Часть 1. Extrafeminine - дневник персональной музы

3 октября 1994

Сегодня мне исполнилось 19 лет. Это был первый день рождения, который я отмечала не дома. После смерти отца, моя беззаботная мать поспешила выйти замуж за влиятельного албанского дельца, родить ему сына, а меня отправить в Швецию к тетке Инне - сестре отца. Стоит ли говорить, что жизнь с теткой была не лучше жизни с вечно отсутствующей матерью? Впрочем, теперь я не держу зла ни на одну из них, ведь сегодня, в день моего рождения, мне посчастливилось встретиться с НЕЙ. Сегодня, в вестибюле отеля "Готика", где моя тетка управляет персоналом, я лицом к лицу столкнулась с Лени. Лени Свенгрен, вокалисткой молодой, но очень перспективной шведской группы "Case of Space". Она была одна - без сестры Конни, брата Ханса, друга семьи Ульриха, кого бы то ни было. Одна. И она улыбалась, хотя, кроме меня, ее никто и не заметил.

- Добрый день - улыбнулась я ей в ответ, хотя на Готеборг уже давно спустился вечер. Улыбнулась и оцепенела. Нет, не оттого, что встретилась со знаменитостью, а оттого, что нордическая красота этой женщины, словно удар молнии, поразила меня. Я не могла сдвинуться с места. Отель был полон людей - я загородила проход. Лени улыбалась. Казалось, ей было наплевать, что мы мешаем людям пройти, что они, быть может, все спешат на деловые встречи или просто-напросто хотят отдохнуть после насыщенного впечатлениями дня... Ей было наплевать, что пожилой швейцар просил ее пройти в холл и не загораживать проход, и уже не ждал от нее чаевых. Ей было наплевать на все. Для этой дерзкой блондинки время как будто остановилось. Она смотрела на меня и улыбалась.

- Анн! Анн! Куда ты, черт возьми, запропастилась? - истошный вопль тетки Инны мгновенно вывел меня из ступора, и я была вынуждена снова идти работать за двоих, дабы моя тетя успела обзвонить всех своих подруг и посмотреть любимый сериал "Голливудские жены" в служебном номере. Злясь на нее за то, что она прервала мой прекрасный миг, и на себя за свою покорность, я направилась в конец вестибюля, где моя тетя уже была готова выплеснуть на меня очередную порцию гнева и недовольства.

- До скорой встречи!

Я обернулась. Но Лени уже покинула здание.

Проведя последующие три часа в компании недовольных постояльцев и вульгарных горничных, я не кляла себя за то, что не успела вышмыгнуть из отеля, дабы хоть немного перекусить в ближайшем кафетерии. Меня согревала мысль о том, что скоро я, возможно, снова увижу Лени. И снова утону в ее нереально зеленых глазах.

Нет, я не была лесбиянкой. Никогда. Дома - в Варшаве - у меня были друзья, большинство из которых были парнями. Я даже встречалась с некоторыми из них, влюблялась, писала стихи, прогуливала уроки в гимназии, тайком от родителей бегала ночью с ними на дискотеки. Короче говоря, вела обыкновенную жизнь обыкновенной девушки. И никогда не грезила о знаменитостях. Но никто из симпатичных мне парней за всю жизнь не вызывал у меня и доли такого невыразимого чувства душевного смятения, как Лени за мгновенье, когда в моей голове прозвучал ее прекрасный грудной голос:

- До скорой встречи!

О Лени, Лени! Когда же мы встретимся снова? Не знаю, что я скажу тебе при встрече, поприветствуешь ли ты меня, или же просто будешь смотреть на меня и улыбаться? А может... Ты придешь в отель не одна... Нет, нет, не дай Бог! Хотя, смею ли я говорить о Боге, совершая смертный грех - влюбляясь в женщину? О нет... И почему она обратила внимание именно на меня? Ведь в Готеборге, да и во всем мире полно парней и девушек, мечтающих хотя бы на миг встретиться с ней глазами... А что, если она со мной просто попрощалась? И уже обо мне не помнит, погрузившись в дела... Она же, как-никак, звезда!

