Какой сегодня день? Пятница или суббота? Судя по головной боли – суббота. Только по пятницам Саныч позволял себе выпить лишка. И чего ему дались эти пятницы? Хотя, постой… Вроде, вчера была среда? - А какого ж рожна я тогда вчера набрался? - пробубнил вслух дед, вылезая из-под лоскутного одеяла. Ноги привычно нащупали тапочки, а рука потянулась к трубке. - Что ж ты, Бурый, не усмотрел за мной вчерась? - скосил старик суровый взгляд на огромную собаку у двери. Пёс даже не шевельнулся, только глянул на хозяина изподлобья. - Молчишь? Правильно, и помалкивай! Кто в доме хозяин?! - Саныч понимал, что слегка загнул, назвав «домом» свою прокопчёную землянку три-на-четыре. – А на кой она нужна больше-то? Протопи, попробуй, - рассуждал сам с собой старик. Вернее, он думал, что беседует с собакой, но пёс явно не был настроен на задушевный разговор. Ещё бы! Он прекрасно помнил, как тащил вчера пьяного хозяина последние метры до землянки. Ну а перед входом прикусил его слегка за ухо, чтобы разбудить, самому-то дверь не отворить. За что, спрашивается, получил прямой удар в морду? Не замерзать же было на пороге! Если бы, например, щёку лизнул, так обморозился бы. Неблагодарный!!! А самое обидное, что вот проспался и не помнит ни черта! Ни подвигов, ни обид... Иногда оно, конечно, очень выгодно ничего не помнить. Вот если бы можно было выбирать, что забыть...
Небольшой посёлок геологов, в двадцати километрах от которого и была землянка Саныча, освещался скудными огнями замёрзших окон общежития да единственным уцелевшим фонарём возле медпункта. Там же находился магазин, почта и пост милиции. Очень удобно, не нужно далеко ходить по морозу. Жителей в посёлке было меньше, чем андатры в запруде, и все знали друг о друге больше, чем о себе самом. О Саныче говорили редко, да и знали мало. Ему в посёлок путь по-закону был закрыт, а те, что гостевали у старика, были не из болтливых. От жены участкового слыхали, что он, Тимофей Александрович Сычов, - политический... и находится в этих краях в ссылке ещё с сороковых годов. Тогда и посёлка то не было, только контрольно-заготовительный пункт, собирающий «нормы» пушнины, грибов да ягод с таких вот «Санычей». Теперь посёлок разросся... на целых три улицы. Даже школу построили... для пятнадцати ребят.
Пару месяцев назад в посёлке появилась молоденькая медсестра, сама напросившаяся сюда по комсомольской путёвке. До сих пор это самая свежая новость в посёлке. Чего ей не жилось в столице? То, что по путёвке,- ещё не значит, что добровольно. Видать, планы какие имелись, иль причины веские... Дикая правда какая-то, не спроси ничего,- сразу глаза в сторону отведёт, зрачки сузит, словно прячется глубоко внутри себя. И чего в ней нашёл Степан? Он же лучший учитель района, самый перспективный жених, на ближайшие сто километров в округе. А вот поди ж ты, ходит за ней телком.
- Свет, а Свет... Светлана Семёновна! Вы не можете меня игнорировать, я по делу. - Ну? Выкладывайте быстрее, меня больные ждут. - Это Иван-то с Генкой что ли больные? Пищевое отравление... Пить меньше надо! Подождут. Дети важнее. - А что дети? - встревожилась Светлана. – Вы о чём, Степан Ильич? - Да ладно тебе, нет ведь никого рядом. Какой я тебе Ильич, прям как Ленин. Свои же! - С каких это пор мы с Вами на «ты»? – ещё строже сказала Света, устраняясь от навязчивой руки Степана. - Ну не дури, хватит играть со мной. Тебе же приятно! Вон как зарделась вся с первых же слов моих. - Кстати, они были о детях. Я Вас слушаю. - Ладно, покочивряжься немного, все равно, никуда не денешься. Тайга большая – а я один! - Степан громко рассмеялся и пошёл прочь. ...О чём это он спрашивал? Если о школе, то почему не стал договаривать? Неужели заметно уже? Нужно покрепче утянуться. Скорее бы срок...
Мысли путались в девичьей голове. Вот она уже два месяца здесь, а до сих пор ничего не знает об отце. Мать, умирая, успела назвать лишь его имя да район, где искать. Ни отчества, ни фамилии... Зачем она скрывала всю жизнь, что папка был отчимом? И почему так случается, что все беды в одну пору, как грибы в лукошко собираются? Хотя, нет... не все беды в её чашу угодили. Слава Богу, не заразилась туберкулёзом, пока за родителями ухаживала. Как быстро они сгорели... как свечечки восковые, одна за другой, с перерывом всего в неделю. Горе большое, выплакаться бы вволю, да только слёзы все высохли рано не по годам. Вот найти бы отца, может, тогда прорвёт. В глаза бы взглянуть, прощения попросить, за то, что отреклась тогда от него перепуганная насмерть молодая жена. Знал ли он обо мне? Политический... ссыльный... Где его искать? Участкового спросить – начнёт выяснять, зачем ищу…
Погружённая в свои мысли, Светлана вошла в медпункт. Оба её пациента размещались в одной-единственной больничной палате. Она прислушалась. - Вот паразит, чего вытворяет, а?! - Держи его, а то все стаканы перевернёт! Света резко открыла дверь в палату: - Чем это вы тут занимаетесь? И действительно, с первого взгляда понять было просто невозможно. Генка свисал с кровати головой вниз, высоко оттопырив задницу. Ивана вообще не было видно, только голос из-под кровати выдавал его дислокацию. На тумбочке, между кроватями, стояла распечатанная бутылка водки и два стакана, один из которых был явно только что опрокинут, т.к. водка ещё стекала на пол. - Котёнка вот принесли... ик… сибирского... Вам не надо? - Генка изо всех сил пытался сделать трезвые глаза. Но один из них предательски косил в сторону, и потому сконцентрироваться было предельно сложно. Иван затих и осторожно потянул на себя одеяло со своей кровати. Потом из-под кровати выползла его рука и стянула подушку. - Ну, хватит мне тут цирк устраивать. Вылезайте немедленно! Или я не дам вам больничный. Это были волшебные слова. Из-под кровати показалась исцарапанная физиономия Ивана. В этом сахаляре русского было больше, чем якутского, но человеческого это не прибавляло. - Ик... Это Вам! - в трясущейся худой руке шевелился пушистый комочек. - Трёхцветный. На счастье! - прокомментировал Генка. - Мальчик? - дрогнуло Светино сердечко. - Кккто? - настороженно просипел Иван, часто моргая своими узкими глазками. - Животное! - пояснила Света. - Это я-то животное?! Да это он меня, однако, всего исцарапал, а я его и пальцем не тронул! Совсем не тронул! - на одном дыхании выпалил Иван. Оооо... Светлане после этого дыхания хоть закусывай. - Вообще-то, я имела в виду котёнка, но на воре и шапка горит. Иди ко мне, Тимочка!- Света протянула руки к котёнку. - Меня, однако, Иваном зовут... - смутился ошарашенный мужик, потирая исцарапанную скулу. - Тьфу ты! Всё!... Быстро по домам, завтра же на работу! - забрав котёнка, Света ушла в свой кабинет.
Почему котёнка назвала Тимкой, знала только она сама. Тимка – уменьшительное от Тимофея, а Тимофей – это единственное, что она знала о своём отце. Удастся ли найти его до рождения ребёнка? Начнутся расспросы, кривотолки. Вот если бы ...
Громкий стук в дверь заставил вдрогнуть не только девушку. Перепуганный Тимка, резко рванул с рук, но зацепился когтями за шёлковый халат хозяйки и теперь судорожно пытался освободиться. - Зайдите! - не очень приветливо крикнула Светлана. Дверь шумно отворилась и в кабинет, опережая хозяина, ввалилась огромная псина. От Тимки в одно мгновение только затяжки на халате остались, а сам он переместился на самый верх оконной шторы. - Боже мой, что Вы делаете! Куда Вы с собакой-то прётесь! Осторожно, Тимофей! - Светлана подскочила к окну и загородила его собой, остерегаясь нападения явно охотничьей собаки. Она следила за зверем, не в силах перевести взгляд на хозяина.
