В дверь постучали. Яков отложил перо и, опираясь о гладкую крышку стола стоявшего посреди комнаты, встал. За дверью мялась миловидная розовощекая девушка лет двадцати, держащая в руках плетеную корзинку, покрытую черным бархатом. - Что вам угодно? – устало спросил старый монах. - Не желаете ли приобрести превосходную капусту, заботливо выращенную моей матушкой в земле сырой, дабы прокормить пятерых братьев моих? Отдам все за три динария, - выпалила девушка на одном дыхании и мило улыбнулась. - Не желаю. Лучше накорми ею своих братьев. - Одной капустой сыт не будешь, монах. Маменька очень просила, что бы я постаралась и продала все до последнего качана. Купи, а? – продолжая улыбаться, девушка умоляюще посмотрела на Якова. - Иди с Богом дочь моя и осветится твой путь. Монах осенил торговку крестным знаменьем про себя желая ей сдохнуть под ближайшим забором и попытался закрыть дверь. Девушка, просунув ногу в проем, оттолкнула старика с прохода, и ворвалось в комнату. - Что тебе надо?! - Ты уже задавал этот вопрос, и я тебе на него ответила. Помнишь? – тихо, чуть ли ни шепотом сказала она, положив корзину на стол. - Яков, кто там? Если доносчики, гони их в шею. Завтра мы уезжаем в Зигельхайн. - Из спальни в одной нижней рубашке вышел лысеющий, с отвисшими щеками старик. – Что здесь происходит? - Да вот, сумасшедшая какая-то вломилась. Требует, чтоб мы у нее купили капусту за три динария. Зачем нам эта капуста? Девушка криво улыбнулась, откинула черный бархат с корзинки и, засунув в нее руку по локоть, смотря в потолок, стала усердно что-то нащупывать. Когда нашла то, что искала, ее лицо преобразилось, засияло и с видимой радостью в глазах, положила на стол большой нож с резной деревянной ручкой. - Как я понимаю, сам приор Генрих присоединился к нашей милой беседе? – слащаво проворковала торговка, глядя в глаза пошедшего красными пятнами старика. – Нет-нет, не утруждайте себя ответом, я и так про вас все знаю. Кстати цена на капусту неожиданно поднялась. Инфляция знаете ли. И нет от нее спасения, всех сметет, всех погубит, никого не пощадит… А вы говорите: дьявол, ведьмы, колдуны. - Яков, да что ты слушаешь эту полоумную! Вышвырни ее вон! - Стоять! - сказала, как гвоздями прибила, торговка. Снова засунув руку в корзину, она почти мгновенно вытащила, держа за мокрые волосы, отрубленную голову. - Это же… па… па… – залепетал Яков. Девушка положила голову лицом вверх, взяла нож, примерилась, приложила лезвие точь-в-точь на середину лба; навалилась всем весом и разрезала ее как спелый гранат на две половинки. - Папа Иннокентий восьмой, - договорил за друга стремительно бледнеющий Генрих. - Где папа? Вы о чем сейчас? – удивленно спросила девушка. Взяла одну половинку, положила перед собой, принялась шинковать то, что когда-то было Иннокентием. Нарезав тонкие ломтики, она сгребла их в кучку и осмотрелась. - А где у вас горшочки, кастрюльки? Хоть что-нибудь в чем это можно приготовить? - На кухне, - не задумываясь, ответил Яков. - Ведьма! Да как ты… - Начнем с того, что я не ведьма. Эти дурехи даже марок толком навести не могут. А ты говоришь! Эх, была б моя воля… - На все воля Божья! - перебил Яков. Девушка, задрав голову к потолку, звонко рассмеялась. - Ох, и рассмешил. Вы присаживайтесь, в ногах правды-то нет. Яков и Генрих, где стояли там и сели. - О чем это я? Ах да… О кастрюльках. Я кстати одну с собой принесла, - сказала она и вытащила посудину из корзинки. – На всякий случай. Деловито покидала в нее нашинкованное, помешала все пальчиком. - Чего-то не хватает… С минуту пошарившись в своей корзинке достала льняной мешочек с пряностями и, зачерпнув жменечку, посыпала на сочившиеся кровью ломтики, попробовала на вкус. - Теперь хорошо. Еще пару особых травок и кушанье будет - просто пальчики оближете! – торговка отодвинула от себя корзинку и поставила на ее место кастрюлю. – И когда вы вернетесь из путешествия, я вас накормлю до отвала. - Да что ты несешь! – взревел Генрих. – Какое к черту путешествие?! Какое кушанье?! - Тс-с-с, - девушка приложила указательный палец к губам. - Завтра вы никуда не едете. У вас будет другая задача, намного важнее прежней. Я бы сказала задача из задач.
