- Нашла! Нашла, Мил Петровна! – с хохлацким акцентом затараторила старушка-кухарка, улыбаясь до ушей. - Иду вон на двор задний, а там… Ба! Татка у качелей кумекает! Котомка в одной стороне, шапка в другой! И ни туды, ни сюды!!! Ан шо стоишь-то?! – обратилась она к кому-то за дверь, впихивая в кабинет понурую, насупившуюся девчоночку лет 7-8 от роду.

- Благодарю, Антонья Игнатьевна, - улыбнулась молодая учительница.

- Ну шо глазенками-то лупаешь?! – обратилась кухарка к девчоночке, - Ан-то стоит: щеки надула (красные такие)! Еще б, мороз-то какой!!! С сестрой теперь кумекать будешь, хватит качели подпирать!!! – кухарка, то ли смеясь, то ли пыхтя, заковыляла к выходу.

Когда она ушла, Мила отложила в сторону журнал и тревожно, внимательно посмотрела на сестру:

- Замерзла? Ну, что стоишь, садись…

Но девочка, не двигаясь, только положила портфель на пол и хмуро отвернула голову в сторону окна.

- Тат, скажи, что сегодня произошло? – произнесла Мила, обращаясь к сестре. – Ты с криком, что больше сюда не придешь, выбежала из класса… А я всего лишь напомнила, что нельзя болтать на уроке… Разве я была неправа? - даже без укора, с тревогой говорила Мила, но девочка, не глядя на сестру, не произнесла ни слова.

- А вчера что было?. - спокойно произнесла сестра и, сделав большую паузу, добавила, - Почему ты мне уроки-то срываешь? Ты что, мстишь мне? Я тебя чем-то обидела? – Тата стояла, насупившись, надув губы, и, глядя в пол, молчала… - Тат, ответь мне…

- Нет, - произнесла девочка неохотно.

- Тогда, что случилось?! Почему ты ведешь себя так странно?

Девочка молчала… Мила, не желая мешать ей обдумывать ответ и в то же время ожидая этого ответа, начала проставлять подписи в дневниках. Но поняв, что девочка не торопится отвечать, отложила их в сторону и внимательно, заботливо посмотрела на сестру, - Тат, пойми, я не хочу устраивать тебе неприятностей. Я очень люблю тебя… и забочусь о тебе, поэтому ничего и не говорю родителям…

- Врешь, - хмуро буркнула Татка, - если бы заботилась, давно бы уже родичей к себе вызвала или хотя бы дома с мамой и папой скандал устроила, а то… Нашлась училка!

- Да что ты говоришь такое?! Я молчу, потому что добра тебе желаю!!!

- Добра? А Сидорову и Васечкиной ты тоже говоришь, что добра желаешь, «поэтому и вызовы в дневник пишешь»! Тем не менее, их родители каждую неделю к тебе приходят!!!

Мила оторопела. Она ожидала услышать от сестры что угодно, но не подобное обвинение. Она будто вообще перестала понимать, что происходит, и кто тут играет роль прокурора… И произнесла медленно, удивленно и неуверенно:

- Ты что… хочешь, что бы я нажаловалась на тебя родителям?…

- Ничего я от тебя не хочу! – буркнула Тата, но Мила заметила, что глаза ее немного покраснели, - Я домой пойду.

Тата, взяв с пола куртку и портфель, пошла к двери…

- Только шапку и шарф одень! А то минус 15 на улице… Замерзнешь, заболеешь…Что я потом маме скажу?

- Заболею? – произнесла Татка, остановившись и отчего-то с интересом взглянув на сестру, наверное, впервые за этот разговор.

- Да, заболеешь, - ответила Мила, пытаясь понять причину такого внимания, стараясь удержать его, и в то же время завязывая ей шарф, - Простудишься, глядишь, в больницу попадешь: все каникулы не будут выпускать из палаты, уколы будут ставить!