Несмотря на опухшее, прикусанное Бурым, ухо, Саныч чётко расслышал своё имя. Этот голос?! Это же её голос! Наверное, глюки с похмелья. К тому же, никто из здешних его по имени никогда не называл. - Бурый, ко мне! Не дерзи, пойди в коридоре обожди. - Выпроводив пса за дверь, Саныч поднял глаза на докторшу и ...медленно пополз по дверному косяку вниз. Она!? Нет, не может быть! Варвара была такой уж лет двадцать пять поди назад. Мерещится?... - Ой, что с Вами? Извините, что накричала, присаживайтесь? Где болит? Сердце? - Светлана пыталась дотащить до кушетки внезапно отяжелевшее тело Саныча. - Доктор... - прошептал старик, едва присев на кушетку. - Медсестра я... - поправила его Светлана, суетливо расстёгивая пуговицы засаленной фуфайки. – Сейчас, сейчас... Вам будет полегче дышать. Потерпите немного, я дам Вам лекарство. Аллергия у Вас есть на что-нибудь? - На одуванчики. - Саныч не мог оторвать взгляд от девичьего лица, увиденного впервые, но родного до боли. Только теперь он разглядел, как говорится, пять отличий. Но то, первое впечатление, да и голос... - На одуванчики? Надо же, у меня тоже! Но я спрашивала о медикаментах, - Света уже распахнула телогрейку Саныча и повернулась к шкафу с лекарствами. Эта спина, волосы... - Варвара?! - простонал Саныч и потерял сознание. Из рук Светланы выпала коробка, и вдребезги разбилось всё её содержимое. На шум прибежали почти протрезвевшие обитатели лазарета, но, увидев медсестру не просто склонённой над мужиком, а прильнувшей к нему губами, - замешкались в дверях. - Мы не вовремя? - Что вы смотрите? Помогите мне! - Светлана пыталась подвинуть кушетку к окну. - Помочь что? Целоваться? - непонимающе переглянулись меж собой Генка с Иваном. - Ой, ну что же вы, совсем все мозги пропили? Я ж ему искусственное дыхание делала. Откройте скорее форточку! - Ну-ну... - пробубнил Иван, но форточку всё же открыл. Комната очень быстро наполнилась морозным воздухом. - Как его зовут? - спросила Светлана, стараясь скрыть охватившее её волнение. Голос её дрожжал, но руки профессионально справлялись со шприцем. - Что же Вы, Светлана Семённа, с незнакомыми дядьками целуетесь. Нехорошо, однако! - пытался пошутить Иван, но Генка одёрнул его: - Будет тебе. Саныч это. - А полностью? - не сдавалась Светлана, в то время как руки уже расстёгивали рубашку на груди Саныча. - А сами проверьте. У всех отшельников при себе справка имеется. Вот и у Саныча, видите, «медальон» с секретом. Вань, как ты думаешь, им деньгами платят? - Генка уже развязывал мешочек, висевший на груди Саныча.
Светлана глубоко вздохнула и приготовилась сделать иньекцию прямо в сердце, как учили в училище. Одновременно, краем глаза она увидела, как Геннадий достал из секретного мешочка маленькую женскую фотографию... - Мамочка! - крикнула Светлана и резко вонзила иглу в обмякшее тело Саныча. За дверью жалобно завыл пёc. Светлана по-детски заткнула уши руками и, не отрывая глаз от раскачивающегося шприца, всё ещё торчащего из груди Саныча, медленно присела на корточки рядом с кушеткой. - Ну, миленький, ну пожалуйста... - дважды повторила она. И тут Саныч резко открыл глаза и начал ловить ртом воздух. В это время, видавший разное в своей жизни Генка, почему-то, поплыл вместе с комнатой. Трясущийся Иван жалобно просил разрешения закрыть форточку, пока они тут все не окачурились. Но только с шумом свалившийся со шторки котёнок вернул медсестру к действию. - Иван, закройте форточку и дайте своему другу нашатырь, вон там, у настольной лампы, возьмите флакончик. И заткните собаку, наконец!... Вы меня слышите? Слышите? С возвращением! Теперь всё будет хорошо, - ласково обратилась она уже к Санычу, бережно беря в свои руки его запрокидывающуюся голову. Пересохшие губы старика вновь обретали живую окраску, и по щеке потекла скупая слеза... Он ничего не расслышал из сказанного, и он всё ещё находился под впечатлением только что увиденного. До чего же странно всё и сказочно реально.
Это были родители и старший брат, погибший ещё до войны. Все были нарядно разодеты и радостно махали ему руками. Скорее к ним! Обняться, отогреться душой. Но тут между ними встала Варя, его единственная любовь. Почему она такая печальная? Что это у неё в руках? Тимофей присмотрелся и обомлел, - Варя протягивала ему розовый, в кружавчиках свёрток: - Дочка у нас, родной мой. Светой назвала. Пусть будет много света от неё. - Саныч изо всех сил старался дотянуться до малышки, но руки не слушались. - Ты не подумай, Варь, я смогу! Ты же знаешь меня, я – силач! - но что-то более сильное сковывало его тело. Вспыхнул яркий свет. Захлопали крылья, прямо по лицу.. - Поднимайся, родной мой, а мне пора, - теперь твоя очередь дочку ростить. - Постой, Варюшка, куда ты? - Прости меня, сердешный, за всё прости. - Варя растворилась в странном свете, потухшем также внезапно, как и возникшем из ниоткуда. Тёмный тоннель втянул Саныча обратно, в реальную боль. Только мысль о дочке давала ему силы не противостоять возвращению.
С помощью окончательно протрезвевших Генки и Ивана, Саныча осторожно перенесли в освободившуюся только что палату. Туда же пришлось запустить и Бурого, иначе он отказывался молчать. Теперь, он лежал под кроватью хозяина, тревожно наблюдая за каждым движением Светланы. Собачье чутьё подсказывало ему, что отныне, жизнь хозяина во многом зависит от этой женщины, и по каким-то причинам, ей можно доверять.
Это, конечно, негигиенично, держать пса возле больного, но... в то же время, это неплохая психологическая и энергетическая помощь в подобной ситуации. Семья всегда имеет особую связующую нить между её членами, а этот пёс был самой что-ни-на-есть семьёй старику. Саныч ещё слабо реагировал на окружающих, но был жив! – а это сейчас самое главное!
Света суетилась вокруг больного, совершенно забыв о себе. Она поняла, что смертельно устала, только когда Саныч крепко уснул, и Света смогла отлучиться в свой кабинет, что за стенкой. Она взяла в руки измятую фотографию матери, изъятую Иваном из «ладонки» Саныча, и горько, по-детски, расплакалась: - Я нашла его, мамочка! Вернее, это он меня нашёл, а я его опять чуть не потеряла. Он назвал меня твоим именем... Не забирай его к себе, пожалуйста. Ах, как же мне тебя не хватает. Мне очень многое хочется тебе рассказать, и мне так нужен твой совет, мамочка!
Понемногу пришедший в себя Тимошка запрыгнул на колени к своей новой хозяйке и сочувственно мяукнул. Как тонко чувствуют животные людскую боль! Невероятно, но даже этот от-горшка-два-вершка уже готов служить верой и правдой, несмотря на все перенесённые им только что страсти. - Тимка... Ты действительно принёс мне удачу! - Света взяла котёнка в ладошки и поднесла к лицу. Их взгляды встретились. Тимка мягко замурчал и потянулся язычком к глазам Светланы. И почему коты любят слизывать слёзы? Жалеют или просто любят солёненькое? Нет, ну раз так мурчит, - однозначно жалеет. По крайней мере, именно сочувствие было так необходимо сейчас Светлане. - Хороший мой! Пойдём, я тебя с моим отцом познакомлю, - прошептала Светлана так тихо, словно сама боялась услышать.
Бурый сразу заметил в руках женщины это трёхцветное недоразумение, но рисковать не стал и виду не подал. Не стоит реагировать по-пустякам, пока хозяину ничего не угрожает.
Новости в таёжном посёлке распространяются со скоростью пешехода. Поэтому, пока Иван с Генкой шли до своего общежития, народ успел по-достоинству оценить их находчивость и храбрость медсестры. - Так живой Саныч или помер? - А как он из тайги в больницу попал, без сознания-то? - Что, прямо в рот ему дышала? - Со всей силы прямо в сердце? Не верю! Всё это выкрикивалось одновременно несколькими людьми, столпившимися вокруг «героев» дня, вернее, почти ночи. Все были сильно возбуждены, поэтому никто не услышал, как подошёл участковый: - Что за шум, а драки нет? - Ой, Палыч, тут такие дела! Каторжный помер, потом его Генка с Ванькой в больницу притащили, потом... - Замолчи, дура, всё перепутала! Никого я не тащил! Мы его только из кабинета в палату... И не когда он помер, а наоборот! И денег у него там не было, однако. - Иван как всегда, заметал следы, даже если его никто не преследовал. - Разберёмся! Вы, двое – со мной, остальные – по домам, и тихо мне! - но Генке удалось уговорить участкового отпустить его восвояси. Ивану же явно понравилась перспектива совместного с самим Палычем расследования. Где-то в третьем поколении, у Палыча тоже были якуты, потому Иван чувствовал к нему особое, кровное расположение. При виде участкового, в нём просыпался инстинкт следопыта... или просто сплетника. Он даже попытался придать своей походке важный вид, но как всегда, ноги сплетались в косичку семенящего алкаголика.