Ладно, подумаю об этом завтра. Если сегодня мне все же удастся заснуть.

4 октября 1994

Едва открыв глаза, я сразу вспомнила о Лени. И блаженно улыбнулась. Но, как только я посмотрела на часы, улыбка сменилась постным выражением лица: уже полвосьмого, а значит, скоро сюда забежит моя тетя, и обрушит на меня гневную тираду, почему я - эдакая лентяйка - до сих пор не начала помогать ей, старой больной женщине, вынужденной работать как вол, дабы прокормить себя, да еще и меня, хоть я ей не дочь. И, хотя, Инне Камински всего сорок лет, на здоровье ей жаловаться грех, ее содержит бывший муж, а работает она, чтобы не сойти с ума от скуки, я все же не рискнула искушать судьбу, и ровно в восемь была на ресепшене.

По всей видимости, тетка Инна еще спала, или же пила кофе, и я радовалась, что никто не донимает меня рассказами о том, какой ее бывший муж жмот, как тяжело нынче живется умной польской женщине, и как поразительно ее (откровенно говоря, весьма сомнительное) сходство с голливудской актрисой Фаррой Фоссет. Я даже не злилась на постояльцев, которые постоянно что-то от меня хотели, как будто не зная, что для тех или иных услуг существует горничная, белл-бой, дежурная по этажу или портье. Всем почему-то хотелось поделиться своими проблемами именно со мной. А вот я своей проблемой ни с кем делиться не хочу. Я, кажется, люблю Лени, и это никто не должен знать, кроме нее самой и моего дневника.

Между тем, наступил полдень, а Инна все не выходила. Я уже начала волноваться - это было так несвойственно для нее - находиться одной столько времени... Я уж было хотела послать за ней белл-боя, но вдруг... Как гром среди ясного неба! Из лифта вышла Лени. Снова одна. И снова великолепна. Стоит ли говорить, что я об отсутствии тети я уже не думала?

Я замерла. Грациозно, словно кошка, шла эта женщина по направлению ко мне. И улыбалась. Казалось, она уже давно знала, что я здесь буду.

- Здравствуй, Анн. - Спокойно произнесла она, снова сводя меня с ума своей улыбкой.

- Здравствуй... - с трудом выдавила из себя я. - Откуда ты знаешь мое имя?

- Ты племянница хозяйки, фру Камински, ведь так? Вы похожи...

Впервые я искренне радовалась сходству с тетей, причем, не задумываясь, так ли это на самом деле или же просто комплимент в мой адрес, за которым может стоять просьба заказать такси до ближайшего концертного зала или что-нибудь в этом роде. Но Лени, как оказалось, совсем не страдала звездной болезнью, и имела, судя по всему, совсем другие мотивы.

- Не хочешь со мной пообедать? Я знаю неплохое кафе.

- Пообедать? Но сейчас время ленча...

- Но в Польше же в это время обедают, ведь так?

- Вообще-то немного позже...

Наплевав на отель и тетю, я пошла обедать с Лени в кафетерий напротив. Признаюсь, была искренне удивлена ее познаниями в иностранных языках, включая польский... Она рассказала мне о том, как училась на преподавательницу, пела в церковном хоре с сестрой Конни, пока брат Ханс и друг семьи Ульрих не предложили создать поп-группу, о своем парне по имени Снорри, который был против ее выступлений, и которого, она впоследствии бросила, о матери Брунгильде, об отце Юргене, который был тяжело болен, но всячески поддерживал детей во всех их начинаниях,...о желании быть моделью, о недовольстве длиной своих ног... Она, казалось, готова была рассказать о себе и о своей жизни все...

К нам подошел официант по имени Рич, по всей видимости, ее знакомый, и попросил ее подойти к телефону. Звонил Ульрих. Они говорили примерно пять минут, после чего Лени вернулась за столик и улыбнулась Ричу:

- Запиши все на мой счет.

Я не возражала. Не потому, что понимала, что у знаменитости есть возможность заплатить за нас обеих, а потому, что, когда она говорила, я не могла ничего возразить. Я просто слушала ее прекрасный низковатый голос.