Яков стоял посреди проселочной дороги. Переминаясь с ноги на ногу, он с отвращением смотрел, как его шоссы утопают в грязи – шелковые чулки насквозь промокли, и теперь пальцы сводило судорогой от холода. Вокруг ни души. Бескрайние поля терялись в дымке утреннего тумана. Где-то над головой прокричал ворон; монах перекрестился. - Что здесь происходит? Ему никто не ответил. Тишина давила на мозг и словно прессовочная машина превращала его в податливую всем ветрам безвольную песчинку. Яков осмотрелся и резонно решил, что стояние на месте ни к чему хорошему не приведет и надо что-то делать для своего спасения. То, что его нужно спасать он уже не сомневался. Не долго думая монах пошел вниз по склону – все легче, чем по такой грязи взбираться наверх. Как ни крути, а на обоих концах есть какое-нибудь поселение, и раз узнать какое из них ближе не представляется возможным можно выбирать любое направление. Поскальзываясь и падая, он думал только об одном: как он здесь очутился? Эта мысль склизким червем буравила и доводила до изнеможения его мозг. Вот он у себя дома, а вот бац - и уже у черта на куличках. Пришла эта ведьма и что-то с ними сделала, они уснули, его привезли и бросили здесь на съедение волкам. Тогда где Генрих? Не подействовало колдовство, он сопротивлялся и его убили? А тело? Съели! У них мясо верующего за деликатес сойдет… Нет, точно съели, а ему повезло. - На все воля Божья. - Монах вновь перекрестился, сцепил руки ладонями и, согревая их дыханием, перешел на быстрый шаг. Сзади послышался скрип колес и пофыркивание лошади. Яков обернулся. Прихрамывая, старая кобыла тащила телегу с сеном. Со свистом, возница то и дело хлестал клячу кнутом, в ответ та еще ниже опускала голову и с тупым упорством медленно, но верно шла дальше. - Прррр… Стоять! – Мужик натянул вожжи. – До города? Садись, подвезу. - Мне тебя сам Бог послал. Думал посреди дороги помру, воронью на съедение. Монах с несвойственной ему прытью подскочил к телеге, запорхнул на копну душистого сена, сдернул с себя мокрые шоссы и принялся растирать одеревеневшие конечности. - Как ты здесь оказался? Да еще в таком виде, – повернув голову в пол оборота, поинтересовался мужик. Монах промолчал. А возница и не настаивал, хмыкнул, он что-то пробурчал и отвернулся. Ехали долго. Яков потерял счет времени и ему порядком надоело трястись по разбитой дороге. От мужика и его лошади воняло - что окончательно омрачало и без того отвратительную поездку. Ему и так приходилось не сладко: босой, замерший, голодный он как какой-то простолюдин восседал на сене в разваливающейся и жалобно скрипящей, при попадании в выбоины, телеге. Но ничего, ему б только добраться до города.
Массивные, запертые городские ворота показались вдали, когда почти совсем стемнело. - Вот и приехали. Держи, пригодится! – мужик бросил Якову холщевый мешок. - Что это? - Кое-что, что тебе понадобится. Вино, хлеб, кусок мяса… И все, пожалуй! – мужик слащаво улыбнулся. У монаха засосало под ложечкой и нервно задергалась нижняя губа. Яков узнал эту улыбку. Не мог не узнать! - Эй, стража! Открывай ворота, хозяин вернулся! Они въехали в город, позади с грохотом закрылись тяжелые створки. Монах, прижав к себе провизию, вжался в сено и если б его пальцы послушались и отпустили этот проклятый мешок он бы ни преминул возможностью помочь себе руками чтобы зарыться поглубже, но они его не слушались. А как чужые мертвой хваткой вцепились в материю, будто бы она могла спасти от выедающих душу бесовских глаз. Возница оторвал взгляд от Якова, слез с седел и, выкрикнув пару коротких приказов страже, подошел к телеге. - Вылезай. Монах, жалобно поскуливая, сполз на землю; мужик сел рядом на корточки. - Теперь слушай, Яков. Слушай внимательно, не упуская ни одной детали, ибо оттого, что я тебе сейчас скажу, и какое решение ты примешь исходя из услышанного, зависит твоя дальнейшая судьба, - возница провел рукой по щеке монаха, размазывая слезы. – Понял? Яков часто закивал. - Видишь, во-он там белая башня колокольни возвышается над городом. Колокола уже давно не звонят… Просто их там нет. Я хочу, чтобы ты стал колоколом и зазвонил