Обычно это происходит так.

Минут за пятнадцать или за двадцать открываются глаза. Попеременно. Не стряхивая паутину сна, лишь чуть-чуть проморгнув дремоту, они оценивающе осматривают комнату, пейзаж за окном, потом останавливаются на часах, анализируют положение стрелок и посылают сигнал в мозг. Мол, рано еще.

Пауза.

А за ней.

Вот уродился же на свет человек, которому пришло в голову изобрести будильник. И ведь, наверное, он долго ломал голову над тем, как бы сделать эту замысловатую штуку наиболее громкой и безотказной. Советовался с кем-то, эксперименты всякие разные ставил на подопытных добровольцах. И придумал. А мне теперь расхлебывай. Нет, я, конечно, не идиот и не считаю, что эти трели мучают исключительно мою персону, но ведь для каждого тела своя смирительная рубашка.

А сегодня эта самая рубашка затянута неведомыми санитарами духа с удвоенной прилежностью. Потому что наступило утро понедельника. За окном тот тип погоды, который я привык обзывать этаким самопридуманным словечком “хмурь”, вмещающим в себя следующие ингредиенты: картинка серого неба, монотонный ритм, отбиваемый по подоконнику каплями дождя, поверх которого накладывается соло дождя на ветках и листьях. Противно, в общем. Хочется никуда не ходить, вообще не вылезать из кровати и долго валяться, запутавшись в подушках, одеялах и медленно текущих мыслях.

Но надо. Потому что понедельник. Нужно вытряхиваться, облачать себя в какую-нибудь подобающую данному дню недели одежду и вперед, на амбразуру новой рабочей недели. Бр-р-р…

Ванная. Пена на щеке, станок в руках, а в голове – “Как бы не порезаться спросонья”. Вот в юности процедура бритья была чем-то наподобие ритуала приобщения к взрослой жизни. Сначала долго ждешь, пока на лице появится некое подобие щетины, периодически ощупываешь подбородок, ощущая пальцами едва заметные и приятные уколы и в один из дней, который обязательно бывает ярким и солнечным, понимаешь, что уже пора. Тогда идешь в ванную, придирчиво осматриваешь себя в зеркале и соглашаешься “Да, пора”. Потом вытаскиваешь из ящика в ванной, в котором уже отвоевал себе полку, освободив ее от оккупации маминых бигудей или чего-то там еще, и достаешь оттуда пакетик с лежащими внутри одноразовыми станками или коробочку с таким… ну, в который еще лезвия “Нева” вставлялись. Только не электрическую, потому что от нее никакого удовольствия, ведь так говорили ребята, которые на два-три года старше, а их мнение в том возрасте – один из весомейших авторитетов. И так медленно-медленно выбираешь, проверяя, словно коньки в детстве, лезвие ногтем, пока не найдешь одну, самую острую. Затем берешь тюбик с кремом, флакон с гелем или просто кусок мыла и усердно создаешь в руке ту самую смесь, которой предстоит вымазаться от уха до уха. И снова медленно-медленно, старательно размазываешь ее по лицу и точно также начинаешь водить станком. И пусть в процессе бритья обязательно порежешься пару раз, но эти порезы будут подобным шрамам, полученным на полях сражений… А потом, когда уже все закончено, выходишь из ванной, преисполненный чувства собственного достоинства. Такой весь из себя свежий, гладкий. И взрослый.

А сейчас… Быстро, потому что надо. Надо быть опрятным, надо прилично выглядеть, надо быть… Шкрылы-шкырлы и никакого удовольствия.

Много чего приятного было, много. Впрочем, я не настаиваю. Да и передергивать свою память, заставляя ее перебирать, словно четки, все то, что утратило свою привлекательность и перетекло в привычку совсем несвоевременно. Утро. Понедельник. Утром вообще бывает крайне мало своего времени. Потому что пора. Некогда. Почти опоздал.

А в августе уже начинает пахнуть осенью. Вроде бы листья на деревьях еще не подернулись желтизной, травка и солнышко строго по тексту известной песни, которая, правда, про весну. Днем еще жарит настолько, что рубашка с короткими рукавами является назойливой и очень неудобной необходимостью, а по выходным – речка, шашлычок, девушки в купальниках…

Но вот повстречаешься с заглянувшим поутру холодным ветром и понимаешь, что привал не за горами. Сразу вспоминаешь, что нужно отдать плащ в химчистку, потому что забыл это сделать весной, а все лето он провисел на вешалке в прихожей, вбирая в себя все больше и больше пыли. А ботинки уже не подлежат реанимации, а это значит, что нужно ехать и покупать новые. И в ближайшие выходные соберешься и поедешь, будешь толкаться среди множества людей, озадаченных той же самой проблемой, примерять на ноги очередную пару, топтаться в ней, крутиться перед зеркалом и, почувствовав легкий дискомфорт (то ли подъем узковат, то ли шов кожу натирает), скорчишь мину, словно это самое ощущение отозвалось жуткой кислятиной во рту, протянешь обувь продавцу, покачаешь головой и пойдешь дальше. Дальше, дальше,,,

А потом. Потом наткнешься глазами, абсолютно случайно, на те самые, которые, кажется, и примерять-то не надо, потому что и без этого понимаешь, как ногам в них будет удобно, комфортно и приятно. Но все равно меряешь, так, на всякий случай, осторожно завязываешь шнурки, перетаптываешься с пятки на носок и обратно, долго изучаешь в зеркале, как ты в них выглядишь, потом снимаешь, проверяешь подошву и швы и убеждаешься в том, что. Наконец-то оно. Самое то.

И когда уже вернешься домой, то вытащишь ботинки из коробки и скажешь себе, что вот за ними ты точно будешь ухаживать, причем кропотливо и старательно, мазать кремом чуть ли не по два раза в день. И достаешь из пакета помянутый крем, флакончик водоотталкивающей жидкости и еще чего-нибудь, купленного сегодня по случаю того, что у тебя появились новые ботинки.

А дня через два…. Ну, или через три… Или на следующий, если совсем не повезет… Идешь уже в аптеку. За пластырем. Бактерицидным. Потому что ботинки на поверку оказались как-то не очень. Может, не досмотрел. Или ноги какой-то специфической формы. Или что-то еще. Не так. А дни, как назло, складываются таким образом, что приходиться много ходить. Много, много ходить. И погода, как по заказу, портится, растекается лужами и замешивает грязь. А ходить надо. И идешь, постоянно размышляя о том, стоит ли попытаться оживить старые шузы или все-таки домучиться до того момента, когда эти разносятся. Или купить новую пару, но ведь так не хочется еще раз окунаться в мельтешащую толпу страждущих обнов, да и зима уже не так далеко, а ее-то точно можно отходить в прошлогодних… А потом присядешь где-нибудь в кафе за столиком, вытащишь ноги из душных и ранящих объятий кожи и им вдруг станет так хорошо… Так хорошо, что понимаешь, что именно это ощущение можно поименовать гордым словом свобода.

И вот так стоишь себе на остановке, хотя автобус тебе абсолютно ни к чему, потому что до метро пять минут пешком и думаешь… О ботинках, к примеру. Уже опоздал и неделя отчаянно не задается, а все равно стоишь, рассеянно скользя взглядом по трещинкам в асфальте и прибитым к нему дождем оберткам от мороженого и продолжаешь медленно думать. О том, что скоро настанет осень.

А дальше… Дальше в метро, как обычно. Странный все-таки это вид транспорта. Вот самолеты, должно быть, придумали те, кто мечтал о полете, о том, чтобы стать птицей. А метро тогда кто придумал? Те, кто лелеял мысль стать кротом, что ли?

Да и вообще. Есть какая-то тоскливая предопределенность в этом сплетении красных, желтых, синих и прочих линий. Протиснешься в вагон, а если повезет, то коршуном кинешься на свободное место… Кстати, это очень забавная картина обычно. Вот заходит в вагон человек. В костюмчике, при галстуке, очки на носу поблескивают, портфель в руках. А на лице выражение такое. Серьезно-надменное. Дескать, я здесь совсем случайно, по недоразумению, у меня машина сломалась, водитель заболел или какая-то еще очень важная причина, по которой приходиться здесь находиться. Едет он, едет, разглядывает рекламу, которой обклеены стены вагона, и вдруг… Кто-нибудь встает и освобождает место. Все. Никакой скуки уже нет и в помине, взгляд впился в вожделенный кусок скамьи, на котором можно укоренить свою задницу. И вот этот серьезный, солидный человек начинает расталкивать локтями окружающих, наступать им на ноги, протискиваться между тел – лишь бы только успеть, только бы никто не опередил. А когда столь вожделенная цель достигнута и тело приведено в сидячее положение, прямо под надписью на стекле “Места для пассажиров с детьми, престарелых и инвалидов” (интересно, для кого все это пишут?), скука и надменность вновь занимают свое законное место, человек достает из портфеля газету и с чрезвычайно сосредоточенным видом начинает читать какую-нибудь статью. Ну, такую статью, обычную. Под броским заголовком. Типа “Принц Чарльз оказалась старым больным одноглазым пидором, живущим под мостом через Темзу”. Или “Катя Лель родила дрель”. Или “Сиамские близнецы совершили групповое изнасилование шоу лилипутов”. Или что-нибудь еще, что обычно пишут в газетах, которые читают в метро.

