Сегодня меня уже кто-то успел превратить в Мата Хари. Кому это было надобно, мне было совершенно не ясно.

На длинных гладеньких ножках в сетчатых колготках обтянутых на коленях аджиками я плелся прознать, как там поживала в бутылечке моя маленькая рыбешка. В коридоре было холодно, и пар со рта посему делался розоватым. За стенкой слышалась старая народная музыка, и в зеркале, вместо своего отражения, я увидал молодого еще Гайя Ричи в шаденовом шарфе. Возле рыбоньки, слегка нагнувши голову, стояла умершая две недели назад моя соседка по площадке. Маленькая девочка в розовом платьечке. Она не сказала мне ни слова. Просто накормила рыбку и улетела в отдушину, пожурив меня пальцем за то, что я плохо обращаюсь со своим питомцем. Питомец же приобрел солнечные очки и протирал плавниками стекла матеря меня по рыбъячи – пузырьками.

Удачной идеей возник у меня в голове завтрак, как надежда на избавления от недуга. Новые неизученные женские руки умело взбивали яичницу, а глаза нацеливали «на глаз» на кончике ножа соду для пышности завтрака. Вчера все было намного проще, и сегодня предстоял бы для меня критически ответственный день в филармонии. К нему я был готов еще позавчера. Но вот теперь с девичьей внешностью, а тем более настолько ого-гой не мог бы себе представить что-нибудь в этом духе.

В спешке глянул я на часы. Время там невозможно было разобрать. Чтоб объяснить понятнее и как можно проще, я скажу, что они показывали совсем не часы вовсе. За стеком на циферблате, где вместо стрелочек были разбросанные пальмовые листья умело выкаблучивал чечетку голый пьяный тореадор с горошинами в зажатом кулачке. Я поаплодировал танцору – на что тот, смастерив из веток пальмы себе юбочку, намеренно падал со спины на живот, чтоб рассмешить меня еще больше. Это уже позже я заметил, что погода за окном меняется через каждые две секунды. То есть по календарю, что особенно меня порадовало, так как закономерность и логичность хоть чего-то сохранялось. Дерево под окном едва успевало распустить листья, потом зазолотить и расстаться с ними, чтоб через две секунды обзавестись новыми.

Я встал и вышел из кухни. Следом за мной последовала грязная посуда, пачкая ковер, и устроилась верхом на моем телеке. Мне думалось о том, как же быть дальше. Причем мои мысли дублировались пробегающей строкой по потолку. Теоретически, я мог, конечно, объяснить подобное случившееся ссылаясь на галлюцинации или же на черный день. Но это было совершенно не так.

«…не так……….не так………..не так», заглючились мои мысли на потолке одинаковыми повторами, а затем стали терять краску, скорее всего она просто закончилась и вместо дум мне был показан короткометражным фильмом с участием знаменитого негра, чье имя я не как не могу запомнить. После сеанса я уже мог ожидать даже самое, что ни на есть, пугливое, и оно само бы уже таковым отнюдь бы не являлось. То есть не наводило страх и ужас, а воспринималось довольно спокойно, кроме только моей прабабки, которая сидела в углу комнаты и штопала мне рубашку.

Во избежание дальнейших перемен, я решил задремать на диване, укрываясь с головой огромным махровым полотенцем.

Сколько я находился во сне я и понятия не имел. Час-два или пару дней. Я все еще был Мата Хари, от чего мне уже становилось легче. Под моим ковром кто-то спал. Я решил не заглядывать туда. А одна стена была обклеена яичной скорлупой чудным орнаментом. В кармане куртки зазвонил телефон.

– Алло.

– Алло. Мне нужен Мата Хари.

– Это я, а что?

– Вы уверены?

– Нет. Я не уверен сегодня ни в чем, кроме того, что в моем зубе застрял кусочек специи, и голый тореадор в часах уже разучивает партию Жозель.

– Тогда ясно. Вы мне и нужны.

– Зачем?

– А вы сами подумайте, зачем это мне такой сдались?

– Не знаю. Это же вы мне позвонили?

– А это еще нужно разобраться. У вас есть доказательства?

– Нет! И настроения нет у меня с вами общаться. Извините, до свиданья.

В трубке пошли гудки.

За то время как я спал оказалось здорово прибавил не один килограмм. И одежда мне жала. Я разделся и меня сразу же обсели зеленные бабочки, чтоб стоявший у двери чудак с апельсиновой кожурой на голове не застеснялся.

Он же протянул мне книгу. Она была очень тяжелая весом и называлась так:

«Наперсники и убийцы музыки фраз» –

и я принялся (лась) за чтение:

…поиски такого человека, у которого было бы, по крайней мере, две возможности испытать жесть. Выйти из ситуации, чтобы после купить или просто-напросто одолжить альбом с нотами казалось неубедительным. Точно также как если бы эхо, слышимое на расстоянии нескольких километров вчера, уже завтра, похищенное тем же неубедительным мотором поглощения звука или, к примеру, всего-навсего встречным ветром, теряло силу буквально через метров сто (это фактор колокола). Какого?

Какого? Какого? Синего Колокола. С медной горчинкой. И гул тишины. И пение «Все в лимонах в этом мире» самого Томаса Гауди, наперсника музыки фраз…

Читал я долго, и чем больше я это делал, тем больше страниц не было прочитанными. Они складывались у меня под ногами. Но все-таки неизвестным для меня образом, который не поддавался анализу и здравому смыслу, вопреки тому, что с каждой прочитанной страницей появлялись еще пару непрочитанных, я все же закончил чтение книги и направился выпить глоток водки на кухню. Там уже пьянствовали пятеро шахтеров и грызли мои дощечки для резки. Я сел под столом и начал горько плакать. Когда же это закончится? – повторял я с каждым разом все громче и громче. Когда? Когда? Когггггггггддддддддддааааааа?

– Да никогда, – ответил мне шахтер, ткнувши меня огурцом в ухо.

– Почему? – не унимался я.

– Просто не стоит оно этого. Живи и удивляйся. Что тебе еще нужно. Все так и живут, уже давно, и, заходясь женским хохотом, шахтер нырнул в бутылку стоящего на столе алкоголя.

Там он был схож на обычного помидорчика. И его вскоре съели. А я же понял, что не так уж все плохо. И когда это все закончится, я больше не когда не буду ничему удивляться. Нажарю картошки, приглашу любимых друзей и все им об этом раскажу за бутылочкой пива. А пока я пошел искать водолазный костюм, так как на мою квартиру надвигалась огромная грозовая тучка.