-Пошла вон со двора проститутка и ублюдка своего забирай! Где наскребла, там и столуйся сука! Да не зыркай на меня бельмами то, не напужаешь, ведьмино отродье!

Как ни отговаривала Марина Антона отложить свадьбу, а тот ни в какую. Нет и всё тут. Пусть ребёночек родится законно, как положено.

- Ну, Антоша, мы то с тобой знаем, что наш он, зачем кому-то доказывать? Давай в августе сыграем. Ой, как не хорошо в мае, люди сказывают в мае, всю жизнь маяться будешь.

А в Сентябре Ванька родился, Иван Антонович! И всё бы хорошо, да невзлюбили с первого дня Антоновы родители невестку. За бабку взъелись, знахарку – травницу известную всему городку.

Много чего люди наплели, навыдумывали про старую Анфису, наговорили, чего было и не было. Кое-что Марина и сама за бабкой примечала, да помалкивала.

Сама Марина уродилась истинно русской красавицей. Высока, стройна, в бёдрах широка в меру, в талии,- любая модель позавидует. Высокая грудь, огненно рыжие волосы и колдовские, изумрудно-зелёные глаза.

На глаза да на волосы и повёлся Антон. Так и звал, - Панночка моя ясновельможная! И как любил, такой любви всяк позавидует, надышаться не мог. Вот видать и позавидовали.

В марте, когда Ванюшке аккурат семь месяцев исполнилось, провалился Антон под лёд Ивушки. Уж сколь речка тащила бедолагу подо льдом, неясно. А только выплюнула на перекате, где льда нет полным дурачком. В одночасье перезабыл Антоша всё на свете, только любит весь мир, да улыбается.

Как ни убивалась Марина, а жить то надо! Ванечку подымать, выводить в люди. Оттого и пошла, работать в торговую палатку к грузинцам залётным. Пошла, да и пожалела сразу же. Людская молва, она хуже выстрела. Пополз по посёлку слух-шепот. – Дуракова Маринка то с чернозадыми спит! Ишь денежки то, как отрабатывает. Тут на заводе по две смены мантулишь, а эта лярва передок подвернула и в соболях!

Одним словом дошли эти слухи до Антошиного отца, и разразился скандал.

Конец марта, а весной и близко не пахнет. Подморозило, зима напоследок решила взять реванш. Вот в такую погоду и выгнал свёкор Марину из дому и внука малого не пожалел. Только и успела женщина пальтишко старенькое заношенное набросить, да Ванюшку в одеяльце укутала. Куда идти?

Домишко развалюха возле кладбища, где закончила свой век, бабуля, заколочен досками и скажем прямо для жилья не пригоден. К бабуле на могилку зайти, так там поди-ко всё перемело?

Глотая горькие слёзы обиды, почти не замечая окоченевших, негнущихся пальцев брела Марина на погост. Ванюшку поверх одеяльца укутала своей шалью. Ветер растрепал красные, как огонь волосы женщины, забил их снегом и теперь нагло и неторопливо лез под ветхое пальтишко, поближе к телу. Ветер знал, никуда она не денется, всё равно моя будет. И теперь планомерно, не торопясь, промораживал жилку за жилкой.

- Ванечка уснул, пригрелся мой хороший, ну и спи малыш. Вырастешь огромный и сильный, защитишь мамку свою. Вот и могилка бабулина. Ой, кто-то был совсем недавно, наверное, даже сегодня. Снег огребли, стол и лавочку подмели. Кто бы это?

Марина заплаканная и измотанная скандалом со свёкром, в изнеможении опустилась на лавочку. Поплотнее укутала Ванюшку и опять думы, горькие да безрадостные.

Антоша уже не помощник, а скорее обуза. Его ведь кормить и поить надо, обстирывать. Пенсия? Да это же слёзы, а не деньги. Нищие на паперти больше собирают. Нет, надо, что-то предпринимать, а иначе…

Спит Марина и видит сон. Она снова дома у бабушки Анфисы. Бабуля печёт пирожки с черёмухой, запах умопомрачительный. – Бабуленька, ну скоро будет готово?

Бабуля поворачивается от плиты, смотрит на внучку своими колдовскими зелёными глазищами и говорит с нежностью и любовью: - спи моя Марунюшка, спи детынька. Никто и никогда тебя больше не обидит. Понадейся на меня ягодка, я всё справлю как надо. Отольются кошке мышкины слёзки. Со мной теперя будете, ты и правнучек. У меня здесь просторно, места всем хватит.

Спит Марина. Уже стемнело и звёздочки как светлячки выползли попастись на небо. Спи Марина, лучше уж так, чем никак.

Под тёплым одеяльцем и шалью заворочался малыш. Поплямкал пухлыми губками, скривил гримасу. Маленький розовый язычок высунулся изо рта, потекла слюнка. Спи Ванечка, спи Иван Антонович.

А снегопад усилился, зима торопилась вывалить последние запасы. Снег и ночь. Снег, ночь и кладбище. Вот и замело Мариночку-хохотушку вместе с малышом. Ну, так не беда. Найдут ведь когда-нибудь, потом!

А на другом конце посёлка шофера с автобазы по случаю зарплаты банковали в пивнушке. Зашёл на огонёк Антоша и ему знамо дело налили. Потом наливали ещё и ещё. Совсем поздней ночью пришёл Антоша к себе домой. Тихонько, чтобы не разбудить домашних прокрался к себе в кладовочку. Достал из под топчана, на котором спал стамеску. Затем на цыпочках, не дыша, юркнул на родительскую половину.

Отец, храпя и взрыкивая, разметался на своей кровати. Стамеска как в нагретое масло по самую рукоять вошла в глаз родителя. Старика пару раз выгнуло, и он затих.

Затем Антоша совочком выгреб жар из протопленной голландки, рассыпал его по полу. С любовью и одобрением посмотрел, как занялись половики, как подхватило занавеску, и ушёл к себе в кладовочку, спать. А снег всё падал и падал.