто не хватится. - Иди, только не долго. - Хорошо. Он такой послушный, такой тихий. Наверное, еще не до конца пришел в себя. - Он все знает, - вдруг вываливаю я Валентину. - В смысле? - Он нашел мои кассеты. Он знает, что мы тут делаем. Самарин закуривает. - Ну, ты и дура, Ирина! Нет, это я дурак, что взял тебя в команду. Никогда не любил работать с бабами, вечно у них сопли… Что будем с ним делать? Опускаю голову, молчу. Понимаю, на что он намекает. - Валентин Сергеевич, мы врачи, мы ученые. Мы гуманисты, в конце концов! - Я-то в душе гуманист, Ира. Я работаю ради человечества, я здесь дни и ночи провожу, чтобы улучшить эту чертову сыворотку. А как ты проводишь ночи? Разбрасывая по дому секретные записи и кувыркаясь в кровати с малолетним смазливым придурком? - Я бы попросила!... - Это я бы попросил. Короче, что с ним делать, решай сама, но утечки быть не должно. Отвечаешь головой.
Боковым зрением я вижу, как открывается дверь кабинета, входит Артем, а за ним… Андрей и люди в форме. Не веря в реальность происходящего, улыбаюсь сама себе и Валентину: ерунда какая-то, такого не может быть! - Я так понимаю, это секретная лаборатория, - это голос Андрея. Он по-хозяйски разгуливает по кабинету, тычет нам с Самариным каким-то удостоверением, но я даже не пытаюсь прочитать, что там написано. Я смотрю на Артемку. Малыш стоит, облокотившись на дверной косяк, и разглядывает свои кеды. Ощущение такое, что ему вовсе нет дела до происходящего. Длинная челка скрывает от меня его глаза, но мне почему-то хочется думать, что он плачет. Хотя вряд ли. - Артем. Вскидывает голову, смотрит на меня прямо и открыто, в серо-голубых глазах ничего, пустота, безразличие и холод. - Артем, я не ожидала… - (не реви, идиотка, на тебя смотрят все: Андрей, эти типы в погонах.) - А чего ты ожидала? Что я позволю тебе себя убить? Он еще слабенький, ему еще тяжело говорить, но нынешнее положение вещей придает ему уверенности в себе. Это так заметно моему наметанному глазу. Малыш, ты как открытая книжка с картинками. - Ладно, ребята, вы тут разбирайтесь, нам пора, - это Андрей отдает приказы своим типам. - Артем, пошли. Андрей выходит из кабинета, оставляя нас с парнями в форме; Артем поворачивается, чтобы следовать за ним, но я окликаю его. - Тёма, как же так? Он улыбается. У него такие ровные белые зубки, такие классные ямочки на щеках. - А вот так. Ты же знаешь, Ириш, мне все равно, кто клиент, главное, чтобы платил хорошо. Такая вот работа. Он подмигивает мне на прощание и скрывается в полумраке коридора.
Мальчишка изо всех сил бодрится, но я-то вижу, как ему хреново. - Ты что, дурья твоя башка, чуть мне всю операцию не сорвал! Уходить от нее собрался, не доведя дело до конца! - Простите, Андрей Борисыч. Нервы сдали. Страшно стало. - А ты что думал? Я тебе за красивые глаза что ли такие бабки плачу? Ладно, давай скорее в машину, не трать время, ни мое, ни свое. Молча плюхается на переднее сидение, откидывает голову на подголовник. - Ты молодец, но это еще не все. Сейчас мы поедем в отделение и запишем твои показания на видео. - А это зачем? – говорит он, даже не открывая глаз. - На всякий случай… мало ли что. Грустно улыбается, все так же не открывая глаз. - Типа… мало ли я сдохну… - Ну, да. И потом доказывай твое участие. Говорю серьезно и честно. Что мне с ним миндальничать? Кто он, в конце концов, такой? Да никто. - Андрей Борисыч, мне нехорошо. Мне бы поваляться. - Поваляешься потом. Отвезу тебя в больницу. Все, пристегивайся, поехали.
Можно было бы отвезти его в Бурденко к Марату (дело все-таки довольно серьезное), но почему-то мне не хочется беспокоить светило медицины по таким пустякам. Поэтому везу его к бывшему студенту Лехе Пирогову в Тридцать Третью. И там отлежится, не сахарный. Лешка оставил его на пару дней, обещал прокапать, чем надо. Ладно, через пару дней заеду.
В четверг после обеда забираю мальчишку из Сокольников. Выглядит он получше, румяный даже. Ну, и слава богу, что обошлось без трагедий. Запрыгивает на переднее сидение, пристегивается (как я его учил), улыбается. - Здрасьте, Андрей Борисыч! Ну, что деньги привезли? - Конечно. Все как договаривались, пять тысяч зеленых рублей. Достаю конверт, он берет и прячет его в своем огромном рюкзаке. - Тебя куда-нибудь подбросить? - Домой в Кузьминки, если не сложно. Давно там уже не был, по своим соскучился. - Ладно, Кузьминки так Кузьминки, хоть и не по пути. Всю дорогу переключает радиостанции, поет песни. Радуется, что выжил. - Слушай, как бы так спросить… а у тебя с Ириной что-нибудь… - Вам, правда, интересно? - Да не то что бы… - Ну, вот и не надо об этом.
В Кузьминках высаживаю его у метро (потом по Волгоградке крутиться…) - Ладно, Тём, мой номер у тебя есть. Оклемаешься окончательно, позвони, может работка какая найдется. Убирает со лба челку, хмурится, смотрит странно. - Господи упаси, еще какое-нибудь лекарство на своей шкуре испытывать! - Да нет, что ты. Там корпоративки намечаются. Короче, звони, не пропадай! | 
Библиотека // Объявления
