Разговор поэта Евгения Шендрика с духом поэта
Франсуа Вийона

   Привет, Вийон!
Тебя я понимаю:
Желудок твой и чресла,
А душа – она, наверно, жительница Рая.
Не потому ль поэты так спешат
Свести с Землей запутанные счеты?
Хоть в этом не похож я на тебя,
Но строчками лирических блокнотов
Мы одного коснулись Бытия,
Я слышал, ты любил вино и женщин,
Обидчив был и на руку нечист,
Но с первою красавицей повенчан –
С небесной Музой. Ты, Вийон – артист.
Я чувствую, меня ты понимаешь,
Хоть и француз. Я ж – дикий славянин.
Сегодня ночь холодная и злая,
И я на свете, кажется, один.
Не так давно купил желанный томик
Твоих стихов, и на волнах времен
Теперь в моем осунувшемся доме
Свистит, как птица, Франсуа Вийон.

Трактирщице Жанне

Хоть вы и Жанна, но не Д арк.
Я восхищаюсь вашим задом;
И после стычек и атак
Я взял вас, словно баррикаду.

Хоть вы не блещете умом,
И ваши руки пахнут луком,
Вас любит искренне Вийон,
Как звездочет свою науку.

Когда на улице февраль,
Старик-Париж в клоках тумана,
Как хорошо лечить печаль
Вином и лаской нежной Жанны.

Вы мне шепнете: «Франсуа.»
Ах, я совсем забыл про деньги.
Не от меня вы без ума,
А, извините, от рожденья.

Посвящается Менской тюрьме

Кто видел сквозь решетку,
Кто битым был и голодал,
Кому казалась жизнь короткой,
Как замахнувшийся кинжал,

Кому в лицо плевал тюремщик,
Кто без роптанья крест свой нес,
Кто ради золота и женщин
Не проливал соплей и слез,

Кто старость встретил без опеки
Тот знает Бога в Человеке.

***

Мои доспехи – плащ и Лира,
И нож французский – дар тюрьмы,
И позолоченные дыры
Потертой нищенской сумы.

Мой щит – в осенних звездах небо,
На нем начертан мой девиз,
Мое лирическое кредо:
«Любовь, Поэзия и Жизнь.»

Прощание с Парижем

Прощай, Париж! Я убегаю,
Не уезжаю. Я – изгой.
Вновь без пистоля и ножа я
Своей рискую головой.

Поэт придворный, как дворняга,
На золотой сидит цепи,
А я с отчаянной ватагой
Ночую в роще и в степи.

Никто не пишет мне законы.
Я сам себе – король и шут,
Иначе мне не быть Вийоном,
Пусть лучше голову снесут.

Вийон на могиле родителей

Покоятся здесь старики мои,
Они не знают, что их сын-бродяга,
Что кошельки чужие он «доил»,
Лилась со звоном золотая влага.

Простите, дорогие, видит Бог:
Хлеб воровской не легок и не сладок.
Я не хотел другим стать и не смог,
И мне петля за то была наградой.

Я помню вашу ласку и любовь,
Так не ласкает ни одна из женщин.
Теперь и кличка у меня Вийон,
Но сердцем я , как прежде, не изменчив.

***

Когда мою истерзанную душу
Однажды примет Божий Херувим,
И, как слезу, крылом ее осушит,
Я снова стану вечным и живым.

Я буду падать в небо голубое,
Как в детстве с дерева на золотой песок
Навстречу с самой дальнею звездою.
И там меня обнимет Мать… и Бог.

Вещий сон Франсуа Вийона

Мне снился день, но небо было черным.
Ни звезд, ни солнца, и колокола
Звонили глухо, и кружились вороны.
Земля-планета, словно умерла.

Я в храм вошел и стал без слов молится,
И мне священник завязал глаза
Платком или полоской плащаницы,
И чье-то имя тайное назвал.

На шею мне набросил петлю.
И понял я, что это место казни –
В грядущем или в прошлом – не пойму;
Меня нечистый в колыбели сглазил.

И вдруг раздался голос громовой:
«спасенным будешь!»… Вижу двери храма,
иду куда-то узкою тропой
и звезды выплывают из тумана.

***

Лежу на нарах. Вонь и грязь.
Пустой сухарь сосу, как соску.
Два зуба выбил мне вчера
Поганый мусор, пьяный в доску.