Когда сестра вышла, Мила, задумавшись, подошла к окну и стала смотреть на дорогу… Она видела, как с остановки ушел автобус, как старый дворник прогнал с участка бездомную собаку, как из школы вышла сестра и, сделав пару шагов, остановилась, глядя в снег…

… Мила, не спуская с нее глаз, тревожно отворила окно – Тата, простояв минуты две без движенья, зачерпнула ладонями горсть снега, растерла им лицо, шею и подкинула его над собой, подставив лицо под падающие хлопья. А потом, сняв шапку и расстегнув куртку, пошла домой, не дожидаясь автобуса.

Мила решила сегодня же зайти к родителям. И как только допроверила дневники, направилась к своему прежнему дому.

Мать встретила ее с радостью, обняла, но тут же, сославшись на пригоравшую картошку, побежала на кухню.

Милка разулась, повесила куртку, по старой привычке открыла самый правый нижний ящик и про себя порадовалась, что тапочки по-прежнему лежат именно там, где всегда. Казалось, что все было как обычно, будто она никогда и не уезжала из этого дома…

Когда девушка зашла в кухню и села на боковое кресло, мать усердно солила жарившиеся картофелины, но, закончив, уселась напротив Милы и, улыбаясь, начала расспрашивать «как?» да «что?».

- Мам, - произнесла Милка при первой же паузе, будто вспомнив за чем пришла, - с Таткой что-то не то: она грубить начала… уроки срывает…- произнесла она наконец, и посмотрела на мать, будто извиняясь за свои слова.

- Ну, у всех иногда бывает, и я благодарна ей, что она не буянит, и все же ведет себя относительно спокойно, - произнесла мать, тоже будто извиняясь, и тут же начала что-то искать глазами.

Обычно неторопливая, аккуратная и спокойная, сегодня мать вела себя как-то странно: она слишком суетилась и вместо того, чтобы во время разговора смотреть на дочь, она постоянно окидывала взглядом кухню, якобы проверяя «все ли на месте», но все это выглядело слишком несвойственно ей, неестественно…

- Мам, все в порядке? – с сомнением спросила Мила.

- Да-да, все хорошо, - мимоходом ответила мать и, подойдя к плите, взяла солонку.

- Мам, ты уже солила, - тихонько напомнила Мила. Мать как-то отшутилась, постояла секунды две, будто раздумывая, что еще можно сделать, спросила у дочери голодна ли она, но, услышав отрицательный ответ, спокойно уселась рядом…Мила с сомнением опустила глаза:

- Наверное, папе нужно сказать про Татку…

- Может и нужно, - бросила мать отвлеченно и … машинально взялась за соль!

Мила широко раскрыв глаза, молча следила за ее действиями:

- Мама, - осторожно вставила она, - точно все в порядке?…

- Мил, мы с твоим отцом разводимся, - сказала мать будто бы отвлеченно, не прерывая действия. Но как только закончила фразу, тут же остановилась, и, медленно поставив на стол солонку, опустила руки. Простояла так минуты две, а потом также медленно села напротив Милы.

… Усердно шипела сковорода, бросая раскаленные масляные брызги… Тикали часы…Мать и дочь долго молчали… Пока мать не произнесла, не глядя на Милу:

- Мил, скажи хоть что-нибудь…

- …У тебя картошка сгорела, - с трудом выдавила девушка, кивнув в сторону плиты, и, придерживаясь за предметы, медленно вышла из кухни.

Мать рассказала все. Они долго говорили в комнате, а потом долго молчали…

- Мил, ты уже взрослый человек, ты не Татка, ты должна понять…

- А Татка знает?

- Она узнала недавно и, наверное, самым нелучшим образом.

Они опять долго молчали…

Мамины командировки и недельные отъезды всегда были спонтанными и неотложными. И теперь, когда ей позвонили, она не спеша, но по привычке быстро собрала дежурный, всегда полусобранный чемодан и, попросив Милу несколько дней присмотреть за Таткой (так как отец теперь уже тоже был далеко), уехала.