Так вот. Едешь в этом вагоне определенное количество станций, потом выходишь на нужной тебе, а там все по-старому. Такие же дома, такие же деревья и, кажется, те же самые люди, которые проходили здесь в прошлый раз, снова попадаются на твоем пути. Все соответствует этим светящимся табличкам, что висят над потолком. Направо пойдешь – такая-то улица, налево пойдешь – такой-то переулок. И никаких там пальм, скажем. Или моря. Или хотя бы чего-нибудь, но нового.

Вот с автомобилями обычно другое дело, можно заехать в абсолютно незнакомое, неизведанное место, пусть оно испокон веков было обозначено на карте. Выглядит это таким образом. Сначала автомобиль резко сбавляет скорость и едет очень медленно, словно опасается, что сейчас из-за угла раздастся лязг гусениц и выехавший оттуда танк расплющит его в лепешку. Потом он все же останавливается и из него выходит человек. Обычный такой человек. В коричневой кожаной куртке там или джинсовой рубашке какой-то. Зачастую он бывает довольно молодым и это наводит на мысль, что права ему подарили друзья на день рождения. Хотя я не настаиваю, что это есть аксиома. И этот человек так озирается, вертит головой в разные стороны, что создается впечатление, словно он только что увидел на соседней крыше стайку Бэтменов. Он так нервно вглядывается в таблички с названиями улиц, шевелит губами… А губы кривятся, словно тот факт, что существование этой улицы, которая носит вполне обычное название, ну, какая-нибудь там Зеленая или Строителей, причиняет ему физическую боль.

А потом этот человек начинает расспрашивать прохожих “А как попасть туда-то? Как это вы не знаете? Вы же здесь живете? Ах, вы здесь не живете… Но ведь вы живете в Москве, а не знаете?!! Вот тундра понаехала, прости господи (это уже не прохожему, а воображаемому собеседнику или самому себе). Где-то с пятой-шестой попытки все же найдется человек, который не из тундры, который объяснит, как надо объехать или куда надо свернуть. Или другой, который куда-то спешит и ему просто некогда обращать внимание на подобные расспросы, поэтому он просто укажет рукой на первое попавшееся направление и пойдет дальше. Или кто-то еще найдется, ведь много разных людей ежедневно ходит по городу. Очень много. А водитель, даже не дослушав до конца, впрыгнет в авто и с места по газам. Потому что тоже куда-то спешит.

А в метро… Там еще люди какие-то неестественные, что ли. Может быть, потому что очень шумно. Или оттого, что все практически лицом к лицу. И на этих лицах, как на фотографиях, застывают выражения и приглушенные эмоции. Не знаю почему, не знаю. И вот заходит в вагон компания, которая… Нет, достаточно прилично себя ведут. Просто раскованно. Разговаривают, смеются, жестикулируют. Или пара молодая и влюбленная. Им вообще не до кого и не до чего дела нет. Они стоят, обнявшись, напротив входа, у тех дверей, которые не открывают и улыбаются друг другу, что-то шепчут, целуются… Ведь обязательно начнутся укоризненные взгляды. Противные такие, колкие и липкие одновременно. А еще кто-нибудь подойдет и скажет “Молодые люди, ведите себя прилично, вы же в общественном месте”.

Общественное место. Не знаю, как у кого, а у меня так с самого детства слово “общественный” прочно ассоциируется с туалетом. Простым таким, советским туалетом. Бесплатным, но с обязательным вахтером при входе. Таким, где вместо бумаги рваные газеты, заляпанные и мутные зеркала, а вода в умывальниках отсутствует как класс. Общественное место, в общем.

Помню, отдыхал я как-то в Крыму. Когда уезжал, то многие мне говорили о том, что там масса всего красивого и нужно все это обязательно посмотреть. Даже список себе составил. И вот приехал, отлежался недельку на пляже и отправился. А как выглядит обычная экскурсия? Где-нибудь часам к семи утра к автобусу, стоящему на городской площади, начинают стекаться невыспавшиеся люди. Ценители красот природы, архитектуры и те, кому просто стало скучно. Они с шумом загружаются в автобус, для того, чтобы ближайшие два-три часа подремать под монотонный рассказ экскурсовода. Потом, часикам этак к десяти, они просыпаются, достают из рюкзаков и сумок завтрак – курицу, запотевшую в фольге, сваренные в крутую яйца, нарезанные дольками огурцы и помидоры. Начинают прислушиваться к тому, что бубнит экскурсовод и обмениваться впечатлениями.

“Ого, гляди-ка, а здесь действительно кино снимали. Ну, это, которое… Ну, где он на лошади между скал, а за ним целая толпа… Не помню, как называется, но интересное”.

“Надо же, такой знаменитый писатель, а столько лет прожил здесь, так далеко от моря…”

“Да был я в этих пещерах два года назад – ничего интересного. Толпа народу, очередь длинная, как в Мавзолей. Пока стояли, взяли с Вовкой по сто пятьдесят коньяку, потом еще пивка и в пещеры эти. А там что – сосульки сверху, сосульки снизу и холодрыга. Я же говорю, ничего интересного.”

Такая вот экскурсия была. Обычная.

А потом автобус остановился где-то посередине между Феодосией и Ялтой. Я навсегда запомнил название населенного пункта – Богатое. Около остановки уже стопились местные жители, не знаю, как их назвать – богатчане или богатовцы. Или богатеи. У каждого из них в руках были какие-то местные сувениры, напитки или просто семечки, ведь лето – это хлебный сезон. А поодаль стояло здание такое… Массивное, солидное, с колоннами. Для завершенности композиции не хватало только ангелочков на фасаде и тройки с развевающимися бронзовыми гривами на крыше. Помню, что подумал “Надо же, какой здесь ресторан отгрохали, наверное, раньше в нем дом культуры был прописан”. Оказалось, что это не ресторан и не ДК. А туалет. Общественное место. А в нем…. Такая грязь, такая вонь… Заглатываешь воздух на входе, надуваешь щеки и не дышишь, пока в нем находишься. И ладно я, а вот моя подруга была в комбинезоне таком, где единственная застежка – где-то в районе шеи находится…

А называется это все Богатое.

И как-то после этого никакие дворцы, никакие массандровские вина и красоты Южного берега не смотрелись уже. Они казались… немного подванивающими, что ли. И до сих пор, если вспоминаю ту поездку, то не смесь хвои и морской соли в воздухе возле Алупки, не аромат магнолии в Никитском ботаническом саду, а другой запах. Богатый.

Так вот.

А еще в метро можно спать. Таким мелким, урывчатым сном, который постоянно прерывает механический голос, который сообщает о закрывающихся дверях и следующей станции. Или просто прикрыть глаза, представить, что никого вокруг нет и думать о всякой всячине.

От метро до работы десять минут пешком. Это если не торопясь. Или пять, когда спешишь. И пятнадцать, если уже опоздал. Можно спокойно придумывать причину своего временного отсутствия…

А вот возьму и не буду ничего такого изобретать. Просто приду и скажу, что проспал. Вот так просто. Проспал и все. И будильник вовремя прозвонил, и замок дверной не заклинило, и транспорт ходил по расписанию, и даже никаких террористов, гоблинов или инопланетян на пути не попадалось. А я взял и проспал. Ну, со всеми же бывает такое… Вот так просто и честно скажу. И, может быть, шеф согласно и сочувственно покачает головой, хлопнет по плечу, несильно так, не по-дружески, но все же… А я подумаю, что он все же хороший человек, пусть и тщательно это маскирует.

Потом я обязательно выпью кофе. Не потому, что хочется или необходимо проснуться, просто оттого, что очень хорошо бывает посидеть и попить кофе. И после этого с удвоенным усердием примусь за работу.

Наивный.

Ведь точно знаю, что через пять минут буду громко и убедительно выражать недовольство работой транспорта, говорить, что никогда не мог даже представить, что в метро случаются подобные пробки. И еще о том, что, наверное, что-то случилось и нужно посмотреть новости сегодня вечером, ведь там обязательно расскажут. А всем будет понятно, что никакого сбоя в движении не происходило, но никто об этом не заикнется, потому что в ответ спровоцирует меня на новые уловки и изворачивания.

Вот когда-то давно, когда еще в школе учился, я что-то такое натворил. Что именно – не помню. Но что-то необычное. Наверное. Не помню. И моя классная руководительница (как забавно звучит теперь эта… должность, что ли) решила устроить мне показательную выволочку. Нет, вообще-то она была женщина неплохая, пыталась учить нас чему-то еще, кроме школьной программы. Но иногда в этом стремлении заходила слишком далеко. Чересчур было как-то. В общем, собрала она каких-то активисток. Совета отряда, совета дружины или еще какого-то совета… Так много советов было в то время. Таких девочек собрала. Уже без бантов, еще в красных галстуках и с робкими штрихами косметики на лице. И эти девочки в течение нескольких дней требовали, чтобы я дал им расписку, в которой пообязуюсь жить лучше.