на весь город. - Я? Но как… - Конечно же, не в прямом смысле. Это была метафора. Тебе просто нужно добраться до башни, забраться наверх и прочитать молитву во спасение. И все. - И все? - Да. Ты спасешь души бедных горожан, они обретут свободу и все будут счастливы. Но есть одно но… - мужик почесал подбородок и усмехнулся. – Как только ты закончишь молитву, твоя душа будет в моей власти. Бартер так сказать. И, по-моему, взаимовыгодный. Ты получаешь славу на все времена, кучу привилегий от меня и, что тоже немаловажно, осознание того, что ты единолично спас тысячи душ. Не каждый святой на такое способен, а ты в один раз! Сейчас пойдешь прямо и никуда не сворачивай. К утру дойдешь. - Возница рукой махнул в сторону широкой мощенной булыжниками улицы по обе стороны которой, опираясь друг на дружку, стояли скособоченные покрытые сажей одноэтажные домики. Монах, загребая землю, по-пластунски пополз прочь, потом встал на четвереньки и, волоча за собой мешок, пробежал так до первого дома. - И еще, Яков! Монах обернулся на голос. - За колокольней есть дорога, которая ведет к южным воротам. Они открыты… Яков выпрямился во весь рост и побежал к башне. За первым же поворотом он чуть не налетел на тонущих в собственном оре людей. Гогочущие мужики встали вкруг, а неподалеку от них собрались женщины и во весь голос спорили, кто пойдет следующей. Одна старуха, по-видимому, ни в какую не желала пропускать вперед молодуху и чуть ли не кидалась на соперницу. Тут из круга вышли три девицы и, похохатывая, пошли прочь. Женщины угомонились, посовещались и вскоре, от них отделилась троица. Старуха вновь заголосила, сыпля проклятьями, только теперь ее соперница была чуть старше прежней и у спорщицы ощутимо повысились шансы. Рискуя здоровьем, Яков растолкал людей локтями и довольный собой встал в первых рядах. Женщины, задрав юбки и раздвинув ноги, легли на спину по центру; первой застонала та самая молодуха, что спорила со старухой. Схватив соседку за волосы и впустив в себя бесплотного инкуба, вьющегося над ней еле видимым дымком, она задвигала бедрами вверх и вниз… Вскоре стоны троицы разносились над всей площадью. Монах, подавив зудящее желание перекрестится, выбрался из толпы. Ужасно хотелось пить. Достал бутылку, откупорил, сделал пару больших глотков. Округлое вино с живой кислотностью, со вкусом похожим на засахаренный перезрелый персик, проложив себе путь в желудок, тягуче-медленно расползлось по всему организму. И если бы не пустынные, навивающие тоску улицы с их хозяином, Яков непременно бы заметил, что эта бутылка из погребов безвременно почившего отца. Решив передохнуть, он уселся возле какого-то строения, напоминающего дряхлого, измученного жизнью старика. Разложил нехитрые припасы на мешок и начал вечернюю трапезу. Увлеченный он не заметил, как на улице появился человек в черном балахоне с капюшоном скрывающем его лицо. В правой руке он держал корзину, точь-в-точь как у той торговки. Он подошел к дому напротив, постучал и, оставив ее у двери, скрылся в тени подворотни. Дверь никто не открыл. Яков уже собрался встать и пойти посмотреть, что там внутри. Может еда? Ему бы она как раз пригодилась, а то кроме корки хлеба и вина на пару глотков у него ничего не осталось. Но не успел он подняться, как из-за угла выскочил волк, в половину человеческого роста и целенаправленно, вздыбив шерсть на холке и прижав морду почти к самой земле двинулся к оставленной корзине. Подбежав к ней, он сунул нос внутрь. В этот момент открылась дверь, на пороге стояла с половником в руке старуха с всклоченными, седыми волосами. - Ах ты, сучий сын! – с этими словами ведьма завинтила ногой волку в челюсть. Клацнуло. Серый перевернулся, вскочил на ноги и, рыкнув, побежал дальше по улице. - И передай своим, что время жертвы еще не пришло! Тупое создание. Ведьма засунула руку в корзину и, вытащив за ногу орущего младенца, закрыла дверь. Монах воровато перекрестился. И убедившись, что рядом никого нет, покидал оставшееся объедки в мешок, крадучись, короткими перебежками продолжил путь. Из-за развалин дома, в тени которого прятался Яков, вышли пятеро парней, одетых в