Светлана склонилась пониже, стараясь разглядеть в полумраке незнакомые ей черты отца. А он не такой уж и старый! Наверное, и шестидесяти ещё нет... Но весь седой и сморщенный... Побила его судьбинушка! Как же сказать-то ему? Да и поверит ли? Хотя, можно свои детские фотографии показать, на них мать почти не изменилась со времени их свадьбы. А вдруг не захочет признать? Ну, мало ли...
В это время дверь тихонько отворилась, и в палате появился участковый – Олег Павлович Серпухов. За его эту шпионскую манеру, вырастать прямо из-под земли и в самый неподходящий момент (это у него явно от якутских предков), народ так его и прозвал – ОПС! Своим происхождением он располагал к себе не только Ивана, но и коренных жителей, а заодно и вех приезжих русаков. - Опс, что я Вам говорил! Опять она к нему прильнула. Шуры-муры, однако. - раздался за спиной Светланы ехидный шёпот Ивана. - Выйдите немедленно все из палаты! Больному нужен абсолютный покой, - тихо, но властно произнесла Светлана. - Вот уж я буду решать, что ему нужно и где, товарищ Светлана Семёновна. - Палыч вообще не любил, когда ему указывали, особенно на дверь. А уж со стороны женщины не мог терпеть даже возражений. - Ну, тогда пройдёмте хотя бы в мой кабинет, там и поговорим, - уже мягким, даже немного испуганным голосом сказала Светлана и прошла в коридор, увлекая за собой непрошенных посетителей.
- Кем он Вам приходится? - начал свой допрос Палыч, усевшись за ординаторский стол и приняв позу хозяина тайги. Ожидавшая совершенно других вопросов Светлана растерялась не на шутку. Почему он это спросил? Можно ли ему доверять? Не навредит ли такой поворот событий отцу, да и самой Светлане? От волнения женщина побледнела. Затянувшаяся было пауза чуть не усугубила и без того щепетильную ситуацию, но выручил взбунтовавшийся от нервного напряжения токсикоз. Светлану стошнило прямо на стол, а кое-что досталось и ошарашенным мужчинам. Светлана медленно присела на корточки, обхватив живот руками. Слёзы брызнули из глаз, у неё больше не было сил сдерживать своё отчаяние. - Ты чего, девка? Беременная что ли? От него?! - Иван нервно тряс высоко поднятым указательным пальцем перед носом Палыча: - Ну, что я Вам говорил, однако?! Кто дурак? - Ну дела! Ну, вы мне тут кино устоили! На-ка, утрись. - В участковом явно проснулся родительский инстинкт. Он протянул было Светлане свой почти чистый носовой платок, но потом, словно в раздумьях, вытер им сам себе лоб и снова засунул платок себе в карман. - Значит так. Сейчас всем спать! Завтра я загляну с утра пораньше, будь готова к разговору начистоту. Да я его, если что... - Да он-то тут при чём! Что вы всё в кучу валите? - вхлипывала Светлана. В какой-то степени она даже почувствовала облегчение – больше не нужно утягиваться, закончилось это кошмарное ожидание позора. Не зря говорят, что лучше страшный конец, чем бесконечный страх. - Разберёмся... - с этими, не обещающими ничего хорошего, словами Палыч удалился, прихватив с собой хихикающего Ивана.
Сарафанное радио, похоже, работало всю ночь. Утром в кабинете директора поселковой школы, который был также и учительской, было жарко от возмущений и тесно от непрерывного хождения из угла в угол. Ходил туда-сюда Степан, он же Ильич, а возмущалась уборщица Клава, давно пытающаяся произвести на Степана должное впечатление. - Какая тихоня, а! Это ж надо, интеллигенция сраная! Корчит из себя недотрогу, а сама... шалава! Да она Вашего мизинчика не стоит. Опозорилась на весь район. ... Чаю будете, я пирожков испекла? - Клавдия уже открыла сумочку, не забыв расстегнуть при этом экстра-пуговку на пышной груди. - Вы любите горяченькие? - подалась она вперёд грудью. - Ты о чём? - грубо, но с понимающей иронией в голосе бросил Степан. - Я о жизни, Степан Ильич, о жизни... - томно потянулась Клавдия. Умеют же толстушки разрядить атмосферу, этого у них не отнять ни какими 90-60-90. - Всё равно, я должен с ней поговорить... Она должна мне всё объяснить... - Степан начал успокаиваться и даже присел к пирожкам. - Ой, Господи, да завтра и так всё всем будет известно! Не изводите Вы себя так. Не стоит она того, уж Вы мне поверьте... Вот этот с мясом, этот - с капустой. А этот – сладенький, со щавелевым вареньем. - Клавдия разложила свой товар прямо у себя на коленях. Она даже надломила один пирожок, и комната наполнилась божественным запохом семейного счастья. Путь к сердцу мужчины всё также лежит через желудок, не смотря на все эти эмансипации и другие идейные изменения взаимоотношений. - И чё она в нём нашла? Он же старик! ... ум.. вкусно... А главное, как это они всех вокруг пальца обвели? ...Не, дай мне лучше ещё один с мясом. - Правда, понравились? Вы ешьте, ешьте... Я как решила для Вас испечь, так тесто из рук от волнения валится. Ой, нет! Вы не подумайте чего, не на пол! Я так... к слову.
Клавдия намеренно не замечала вопросов Степана. Каждый борется за своё счастье как может, и эти бои – без правил. Вот так, наверное, шея крутит головой. Степану даже показалось, что это он сам решил больше не говорить о Светлане. - Всё! Отрезано! И не вспоминай мне больше о ней! Будет звать – не пойду! Только если по-работе чего. - Так я пойду, отзвоню? Дети в классе уже набесились, поди, теперь смирно сидеть будут. - Клавдия плавно поднялась и, покачивая кормой, проплыла к двери. Степан громко рассмеялся, явно довольный тем, что его изо всех сил пытаются соблазнить. А как же! Его ещё нужно заслужить! Вот так-то лучше. Степан снова почувствовал себя Ильичом.
Ну а почему нет? Клавка, она хоть и уборщица, но тоже не лыком шита. Какое-то там кулинарное училище невест окончила. Давненько, правда. Засиделась уже в девках то - видать, не из отличниц была. Ну а с другой стороны, где ей тут было развернуть свои таланты? Из всех кулинарно-поварных предприятий в посёлке только столовая, да продмаг. На все эти рабочие места хватило родственниц парторга да начальника экспедиции. И все с высшим техническим образованием. В тайге ведь только две вакансии – «любая работа» и «нет никакой работы». И выбор отнюдь не за тобой.
Степану вот повезло. Как в партию вступил – так сразу и повезло, учителем направили. Хотя сам-то он электрик по образованию. В смысле, – инженер по электрооборудованию. Но в школе освоился быстро. А чего там, прочёл вечером учебник – утром детям рассказал. Все довольны – все смеются! Дети все разнокалиберные, всех возрастов. Потому и уроки по-очереди. Сначала со старшими, а малыши в это время лепят тут же выключатели из пластилина. Потом наоборот, малышам что-нибудь из истории рассказываешь, а старшие в это время приёмники чинят... или задачи решают. У Степана всё строго. Потому и лучший учитель района. А как же! Степан Ильич Воронов! Звучит? Звучит! Степан даже несколько раз повторил своё имя вслух. И Клавдия Волоскова зазвучит, если что. Женщине ведь, как бриллианту, – оправа нужна. А до замужества она что? – алмаз необработанный. Но в хороших руках...
Степан бережно прикрыл газетой оставшийся пиражок и решительно направился к двери. - Хороший из Вас отец получится, Степан Ильич. Так Вы их выдрессировали! Я им только листочки раздала, - а они уже строчат там что-то. Спрашивают, не наказывал ли, что именно решать? - радостно встретила его в коридоре Клавдия. - Во всём должен быть порядок. Не люблю я анархии! Впредь, не самовольничайте, Клавдия... эээ ... у Вас отчество есть? - Есть отчество, как же ему не быть, чай не безотцовщина. Ксенофонтовна я. - У Степана аж глаза на лоб вылезли. Ну... не повезло девке с отчеством! Теперь понятно, почему она до сих пор в Клавках ходит. Так Клавкой и помрёт. Разве легко такое запомнить, да ещё выговорить? - Ладно, Клавдия, через 45 минут дайте звонок на перемену, а к тому времени сходите в медпункт и спросите ...Гематогена детям. Или рыбьего жира. Во всех школах раздают, а наши дети что, хуже что ли? - Есть, товарищ генерал! - шутливо козырнула Клавдия, но не смогла скрыть настороженности во взгляде. И далась ему эта медсестра? Разведчицу нашёл выяснять! А с другой стороны... шанс сам в руки идёт. Клавдия быстро накинула на себя свой крашеный тулупчик и, на ходу застёгивая тугие пуговицы, засеменила в сторону поселковой больницы.