Не знаю, как это должно было выглядеть. “Я, имярек, обещаю жить лучше…” И далее, маркированным списком, как я собираюсь это делать. Аб-бал-деть.

Надо же до такого додуматься-то… Вот есть обыкновенный двенадцатилетний мальчик. Ему охота пойти с друзьями в футбол погонять или солдатиков о стенку пошлепать. Ему еще очень долго жить до того момента, когда надпись на киноафише, сообщающая о том, что какой-то фильм интересный попал в категорию “до 16-ти”, вызывает чувство потери чего-то такого… Что вроде бы рядом, а не ухватишь. Который любит ездить в Ботанический сад для того, чтобы нарвать там диких яблок, совсем зеленых, несозревших, пусть родители зачастую покупают другие, сочные и блестящие, но вкус тут совсем не важен, главное сам процесс. Который хвастается перед одноклассниками, что когда ездил летом на Дон отдыхать, то катался на лошади и ходил на ночную рыбалку, пусть на самом-то деле на эту рыбалку его не взяли, несмотря на все уговоры, а лошадей видел только в цирке и в павильоне “Коневодство” на ВДНХ.

И вот ему говорят “Давай-ка, дружок, напиши расписку, что ты обещаешь жить лучше” Аб-бал-деть два раза.

Вот если ввести такую штуку, как профилактическую меру против опозданий на службу… Приходит так человек на полчаса позже, а ему тут же ручку с бумагой суют. Мол, давай, пиши. Да не просто отпишись, а развернуто, обосновано, по пунктам, с датой исполнения каждого…

Ну вот, пришел. Естественно, тут же напоролся на шефа. Произнес заученную ахинею про транспорт. Получил несколько жестких взглядов и колких замечаний. Пообещал, что с завтрашнего дня всегда буду приходить вовремя. Можно сказать, отделался легким испугом.

Мне порой кажется, что начальники – это какой-то другой, особый род. Или вид. Это, наверное, какая-то генетическая предрасположенность что ли, и они появляются на свет уже такими. В костюме, при галстуке, поблескивая очками и с серьезным выражением лица. А потом их воспитывают такие же, как они, только постарше. Где-то там, не знаю где. И игры у них особые, ролевые, что ли, административные. Куличики лепят строго утвержденной формы, прячутся в отведенных для этого местах и в салочках салят друг друга по списку. Потом их незаметно подселяют к остальным, предварительно научив, как на первых порах особо не выделяться…

Ладно. Хватит. Я в этих потаенных местах не обучался, а для того, чтобы самому мутировать, надо как-то научиться мыслить по-другому. А то мои скакуны слишком часто движутся не в строй и постоянно увиливают в сторону.

А работать-то не хочется. Надо ведь, потому что завтра… И до этого завтра нужно успеть обязательно. Но не хочется. Понедельник ведь.

И ведь никто не работает. Так, вяло ковыряются или делают видимость, хотя никто не заставляет изображать полную погруженность в процесс. Странно это. Вот сидит человек, с сосредоточенным таким выражением лица, весь из себя серьезный. А заглянешь ненароком в монитор и увидишь, что там пасьянс раскладывается. И так изо дня в день – побыстрее отделаться от забот, чтобы сорить временем в ожидании того момента, когда отсюда можно будет наконец-то свалить.

- Ну что, получил на орехи? – раздается голос за спиной.

Этого еще не хватало. Если уж что-то некстати – так все сразу. Валера из соседнего отдела заглянул, видимо, скучно стало или новые слушатели требуются. Вот ведь существует подобная порода людей.… Ну, таких, не знаю, как точно описать. Вроде бы всем неплох человек – весел, остроумен, приятен в общении, не без собственных закидонов, конечно, но это со всяким бывает. Вот только язык его за зубами совсем не удерживается и если что-то произошло, но об этом не рассказал никому, то, значит, и не было ничего.

И как-то так нехорошо от этого становится… Даже не оттого, что возможно, а даже и наверняка, он будет пересказывать кому-то содержание моих фраз, пропущенное через собственное восприятие. Просто… неприятно становится за тех людей, про которых слышишь. Так, словно съел что-то несвежее.

В ответ я лишь молча пожимаю плечами и состроенной гримасой пытаюсь выразить что-то наподобие “Пустяки, дело житейское”.

- И правильно, не бери в голову, – соглашается Валера, – Его в пятницу так хорошо имели акционеры, вот он теперь на всех и бросается. Да и вообще, что-то странное с ним происходит, сегодня с утра секретаршу назвал другим именем…

- Мало ли что, - отвечаю я, не отрывая глаз от монитора, – Понедельник ведь, всякое может быть.

- Нет, ты не понимаешь, он ведь всегда пытается делать вид, что все знает, все помнит и все такое. А тут так смешно вышло: он, значит, спросил о чем-то, а Катька на него глаза выпучила и ничего не понимает – вроде бы к ней обращаются, а вроде бы и не к ней. А шеф как бы ответа ждет, но взгляд такой отстраненный, будто обкурился, сразу видно, что думает о чем-то другом. Потом очнулся, нахмурился, но видно, что смутился и пытается это скрыть. И после этого как начал ко всем придираться, мама дорогая, закричал “А почему никто не работает!”… Так что тебе еще повезло сегодня с опозданием.

Господи, ну какое мне дело до всей этой ситуации, до путающего имена начальника, до Катьки с ее выпученными глазами, у меня ведь на носу завтра…

- Вот чего ты докопался до человека, а?- отвечаю я вопросом – Может, у него случилось что-нибудь, может, просто-напросто влюбился, ведь со всеми время от времени бывает.

-Ну, ты и сказал! – по Валериному лицу растекается ухмылка – Какая нормальная баба станет что-то мутить вот с таким… Слушай, мы вчера на Клязьме с такими девчонками познакомились. Пойдем-ка, покурим-ка.

Последнюю фразу он произносит, пытаясь подражать голосу Масяни. Тоже мне мультперсонаж, блин.

- Да я только что курил… - начинаю отнекиваться я – Да и работать надо, у меня ведь завтра…

-Да ладно тебе, пять минут ничего не изменят, – начинает убеждать меня Валера, а у самого на лице гримаса пятилетнего ребенка, у которого собираются отнять его любимую игрушку.

И ведь ничего не объяснишь. Так бывает. Бывают такие случаи…

Ну вот, например. Собирается компания. По случаю праздника – дня рожденья чьего-нибудь, 8-ого марта или просто потому, что сегодня выходной. Или на шашлык. Это такой национальный праздник, у которого нет четкой привязки к календарю. Обычно он случается в теплую и сухую погоду, но и зимой, если припечет, тоже можно. Но летом лучше. И вот собирается где-нибудь утром у подъезда компания. Все еще такие невыспавшиеся, потому что встать, несмотря на выходной, нужно было пораньше, подготовиться, все собрать. И обязательно что-то забыть. Это выясняется тогда, когда уже все соберутся. Ну, забыли, что тут поделать. Топор, например. Хорошо, если не мясо. За этим топором пошлют гонцов, будут их долго ждать, а они вернуться уже в несколько более веселом состоянии, чем все остальные. А потом все пойдут к ближайшему лесному массиву, причем таким маршрутом, чтобы заглянуть еще на рынок или в магазин. Зелени купить какой-нибудь, овощей, соков. И выпить.

И вот идет такая компания и решает, к чему же сегодня душа лежит – к “Гжелке” или к “Столичной”. А кто-нибудь скажет.

- Нет, водку к мясу брать неправильно, к мясу нужно вино красное.

Все так помолчат минуту. Или две. А потом, перебивая друг друга, загалдят

- Хорошо!

-Правильно!

- Молодец, что вспомнил!

- Хорошую вещь придумал, нужно взять вина и посидеть так… просто вина попить, без эксцессов, чтобы никого потом домой тащить не пришлось.

Еще найдется кто-нибудь, желающий блеснуть эрудицией, кто скажет:

- Водка к шашлыку – это… как его… ну, это… слово такое нерусское… а, не комильфо, вот!

А потом, через какое-то время, они приходят в лес. Находят поляну, располагаются, расстилают покрывала, идут за дровами. А вокруг так хорошо, зелено, солнце светит, букашки разные ползают… Не грех, в общем, по первой за эту красоту. И за присутствующих здесь дам.

Тут-то и выясняется, что за время пути про вино как-то… забыли, что ли и в ассортименте – водка, водка и еще раз водка.

Кто-нибудь говорит

- Нет, я водку пить не буду, я тогда лучше сока.

Беззлобно так говорит, без вызова и упреков. Но все начинают смотреть на него, по меньшей мере, недоуменно. И расспрашивают.

- Ты чего, перепил вчера, что ли?

- Нет.

- Болеешь?

- Нет.

-А чего тогда водку не пьешь?

- Да не хочу просто.

- Может, ты закодированный?

- Нет.

- Укушенный?

- Нет.

- А может, ты просто хочешь посмотреть, как все вокруг напьются, и прикалываться?

- Да нет, просто не хочу.