какие-то невообразимые лохмотья. Из-под грязных, с засохшими корками гноя и крови тряпок на него смотрели болезненно красные глаза. Запах гниющего мяса доносился до Монаха даже на таком расстоянии. - Что у тебя в мешке? – спросил самый рослый из них. Яков повернулся, чтобы дать деру, но сзади стояла такая же пятерка вонючих молодчиков. - Мне повторить свой вопрос? - Не надо! Забирайте все, только оставьте мне жизнь! Мне ничего не жалко! – Яков бросил мешок к ногам предводителя, бутылка с треском разбилась. Молодчик недовольно скривился: - Нехорошо. - Вот… Вот у меня есть… - монах лихорадочно стал стаскивать с пальца золотой перстень и когда наконец у него это получилось, бросил его на мешок. Предводитель наклонился, поднял и поднес кольцо к глазам, покивав своим мыслям и подмигнув подельникам, убрал его в карман. Пятерка направилась в переулок; на прощание главный махнул рукой. В голове Якова вспыхнуло, в глазах что-то замелькало и потухло. Очнулся он от ноющей боли в затылке и, почему-то, в правом боку. - Пинали, гады! – монах от жалости к самому себе зарыдал в голос, поднялся и, развозюкивая сопли по всему лицу, медленно, ели передвигая ногами, пошел вдоль домов, а потом, убыстряя и убыстряя шаг, побежал, не видя перед собой дороги. Сколько прошло времени с тех пор, как очнулся, Яков не помнил. Когда уставал, присаживался в каком-нибудь темном уголке передохнуть, вставал и снова шел вперед. В голове пульсировало только одно слово: колокольня, колокольня… Белая стена колокольни показалась вдали только к утру. Яков словно обезумев, заорал от счастья и в припрыжку, размахивая руками, помчался к ней. Добежав до здания, он раскинул руки, будто пытался обнять, прижался щекой к холодному камню, поцеловал его, погладил и громко рассмеялся. - Будьте вы прокляты! Обогнул колокольню и встал у начала дороги к южным воротам. - Пол пути пройдено.
- И когда он очнется? – спросил Яков. - Он уже в сознании. Вставай Генрих. Все свои, тебе нечего бояться, - торговка зашлась заливистым смехом. Генрих встал с пола, поправил рубашку и сел за стол. - Что это было? Сон? - Не совсем, - девушка руками наложила с кастрюли, что-то напоминающее салат и пододвинула приору. – Наслаждайся. Яков уже вторую тарелку доедает. Монах, не поднимая глаз и продолжая запихивать руками в рот невообразимо вкусное кушанье, в подтверждение что-то гукнул. - Вам, наверное, интересно для чего все это? - торговка выдержала паузу. - Испытание! Просто, не правда ли? И я могу вас поздравить вы его не прошли. Но не отчаивайтесь, у вас будет еще две попытки! Правда, вы ничего не запомните из своих прошлых прогулок. Если только подсознательно, но это уже мелочи. И вдруг вам повезет, и вы кардинально изменившись, пройдете проверку. В чем я, честно признаюсь, очень сильно сомневаюсь. - А что будет если мы… - О-о-о, это будет замечательно! Вы будете знамениты! Вас будут помнить и через пятьсот лет и через тысячелетие! Под моим чутким руководством мы с вами такую книжку напишем! Ахнете. Она станет бестселлером на все времена. А назовем мы ее… назовем ее «Молот ведьм»! Я про такие пытки расскажу, столько нового открою, - торговка закатила глаза и, будто пробуя что-то на вкус, причмокнула. – Озарится вся Европа кострами святой инквизиции, и польются реки крови… Будет весело. Обещаю!
Postscriptum:* «Молот ведьм» - настольная книга инквизиторов, написанная монахом-доминиканцем Яковом Шпренгером и приором Генрихом Инсисторисом в 1487 году. Ссылаясь, на сей великий труд, было замучено и убито более 200 000 человек, что для средневековой Европы немыслимое число.
Иван Ефремов про нее говорил: «Слишком велика моя ненависть к этому позору человечества… Мне кажется, что я сам становлюсь участником злодеяний и несу за них ответ. Так вот, книга, лежащая перед нами, - это чудовище, замучившее несметное число людей, главным образом женщин. Мне противно трогать ее страницы, с них, кажется, и сейчас капает кровь».
* папа Иннокентий VIII в историю вошел как автор чудовищной буллы от 5 декабря 1484 г. - буллы о ведьмах, известной под названием «С величайшим рвением».
|
Администрация // Объявления