Мать ушла, а Мила, закрыв за ней дверь, медленно прошлась по комнате, потом прошла в кухню и, поставив перед собой бедную сковородку, села на стул, немо глядя на черные картофелины…

Через некоторое время щелкнула замочная дверь, в коридор вошла Татка… Увидев свет, она прошла не разуваясь, окинула взглядом полупустую кухню и, будто даже не заметив Милу, произнесла:

- Где мама?..

- Она уехала, - ответила Мила, тоже не глядя на сестру.

- Ясно, - коротко буркнула Тата, прошла в комнату и, бросив на пол портфель, села на стул, прижав ноги к животу, обхватив их руками и втянув в себя напряженные плечи.

Мила, выбросив в урну несчастные овощи, пошла к Татке… Села на кресло возле нее, но, увидев, что сестра вся сжалась от холода, машинально, заботливо положила руку ей на лоб:

- Да ты вся горишь… - с тревогой произнесла она и пошла на кухню к аптечке.

- Если ты будешь лечить меня, я сбегу из дома. Слышишь, не надо меня лечить, - тихо, но твердо произнесла девочка, будто с какой-то обидой, не меняя позы… Мила, замерев в дверях, ничего не могла понять, но, чувствуя, что бессмысленно просить объяснений, лишь неуверенно, даже будто с опаской произнесла:

- Я… не буду тебя лечить. Я просто сделаю чаю…

Прейдя на кухню, девушка, минуту обдумывая свои действия, заварила чай и, стараясь не шуметь, осторожно вынула из аптечки жаропонижающий настой, щедро добавила его в чашку и, пытаясь скрыть тревогу, которая все же была будто нарисована на лице, поспешила обратно в комнату.

Татка выпила треть стакана. Они долго молчали… Точнее, Мила чувствовала, что должна что-то сказать, еще сама не зная что, но, понимая, что сестра все равно ничего не ответит, не произносила ни слова. А девочка смотрела мутными глазами в пол, и, не шевелясь, молчала.

Лишь на секунду вышла она из комнаты, а когда вошла, глаза ее были широко раскрыты. Она, будто не веря своим глазам, смотрела то на сестру, то на флакон в руке:

- Это было на столе… Что это? Ты же мне обещала, - прошептала Тата растерянно, с широко открытыми глазами… Она, сбивчиво дыша, смотрела на сестру. – Ты же мне обещала!!! – вдруг отчаянно крикнула она. Бросила флакон в сторону стола и закрыла лицо руками…

Мила посмотрела на разлетевшиеся осколки, на дрожащую Татку и спокойно произнесла:

- Я хотела помочь и …

- Ты уже помогла!!! – крикнула Татка, отведя руки от лица полного слез. - Ты… Тоже… - выдавила она с чувством предательства. Потом немо покачала головой и так же немо вышла.

Мила осталась на месте – она смотрела на разбитый флакон и на вязкую жидкость на полу, пока не услышала глухой щелчок входной двери:

- Тата? – произнесла она негромко, со скрытым волнением встала, оглядела пустой коридор, открыла дверь. – Тат, - она осторожно спустилась по лестничной площадке: в распахнутую дверь подъезда хлестал ветер, и не было никого.

Она смиренно воротилась домой, но, бросив мимоходом взгляд на вешалку в прихожей, и заметив на ней нетронутую красную таткину куртку, замерла на миг и бросилась вниз по лестнице…

- Тата!!! Тат! – кричала она.

Мила обежала весь двор, соседние дворы, не вспомнив даже, что на ней ничего кроме кофты (что сама не накинула ничего).