Но все равно этому человеку не удается никого убедить, потому что это уже наводит на подозрения. Пить со всеми не хочет, значит, какой-то странный он. Может, задумал чего. И не объяснишь ведь.

Вот почти что то же самое.

И поэтому я иду в курилку, где на протяжении четверти часа выслушиваю отчет о вчерашних головокружительных впечатлениях, понимая при этом, что они правдивы, дай бог на треть. Но все равно не выдерживаю до конца, прерывая рассказчика чуть ли не на полуслове, где-то на дальних подходах к развязке.

Потому что работать надо. Хоть и понедельник.

Цифры, цифры, цифры… Они словно живут непонятной своей жизнью, а я – кто-то вроде пастуха, который гонит их в определенном направлении. Чабан такой. Нерадивый, правда, несколько. Наверное, потому, что не вижу особого смысла в их движении. Знаю направление, в котором их надо перемещать, как расположить определенным образом, чтобы все сошлось. Но вот зачем…

Помню, как в первом классе учительница раздала нам листочки. Обычные листочки, половинки тетрадного в клеточку. И сказала “Напишите-ка, дети, кем вы хотите стать в жизни”. Такой вот эксперимент над юными умами решила сотворить. Над детьми вообще довольно часто издеваются, пользуясь тем, что они этого не понимают. После того, как все написали, она собрала эти листочки, аккуратно сложила в папку и убрала в шкаф. И все о них забыли.

Как казалось.

А на последнем звонке она достала откуда-то из загашника эту папку и стала зачитывать вслух то, что на этих листочках было написано. Ужасная ситуация – на сцене актового зала, типичного такого, школьного, с полинявшими шторами, деревянными креслами и амбразурой киномеханика, стоит женщина, которая на глазах этих подростков постарела на десять лет, держит в руках побитые желтизной времени листочки и зачитывает детские мечты, из которых их обладатели уже выросли, как из панамок и шорт. И все смеются. А громче всех тот, чьи слова зачитывают в данный момент. Так, наверное, и предаются мечты. Легко. Со смехом.

Да, смеху было много. Вот этот, который уже практически в ин. язе. учится, хотел стать таксистом. А другой, за которого папа уже замолвил словечко куда надо, уже тогда это знал, и написал, что его устроят работать в министерство. И так далее… Не совпадало в основном, конечно.

А я вот написал, что хочу быть астрономом. Наверное, на звезды любил смотреть, книжки всякие читал о межпланетных путешествиях. Но почему-то не космонавтом, а астрономом. Не помню… И тоже смеялся. Потому что очень несуразным это казалось.

А вот теперь сижу, цифры пасу и астрономия только в суммах. И ничего так даже. Скучновато, конечно, бывает, но ведь как-то надо… Надо как-то.

Неожиданно оказывается, что уже все сделано. К обеду. Времени – уйма, заняться – нечем, изображать активность – не имею желания. Поэтому набираюсь наглости, иду к шефу и сбивчивой скороговоркой выдаю ему нелепицу о том, что “мне-срочно-просто-необходимо-нужно-отъехать-за-важными-документами-которые-не-прислали-а-без-них-к-завтрашнему-дню-ничего-не-получится-а-завтра-я-приду-на-полтора-часа-раньше-и-все-доделаю-бла-бла-бла…” Причем произношу эту ахинею таким жалобным голосом, что даже самому противно становится.

Но как бы это не казалось странным, моя легенда срабатывает. Шеф смотрит куда-то сквозь меня и слегка растерянно кивает головой. Похоже, с ним действительно что-то не то, но мне бы его заботы.

Потому что.

У меня на часах без пятнадцати три и уйма свободного времени. Понедельник перестает быть полностью безжизненным и начинает подыгрывать мне красками. И даже хмурая погода уже не кажется такой мерзопакостной, а, наоборот, представляется весьма уютной. В такую погоду очень хорошо сидеть дома, но не одному, смотреть любимые и почти заученные фильмы, разговаривать вполголоса, пить красное вино и закусывать его сыром, слушать, как шелестят листья за окном, ощущать ладонью тепло того, кто в эту минуту рядом с тобой. Или же, в качестве альтернативного варианта – раскрыть над головой зонт и долго ходить в одиночестве по промокшему городу.

Я иду.

А в большом городе так легко затеряться. Вокруг постоянно что-то движется, шумит, мигает огнями и светофорами… И, по большей части, никому ни до кого нет никакого дела. Поэтому даже не надо искать укромное место, чтобы спрятаться. Ведь иногда это бывает так нужно, просто необходимо – знать, что в данный момент никто, абсолютно никто не имеет ни малейшего представления о том, где ты находишься. Я как-то научился вычислять в толпе таких людей – то ли по особому взгляду, то ли по узнаваемой походке. А еще они имеют привычку неожиданно останавливаться…

Вот идет такой человек по улице. Или по проспекту. Вокруг все спешат, а он нет. И все для него где-то там, далеко… Друзья, с которыми он послезавтра собрался на рыбалку, родители, до сих пор относящиеся к нему, как к чаду и в то же время отчаянно, по-детски требующие внимания, жена, которая в данный момент размораживает мясо, наверное. Все, как в другой жизни, какой-то параллельной жизни. И идет такой человек по городу, засунув руки в карманы плаща, и никуда не торопится. Потом он поднимает голову – а там небо. И облака. Разные такие, плывут куда-то. “Надо же, облака”, – думает человек, – “Я ведь уже столько лет не смотрел на облака.” Вот он и останавливается посередине дороги, задирает голову еще выше и смотрит…

А вокруг все по-прежнему, вокруг город шумит. Людская река нехотя обтекает стоящего и время от времени на него кто-нибудь натыкается и ругается про себя.. “Вот придурок, встал поперек дороги – не пройти, не проехать.” И это не потому, что остановившийся так неприятен или мешает, просто торопятся все, не успевают куда-то и до плывущих в небе облаков им, как до Китая.

А человек все стоит и смотрит в небо. А там, мама дорогая… Радуга появилась. И облака солнцем закрасились, как что-то такое… Такое, от чего все нутро начинает медленно вращаться.

И тут.

- Младший сержант Перепелица. Доументики покажите.

Какие документы? Ну, какие сейчас могут быть документы? Ты бы встал рядом, младший сержант с забавной фамилией, поднял голову и тоже посмотрел… Но человек так не скажет, он уже машинально шарит по карманам, ища прикрепляющую его к земле книжицу. А через пару минут, когда проверяющий все изучит и козырнет, он снова поднимет голову. Но там, наверху, уже все будет как-то не так. И радуга уже куда-то денется, и облака окажутся не такими. А обычными уже, будничными… Человек постоит еще немного, потом опустит голову, махнет рукой и пойдет.

А я иду по Цветному. Сегодня он, по большей части, серым окрашен. Наверное, понедельник действует. Не обращаю внимания на трезвонящий в кармане телефон, считайте, что абонент временно забил на все входящие. А если абоненту еще и поесть где-нибудь, то он вообще освободится из зоны доступа. Для исполнения данного желания я сворачиваю в пивную с каким-то псевдонемецким названием, низкими потолками, указателем, сообщающим, сколько отсюда километров до всяческих границ и обилием разносортных колбасок в меню. Выбираю наугад, ткнув пальцем в первое попавшееся название. А телефон все звонит и звонит…

Бывают такие телефонные номера, что кажутся очень и очень знакомыми, но только не можешь вспомнить, откуда ты их знаешь. Обычные номера, семи- или одиннадцати- значные, без обилия одинаковых цифр. Но когда их видишь, начинает казаться, что именно этот упущенный звонок, был для тебя очень значим. Нет, не так – был просто необходим, что после него что-то должно было измениться. Многое могло измениться. А ты чем-то занимался, ехал куда-то или с кем-нибудь разговаривал, спал, обедал… И этот звонок упустил. Тогда ты набираешь этот номер, но там никто не снимает трубку. Ты с досадой откладываешь телефон в сторону, думаешь “Ну почему же я не обратил внимания раньше” и через минуту снова набираешь те же самые цифры. Там снова никто не отвечает. Ты тут же нажимаешь на повторный звонок, может, просто попал не туда, потом проверяешь правильность набранных цифр… Затем снова минутная пауза и новый цикл. Который повторяется раз этак “надцать”. Причем паузы становятся все короче и короче. Потом ты выходишь на балкон. Или садишься на скамейку. Или закуриваешь прямо тут же. Выпускаешь дым и думаешь - “Ладно. Хватит. Пора бы уже и остепениться, право слово, это уже как-то не серьезно даже, так заводиться непонятно от чего”. Но как-то так получается, что сигарета докуривается лишь до половины и ее место в руке занимает трубка телефона. Из которой – только длинные гудки. Тууу- тууу- тууу… Или короткие – ту-ту-ту-ту-ту.

А потом, после уже черт знает какого по счету набора, раздается щелчок. И ты, не дожидаясь “Алло”, “Да” или “Cлушаю” с того конца, срывающимся от нетерпения голосом произносишь “Здравствуйте, у меня на телефоне определился ваш номер. ????????”. И в ответ слышишь голос, неприятный такой голос, грубый, который отвечает “Я, наверное, просто ошибся номером”. Ты извиняешься, кладешь трубку…

… и становится так обидно. Так, словно у тебя только что отняли что-то. Что-то такое, чего ты никогда не имел.

