Меня пугали страшные глаза,
Горящие в глуби полночной чащи,
И уползала гордая гюрза
От ног моих, листвою шелестящих.

Меня пугали алые цветы
С весенним ароматом дикой прели
И навевали странные мечты,
Меня тревожа, стройные газели.

От шума, от тревоги и тоски,
Я стал искать друзей среди похожих,
Но слабые похожести ростки
Карикатурные их оскорбляли рожи.

О волки! О отец мои и мать!
О мудрый Балу, жизнь моя, Багира!
Те, кто учил любить и убивать,
Я встретил друга, чуждого для мира.

Он мне сказал, что, создавая мед,
Добычу, что животной крови слаще,
Пчела высокой властью воздает
Тем, кто живет в плену страстей кипящих.

И он сказал, что человек суров,
Живет законами пчелиной стаи,
Во всем подобен париям лесов,
Сам создает оружие из стали.

И он сказал, что я потомок их,
Воспитанный змеею и зверями,
И мне пристало жить среди своих,
И есть еще такая штука – пламя.

И он сказал, что ни змея, ни зверь,
Не могут, не решаются, не смеют,
Зайти в село и заглянуть за дверь,
Когда горит очаг, иль угли рдеют.

И только кошка грязная Шер-Хан
Из всех в лесу причастен к этой крови,
И что слону высокий жребий дан
Трубить о мире в день, когда любовью

И страхом обуянные сердца
Взовут к тому, что пониманья выше
И взглянут вверх, где коршун Чиль парит,
Еще сказал, об этом надо тише,
Что мне ребенка женщина родит.

Он мне сказал, что может человек,
Как зверь, любить, как зверь, платить любовью,
И странный свет в глазах его без век
Будил во мне признательность сыновью

О, мудрый Каа, только не сказал
Ты мне о том, не мог понять вопроса,
Зачем же тигр убийцей первым стал,
Когда в лесу явился безволосый?

Иль это жребий был его таков?
О чем он думал? Может быть, о пище?
Ее спросить он мог бы у волков,
Иль отыскать в лесу, как все отыщут.

И тот, кто в мире первой жертвой стал,
В чем суть его, ведь он же зверь, не камень?
Зачем он сам оружие создал
Своими беззащитными руками?