- Я сказала Ули, что я с Зэлом - снова обратилась она к официанту, - Выдашь меня - убью.

Рич подмигнул ей:

- Свенгрен, ты же знаешь, я завтра еду в Рим. И мне совсем не до этого.

Лени расплатилась с ним, и он ушел, напевая себе под нос нечто на итальянском языке.

- Мы собираемся работать над новым альбомом... Ули, Ханс и Конни уже написали несколько песен... - сказала она, отпив пару глотков холодного пива. - Хотят, чтобы и я присоединялась...

- А ты разве не хочешь? - поинтересовалась я.

- Я пробовала писать песни, но шедевров у меня не получалось. - засмеялась она. - Все не было вдохновения...

- А может, ты просто не любила?

Честно говоря, я сама от себя не ожидала, что это скажу, но как-то вырвалось...

- Может... Но теперь я, к счастью, знаю, о чем будет моя первая песня.

Я от удивления поперхнулась кофе. Лени слегка постучала меня по спине и начала тихонько петь:

I'm talking about you

Cause you've been teasing me

I'm talking about it

Cause you are bad right through

Stay with me, and I shall want

No other love

Stay with me another love another lie

Это было так проникновенно... Она смотрела мне прямо в глаза, гладила мою руку, показывая, что я являюсь ее вдохновением, что нужна ей не меньше, чем она мне, хоть все это и было похоже на бред...

Stay with me, and I shall want

No other love

you were talking so sweet

but you were touching and teasing...

Затем Лени слегка пододвинулась ко мне, желая слиться со мной в поцелуе, но я отстранилась.

- Ну, хватит, Лени. Здесь полно народа.

- А мне плевать на всех. Ты нужна мне, Анн. Я всю ночь не могла уснуть, думала о тебе, о той нашей случайной встрече... - Она снова попыталась поцеловать меня, но я встала со стула.

- Нет, Лени. Тем более, я уже опаздываю. Спасибо за все, желаю удачи с новым альбомом. - И я направилась к выходу.

Но белокурая бестия перегородила мне дорогу.

- Я никуда тебя не отпущу.

- Что? Я очень тебе благодарна, но всему есть предел. Мне, правда, пора.

- Я договорилась с твоей тетей. Заплатила ей, чтобы она уехала по магазинам. На целый день. Сказала, что ты без нее справишься, а ей же надо выглядеть как эта... ну как ее... Фарра Фоссет!

Ах вот где пропадала моя тетя!

- Что тебе нужно, Лени?

- Я люблю тебя, Анн. С первого взгляда. Со мной никогда такого не было. Не оставляй меня.

- Я тебе не верю.

Не знаю, как мне это удалось, но я оттолкнула любимую женщину, и вышла из кафетерия. Лени последовала за мной. Вместе мы зашли в отель.

- Не знаю, что у вас, шведок, на уме, но я не лесбиянка! И не девочка по вызову! - выпалила я так, что идущие впереди люди обернулись, а весьма флегматичный швейцар прошептал: "О, черт подери!"

Лени, видимо, побоялась испортить репутацию, и отошла в сторону. А я стремглав понеслась к лифту...

Закрывшись в своей комнате, я упала на кровать, и долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку.

5 октября 1994

Мазохистка. Тоже мне, Мама римская! Как я могла уйти от такой женщины? Я ненавижу себя. Я ненавижу свою тетку, которая купилась на какую-то тысячу крон, оставив меня с этой обольстительницей? Как болит голова... Черт, уже восемь часов! Инна убьет меня, непременно убьет...

Не убила. Дорогой Дневник, ты себе не представляешь, что было дальше... Я спустилась вниз, мысленно готовясь к изрядной взбучке за вчера и сегодня, и увидела премилую картину: тетка Инна взахлеб рассказывала Лени о том, как ей повезло с племянницей. Обе смеялись. А мне стало дурно.

- А вот и моя Анни! - приторно защебетала Инна, едва увидев меня. - Смотри, кто к тебе пришел!

Клянусь, за все девятнадцать лет моей жизни Инна никогда не была со мной так ласкова!

Лени снова улыбнулась.