Вот и у меня, возможно, сейчас высвечивается такой номер. До боли знакомое и одновременно неузнаваемое сочетание цифр. Но не тот сегодня день, чтобы гоняться за призраками. Понедельник сегодня. Я не помню, чтобы в него случалось что-нибудь хорошее. И, как бы утверждая это решение, отключаю телефон, вспоминая фразу “Плохие новости скачут, как блохи, а хорошие и так ясны.” Из последних у меня – появившееся на столе ассорти из колбасок и запотевшая кружка пива.

Вполне достойно. Можно жить.

А кривая понедельника тем временем начинает потихоньку выправляться. Кажется, что и не нужно будет завтра напрягаться, очень хочется подольше пообманывать себя… Нет, не буду об этом сейчас думать, нечего портить только начинающее зарождаться хорошее настроение. Не буду. Ведь это просто приятно, вот так, невзначай, оказаться где-нибудь за столиком у окна, смотреть на лавирующих между луж людей прихлебывать пиво… Буржуйское. Вот если бы это было какое-то открытое место, на улице расположенное и рядом, совсем рядом, ходили бы люди, то наверняка случилась бы достаточно обыденная вещь. Из толпы бы выделилась одинокая фигура – бродяга какой -нибудь, или усталый пролетарий, возвращающийся после пахоты. И этот кто-то посмотрел бы на то, как я сижу, слегка развалившись, и небрежно обнимаю запотевший бокал, такими глазами… Такими… словно те деньги, которые будут мной потрачены на это нехитрое удовольствие, я только что вытащил из его кармана. И, встретившись с ним взглядами, сразу понимаешь, о чем такой человек думает, как живет. И хочется подойти к нему, как-то объясниться, потому что неправильно это – так злобствовать зазря, но заранее понятно, что любые слова будут непонятны. На разных диалектах русского ведь разговариваем.

Ладно. Меня от подобных взглядов защищает стекло. И еще то, что я сижу на втором этаже, а бомжей с моторчиками пока что не появилось. И хорошо. Мне уже хорошо. А самое хорошее в этом то, что все произошло абсолютно не так, как я представлял себе происходящий день еще утром. Экспромт такой. Такие вещи всегда по-особенному играют – вроде бы не было никаких условных знаков или красных чисел в календаре. Но вдруг…

Вдруг прозвонится какой-нибудь старый приятель, которого не слышал уже уйму времени, а сколько не видел уже и не вспомнишь. И так складывается, что и у тебя, и у него образовался сегодня кусочек свободного времени. Часа два, не больше.

- Да, да – говорит приятель – надо обязательно сегодня увидеться, ведь столько лет, столько зим.

- Конечно, давай пересечемся где-нибудь – отвечаешь ему, а сам думаешь, что вот, нашел способ убить два часа. Но не больше. Потому что сегодня вечером обязательно нужно вернуться пораньше, для того, чтобы посмотреть что-то интересное по телеку, попытаться починить кофемолку, до которой руки не доходят уже две недели, лечь спать пораньше. Или просто потому, что обещал. А еще думаешь “Только бы все это не оказалось в итоге скучно”, так как уже научен печальным опытом таких вот встреч, когда через пятнадцать минут оказывается, что вроде бы уже обо всем поговорили. И приятель, который едет к тебе навстречу с другого конца города, думает примерно о том же. Но все равно едет. И ты едешь.

А потом вы встречаетесь. И на этот раз разговор завязывается как-то необычно. Правильным и крепким узлом. Нет, конечно, сначала идут рукопожатия и похлопывания по плечу, потом оживает куча воспоминаний о том, что творили когда-то… Но постепенно возникает ощущение, что и не разводила жизнь так надолго, нет напряженных пауз, в которые мучительно пытаешься найти какую-то еще тему для разговора. И отведенные два часа уже минули, причем давно, но все запланированные дела на поверку оказались какими-то не очень важными, не стоящими такого особого внимания, чтобы ради них можно было распрощаться. Уже прозвонились любимые женщины. Или близкие. Или те, кто просто в данный момент жизни рядом. И каждый ответил примерно одно и то же – “Да-да, дорогая, знаю-знаю, помню-помню, но тут такой случай, понимаешь…. Мы еще немного, часочек посидим, а потом сразу домой. Да-да, точно-точно, обещаю. Хорошо? Ну, все, позвоню. Целую”. После этих звонков уже минуло часа полтора, но как-то даже мысли не возникает, что уже пора, что обещание не сдержано, что дома теперь ждет масса мелких упреков. Даже не думаешь об этом. Потому что хорошо сидишь. И задаешь себе вопрос, почему же судьба развела тебя с вот таким вот замечательным другом, ведь это неправильно? И даешь себе обещание…

Да, чуть не забыл, на протяжении подобных встреч обязательным номером в программе указано потребление алкоголя. В неслабых количествах. Хотя, наверное, это уточнение излишне, ведь и так все понятно.

Так вот. Даешь себе обещание, что теперь-то точно вы будете общаться чаще, что позвонишь прямо завтра и договоришься встретиться в выходные. Причем это решение кажется таким твердым. И когда настает пора расходиться, потому что уже за полночь, обязательно записываешь его телефон на каком-нибудь клочке бумаги, нашаренном в кармане и диктуешь свои всевозможные координаты, которые фиксируются на сигаретной пачке.

- Нет, ты давай так больше не пропадай, ладно? – говорит один.

- Хорошо. И ты тоже – отвечает другой.

И расходятся.

Клочок бумаги обязательно потеряется, сигаретная пачка опустеет и будет выброшена и, скорее всего, следующая встреча произойдет, как минимум, через несколько лет. Это почему-то ясно уже по пути домой. А все равно приятно. Потому что неожиданно произошло. Вот если бы долго созванивались, переносили дату и меняли место встречи, то так бы не вышло.

Наверное, потому что зачастую ожидания, впрочем, как и желания – эта такая ловушка с ярким манком и цветной витриной, за которой не обнаруживается ничего интересного. Вот, к примеру, хочешь ты какую-то вещь. Книжку там, или галстук, или часы, или еще что-то. Представляешь, как все будет, когда у тебя эта самая вещь окажется и как тебе будет приятно. Даже кончики пальцев покалывает от нетерпения. А найти ее почему-то – ну никак. То не видишь нигде, то буквально из-под носа уводят последнюю. А желание с каждым днем все сильнее и сильнее разгорается. Уже и Интернет излазил в поисках, и друзей всех опросил, не видел ли кто. А все никак. И время специально выкраивал в выходные, ездил куда-то, причем далеко ездил. А не сложилось. И как-то все чаще начинаешь думать об этой вещи, делаешь ее своей навязчивой идеей.

А потом… Потом в твоей жизни случается что-то плохое. Совсем. Ты идешь по улице, неважно какой улице, потому что для тебя все они сейчас одинаковы. Идешь просто для того, чтобы идти, а не сидеть, ведь так еще хуже. Чтобы ни с кем не разговаривать, потому что не хочется говорить вообще. Идешь и ни на чем не останавливаешь взгляд. Стараешься особо не привлекать внимания, потому что не хочешь, чтобы на тебя кто-нибудь это самое внимание обращал. Но все равно заметно. По мелким штрихам каким-то. А потом вдруг скажешь какую-нибудь фразу. Не кому-то из проходящих мимо, не себе и даже не своим мыслям. Причем эта фраза, ты ее даже не думаешь, она просто приходит из ниоткуда и срывается с губ. И самому непонятно, и прохожим понятно, что с этим человеком что-то не то.

И тут видишь ту самую вещь, которую так долго искал. Смотришь на нее и так как-то грустно улыбаешься, потому что сейчас желание обладать ей уже кажется нелепой прихотью. Вот если бы было просто плохое настроение, то оно тут же выправилось бы, но… Ты постоишь немного, посмотришь на предмет своих бывших желаний, и пойдешь дальше. Просто потому что нужно двигаться.

Вот сколько же разных мыслей может прийти всего лишь за одной кружкой пива. Винегрет какой-то, право слово. Нет, нельзя засиживаться, сейчас люди с работы побегут, на улицах будет не протолкнуться, ведь никто не хочет прокладывать свой маршрут прямо по лужам. Поэтому пора подниматься, расплачиваться с заведением какой-нибудь шуршащей бумажкой и выходить. Тем более что дождь, кажется, перестал.

А в городе все по-прежнему. Нет, в нем, конечно, происходят всякие изменения – что-то строят, что-то восстанавливают, открывают и закрывают магазины, бары и кинотеатры. Меняются времена года, цифры на электронных табло и сигналы светофоров, высаживаются цветы и пилятся засохшие деревья, а по ночам поливальные монстры умывают мостовые, предоставляя новому дню возможность оставить свои отметины. Но все равно все по-прежнему. Потому что этот город, или хотя бы часть его, уже изъезжена, исхожена, осмотрена. И прекрасно знаешь, что вон там, на том самом следующем перекрестке сходятся именно такие улицы. Пусть их и переименовывают время от времени, от этого ведь не меняется их суть, их настроение.… Да и сколько не меняй название – все равно Воробьевы горы останутся Ленинскими, Китай-город – площадью Ногина, а станция метро “Сухаревская” – “Колхозной”, потому что узнал их именно под этими названиями.