И не зная больше, где искать, в растерянности остановилась посреди площадки. Падал сильный снег…

Наутро в квартиру 38 позвонили из «Скорой». Девочку со школьным пропуском «Наташа Смойкина» нашли на автобусной стоянке без сознания…

- У нее слабая степень обморожения, но серьезных нарушений нет, - спокойно сказала медсестра в то время, когда Мила, присев на корточки возле койки, с ужасом смотрела на бледное, неподвижное лицо сестры и на воткнутую в ее руку иглу капельницы, - мы должны перевести её в ваш район, там ей смогут сделать нужные процедуры,, но для этого нужна подпись близких.

- Я подпишу, - отвлеченно сказала Милка, взглянув на медсестру, пока сзади не послышался слабый голос:

- Не давайте ей. Я её не знаю.

- Татка! – радостно и испуганно одновременно произнесла Мила, дрожа пододвинулась ближе, желая обнять очнувшуюся сестру. Но та лишь с трудом повернула тяжелую голову в другую сторону и, закрыв глаза, повторила слабо, еле слышно, будто даже во сне:

- Я её не знаю…

- Тата, - оторопев, произнесла Мила, чуть отстранившись и поспешно вытерев рукой выступившую слезу, и, ничего не понимая, перевела свой взгляд на медсестру, внимательно и сосредоточенно глядевшую на девочку…

- Свяжитесь с родителями, - серьезно и отстраненно произнесла та и, положив папки, вышла из палаты.

Мила ещё раз бросила взгляд на почти белую Татку и бросилась вслед за медсестрой:

- Поймите, они не могут! Они занятые люди! И я очень Вас прошу…

- Ничем не могу помочь, - холодно перебила медсестра и удалилась.

Мила в растерянности так и осталась в дверях и лишь изумленно, и будто даже виновато, немо глядя на сестру. А потом произнесла тихо, без малейшей нотки укора, с сочувствием и тревогой – осторожно, будто дотрагиваясь ладонью до растревоженной раны:

- Тат, скажи мне честно: это из-за родителей?

Татка молча оценила сестру взглядом, потом закрыла глаза и тихо, произнесла:

- Они будут вдвоем переживать у палаты и помирятся. Ведь они обо мне помнят…

- Тата, - произнесла Мила, помолчав, - Тат, родители уехали...

- Ничего, я подожду, - ответила сестра спокойно, будто даже не думая услышать ничего другого, будто ответ уже давно жил на устах, тщательно скрываясь от любого вопроса, и, лишь дождавшись подходящего часа, вышел будто сдержанно и почти обреченно, - … Я подожду…

Растерянная, Мила так и осталась на месте, пока какой-то работник не отвел ее в сторону и не усадил на кушетку.

Когда сзади что-то с шумом упало, девушка, будто очнувшись, перевела взгляд с мертвой точки и начала с сомнением смотреть на «сотовый» в руках. Потом, еще не слыша ответа, но будто предчувствуя его, прошептала почти обреченно: «Абонент занят или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее». Печально усмехнулась и, обождав немного, поднесла телефон к уху.

В трубке послышались три восходящих по трезвучию сигнала и чей-то голос приветливо начал: «Абонент занят или…» - Мила выключила трубку, ещё раз усмехнулась, взглянув на ещё не погасший номер, и про себя подумала: «Как всегда…»

Когда она, придя в себя, вошла в палату сестры, то с трудом заставила себя не заплакать: таткино лицо было будто неживое, и тело плашмя лежало на кушетке.

Мила присела рядом и начала ласково поглаживать кисть сестры, но та не шевелилась, так, что девушке показалось, что сестра спит… Но тем не менее, не зная кому и зачем, сама не веря себе, она начала тихонько, тревожно и ласково повторять:

- Они приедут, они обязательно приедут. Я им звонила...

Белое лицо Татки дрогнуло и чуть напряглось:

- Правда? – еле слышно прошептала она…

-…Правда, - помолчав, произнесла сестра, сама не веря своим словам.

- А я… знала… - с вымученной улыбкой выдавила Татка.

И не отпуская этой больной улыбки, повернулась, уткнулась лицом в подушку и горько заплакала…