- Фру Камински, мне было очень приятно с вами побеседовать, но можно мне на пару слов вашу племянницу?

- Конечно, хоть на весь день...

Меня чуть не стошнило. Когда же тетка отошла, я схватила Лени за руку и потащила к лифту.

- О Боже, Анн, не знала, что ты такая страстная! - воскликнула Лени. - Я и не думала...

- Да уж, не думала...

Едва двери лифта сомкнулись, я нажала на stop.

- Итак, фрекен Суперстар, признавайся сейчас же - что ты задумала? - схватила я ее за грудки. - И почему вы с моей тетей решаете, что мне делать, как будто я вещь???

Лени побледнела, и замотала головой:

- О нет, нет, все не так...

- А как? - прижала я ее к стене. - Как? Ты думаешь, если ты известна, то можешь помыкать мной, простой смертной?

- Я люблю тебя, Анн. - Только лишь сказала Лени, и заплакала.

- Я тебя тоже... чертова шведка! - я заплакала вслед за ней, не заметив, как ее руки медленно обвились вокруг моей шеи... Мгновенье спустя, она уже целовала меня в губы так страстно, как ни один парень не смог бы... ни одна девушка... никто.

Я ответила ей не менее жарким поцелуем.

- Анни...

- Что, любимая?

- Там люди... Им нужен лифт.

Рассмеявшись, я нажала на go.

Выйдя из лифта, Лени направилась на встречу с Ларсом Фредрикссоном - продюсером "Case of Space" -, обговорить ее планы относительно сольных песен, а я вернулась к своим прямым обязанностям - на ресепшен.

Я ждала ее до самой ночи. Но она так и не появилась. Наверное, много работы... Хоть бы с моей милой ничего не случилось! Я ведь так люблю ее. Да и она меня, наверное, тоже любит.

С этими мыслями я и отправилась спать.

6 октября 1994

В шесть утра меня разбудил негромкий стук в дверь.

- Кто? - равнодушно спросила я, приоткрыв один глаз.

- Лени.

Услышав вожделенное имя, я подорвалась с кровати. Лени стояла на пороге с букетом ярко-красных роз - немного уставшая, но безумно красивая...

- Я ждала тебя почти до утра... - прошептала я, глядя на это прекрасное зеленоглазое создание.

- Мы записали "Stay With Me". Ну, помнишь...? Ту песню, что я тебе напела в кафетерии... Всем очень понравилось... - говорила она чуть дрожащим от волнения голосом. - Это тебе...

Я вдохнула пьянящий аромат цветов.

- Лени, они...

Но Лени не дала мне договорить, прильнув ко мне, и начав целовать мои глаза, шею и губы.

- Такие, как ты... - прошептала я, обнимая ее стройное тело. - Чертова ты шведка...

- Ты хочешь послушать мою песню? Она посвящена тебе...

Еле сдерживая порыв своей страсти, я кивнула головой. Лени вытащила из сумочки кассету, вставила в отельный магнитофон и нажала на play.

Полилась до головокружения приятная музыка. Свенгрен, словно прочитав мои мысли, шепнула:

- Музыку тоже написала я.

И, наконец, зазвучал ее голос... Клянусь, я никогда ТАК не восхищалась пением. С первых аккордов это была не песня, а гимн любви, симфония нежности... Я и раньше любила слушать песни "Case of Space", но такого я не ощущала прежде никогда. Лени не просто солировала, она рассказывала о нас, о нашем внезапно вспыхнувшем чувстве... Признаюсь честно, если бы мне пришлось выбирать между счастливой семейной жизнью с посредственным мужчиной и неразделенной любовью к ТАКОЙ женщине с одной лишь возможностью слушать ее прелестные песни, я бы без колебаний выбрала второе...

Darling you were looking good

when you came to me

And asked for a dance

And I said "We can dance"

Felt like a queen

Swedish summer nights are hot...

And the trees can talk

we lay on the grass

So easily, so blessed

Whispers in blindness

And I didn't hold you back

На припеве я, не удержавшись, схватила ее за запястья и, повалив на кровать, принялась целовать ее прекрасное лицо, шею, волосы, руки... Сейчас эта звезда плакала от радости и отвечала на мои поцелуи...