Окончательно выбитая из сил Света уснула прямо за столом, в своём кабинете, уткнувшись лицом в мамин пуховый платок. Запах козьей шерсти уносил её далеко, в невозвратно ушедшее детство... - Кем ты будешь, когда вырастешь? - для девочки десяти лет это самый актуальный вопрос. - Твоим мужем! - самый наивный ответ для одиннадцатилетнего мальчика. - Нет, я имею в виду, что ты будешь делать? - Света пыталась сделать серьёзное лицо, не смотря на понравившийся ей первый ответ. - Тебя буду защищать! - не отступал Вовка. - От кого? Меня и так никто не обижает. - Потому и не обижают, что меня боятся. А вот как помру, что делать будешь? - Вовке явно хотелось услышать, что Светке нет без него жизни на свете, и потому – жить ему вечно, рядом с женой-красавицей. Но она просто отмахнулась: - У вас в роду все живучие. - А вдруг война! Или там, в стовке утону? Или... - Ну, чего раскаркался-то! - перепуганно прервала его Света. Вдовья доля испугает кого угодно. - Ааа! Испугалась?! То-то же! Ладно, пошли я тебе черёмухи нарву. Он всегда так делал. Залезет повыше, сорвёт ветку покучерявее, и потом кормит её, как птенца – из рук. Живот уже сведёт, а он всё кормит и кормит. Светке и невдомёк, что прочитал Вовка в умной книжке о чудодейственном приворотном свойстве спелой черёмухи.
Вдруг черёмуха стала горькою... Света пытается выплюнуть, но как сделать это незаметно, чтобы не обидеть единственного, верного друга? Тошнит... Ужасно тошнит!
Светлана проснулась от резких судорог в желудке. И что, теперь до самых родов такое будет? Она выскочила на крыльцо и поведала сугробу все свои внутренние переживания. Стало немного легче. Света уже собиралась вернуться, как вдруг небо, прямо над ней, озарилось радужным светом. Северное сияние! Изумруды и бриллианты. Не те ли, что обещал Вовка за будущего первенца? - Ну, вот и получила. Спасибо, родной. Ты хочешь сказать, что всё будет хорошо? Да, конечно. Всё будет хорошо. - Света плотно закрыла за собой дверь и направилась проведать отца. Чудно как. Искала отца, а нашла ещё и деда. Родится сын – Тимошка будет, а если дочка – Варвара. А если двойня – тьфу, тьфу, тьфу!!! И три раза по дереву постучать. Тук, тук, тук!!!
-Гааффф! - Бурый ничего не понимал в человеческих предрассудках и в приметы не верил. Стучат – значит пришли, и точка! - Тихо ты, окаянный! - зашипела на него раскрасневшаяся на морозе Светлана. Но было уже поздно, Саныч открыл глаза. - А я думал, мне это всё приснилось? - хотел сказать Саныч, но губы, словно чужие, отказывались шевелиться. Вялая попытка раздвинуть их языком не дала результата. Хотел поднести руку ко рту, но ... не смог найти её в своём теле... не очень-то чувствовалось и само тело. – Эх, дочка, как же я тебе теперь обьясню всю правду-матку? Обнять даже не смогу? - уже по проторенной дорожке скатилась одинокая, стариковская слеза. - Спите, спите, Тимофей Александрович, Вам нужно спасть. Теперь сон – Ваш главный доктор. Вот увидите, всё будет хорошо. - Светлана заботливо поправила одеяло на плечах Саныча и скользнула рукой по волосам. Почему она не смогла сказать «отец»? - Мммм... - этот стон рассказал ей о многом... Значит, удар не прошёл бесследно. И теперь не время добавлять ему волнений. Помнит ли он, что произошло накануне? Как себя с ним вести? Что для него лучше?... Мысли путались в голове молодой женщины. - Давайте-ка, я Вам ухо заодно обработаю, раз Вы все равно не спите. Как это Вас угораздило так его разорвать? Укусил кто-то, похоже.
При этих словах Бурый втянулся глубже под кровать. Бережёного Бог бережёт! К тому же, сильно запахло спиртом, а этот запах вызывает не самые лучшие ассоциации у порядочных собак. Даже противно смотреть, насколько противоположна реакция семейства кошачих. Из валявшегося возле кровати хозяйского валенка высунулась помятая мордашка заспанного Тимошки. С трудом продирая глаза, он пытался разглядеть источник щекотящего аромата.
Саныч вдруг представил себе, что лежит он у себя в несуществующем добротном доме. Пришёл вот с охоты, а дочка-докторша заботливо ворчит, что мол не бережёт он себя, а надо бы, - нет второго у неё отца... А на кухне, за стеной Варвара-жена ловчит с гренками, чтобы потом заправить золотистый бульон и подать к столу. Саныч даже втянул ноздри в надежде уловить этот тонкий запах ностальгии. Но пахло спиртом... и впервые этот запах не дурманил, а даже наоборот. Размечтался! Может она и не дочь вовсе? Мало ли в мире схожих людей... Но надежда скулила где-то под ложечкой, и сердце рвалось от тоски. Надо же, а думал, что отмерло уж давно сердце-то! Саныч даже готов был простить судьбе украденные десятилетия, за этот глоток свежей надежды.
Рассвет в сибирской тайге поздний, за три часа до заката, как и понимание того, что жизнь закончилась, а пожить-то и не успел. Палыч начистил лычки на мундире, для солидности, и даже взял удостоверение участкового уполномоченного, для порядка. Понятное дело, что никому и в голову не придёт сомневаться в его личности, но, когда нужно было расследовать «серьёзные дела», Палыч даже пистолет с собой брал. Никто же не знает, что он незаряженный. Вот и жена, Елена, видя такие сборы, подсуетилась с бутербродами. Понятливая, без лишних расспросов и докучливых советов, - настоящая офицерская жена. Палыч даже сам иногда удивляется, откуда в этой хрупкой девчушке (тридцать пять – не возраст) такая мудрость и житейская хватка? Всё-то у неё в руках кипит! Вот и сейчас, только полседьмого, а уже котёл на печи, бельё выпаривает. На стуле висят идеально отутюженные школьные брюки сынишки. А сама-то красавица, белокурая хохлушка. Или всё же русская? Да кто её знает, правду-то. Пытался Палыч найти документы, но после пожара в её детдоме только железные кровати остались, да и те непригодные больше ни к чему, разве что на калитку в заборе. Потому, в паспорте записали – русская. Тогда всем детям вписали только якут или русский, на глаз определяли. Сынишку вот тоже русским записали, потому как вылитый мать, волосики только потемней. - Я сегодня обедать не приду, так ты котёл с печи сама не сымай, соседа позови, слышь, чё говорю?! – Палыч резко повернулся и строго посмотрел на жену, но не смог удержаться от улыбки. Елена корчила ему рожицы и не успела вовремя остановиться. - Ну, ты вот ещё сына надоумь отцу перечить! - Да спит он. – Лена прижалась к могучей груди мужа и запустила руку ему подмышку. - Ой, не дури, щекотно же! Ха-ха-ха... В дверях появился ещё толком не проснувшийся, но уже поднятый нескрываемым любопытством, единственный наследник Кирилл. - Можно, я сегодня в школу не пойду? Там повторная контрольная будет, а у меня с первого раза пятёрка. Буду сидеть, как дурак, весь день выключатели лепить, – пробубнил Кирилл, протирая кулаком заспанные глаза. - Вот ещё! Эдак потом скажешь, можно я на работу не выйду, там и без меня справятся. А потом и на войну, если что, другие пусть идут, на меня автоматов всё равно не хватит. Так что ли? Что за слюни!? Шагом марш к умывальнику! – ноздри Палыча раздуло в негодовании. - Ну чего, отец, кипятишься? - попробовала заступиться за сына Елена, - Пусть бы и впрямь сегодня дома посидел. Мне бы со стиркой помог, мороз-то сегодня минус пятьдесят. Палыч аж зашёлся от возмущения: - Посидел?! Это я с вами тут поседею! Ты кого мне растишь? Ещё десяти годов нету, а уже с замашками тунеядца и прогульщика! Минус пятьдесят они испугались. А как в минус шестьдесят с горки домой не загонишь?! Это ничего? И слышать ничего не желаю! – крикнул Палыч, захлопывая за собой тяжёлую, добротно обшитую дверь. ...Ну вот, всё настроение испортили. Только похвалишь бабу, даже мысленно, всё! – сглазил!!!
Светлана понимала, что разговор с участковым предстоит нелёгкий, но удивительно, она вовсе не боялась. Может, новые заботы оттеснили прежние страхи? Что бы там ни было, а у неё теперь есть семья! Есть больной отец, за которым требуется тщательный уход, и скоро появится малыш, ожидающий не меньше внимания и заботы. Да, ещё собака с котёнком. Большое семейство! Стоит подумать о жилье, комната в общежитии для такой оравы маловата будет. Интересно, а где отец живёт? Что у него за дом? Может, к нему перейти? А что? Лишь бы не очень далеко на работу было бегать. Хотя, нет. У него, поди, нельзя, он же политический. Ой, и вообще, неизвестно, что сейчас участковый скажет... Света шла по больничному коридору, неся завтрак больному.