И все меньше и меньше белых пятен на карте этого города, поэтому, когда попадаешь куда-то, где раньше не был.… Вот всегда ведь знал об этом месте, но как-то не доводилось, не складывалось. И вдруг попал. А там хорошо. Там красиво. Там интересно. И от этого так приятно становится, чувствуешь себя, чуть ли не первооткрывателем новой земли, чуть ли не флибустьером в кожаной жилетке и с цветастым платком на голове. Отмечаешь некие памятные для себя самого места, придумываешь им собственные особые названия.

Но даже при этом все равно все по-прежнему. До трещин в асфальте. И от этого… И поэтому…

Поэтому я устал. Даже не поэтому. Просто устал. Даже не “просто устал”, а устал. Просто устал – это когда закончилась рабочая неделя и, не торопясь, идешь вечерними улицами по направлению к собственному дому, а все движения чуть приторможены и в голове немного шумит. Или просто выдался день. Такой день, суетный, насыщенный событиями. Самыми разными. И ты целый день крутился, общался с самыми разными людьми, ездил куда-то, что-то объяснял, доказывал. А потом вернулся домой, не стал ужинать или телевизор смотреть, а просто лег на кровать, прямо в одежде, потянулся всем телом и понял, что устал. Или ты провел ночь с женщиной. И все было… ну, не так чтобы незабываемо… просто хорошо. Даже чуть больше, чем хорошо. Но из-за этого не выспался, потому что спать было особо и некогда. А утром ждут дела, какие-нибудь такие дела, которые не особо важны, но перенести их уже невозможно. И вот уходишь от этой женщины или вы вместе выходите из твоей квартиры, а ноги немного ватные и глаза щурятся от усталости и яркого света. И думаешь “Елы-палы, ну вот зачем было нужно это все? Ведь впереди столько дел, а я так устал.”. Но ведь обязательно наступят выходные. Или ночь. Время, в которое можно будет отдохнуть, восстановиться, привести себя в порядок.

А я устал. Мне нужно уехать. Точно. Сменить картинку перед глазами. Вырваться. Все равно куда. Хоть куда. Нужно взять отпуск. Или больничный купить, если отпуск не дадут. Или уволиться. Просто прийти и написать “Прошу уволить меня, потому что я устал”. Хотя нет, наверное, такой статьи в КЗоТе. Да и по фигу, напишу так, как скажут. А потом, сразу же, не заезжая домой, надо поехать на вокзал или в аэропорт. В аэропорт лучше, ведь они все находятся за городом и если вдруг возникнут сомнения, то не будет соблазна запрыгнуть в метро. Да, в аэропорт. И там просто ткнуть пальцем в расписание или подойти к кассе и попросить билет на ближайший рейс. Куда-нибудь. Глаза девушки, что продает билеты, так округляться, наверное, и она переспросит.

- Куда-куда вам билет?

И услышит в ответ сказанное так буднично, словно эта такая обычная ситуация, которая возникает чуть ли не каждый месяц, когда летаешь в этот пункт назначения, что носит название “Куда-нибудь”.

- Да-да, именно куда-нибудь. Только побыстрее, пожалуйста, а то я тороплюсь.

А потом она так улыбнется. Так, что сразу станет ясно, что девушка эта – хороший человек. А еще она часто мечтает и уже долго ждет чего-то такого особенного, чего-то непохожего, на все, что с ней происходило до этого. Да и мало с кем вообще происходило. А этот человек (то есть я), который просит билет куда-нибудь, должно быть, какой-то необычный человек, потому что все обычные люди точно знают, куда им лететь и кода возвращаться обратно. И если бы сейчас заканчивалась ее смена, то было бы можно… Но ведь еще так далеко до конца рабочего дня.

И все это так понятно. Даже немножко грустно самому. Но совсем немножко. Потому что за окном взлетают самолеты. Тяжелые такие, неповоротливые машины. Которые не машут крыльями. И понимаешь, что уже скоро, совсем скоро…

Определенно нужно уехать. Прямо завтра. Сегодня уже поздно. Уже темнеет. Уже никого нельзя поставить в известность о своем отъезде. Уже…

- Извините, пожалуйста, вам можно задать несколько вопросов?

Я вообще-то не люблю подобные ситуации. Когда меня останавливают и пытаются выяснить мое мнение по каким-то дурацким вопросам. Ведь понятно, что это – не то, что эти люди действительно хотят спросить, просто им поручили останавливать людей на улицах, расспрашивать, фиксировать ответы в нужных графах, а потом сдавать заполненные анкеты кому-то другому, кто будет выявлять общие тенденции и еще много другой хрени. Не нравится мне это. Начинает казаться, что мое мнение шинкуют, словно какую-то картошку или морковь и смешивают с другими. А ведь мое мнение – оно же такое важное, такое информативное. А его мешают с сотнями прочих, таких же важных, для тех, кто их высказывает, мнений и получается какая-то однородная, непонятная масса.

Но я почему-то останавливаюсь и оборачиваюсь. Женщина, что задала этот вопрос, уж никак не похожа на тех, кто провидит исследования по опросу населения. На вид ей лет сорок или чуть меньше, осветленные волосы собраны резинкой в хвост, деловой костюм вкупе с шейным платком и никакой пластиковой папки под мышкой. И еще какая-то непонятная тревога в глазах, словно ей действительно позарез нужно что-то от меня узнать. В руках она вертит маленький полиэтиленовый пакетик, в который запаян засушенный цветок с оборванными или осыпавшимися лепестками. Лишь один каким-то образом еще держится. Странно это.

- Что ж, попробуйте – говорю, прикрепив на лицо дежурную улыбку.

- Еще раз извините за беспокойство,- она запинается, чуть прикусывает нижнюю губу и продолжает – У меня даже не несколько вопросов, а, наверное, всего один. Наверное, он покажется вам странным, но… Вы можете сказать, какое у вас самое заветное желание?

Вот тебе, бабушка, и соцопрос! Интересно, какого рода компания заказала такое?

- А вам это зачем?- чуть озадаченно спрашиваю я

- Понимаете… Не могу вам сказать, но это очень и очень важно. – отвечает она с некой нервной дрожью в голосе и начинает теребить в руках пакетик с цветком.

Надо же… Ничего не понимаю. Какое мое заветное желание? Конечно, уехать. Но ведь это мое желание. Мое! То, как хочется мне. И зачем это кому-то рассказывать? Причем непонятно зачем? И кому? Не другу старому, с которым уже столько прожито, сделано и выпито, не любимой женщине, от которой не хочется иметь абсолютно никаких секретов, а непонятному кому-то, кто просто выдернул тебя из толпы и так вот сразу. Как обухом.

- Простите, я что-то не совсем понимаю, - мой голос начинают окрашивать нотки раздражения – зачем вам это нужно-то? И для чего? Если вы думаете, что я так просто возьму и скажу, безо всяких объяснений, то вы ошибаетесь.

Ее лицо передергивает гримаса, так словно в моих вопросах, моей интонации присутствует переменный ток.

- Поверьте, это действительно имеет большую значимость - она вкладывает в эту фразу изрядное количество таинственной убедительности – Конечно, если вы не хотите, то можете не отвечать, но, поверьте, что я не собираюсь над вами смеяться и это не съемка скрытой камерой.

- Вы что-то меня совсем запутали, - перебиваю ее я – фразы какие-то непонятные говорите, вопросы странные задаете и ничего не объясняете. Как мне кажется, я имею полное право для начала выяснить, для чего это нужно.

Женщина в ответ качает головой, соглашаясь с моими словами, после чего на ее лице появляется какое-то виноватое выражение. Она тихо, почти шепотом произносит “Простите”, потом замирает, приоткрыв рот, словно хочет что-то еще добавить, но лишь снова качает головой и, почти бегом, исчезает в переулке.

Вот ведь. Странно-то как. Может она из секты какой была? Нет, те гораздо назойливей. Интересно, зачем же она хотела выпытать у меня желание? Странно, непонятно…

Ну и ладно. Тем более снова начинает накрапывать. Пора бы и домой. Но домой не хочется. Непонятно почему. Но не хочется. Наверное, там все такое привычное, уютное, успокаивающее и может помешать мне завтра уехать. А я ведь уже решил, что уеду. Поэтому не поеду я сегодня домой. А отправлюсь лучше маменьку навестить, тем более что это не случалось довольно давно, а теперь и вообще непонятно, когда произойдет в следующий раз. Она, конечно, полезет, со всякими расспросами, которые мне абсолютно неинтересны и, если честно, даже раздражают. Но после этого можно будет спокойно так лечь с книжкой и просто почитать. Не важно что. Главное, что будет включена старая лампа, будет чай в большой фарфоровой чашке и возникнет ощущение того, что сейчас на дворе какой-то давний, уже прожитый год.

