Я не знаю, правильно ли поступил, отпустив ее… Часть меня кричит во весь голос: «Забудь о ней! Женщин вокруг море. И все они только и ждут, когда ты предложишь им порыться в твоем кошельке, и поваляешь их в своей постели». А другая часть болезненно поет, словно натянутая струна, когда перед мысленным взором возникают ее испуганные глаза в тот момент, когда я застал ее с другим.

Что это? То что в женских сентиментальных романах называется любовью? Или это просто привязанность, горькая привычка, от которой так же трудно отказаться, как от сигареты или стаканчика вина перед ужином. А может быть просто мое самолюбие диктует мне условия. Как же так, мне такому правильному и хорошему вдруг, неожиданно, предпочли другого! Я не знаю… Мысли в голове смешались так, что нет никакой надежды на их разделение и дешифровку, даже если в их хитросплетении мне удастся найти заветный край. Одно я знаю точно – мне без нее плохо. Очень плохо. Но попытаться вернуть ее – противно моей гордости. И поэтому я предпочитаю мучиться туманными догадками и вопросами, тихо и стоически перенося страдания.

Я уважаю себя за то, что не устраивал скандалов. Когда я пришел домой раньше обычного и увидел в кухне прямо на столе свою жену стонущую и извивающуюся под каким-то загорелым жеребцом, я просто стал в дверях и закурил. И надо отдать должное жеребцу – ни он ни она в течении добрых пять минут не заметили моего присутствия. Я успел выкурить вторую сигарету до половины, когда моя любимая жена, испытав оргазм, впилась своими белыми зубками в мускулистую шею своего любовника и встретилась со мной глазами. Я прочел в них испуг и вину. И просто ушел. Ушел не оборачиваясь, не слушая ее несущиеся мне вслед крики. Я дал ей все решить самой. Сделать выбор. Не пытаясь давить и разбираться кто прав, кто виноват. И она выбор сделала.

А мне теперь будут сниться мерно двигающиеся взад-вперед ягодицы загорелого атлета, меж разведенных ног женщины, которую я любил и в течение 6 лет называл своей. А когда я бодрствую, перед мысленным взором каждое мгновение предстают синие, еще затуманенные наслаждением, округлившиеся от неожиданности глаза.

Вчера я встретил их на улице. Она счастливо смеялась, повиснув на его твердой руке, обтянутой гладкой черной кожей куртки. Узнала меня, смех оборвался, и кроме сухого кивка головы, я ничего от нее не получил. А ведь я ее любил. И сейчас люблю. Конечно внешне мне далеко до ее нынешней пассии, но разве это имеет такое уж значение? Хотя… Видимо все же имеет. Ведь предпочла же она его.

В день, когда нас официально развели я впервые, со времен института, напился до беспамятства. В пропахшей сигаретным дымом съемной квартирке, куда мне пришлось переехать, я два дня провалялся на узлах со своими еще не распакованными вещами, поднимая голову только для того, чтобы вырвать или припасть к горлышку бутылки. Я был сам себе противен, но находил утешение, повторяя про себя вновь и вновь: «Я отпустил ее без скандалов. Они не видели. Что мне больно. И теперь не увидят.» К жизни меня вернула работа. Я не мог позволить себе появиться перед аудиторией студентов небритым и воняющим перегаром и блевотиной.

А завтра у меня свидание. С коллегой по работе. Я даже не знаю что из этого получится. Просто больше не могу быть один. Мне нужно быть кому-то нужным, кому-то интересным. Не важно кому, просто отличному от меня человеческому существу. Вполне возможно, что мы с этой женщиной решим связать свои жизни, чтобы создать для окружающих, да и друг для друга, иллюзию спокойствия и счастья. Лицемерием этот мир полнится. На нем он держится. И только благодаря лицемерию мы остаемся жить в стаде, называемым громким словом «общество».

А сейчас я сижу в своей холодной пустой комнате и пишу эти строки обломком красного карандаша. Рука отстраненно, словно сама по себе, выводит буквы на нелинованном листе бумаги. И я понимаю, что моя жизнь сужается сейчас до размеров этого клочка мертвой бумаги.

Завтра у меня свидание. Да. Но к чему оно приведет? К тому, что два одиноких, никому не нужных человека вступят в союз, который не принесет им ровным счетом ничего, кроме иллюзий. А когда эти иллюзии растают как туман под солнцем, останется только зияющая пропасть, которую на сей раз будет гораздо сложнее заполнить. Так может отказаться от всего. Оставить все как есть. Я один, и уже привык к одиночеству. И душу мою точит боль от перенесенного предательства и невозможности вернуть себе любовь дорогого существа.

А вообще, я начал всерьез опасаться за состояние своего рассудка. Вот сижу, пишу, а у самого перед глазами четкая и до ужаса реалистичная картинка: огрызок карандаша с глухим хрустом входит в мой правый глаз и продолжает погружаться в мягкую ткань мозга, пока снаружи не остается только обгрызанный в щепки кончик. И самое интересное, что я нахожу эти образы забавными и в чем-то даже притягательными.

Теперь я должен сделать выбор – спасительные иллюзии или… Что ж, карандаш вполне подойдет.