В это время дверь без стука отворилась, и на пороге, в клубах пара, возник он сам, строгий Палыч. Лёгок на помине! - О, да ты никак меня хлебом-солью встречаешь? - Нет, манной кашей. И не Вам, а больному. Но если Вы голодны, могу и Вас покормить. Манную кашу будете есть? - С такой едой он у тебя ни только не поправится, а вообще с голоду загнётся. Мужику мясо нужно есть! - Не может он есть, парализовало его вчера. Вот кашки попробую ему залить, специально жиденькую сварила. - Ого! Так он разговаривать что, не может что ли? А слышит? - Слышит, и даже реагирует, - значит, понимает. Но вот говорить... Говорить пока не может. - Ну, пойдём, посмотрим, – уже более приглушённым голосом сказал Палыч и, взяв Свету под локоток той самой руки с тарелкой, увлёк её в сторону палаты.
Саныч лежал с открытыми глазами, и во взгляде его стояла глубокая печаль. Но Палыч заметил, как с первых же слов медсестры, взляд старика изменился, потеплел. Да... Так можно смотреть только влюблёнными глазами. Ну, дела! - Доброе утро, Тимофей Александрович! К Вам посетитель. Ничего, если я Вас покормлю с ложечки? – и, давая понять, что не ждёт ответа, Светлана сразу продолжила – Ну вот и хорошо! Давайте-ка, я Вас повыше подниму. Она поставила тарелку на тумбочку и взялась поправлять подушку под головой Саныча. Её нежный запах подействовал лучше всякого успокоительного. Как оказывается приятно, когда о тебе заботятся. Сейчас начнёт кормить... Глотать-то он сможет, уже тренировался на слюне всё утро, даже языком шевелить научился. Того и гляди заговорит. Саныча очень обнадёживала такая мысль, никак он не был согласен на бревноподобное состояние – лучше уж конец. - Ну, начнём. – Света слегка надавила наполненной кашей ложкой на нижнюю губу Саныча и... раз, - готово! Первая пошла. - Теперь глотайте! – Старик глотнул и моргнул три раза. - На здоровье, – ответила Светлана, словно поняла из моргания «спа-си-бо». - О, прям морзянка какая-то у вас получается, – встрял Палыч, желая начать разговор. - А ну промаргай мне ответ на такой вопрос: Ты знаешь, что тебе нельзя в посёлке лежать? Саныч моргнул один раз и закрыл глаза. - Ну что же Вы, дайте поесть сперва. Да и куда Вы его в таком состоянии собираетесь перевозить? Где же больному лежать, если не в больнце? И вообще, ему сейчас нельзя волноваться! - А кому теперь можно волноваться? Ему нельзя – больной! Тебе нельзя – беременная! Мне что ли за всех волноваться? Я не собираюсь свою голову подставлять, если что… Доложу в район, какие дадут указания, – так и будет.
На слове «беременная» Саныч не только открыл вновь глаза, но даже повернул слегка голову в сторону Светланы. - Гляди, манная каша твоя с зельем каким, что ли? Или не такой уж он и парализованный? А дед? Может, ты и говорить не разучился? Может, просто у зазнобы своей решил погостить, вот и розыграл весь этот спектакль? Колись!
Что-то в голосе участкового явно не понравилось Бурому. Он выполз из-под кровати и, рыча, подошёл вплотную к Палычу, загородив собой хозяина. - Круговая порука! – попробовал отшутиться Палыч, но всёже сделал шаг назад, и уж вообще неизвестно зачем, потянулся к кабуре.
Мысли Саныча забились в голове быстрее, чем сердце в груди. О чём он говорит? Какая зазноба?! Боже мой! Сумасшедший мир. Почему он принял меня за... Значит, дочь не замужем? Хотя, может и не дочь вовсе. А какая разница, я – отец! И баста! - Смотри, как занервничал! Ну, признавайся, - ты отец? – строго спросил участковый, указывая оттопыренным большим пальцем сжатой в кулак руки на побледневшую Светлану. Саныч медленно, утвердительно моргнул, но... Тут же понял, что вопрос-то был не о дочке, т.к. участковый, резко повернувшись к Светлане, добавил: - То-то я думаю, с каких таких бодунов человек променяет столицу на станицу? Скажи спасибо, что теперь другие времена, а то бы .... Срок-то хоть какой? - Шесть месяцев, – прошептала чуть слышно Светлана, судорожно соображая как выпутаться из сложившейся ситуации. Что лучше? Пояснить, что он её отец? Или пусть думают, что хотят, лишь бы отстали с расспросами? К тому же, если подумают, что жена, может, по закону разрешат вместе жить? Всмысле, забрать его к себе.
Саныч не сводил глаз со Светланы, пытаясь проморгаться от слёз. Эх, ладонью бы смахнуть, да крикнуть что есть мочи. Да встать бы, да врезать этому менту. Да прижать бы к груди и успокоить дочь!
Бурый, словно уловив настроение хозяина, подошёл к Светане и уткнулся ей лбом в живот. - Да, миленький, да... Всё будет хорошо. Всё будет хорошо,– повторяла Света, приглаживая руками податливые уши собаки и глядя прямо в глаза Санычу. Саныч усердно моргнул и даже изобразил подобие улыбки. Палыч уже собирался было сказать что-то очень нравоучительное, явно утверждающее его авторитет, но доносившиеся с улицы крики резко усилились и сбивали с мысли. - Что там ещё! – раздражённо крикнул Палыч. – Вроде Клавдия надрывается?
Шум доносился уже с крыльца больницы. Светлана метнулась в коридор, но Бурый, опередив их всех, уже толкал всем торсом входную дверь, тревожно скуля, и даже как-то по-щенячьи повизгивая. Саныч знал, что только на одного человека мог Бурый так среагировать. Видать, случилась беда с Кирюхой...
- Ой! Помогите! Скорее!!! – из клубов пара проступило запорошенное инеем и искажённое смертельным страхом лицо школьной уборщицы Клавы. Она, почему-то, была без шубы, и что-то тянула за собой. - Ах, Палыч, и ты тут? Скорее. Тут, на санках... Он ошпареный... Мы тут сами, а ты... Она там, за поворотом... Скорее! Поморозится. – всё это было выкрикнуто одним прерывистым дыханием, прямо в ухо проскользнувшего мимо неё участкового. Светлана спешно раскрыла настеж дверь своего кабинета и, вытянув на середину комнаты кушетку, приготовилась принимать нового пациента. - Сынок! Сынок! Сынок! - Палыч умоляюще заглядывал в закрытые глаза Кирила, бережно, но быстро кладя его на кушетку. - Он без сознания. Бегите за женой, а то замёрзнет. – уже вдогонку Палычу прокричала Клавдия, помогая раскутать мальчика из одеяла. Но руки не слушались, начало сильно трясти и ломить всё тело. Она только теперь поняла, насколько замёрзла сама. - Я справлюсь, а вы, пожалуйста, снимите с себя всю одежду и натритесь спиртом вон из той синей бутылочки. Лицо же намажьте этим. – Света протянула перепуганной женщине флакончик с мазью и принялась хлопотать над мальчиком. - Сейчас, миленький, сейчас. Ты только не уходи от меня, слышишь? Сейчас папка вернётся, мамку принесёт. Всё будет хорошо... – руки ловко управлялись с одеялом и одеждой, а мысли уже выстраивали цепочку необходимых процедур.
Так... На лице явные признаки не только сильных ожогов, но и глубокого обморожения. Некоторые участки уже почернели. Это плохо… Перед глазами замелькали страницы справочников.
- Я их за поворотом нашла... – стуча зубами, начала свой рассказ Клавдия – Пацан без сознания, а мать, ну Ленка значит, жена нашего Палыча, лежит рядом, мычит от бессилия, ноги-то у неё, видать, отнялись. Ой, кошмар! Лежит, руками его обвила, собой закрывает, и воет белугой. Кричать-то уж не может... Ой, не могу кофточку расстегнуть, – Клавдия перешла на всхлипывание – Ой, да мать её! – и рванула, что есть силы. Пуговки посыпались по палате.
Что-то очень знакомое в этом звуке. Бусы россыпью по-полу... Света невольно повернула взгляд по направлению этого звука, но наткнулась, буквально в упор, на жёсткий взгляд залитых слезами собачьих глаз. Бурый стоял в напряжённой стойке и молча плакал. Надо же! Не скулит, не воет, даже не шелохнётся! Вот тебе и зверь. Смотрит, как с укором. - Я постараюсь, – почему-то сказала ему Светлана и отвела взгляд. В памяти всплыл бархатный голос преподавателя: - «В особо тяжёлых случаях обморожения…» Хорошая штука – активизирующая память!