А вот очень приятно бывает ехать по вечернему городу. Нет, не за рулем, запритыкиваясь в пробках и ругая, на чем свет стоит, всех чайников, которых почему-то именно сегодня развелось просто непристойное количество. Хорошо сидеть рядом с водителем и смотреть в окно. Хорошо, когда попадается молчаливый водитель, и он не отвлекает своими дорожными байками и бесконечными историями из личной жизни. Против особо разговорчивых я использую нехитрый прием – просто пересаживаюсь на заднее сиденье, а разговаривать с человеком, которого не видишь, уже не так удобно. Хорошо, когда в машине играет музыка. Но не модные радиохиты, а что-то ненавязчивое и мягкое, что забывается сразу же после того, как расплатился и вышел из машины.

Вот так едешь и все окружающее – музыка, молчание, огни за окном создает впечатление, что будешь ехать бесконечно и именно в этом движении и есть смысл твоего существования. Проноситься блестящей точкой мимо кого-то, оставляя у него легкое ощущение неопознанного присутствия, и ничуть не сожалеть об этом. Это, наверное, и следует называть безжалостностью, только не той, какой ее обычно видят и понимают, а такой… невесомой.

А вокруг окна. Очень много окон. И в каждом из них своя жизнь. Быть может, именно в тот самый момент, когда водитель, везущий тебя, остановился на светофоре, там, за одним из стекол, кто-нибудь, отбросив стеснение, робость и страх быть непонятым, в первый раз сказал кому-то “Я люблю тебя” и теперь с нетерпением ждет ответа. А за другим кто-то именно сейчас решил, что все прожитое было полной бессмыслицей и гораздо легче дальше просто не жить. Он понимает, что очень многие будут осуждать его решение за слабость, отсутствие воли и еще много за что, но ведь так делают только те, кому не довелось испытать, как это бывает. Как бывает тогда, когда вдохнул и понимаешь, что выдох принесет тебе боль. Чудовищную, разрывающую нутро боль. А новый вдох будет никак не милосерднее.

А еще… Еще кто-то услышал музыку, в первый раз по-настоящему услышал музыку, кто-то вырвал из записной книжки страницу с еще совсем недавно наиважнейшим номером, кто-то накрывает стол, ожидая приход дорогого гостя, кто-то пьет на кухне в одиночестве, кто-то занимается любовью, кто-то забрался с головой под одеяло и плачет, кто-то уже спит… И еще много, много других светящихся окон, за которыми жизнь. Не твоя жизнь. А для тебя – это только светящиеся квадраты и прямоугольники окон, мимо которых серебряной пулей проносится авто, которое везет тебя по ночному городу. Из бесконечности в бесконечность.

Но автомобиль когда-нибудь останавливается. Потому что оговоренный отрезок бесконечности уже завершен. Остается лишь расплатиться с водителем и дальше уже пешком.

Вот сколько не возвращаешься в то место, где прошло детство, всегда испытываешь особое, труднообъяснимое чувство. Может быть оттого, что запомним все, что здесь есть, таким, каким увидел это в первый раз. То есть ниже ростом. Ближе к земле.

И от этого излишне ревностно относишься ко всем изменениям, которые здесь происходят. Вот хорошо ведь помню, что раньше на этом месте была булочная. Обычная советская булочная с каким-то там номером. С большими такими штуковинами на колесах, в которые устанавливали лотки с хлебом. И когда батоны заканчивались, появлялся мужик в белом фартуке, который с сосредоточенно-угрюмым выражением лица, медленно увозил опустевшие лотки, для того, чтобы заменить их на полные, а все покупатели толпились и внимательно смотрели, какой же именно хлеб он туда положит. Еще там был отдел с конфетами, тортами и прочими сладостями, в котором, перед днем рождения родители покупали тебе два полиэтиленовых пакета конфет, чтобы можно было пройти по классу и положить каждому однокласснику на парту три-четыре штучки. Типа проставиться так. Естественно, самые вкусные из них припрятывались и делились между друзьями после уроков. Еще там всегда пахло хлебом. А этот запах – он такой приятный, теплый, уютный.

Теперь там все сломали, перестроили, сделали гораздо презентабельнее и повесили вывеску “Мясо”, пусть внутри продают пиво, водку, газировку и чупа-чупсы всякие. И думаешь “Название-то какое дурацкое. Блин, это же булочная! Да, она проиграла в конкурентной борьбе народившимся супермаркетам и последние несколько лет приличного хлеба в ней не водилось – но это булочная. А дом, что стоит рядом с ней – дом около булочной. Как теперь его называть, когда они ее “Мясом” обозвали? А соседний дом – это дом около овощного. Там теперь ресторан .”Престиж” называется. Ну какой тут может быть престиж, в этом спальном районе? Что престижного может быть в этой харчевне, около которой отираются местные забулдыги, где меню почти целиком повторяет ассортимент ближайшего ларька и лишь изредка, по выходным местные жители празднуют очередное бракосочетание? А ведь еще у овощного стояла телефонная будка, из которой можно было позвонить без двушки, если знать, куда нужно стукнуть. И ведь звонил из этой будки, и дозванивался, и было потом… А теперь ни овощного, ни телефона, ни потом.”.

Но кое-что остается неизменным. Вне зависимости от течения времени и смены сезонов. Это фигуры возле подъездов - старые знакомые, те, у кого не получилось вырваться из того времени. Того самого времени, которое сейчас вспоминаешь с легкой тоской и ностальгией. Ведь где-то там есть ты, который выходил из дома примерно в это же время, встречал друзей, и вы садились где-нибудь рядом на скамейку, пели песни под гитару, пили разливное пиво из трехлитровых банок, а потом приходили девушки… А для них, тех, кто до сих пор здесь, это время и не закончилось, оно просто поблекло и стало ежедневностью.

Вот и сейчас, когда подхожу к подъезду, мне навстречу, чуть пошатываясь, выплывает фигура, держащая в руке бутылку пива. Володя. Он всегда был худым и тонкокостным, отчего в любом возрасте казался моложе своих лет. Теперь же, вкупе с нарождающейся среди поредевших светлых волос лысиной, Вовчик стал похож на персонажа третьесортного триллера.

- Здорово!- радостно кричит он мне прямо в ухо, обдавая волной перегара – Как давно не виделись-то! Ты куда пропал?

- Да знаешь, Володь, не живу я уже здесь. – отвечаю я – Уже довольно давно не живу.

- То-то я думаю, почему никогда тебя не встречаю.- Володя улыбается, обнажая два ярко-желтых вставных зуба. – И далеко живешь-то?

- Отсюда не видно - отшучиваюсь я – А ты сам как?

И Володя пускается в долгий рассказ о том, как он раньше жил здесь, как работал на маршрутке, как женился и какое-то время жил у супруги на соседней улице, а теперь снова переехал сюда. И еще о массе каких-то вещей, которые мне абсолютно не интересны, но я их слушаю. Останавливается он лишь, когда замечает, что бутылка опустела и извлекает из-под стоящей рядом скамейки еще одну, с помощью зажигалки освобождает ее от пробки и вливает в себя добрую четверть.

- Ну, а ты-то как? – снова спрашивает Володя и тут же начинает сам отвечать на свой вопрос. – Вижу, что поднялся. Вон часы какие понтовые. Ну-ка, покажь. Да-а-а, сильная вещь. Молодец! Ну, ты ведь всегда умным был, что тут говорить. Я, вообще, уважаю тех людей, что сами поднялись.

- Да не то, чтобы поднялся, скорее подпрыгиваю помаленьку.- снова отшучиваюсь я – Слушай, а ты Жеку давно видел?

- Жеку?- переспрашивает Володя – Как же давно, мы ж недавно, год или два назад вместе пиво пили – ты, я и Жека. Ну, еще на балконе у него вечером сидели? А потом пошли “Д’Артаньяна” смотреть?

- Нет, Володь,- я почему-то улыбаюсь в ответ – это раньше было, лет пять назад.

- Пять лет!- восклицает он –Е-мое, пять лет! Это надо же, как время летит! Вот так вот – работаешь-работаешь, потом домой, туда-сюда, а время летит, и не замечаешь, как проходит… Нет, правда пять лет прошло?

- Ага, пять – отвечаю я – У меня память хорошая. Помнишь, Жека тогда еще за пивом в боксерских трусах ходил?

- И собака у него была! Точно! Надо же, пять лет!

Володя качает головой, прихлебывает пива и выстреливает новой порцией воспоминаний.

А я думаю.

Думаю о том, что прекрасно помню события, о которых он рассказывает. Но помню еще и то, что прошло не пять лет, а десять. Целых десять лет. Мне уже сложно вспомнить, каким я был тогда. И за это время, за эти десять лет произошло столько всего, что становится понятно, насколько недостаточен объем моей памяти и мне необходим апгрейд. А для него это как будто недавно было. Так вот. И, наверное, он еще несколько лет будет рассказывать о том, как встретил меня. Вроде бы надо посочувствовать человеку, подсказать что-то, помочь, но вместо этого я испытываю такую тихую внутреннюю гордость. За себя. За то, что я не такой. А ведь какие хорошие дети были, какие обещания давали друг другу и самим себе… Все же птенцы обязаны вылетать из гнезда.