- Знаешь... - исступленно шептала она, принимая мои ласки - я никогда не хотела быть певицей... я просто хотела петь... любить, и быть любимой...

Stay with me, and I shall want

No other love

Stay with me another love another lie

Stay with me, and I shall want

No other love

you were talking so sweet

but you were touching and teasing

- Ты будешь, любовь моя... Клянусь жизнью, ты будешь! - отвечала я ей, не помня себя от безграничного экстаза, который мне дарила эта совершенная во всех отношениях женщина.

7 октября 1994

На следующий день я, вдрызг разругавшись со своей теткой, переехала в "люкс" к Лени Свенгрен. Она пообещала с этого времени брать на себя все мои расходы. Сначала это меня немного смутило, но потом я поняла, что назад пути нет, да и если бы он был, я все равно бы предпочла остаться с любимой женщиной. У которой, как выяснилось позже, было огромное количество фобий.

- Я боюсь толпы, большого скопления народа... - призналась она мне, когда мы лежали в джакузи. - Боюсь открытого пространства...

- И поэтому живешь в отеле? - спросила я, улыбаясь, не понимая всей серьезности проблемы.

- Нет, Анни, я не могу жить дома... - дрожащим голосом, чуть не плача, продолжала она. - К нам постоянно приходят люди, многие из них родом из моего детства - друзья и деловые партнеры отца и Ханса... Которые считали меня дурнушкой, а Конни красавицей... А теперь они удивляются, как же я так расцвела и... научилась петь, смеются, фотографируют... А родные думают, что, раз я уже взрослая, заступаться за меня не нужно... А Фанаты... Они тоже предпочитают Конни, я знаю! Она более раскованная, а я...

- Лени, дорогая... Зато она не так чувственна, как ты!

- А здесь в отеле... Меня мало кто знает... И здесь ты... Мне хорошо с тобой. И больше мне никто не нужен! - она разрыдалась, прижимаясь ко мне. Тушь растеклась маленькими черными струйками по белоснежному лицу. Я попробовала умыть ей лицо, но она не унималась:

- Анни, мой отец болен... А я не могу находиться в одном помещении с тяжело больным... Хотя они с мамой столько для меня сделали...

- Лени, я прошу тебя, успокойся, а то с тобой будет истерика...

- Я не люблю людей, мне нужна только ты, я останусь с тобой....

- А зачем их любить? - поразмыслив, сказала я. - Они же нас не любят. А узнают, что мы лесбиянки - так вообще ненавидеть станут!

Лени улыбнулась сквозь слезы.

- Я написала новую песню...

И она запела.

You don't know it

you’re turning all this stone into a heart

I can see you

as you're fighting the fire

when I burn...

Немного отойдя от впечатления, я спросила, как называется песня.

- "Back Again".

Поцеловав меня, она продолжила:

God bless you for being

by my side

when I fell through

you could hear me you've got internet gateways

through my world

God bless you I'm feeling all the force

you’re closing in

- А можно послушать запись? - поинтересовалась я, когда она закончила.

- Вот поедем в понедельник в студию - там все и услышишь. - подмигнула Лени.

- Нет, любовь моя, я не могу... Там же все твои знакомые... Что они скажут?

- А мне плевать на них! Многие великие женщины имели гомосексуальные - Марина Цветаева, Марлен Дитрих, Билли Холлидей, Сафо...

- ...и Магдален Софи Катрина Свенгрен! - завершила я, припав к губам моей очаровательной и такой необычной Лени.

Sometimes I lose it

don’t know where I'm going

But I hope you follow

All the way

10 октября 1994

И почему я не замечала раньше всей этой красоты ночного Готеборга??? Почему прежде я никогда не гуляла ночью по его старинным узким улочкам? Почему не вдыхала его ночной воздух - более свободный и свежий, чем дневной? Почему не улыбалась запоздалым продавцам, спешащим отдохнуть после длинного трудового дня? Почему не радовалась за влюбленных, бродивших по темным улицам в обнимку? Почему огни Готеборга никогда не ослепляли меня так, как сейчас?