- Я её своей дублёнкой укутала да шарфом лицо закрыла, ой не знаю, поможет ли? Судя по следам, она его сполкилометра перед собой толкала, ползком. - продолжала Клавдия, обильно увлажняя себя спиртом. – Может и внуть принять, для сугрева, а? Слышь, сестричка? – и не дожидаясь ответа хлебнула пару глотков. - Эк...эк...эк – она бегала по палате с открытым ртом и пыталась сделать вдох, но... - Вы что, сдурели?! Там же за 75 градусов! Запейте скорее. – Светлана протянула спасительный стакан с водой.
- Куда её положить? – в дверях стоял запыхавшийся Палыч, с женой на руках. - Отнесите в палату к Тимофею Александровичу. И аккуратно снимите с неё всю одежду. Скорее. Клавдия, приходите быстрее в себя, мне нужна Ваша помощь. Олег Павлович, вызывайте вертолёт! Хотя, какой вертолёт? Сегодня минус 51... А машиной, боюсь, не довезём... – уже сама себе добавила Светлана. Маленькая поселковая больничка в одно мгновение превратилась в реанимацию, с явными признаками полевого госпиталя. Из медперсонала одна сестра, а из лекарств... Эх, ма! На одного Бога надежда.
Саныч, всё это время внимательно прислушивающийся к каждому звуку, почти не понимал, что происходит, но когда увидел на соседней кровати обмороженную до полусмерти Елену, громко застонал и всем своим видом призывал его выслушать. - Подожди, старик, не до тебя теперь! - в голосе Палыча смешались отчаяние и боль, гнев и страх. Он был зол на весь белый свет. Почему это случилось именно с ним? За что такое наказание? Ещё сегодня утром всё было впорядке...
В палату с шумом и причитанием ввалилась пошатывающаяся Клавдия, волоча за собой обшарпанную ширму. - Чего он там не видел? А если и увидит напоследок грудь-другую так что? - Ты чего, баба, совсем охренела? Чего каркаешь?! – Палыч уже почти раздел жену, загораживая её свом телом от взглядов Саныча. - Эт я о нём,- пьяно прошептала Клавдия, кивая в сторону старика. Надо же, как от двух глотков развезло! Она только с третьей попытки развернула ширму и, отгородившись ею от кровати Саныча, склонилась над стонущей женщиной. - Потерпи, подруга, щас медичка придёт. Ты у неё спирта попроси... ик... Помогает, ежели внутрь. - Ну чё ты несёшь? – Палыч грубо оттолкнул Клавдию от жены, и та, пошатнувшись, села прямо на пол возле кровати. - Ну да... А где б вы все были, если б не Клавка... ик... В это время донеслась фраза, заставившая Клавдию ползти к двери на четвереньках: - Клава, идите сюда, мне нужна ваша помощь! – в голосе Светланы улавливались нотки отчаяния. - Алёнушка, родная моя, что же случилось-то? Бог ты мой! Ты что, бачок на мальца опрокинула? – голос Палыча срывался от слез, по-мужски застрявших комом в горле. Елена приоткрыла глаза полные слёз и еле слышно, не шевеля губами, прошептала: - Прос-ти ме-ня, Олежка... Ки-рюша где? Живой? - Живой, живой он, только без сознания был. Щас пойду, проверю, да врачиху к тебе позову. Потерпи чуток. - Не дёр-гай её, пусть Кирюшу спа-сает. Я сама... Я потом... Прикрой меня прос-тын-кой и иди к сыну. - Я щас, я мигом, - но в дверях Палыч столкнулся со Светланой и чуть не выбил из её рук поднос с медикаментами. – Ой, прости.. те... - Товарищ Серпухов, мне нужна ваша помощь, от Клавдии толку нет, пока не проспится. Мойте руки и ко мне. - Слушаюсь! – только и смог выговорить обмякший и враз постаревший Палыч. В нём больше не было гонора, даже намёка на властного хозяина не осталось. Наверное, впервые в жизни, его взгляд был растерян, а голос дрожжал. Теперь его судьба зависела от кого-то другого. Нет, не просто от кого-то, а именно от этой хрупкой девушки, с глазами бездонного неба, отражённого в колодце. Эх, не надо было в него плевать, в колодец-то этот. Эх, не надо!
Бинты... мази... шприцы... стоны... – всё плыло в сознании сплошным кошмарным туманом. И только один вопрос чётко звучал в висках – Почему Кирилл не приходит в себя? Палыч боялся произнести его вслух и молча выполнял все команды Светланы. Наконец, она сама пояснила ситуацию: - Иногда так бывает, дети впадают в спячку, словно сам Господь ограждает их от мучений. К тому же, я им обоим ввела снотворное, потому будут спать до вечера. Потом ... Вобщем, вы идите в рубку, нужно сообщить в район о случившемся. Вывозить их нужно, как можно скорее, в областную. Я тут справлюсь пока. Клавдия вот проснётся скоро, поможет. Прямо на полу, в смотровом кабинете, уткнувшись носом в пузо Тимошки, мирно посапывала раскрасневшаяся Клавдия. Палыч укрыл её тулупом и присел у кушетки с Кириллом, под которой лежал притихший пёс. - Я скоро вернусь, сынок. Он же меня слышит, как ты... вы думаете? – с надеждой спросил он у Светланы. - Думаю, что нет... пока. – Светлана устало опустилась на стул возле кушетки. Ей нельзя было плакать, а так хотелось! Какой тяжёлый день. Просто сплошной тяжёлый день! А хочется, чтобы была ночь, обычная, спокойная ночь. Проснуться – и нет ничего, просто был сон. Пусть кошмарный, но всё-таки сон, а не явь. - И ещё, у меня к вам большая просьба, возьмите к себе животных на время. Им теперь здесь нельзя оставаться. У ваших открытые раны. Собаку Бурый зовут. Он сам наверняка не пойдёт, может, верёвку какую вам дать? - Справлюсь, – понурым голосом отозвался Палыч. – Может принести чего? Еды там, или одежду? Хотя, какая теперь одежда – бинты одни. - Бульона можно. Ну и творожка бы с улуса привести, да кто поедет в такой холод. - Я сам поеду. И... там ... в палате, холодно. Я козла из дома принесу, мне Степан его по всем правилам электрики сделал. Надёжно, на кирпичах. - Так нельзя же? Я сейчас ещё дров подкину. – но Палыч уже вышел в соседнюю палату. Помявшись напоследок у кровати жены, он собрался, было, уходить, но услышал странное шибуршание и заглянул за ширму. Из-под одеяла Саныча торчал бурый собачий хвост. - Когда ты успел? Я ж тебя только что под кушеткой видал! Тут участковый встретился взглядом с Санычем и не смог сдержать стона. На него смотрели полные слёз, сочувствия и боли, просящие о чём-то, выцветшие от горя глаза старика. – Ох, да... – выдохнул Палыч и, присев на краешек кровати, горько заплакал. Бурый высунул из-под одеяла морду и, слизнув слёзы хозяину, положил голову участковму на колени, изогнувшись почти вдвое. Смутившийся Палыч спешно утёр слёзы и вдруг заметил, что старик водит глазами то на него, то на стену где-то сзади, за спиной Палыча. При этом он странно подёргивает губами, словно сказать что-то пытается. - Ты чего, отец? – оглянувшись, Палыч увидел на стене плакат с алфавитом для проверки зрения. – Ты мне никак сказать что пытаешься? Старик быстро заморгал. Тогда Палыч встал и, подойдя к плакату, ткнул в первую попавшуюся букву. - По буквам? Если угадал, моргаешь, да? – Саныч моргнул. – Тогда погоди, я бумагу с ручкой возьму.
Палыч вышел и через минуту вернулся уже со Светланой, в руках у которой были блокнот и ручка. Бурый мгновенно занял привычное место под кроватью. - Давайте попробуем. Сначала скажите мне, на какой строке, а потом уже буквы, хорошо? – Светлана, словно учительница с указкой, тыкала ручкой по плакату и постепенно на листочке блокнота появилось первая фраза: У МЕНЯ ДОМА - Ну что там может быть у тебя важного, в конуре твоей?! – возмутился было Палыч, но тут же смолк, под пристальным взглядом Светланы. - Постарайтесь говорить только самое главное, пожалуйста, – ласково попросила Светлана. Снова указка забегала по стене, и к первой фразе добавилась вторая: МЕДВЕЖИЙ ЖИР. Тут участкового осенило: - Он же и от обморожения, и от ожёгов помогает! Где лежит? Скажи, где лежит, я схожу! – взволнованный Палыч сам начал тыкать в буквы на плакате, и получил желанную фразу: НАД ТОПЧАНОМ. Он начал спешно одеваться, но Светлана продолжала записывать за моргающим Санычем, и потому Палыч замер в нетерпеливой позе. ЛЫЖИ У КРЫЛЬЦА – вывела Светлана. - Ага, понял! Спасибо, отец! – Светлана с благодарностью посмотрела на сказавшего эту фразу участкового. А Палыч и сам удивлялся, почему-то само собой получалось назвать старика отцом. БУРЫЙ ДОМОЙ – это была последняя фраза, записанная за Санычем, которую Палыч тут же произнёс вслух. Пёс встрепенулся и удивлённо посмотрел на участкового. Затем повернулся к хозяину и, получив в ответ одобрительный взгляд, направился к выходу. - Домой, Бурый! Домой! – командовал Палыч, едва поспевая за собакой.