И я начинаю прикидываться сильно, просто нечеловечески уставшим, для того, чтобы завершить эту нежданную встречу. Это получается как-то нежданно просто и вот уже Володя сжимает мне ладонь, еще раз говорит, что я молодец, что он меня уважает и… “Заходи, если что” еще говорит.

Эх, время, время…

Время. Птицы. Возвращаясь в родительский дом, я начинаю себя чувствовать этакой большой и грузной птицей, которая с гомоном вваливается в родное гнездо и понимает, что здесь для нее уже не хватает места.

Я очень хорошо помню свою последнюю ночь в армии. Мы, молодые двадцатилетние ребята, сидели в каптерке, и каждый из нас не мог представить, что завтра утром уйдет отсюда навсегда. А ведь до этой ночи только и разговоров было о том, как там все будет, все что-то придумывали, готовились… Когда же осталось несколько часов, то сильнее верилось в такую штуку – вот соберут нас завтра на плацу, таких вот вальяжно-расслабленных и вместо прощальных слов зачитают приказ. В котором черном по белому и с вензелем внизу будет написано, что в связи с чем-то там срок службы удлиняется еще на год и все увольнения отменяются. И ведь все поняли бы, ничуть не удивились. Конечно, обложили бы по полной всех козлов, у которых на погонах есть звездочки, но пошли бы ведь и в глубине себя посчитали эту ситуацию вполне нормальной. А вот то, что завтра… Не то что в голове не укладывается – вообще невозможно представить.

А потом я приехал домой.

Помню, первое, что бросилось в глаза – это листья. Зеленые листья на деревьях. Они были такие мясистые, большие. Было раннее летнее утро, я шел по знакомым улицам и думал “Надо же, какие у нас здесь красивые листья на деревьях.”. И не было никакого предчувствия или удовольствия от того, что сбылось то, о чем так долго думал. Просто наступило время, когда надо было ехать домой. Вот я и приехал.

А когда вошел в квартиру, то сразу подумал, “Какое-то здесь все слишком маленькое. Раньше все казалось большим.”

И еще… Еще здесь было слишком много заботы. Я уже привык к тому, что всегда смогу позаботиться о себе сам, а тут так вот. И ведь понимаю, что это не со зла, а всего лишь от чувств родительских. А все равно как-то неуютно. Поэтому и бываю здесь нечасто, да что там нечасто – редко бываю.

- Ну, как на работе дела? – спрашивает мама.

- Да нормально все, – отвечаю я. – Хорошо. Дел много в последнее время было. Вот решил отпуск взять, поеду отдохну куда-нибудь.

- Да, правильно, сынок, тебе надо отдохнуть, а то ты что-то похудел в последнее время. Точно кушать не хочешь?

- Да нет, мам, спасибо. Я перекусил уже. Не хочу.

- Ну ладно. Поедешь куда или здесь будешь?

- Поеду. Куда точно не решил еще, но поеду. На море куда-нибудь. Искупаюсь. Позагораю. А то ведь какой отдых в городе? Никакого отдыха, собственно.

- Ну да, здесь особо не отдохнешь. Может быть, все-таки покушаешь?

- Не, не буду. Устал я что-то сегодня. День был какой-то бесконечный, долгий. Понедельник, что с него возьмешь.

- Ну, ляг тогда, телевизор посмотри.

- Не-а, там все равно нет ничего пристойного. Лучше почитаю чего-нибудь. А что, в коридоре лампочка перегорела?

- Да нет, выключатель чего-то барахлит. Ты бы посмотрел.

- Хорошо, мам, завтра обязательно посмотрю. С утра посмотрю, ладно?

- Ладно. Ну, иди, отдыхай.

Ч-ч-черт! Выключатель! Ну, вот кто за язык-то тянул! Я же собирался завтра, прямо завтра… И теперь ведь не откажешься, пообещал уже. И чего теперь делать? Сначала ехать на работу, потом возвращаться, чинить выключатель, а уж потом махнуть на все четыре стороны? Или сначала починить, а потом на работу? Или забить на все сразу же, прямо с утра уехать? А, может быть, вообще не ехать никуда, сказаться больным и целый день проваляться в кровати?

Сейчас голова вспухнет. Надо покурить. Или… Или что? И ведь нет у меня ответа на этот вопрос. Не в смысле курить или не курить, а… Есть ли вообще это самое “или”?

Стоп. Я устал. Вопрос дурацкий. С такими нужно разбираться на свежую голову. А завтра я уеду. Или не уеду. Все завтра. Ведь я устал. Устал от этого понедельника, от этого бесконечного “сегодня”, которое наступает взамен столь ожидаемого “завтра”. Мне нужно поспать. Никаких книг, никаких чаепитий. Спать и немедленно.

И я быстро забегаю в соседнюю комнату, для того, чтобы попросить маму сделать телевизор потише, потом возвращаюсь обратно, рывками освобождаю себя от одежды и ныряю в кровать. Уже через минуту глаза начинают закрываться. Попеременно. “Разберемся со всем завтра”, – шепчу я сам себе, засыпая. – “Со всем разберемся”.

В то же время:

- где-то, на другом конце города, в одном из миллионов окон, горел свет. В комнате, что была им освещена, она положила на рычаг телефонную трубку. Ей казалось, что все будет по-другому. Хоть как-нибудь будет, потому что так, как случилось – это просто никак. Ведь впервые за столько долгих дней она нашла в себе силы позвонить ему и так хотелось сказать, что тогда все случилось глупо, нелепо и неправильно, что они оба оказались неправы. И, несмотря на то, как плохо они расстались, без него почему-то было еще хуже, и еще много, много разных слов… Но сначала никто не отвечал, а потом аппарат оказался вне зоны действия сети. Что случилось? У него села батарейка? Или он увидел ее номер и не захотел разговаривать? Или он просто сменил свой номер и теперь непонятно, как его найти? Или с ним что-то случилось? Эти вопросы наслаивались друг на друга и не давали покоя.

Она подошла к окну. На карниз тяжело падали редкие капли, снова начинался дождь “Завтра.” – подумала она – “Я обязательно перезвоню ему завтра. И обязательно дозвонюсь до него”. Если бы кто-то мог услышать ее слова, то наверняка бы смог заметить, как с каждой фразой на них незаметно ложиться невесомая тень неверия.

- в самолете, летящем на другой конец страны, повзрослевшая девочка Женя откинулась на спинку кресла. Засушенный цветик-семицветик покоился в кармане блузки. Когда-то, давным-давно, она не стала отрывать последний лепесток, потому что решила использовать свое последнее желание на благо кого-то другого, того, у кого будет прекрасная и, как ему кажется, невыполнимая мечта. Но как-то так складывалось, что все желания, которые она выслушивала, оказывались несколько проще и приземленнее, чем она ожидала. А зачастую люди просто ее не понимали и отказывались рассказывать. Стеснялись, наверное.

Но это стало уже навязчивой идеей, которая гнала в путь и уже заставила объехать добрую половину этой бескрайней страны. Вот и теперь она решила кардинально сменить вектор поиска и отправиться на Дальний Восток. Москва ее надежд не оправдала. Она прикрыла глаза и подумала о том, что, может быть, завтра, ведь так хочется, чтобы это случилось завтра, ее бесконечная дорога все-таки подойдет к своему завершению.

- где-то, непонятно где, потому что для этого места придумали множество названий, но ни одно из них толком не соответствовало истине, жило существо. У него было еще больше образов, с которыми его овеществляют, и оно было похоже на все сразу и ни на один в отдельности. Если все же попытаться его как-то классифицировать, то наиболее подходящим определением могло бы послужить следующее - внешний управляющий миром. Существо уже и не помнило того, кто назначил его отвечать за данную цивилизацию, но это был кто-то очень и очень могущественный. Поэтому оно в меру сил и усердия, не без приступов лени, конечно, старалось выполнять свою работу.

Совсем недавно к нему пришло письмо… Конечно же, это было совсем не письмо, но так как во вверенном ему мире было принято, что важные указания должны приходить на бумаге, то ему было легче воспринимать его, как письмо. Поэтому оно и стало письмом. По прочтении существо посмотрело на весь свой мир сразу и задумалось.

“Э-эх, человеки. Сколько вы красивых легенд напридумывали о том, как все это произойдет, все эти суды, битвы и прочие пророчества казались такими величественными. А все проще. Все гораздо проще. Как в одной умом не понятной стране, где летом горячую воду отключают. Типа, уважаемые жильцы, приносим свои извинения за неудобства, но с такого-то числа… И все. Ничего дальше. Ну, что ж, мы лишь служащие, нам остается выполнять, раз уж все решили.”

Существо немного помолчало, а потом материализовало в воздухе выключатель. Оно заразилось от людей страстью к дешевым эффектам и сделало так, чтобы из любой точки планеты можно было его увидеть. После этого существо задумалось о том, что его, судя по всему, теперь ждет отпуск, так что надо решать, как его провести.

И выключило свет.