Потому что никогда раньше, на фоне этого ноктюрна, со мной не было такой ослепительной дивы!

Вчера мы с Лени целый вечер катались на велосипедах по городу. Она смеялась... Ее длинные светлые волосы развевались по ветру... На ней был черный вязаный свитер, сделанный моими руками и блестящие обтягивающие брюки... Лени всегда одевалась скромно, но женственно и элегантно. Ее фигура просто идеальна. Никто не может сравниться с моей блондинкой в очаровании и обаянии! С моей Лени. Она моя. И только моя. Я никому ее не отдам. Пусть и не надеются!

А позавчера Лени все-таки познакомила меня со своими коллегами по группе: братом Хансом, сестрой Конни и другом Ули. Последний, кстати, бывший скинхед и человек весьма мрачноватый, принял меня радушнее всего, и даже, шутя, взял с нас обещание забить для него местечко на гей-параде. Поначалу Хансу, несмотря на прозвище "Клоун", наоборот, было совсем не до шуток. Еще издали, завидев нас с Лени, идущих под руку, обреченно вздохнул:

- Так вот почему ты от нас скрывалась!

Конни заплакала. Мне отчаянно захотелось убежать, но Лени, не в первый раз прочитав мои мысли, сжала мою руку, и шепнула на ухо:

- Привыкнут. В конце концов, я уже взрослая девочка.

И вот, после пятиминутного молчания, Конни, вытерев слезы носовым платком, спросила:

- Ты действительно любишь мою Магдален?

Я посмотрела ей в глаза. Как ни странно, ни ненависти, ни презрения я там не нашла. В глазах этой темноволосой девушки был страх. Страх за сестру, которую она обожала.

Но я ее обожаю больше.

- Вы слышали ее песни? - обратилась я ко всем троим.

- Конечно! - закивали головой сначала Конни с Ули, а потом и Ханс.

- Думаю, что этим все сказано.

Ханс широко улыбнулся. Такого эффекта я, сказать по правде, не ожидала. Лени подмигнула мне, что означало: поздравляю, пани Камински, вы приняты в семейный круг Свенгренов!

- А сколько вам лет, Анни? - поинтересовалась Конни. - На вид вы ещё совсем дитя...

- Брось, Коко! - похлопал ее по плечу Ханс. - Это не имеет значения. Главное, что нашей Лени с ней хорошо.

- Безумно хорошо. - добавила Лени, приобняв меня.

- Приезжай к нам в студии вместе с Лени! - доброжелательно произнес Ульрих.

- Да, да, и отпразднуем ее День рождения все вместе! - подхватила Конни.

- Ну, если наша сестренка так похорошела благодаря тебе, то я перед тобой в долгу! - снова улыбнулся Ханс.

А после мы все впятером отправились в ресторан национальной шведской кухни, чтобы как следует отпраздновать наше знакомство.

И естественно, дорогой Дневник, по возвращению в отель мне было совершенно не до тебя. Я напилась успокоительного, и легла в постель, где моя сладкая Лени видела уже десятый сон.

1 ноября 1994

Сегодня День рождения моей Лени. На столе уже стоит ее любимый шоколадный торт с двадцатью четырьмя золотистыми свечками и бутылкой "Вдовы Клико"! Моя принцесса еще спит. Все эти две недели "Case of Space" мотались по студиям звукозаписи, находящимся в разных городах. Я не была с ними - хотела как следует подготовить сюрприз для именинницы. Я подарю ей кольцо из белого золота. Все эти дни я почти ничего не ела и не ходила по магазинам, откладывая деньги. Я так хочу, чтобы Лени оно понравилось!