Жалеть себя? Что в этом толку.
Прошенье, что ли накропать, -
Спасибо музе за наколку, -
Но нет чернил, едрена мать.

Стихи не раз меня спасали
И от тюрьмы, и от петли, -
Но от Судьбы, скажу, едва ли
Они б спасти меня могли.

***

Зима в Париже – не фонтан:
Дождь моросит, тоска и слякоть.
Я без плаща и без зонта
Под видом праздного гуляки.

Вчера продулся, - пуст карман.
Куда б свои забросить кости?
Нырнуть к жиду Мойше в шалман, -
В долг не нальют такому гостю.

Из шубы вытрясти б лоха…
А вот и дама в шляпке стремной.
Зачем им деньги и меха,
Когда я – нищий и бездомный?

***

Сегодня, видно, оторвусь.
Мне ляжку жмут шальные бабки.
Вином и лаской смою грусть.
Век воровской, я знаю, краткий.

Судьба, как щедрый прокурор:
По всем статьям, на всю катушку
Срок отмотает, - хоть ты вор,
Хоть звездочет, хоть побирушка.

Мы все под ней, как под ножом: -
Бог не берет нас на поруки.
Но я не фраер, не пижон, -
Я вор в законе, а не сука.

***

Ура! Свобода! Я – на воле.
Париж, хочу тебя обнять,
Чтоб пару вытрясти пистолей
И жбан вина на грудь принять.

Братва, ликуй: Вийон свободен, -
Он Лирой двери отворил.
Отныне воры будут в моде
И бледный цвет моих чернил.

Париж, давай с тобой отметим
Счастливый день. Впусти, как брат,
Меня в трактир, красоткам в сети.
Бокалы подняты. Виват!

Покаяние

Прости, Христос. Я каюсь. Виноват.
Опять грехами душу опозорил.
И каждый день я прохожу сквозь Ад,
Чтоб Рай увидеть, как в пустыне – море.

Когда последний выдохну свой стих,
И жизнь отдам за Слово, как за друга, -
Я снова буду числиться в живых,
Прорвав звено лирического круга.

И, может, грех мой будет искуплен,
И я на небесах Париж узрею;
И Матерь Божья скажет мне: « Вийон,
Ты мне, как сын родной из Назорея.»

Когда меня не станет

Когда стихи мои прочтете,
Потомки, братья во Христе, -
Моей уже не будет плоти –
Мошонки, нервов и костей.

Но запах крови и вина
И звон цепной, и блеск кинжала
Хранят надежно письмена
Для парижан и парижанок.

Мой прах давно развеял ветер, -
Меня не приняла земля, -
Зато слова живут и светят.
До скорой встречи.

                                      Франсуа.

Придворному поэту

Ты при дворе, как верный пес.
Ты по заказу в рифму врешь.
Пока блюдешь чужой закон,
С твоею музой спит Виньон.

Священнику

Святой отец, ты ближе к Богу,
Чем я к трактиру и острогу.
Хватай за бороду скорей
Того, кто создал нас, людей.
Тебя ж, наверно, из говна
Слепил глумливый Сатана.

Доносчику

Ты на меня строчил донос, -
Но к сожаленью не донес.
Зато, ты мне теперь не враг, -
Несешь понос в своих штанах.
Спасибо, друг, не вешай носа:
Ты – настоящий недоносок.

Покаянная эпиграмма

Похитил я у скряги кошелек,
Серебряный подсвечник и камею, -
Но золото, увы, найти не смог.
Прости, Христос, - об этом сожалею.

Старой деве

О, дева старая, скажу без лишних слов:
Тебе на свет бы лучше не родиться:
Когда не сеешь и не жнешь любовь –
Плева невинности мертвей, чем грех блудницы.

Парижскому палачу Гийомо Пежо

Я понимаю – «не легко»
Тебе вязать на шеях петли: -
Спускай их лучше на трико
У старых шлюх, маэстро смерти.

Святая воля

Святая воля – тоже тяжела:
Когда гоним судьбой, как ветром в поле;
Нет ни семьи, ни теплого угла
И в кошельке – ни одного пистоля.

Кого-то грабануть? Идешь по грани риска:
Получишь срок или – в башке дыру.
Давно я и у Бога в черном списке,
И у моих гонителей в миру.

Я так люблю свой каждый грешный день.
Мне святость не к лицу и я не лицемерю, -
И тем похож, наверно, на кремень,
Хранящий искру сокровенной веры.