Уроки в этот день тянулись для Степана невыносимо долго. Как назло, репетицию на сегодня назначил, а Алефтина Андреевна, учительница словесности и всех сопутствующих предметов, ещё не вернулась с района. Не самому же её проводить, репетицию-то?! Надо бы штат расширить. Ну не солидно как-то, всего два учителя на всю школу! Детей, правда, тоже не очень-то. Не спешат рожать поселенцы. В детсаду вон и того меньше. ...И куда это Клавдия запропастилась? Только за смертью посылать! Не наболтала бы там чего лишнего. Нет, ну однозначно, отменять нужно репетицию! Вдруг случилось чего?! И что за народ эти бабы?! Ни в чём нельзя положиться! Степан глянул на часы и резко вскинул руку. - Так. Слушай все сюда! Репетиция переносится на завтра! До конца занятий пять минут, как раз вам переписать задание с доски. Через 10 минут зайду, чтобы духу вашего в школе не было! Детвора радостно загудела, а Степан спешным шагом направился к печке, что стояла посреди школы и отапливала своими боками обе комнаты сельской школы. Залив угли водой, для верности, Степан задвинул заслонку, повесил замок на дверь вмиг опустевшей школы и поспешил в сторону медункта.
Дорога вела мимо столовой, и как бы сердце не рвалось в медпункт, голодный желудок взял своё. Степан, почти не колеблясь, зашёл отобедать. Оно так даже лучше, чтобы не было похоже, будто он из-за неё даже репетицию отменил.
В столовой было почти пусто. Обед у рабочих давно закончился, и только за одним из столов всё ещё сидели вечные кандидаты в передовики несуществующего производства. Среди них был и Иван, изрядно закосевший от халявной выпивки. Степан знал, по собственному опыту, что наливают Ивану, в основном, за очередную басню или сплетню. Потому, взяв свой поднос с обедом, Степан подсел за соседний столик. - Вот я и говорю, нету гордости у современных девок. Бардак, однако! Ну, кого она родит политическому? Тоже мне, докторша-пузокторша! На последних словах Ивана, Степан подавился щами. Он громко кашлял и разбрызгивал слюной. Ставшие вмиг фиолетовыми уши горели огнём. По его спине застучали заботивые руки сразу троих слушателей сногсшибательной новости. - Хватит! Хватит, черти! Позвоночник сломаете, – аппетит Степану был окончательно испорчен. – Поел, называется, мать вашу! - Аккуратней надо, однако, горячий, поди, супчик-то, – поучительным тоном промямлил Иван, ковыряясь при этом в носу, лишний раз демонстрируя, что он не такой уж и плоский, как у якутов. А значит, Ваня почти нюча, русский Иван! Но в то же время, он даже лучше, чем русский, потому как он ещё и якут! Вобщем, в этой философии трудно разобраться без бутылки, потому Иван и не просыхает. - Ты, Ивашка, говори да не заговаривайся! С чего взял, что медсестра беременная? Степан понимал, что не надо бы выдавать столь явной заинтересованности, но сдержать себя был уже не в состоянии. Иван хитро прищурился, отчего его глаза вовсе исчезли в складках скуластого лица. - Не веришь? Мне не веришь?! А ты у Палыча спроси! Он и щас там, у неё, однако. Дознание проводит с этим типом. Я ему в самом главном помог, дальше сам он, однако. - Однако! Однако! Трепло ты, кукурузное! – разозлившийся на всех, и себя в том числе, Степан выскочил на улицу, на ходу заматываясь длинным шарфом, подариным Клавдией на прошлый день учителя. – Дознание... Кому оно нужно, ваше дознание-признание?!
На улице уже зажёгся единственный фонарь, и в свете его лучей мелькнула фигура Палыча, ритмично размахивающего лыжными палками. - Палыч! Эй!!!... Погоди, чё спрошу! – Степан кинулся, было, за ним, но потом понял, что за лыжником пешему не угнаться. И куда это Серпухов так лыжи навострил? - Бурый, домой! Домой, Бурый! – донеслось до Степана. Стоячий морозный воздух – лучший, а вернее, единственный телефон в северной тайге. Якуттелеком, не иначе! Слышно за километры, да и столб света от фонарей виден за тридевять земель. И в данный момент, узкая полоска, отсвечиваемая прикреплённым к груди Палыча фонариком, удалялась в сторону заброшенной делянки. - Что за спешка такая?! – рассуждал вслух Степан. – Почему Бурый? К Санычу пошёл? Дознание, значит?! Ну-ну... – Степан уверенным шагом направился к заветному крыльцу.
Подойдя вплотную к двери, Степан прислушался. Нет, ничего не слышно! Да и где там, обивка толщиной с руку, разве её прокричишь. А уж если они там шёпотом, то и подавно... Степан тихонько приоткрыл дверь и быстро вошёл внутрь, что удалось сделать почти неслышно. - И чего это я партизаню? – наверное, в голове Стапана были и другие мысли, но эта была самой приличной, чтобы её осознать. Он почти юзом прошелся по коридору и заглянул в смотровой кабинет. Первое, что бросилось в глаза – это спящая на полу Клавдия. Что-то, слабо напоминающее человека, лежало на стоящей здесь же кушетке. Не отрывая взгляда от этого странного существа, Степан теребил Клавдию за плечо. - Клава! Клава, проснитесь!... Да проснись же ты! Клавдя! - Степан наклонился ниже, когда женщина, наконец, проснулась и смачно зевнула. – Фу! Да ты пьяна?! - Степан! – лицо Клавдии расплылось, было, в блаженной улыбке, но тут же напряглось от нахлынувшего сознания, вместе с которым вернулись ужасные воспоминания. Клавдия выпучила испуганные глаза и попыталаь встать. Во рту страшно пересохло, к тому же сильно кружилась голова. Но больше всего тревожил страх. - Они живы? – прохрипела она и направилась к графину с водой. - Кто! – Степан перевёл взгляд снова на кушетку – Кто это? Что с ним... с ней... с ним… Кто это? В этот момент в кабинет вошла заплаканная Светлана, угадав стремления Клавдии, уставшим голосом остановила её: - Клава, я не рекомендую вам пить простую воду, вы снова опьянеете, сейчас я вам дам чего-нибудь солёного, а потом чай. Крепкий чай. Здравствуйте, Степан Ильич. Я прошу вас выйти в коридор, здесь нельзя быть в верхней одежде, у больных может быть заражение. - Я хотел спросить... - Я вам всё объясню там, пойдёмте, – прервала Степана Светлана. У стены больничного коридора стоял большой бак с питьевой водой, два шкафа и стол с двумя лавками. В дальнем углу, за ширмой, находился умывальник. Именно туда направился Степан, повесил на гвоздь одежду и, почему-то, помыл руки. Только потом он присел рядом с Клавдией, жадно пьющей мутную жидкость. Светлана сидела на противоположной скамье и с грустю смотрела на свои дрожжащие руки. Затем, она подняла глаза на Степана, перехватив его взгляд... на своём животе. Она больше не утягивалась, и потому живот принял свои, положенные сроком, размеры. Странно, но теперь ей было всё равно, кто и что подумает, кто и что скажет и даже, кто что сделает. Разве это теперь важно? Суета... Как много суеты! Светлана не вступила в разговор даже тогда, когда Клавдия на свой манер рассказывала всю историю ужасной трагедии семьи участкового. - А где сам Палыч? – наконец спросил Степан. Этот вопрос был явно не для Клавдии. - Он отправился за медвежьим жиром, к Тимофею Александровичу домой. Будем лечить народными методами, больше-то нечем, – Светлана снова расплакалась. К ней присоеденилась и Клавдия: - Ай, да ты что? Ты хочешь сказать, что их... что они... - Перестаньте, Светлана Семёновна! Это не профессионально, так раскисать. В вашем положении вообще плакать нельзя. Скажите, чем я могу помочь? Что-то же можно сделать? – Степан взял руки Светланы в свои ладони… Боже, какие они у неё маленькие и тёплые! - Их нужно вывозить в настоящую больницу, лучше в область, – Светлана перешла на еле слышный шёпот, - У мальчика началось отторжение мягких тканей лица, а у матери... У неё произошла самоампутация фалангов. Ну, пальцев обеих рук... Может начаться гангрена, – Светлана горько заплакала, уткнувшись лицом в ладони Степана.
- Боже Святый! Боже Крепкий! – запричитала Клавдия, и тут же подскочила на месте, испугавшись шороха в рядом стоящем шкафу. От-туда же донеслось шкрябание когтей и протяжное: Мяаауууу...... - Это мой котёнок, Тимошка. Он там Олега Палыча дожидается, потом к нему жить пойдёт. Здесь с его шубой теперь нельзя, а у меня в общежитии не с кем. Я-то теперь здесь буду, круглосуточно. - А можно, я его себе заберу?! Ну на время, естесссьтно, – Степан так обрадовался этой возможности. Глупо, конечно, но это же ЕЁ котёнок! - Нет уж! Лучше я! – категорично возразила Клавдия. Она больше не скрывала своей ревности, и, не смотря на все преимущества соперницы, явно не собиралась сдавать своих позиций. - А вы по рации-то сообщили о случившемся? – сменил тему Степан. - Да, конечно, Олег Палыч сам лично бегал звонить. Сказали, как погода будет, вертолёт пришлют за ними. Но прогноз на неделю нелётный, а у них каждый день на счету. - А со стариком чего? – спросил, наконец, Степан. - И с ним беда. Удар у него. Парализовало, но вроде отходит уже. В смысле, отпускает... Вот вы скажите мне, Степан Ильич, что означают эти циферки на его бумагах? Светлана достала из кармана своего халатика ладанку Саныча и бережно развернула её перед Степаном. - Кто это? – Светлана ещё не успела взять нужный листок, как Степан уже выхватил из-под него фотографию Варвары. - Это... Это его жена, наверное... – Светлана так сильно побледнела, что скрыть её волнение было просто невозможно. Так она ещё больше стала похожа на свою мать. - Разве это не ты? – простодушно вмешалась Клавдия. - Варвара краса – длинная коса... 1939 год – прочитал Степан на обороте фотографии. – Интересные циферки. И я, кажись, знаю, что они обозначают... - Что? – выпучила глаза Клавдия. - Молчите! – взмолилась Светлана и, вырвав фотографию из рук Степана, спрятала её на своей груди. – Мне нужно идти к больным. Спасибо за помощь, но… Уходите, пожалуйста. - Во дела?! - возмутилась Клавдия – То помогите, помогите?! А теперь – пошли вон?! Не кипятись, Клава! – вступился Степан. – Ладно, Светлана Семённа, отложим этот разговор. Я, действительно, должен идти. Но я вернусь, как найду вездеход. - Где это ты его найдёшь? – не унималась Клавдия. - А с каких это пор мы на ты? – в тон ей съязвил Степан. – В тайге не валяются, а места знаю! Одевайся, пошли!
- Куда мы идём-то? – Клавдия еле поспевала за размашисто шагающим Степаном. Ну и, исключительно в целях не отстать, взяла его под ручку. - В общагу, Генку повидать. А вообще, давай так – я к Генке, а ты, раз уж мы на ты… Но, чур, в школе соблюдать субординацию! – Степан многозначительно посмотрел прямо в глаза Клавдии, отчего та готова была отправиться на край света, куда укажет, лишь бы потом к нему вернуться. - Так вот, - продолжал Степан, - ты сбегаешь к Ясеным. Алефтина … Андреевна, - тут же поправился Степан, - говорила, что мамаша её лет тридцать ветеринарила. Попросишь её в больницу прийти, пусть поможет там… - А потом я обратно к вам? К тебе?…Ну, в смысле, в общагу приду, да? - Не рановато ли, ко мне-то? …Ладно, шучу. Я тебя у Генки подожду, может, ещё чего надо будет сделать. А теперь беги, давай, заодно проветришься. - Да я уж терёзвая, почти – поджала губки Клавдия. - Какая, какая? - если бы не серьёзность ситуации, Степан помер бы со смеху, но теперь было не до веселья. – Учись говорить по-русски, хохлушка. Или ты еврейка? - Русская я, - перепугано заморгала Клавдия. - Все мы русские… Ладно, беги уже. – Степан снисходительно хлопнул по плотной женской спине, и Клавдия затрусила в сторону домика молодых специалистов, в котором жили учителя да конторские
Через пятнадцать минут жёсткой мужской речи, всё общежитие было в курсе произошедшего несчастья. В Генкину комнату сбежалось человек двадцать, даже те, что только что сменились после суточного дежурства и должны были бы крепко спать. Ещё бы! Такого в посёлке ещё никогда не случалось. Бывали, конечно, единичные случаи обморожения конечностей, по-пьяне, в основном. Но, чтобы так!… Понятное дело, все наперебой стали высказывать свои соображения и предлагать помощь. - Вездеход, конечно, пройдёт, но… в кабине могут ехать только трое, да и то сидя. - Не, в самой кабине не годиться, нужно вахтовку буксовать. Там и лежаки для них можно соорудить, тока печку подтапливать придётся всю дорогу. - Так, дров загрузим, не проблема, а вахтовку плотницкую возьмём, она шкурами обшитая, тепло долго держит. - Да погодите вы!– встрял Генка – Сначала я свяжусь с лесоповалом, узнаю, на ходу ли техника. Там мой двоюродник заправляет, где-то, часа 3-4 ему до нас пилить. Если дадут добро, у нас не так много времени на всё-провсё. - Предлагаю идти в радиорубку всем вместе, и если будут хорошие новости, каждый сразу приступает к делу. – Николай недавно стал бригадиром бурильщиков, но его авторитет и раньше никем не оспаривался. Во-первых, он был старше всех присутствующих, а во-вторых, он всегда был трезв и крепко держал своё слово. Но самое главное, в-третьих, - он был выше всех на голову, и у него был очень тяжёлый кулак, убедительно-воспитательную силу которого многие уже испытали на собственной шкуре. Да и фамилия Николая поразительно соответствовала его внешности, что тоже вызывало уважение – Подопригора. - Вы, двое, - указал Николай на Генку и его соседа по комнате, тоже плотника - пойдёте делать прицепной вагон из теплушки. Пока чистите, я доски поднесу для топчанов. - Надо бы дров побольше, не только внутри, но и на крыше уложить. Дорога-то не ближняя, почти двое суток пилить. А то и дольше, если поломка… - Ну чё ты каркаешь! Кстати, найди Ивана - дрова ваши. Только сухие грузи! Так, что ещё?… - поспешно одеваясь, раздавал указания Николай. - Пошли скорее, по дороге сообразим, – торопил Семён – Нужно же ещё врачиху предупредить. Чтобы собиралась. Тут вбежала запыхавшаяся Клавдия и увидела готовых к выходу мужчин. – Так и ушли бы, меня не дождавшись, да? - Ну успела же, чего шумишь? Задание выполнила? – Степан всем видом старался показать, что он не меньше Николая имеет власть над людьми, а его организаторские способности даже превосходят своей предусмотрительностью. - А как же! Бабка уже в лазарет побежала. Я ей как рассказала, так думала её самою придётся откачивать. Может мне тоже туда пойти? - Нет, Клавдия, вы пойдёте с нами, а потом… ну, если на том конце провода дадут добро, - отправитесь в столовую. Пусть готовят провизии на пять…нет шесть человек, на два…нет, четыре дня. Сырых продуктов не брать, им там не до готовки будет. В общем, пусть наварят там и наморозят, – продолжал командовать Николай, уже на ходу. Клавдия посмотрела на Степана, словно спрашивала разрешения подчиниться указаниям этого богатыря. Ах, как пожалел Степан, что не все мужики заметили этот взгляд! Это же больше, чем признание авторитета, - это полная победа! - Да, Клава, так и сделаем. А я - в медпункт, помогу собраться,– напущено строго сказал Степан, чтобы никто не посмел возразить, а мысленно добавил – «и котёнка заберу».
Светлана изо всех сил старалась не плакать. А ещё, она боялась взглянуть отцу в глаза. Боялась прочесть в них вопросы, на которые у неё не было ответов. Она в сотый раз проверила пульс у Кирилла, затем подложила в печку дров. А когда вошла в палату, вдруг поняла, что больше нет смысла оттягивать неприятный разговор. Вот сейчас проверит дыхание у Елены и…
Саныч терпеливо ждал. Мысли настолько спутались в его голове, что потеряли свою однозначность. Одно он продолжал фиксировать в своём сознании – у него теперь есть дочь, и она сейчас в очень тяжёлом положении… Встать бы, да помочь. Силы небесные! Саныч вдруг понял, что молится. Без слов. Впервые в жизни взывает ко Всевышнему, в которого никогда толком не верил. Ну, Варвара, раз вручила дочку, знать тебе сверху видней – должен встать её отец на ноги! Ангелы Господни… и сказать-то не знаю как. Ах, да… Отче наш! Еже еси… Саныч крепко зажмурил глаза, пытаясь в глубине собственного сердца отыскать спасительные слова молитвы. Вдруг, ангельские крылья зашелестели прямо у него над головой, и райский голосок произнёс заветное слово: - Отец, - Светлана прошептала это так тихо, чтобы, если что, не разбудить. Но Саныч тут же открыл глаза.
...продолжение следует... |
Библиотека // Объявления