Но это еще не весь сюрприз! После обеда моя любовь поедет праздновать к родителям, где, кстати, будет присутствовать Йохан - новый бой-френд Конни... Лени говорила, что раньше она встречалась с Ули, но они не сошлись характерами. Еще бы - Конни порядочная, трудолюбивая и религиозная девушка, а Ульрих - эдакий разгильдяй в темных очках по кличке "Кришна"! Так вот, я, естественно, на семейный ужин не поеду, потому что Брунгильда Свенгрен, между прочим, милейшая женщина, настоятельно попросила меня не являться перед очи Юргена - дескать, отец Лени и так серьезно болен, а тут еще и любимая старшая дочь оказывается лесбиянкой. В принципе, я ее понимаю. Когда болел мой отец, я пыталась всячески скрыть от него тот факт, что мать ему изменяет с тем самым богатеньким усатым албанцем, которого он когда-то, будучи добрейшей души человеком, взял на работу. Что же касается моей матери, то ее совсем не волновало, что станет с отцом, когда он обо всем догадается. Но, к счастью, он умер раньше, чем моя бабушка застукала свою невестку в постели с этим тупейшим денежным мешком по имени Боги.

Кажется, моя певица просыпается... Надо спешить, дорогой Дневник, спешить поздравить мою скандинавскую богиню!

Едва моя Лени, немного выпившая и уставшая, переступила порог номера, где везде горели красные свечи, пахло розовым маслом, и на широкой двуспальной кровати лепестками роз было выложено имя "Магдален" в сердечке, у нее от радости перехватило дыхание:

- О... Боже!

А я стояла и наблюдала, как эта прелестная фея ходила по номеру в своем белом шелковом платье, подчеркивающем ее тонкую талию, округлые бедра и безупречные плечи...

- Анни! - восклицала она. - Как ты догадалась, что я... Именно так себе и представляла этот вечер?

Я ничего не отвечала, а лишь смотрела в ее нереально зеленые глаза и улыбалась ей так же дерзко, как и она мне в день нашей первой встречи.

А где-то вдалеке звучала "Losing My Religion" - любимая песня моей любимой.

5 ноября 1994

Запись бэк-вокала и аранжировки песен занимают все больше и больше времени. Лени все время отсутствует. Я медленно схожу с ума. Я совсем не выхожу из отеля, ни с кем не разговариваю, не смотрю телевизор. Я слушаю ее записи и плачу. Плачу горько, навзрыд. Плачу до тошноты, то боли в висках, до головокружения. Я зависима. Полностью зависима от Лени. И она от меня. Только почему-то ей там без меня не очень-то и плохо. Вчера она звонила, смеялась, говорила, что благодаря мне ее все чаще и чаще посещает вдохновение, и новый альбом "The Link” непременно получится еще успешнее дебютного. Но мне, почему-то, глубоко наплевать на то, что ждет этот дурацкий альбом. Мне нужна Лени. Здесь. Сейчас. Всегда. Иначе я умру от горя.

6 ноября 1994

Ближе к полуночи, так и не дождавшись от нее звонка, я спустилась вниз. Мне было душно, и я решила подышать воздухом. Я, конечно, обещала Лени не гулять так поздно, но ведь и она обещала мне звонить каждый вечер…

Мне было все равно, что со мной станет. Я не спала уже неделю. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не видела смысла жить дальше. Лени – мой наркотик, без которого все внутри горит как в адском пламени. У меня уже не было сил плакать. Дойдя до ближайшего сквера, я упала на траву. В глазах у меня потемнело. Я зажмурилась, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву:

- Matka Boska… – начала было я, в надежде, что Дева Мария не оставит даже такую безнадежную грешницу как я.

- Полячка что ли? – услышала я мужской голос над головой. – Тебе, что, плохо?

Я открыла глаза.

Надо мной стоял высокий парень в белой куртке и светлых брюках.

- А ты, наверное, ангел… – слабо усмехнулась я, и снова закрыла глаза. – И за что мне такая честь?

Парень рассмеялся.

- Если бы я был ангелом, меня бы давно уже изгнали из рая. Вставай, я провожу тебя домой.

- Зачем? – равнодушно спросила я. – Мне и здесь неплохо…

- Не выдумывай – отрезал парень, взвалив меня себе на спину. – Тут собак выгуливают.…

- Эй, Ванда! – свистнул он.

- Вообще-то я Анн…

- А я Карл. Будем знакомы. Но вообще-то я звал собаку.

Я открыла один глаз, и увидела огромную немецкую овчарку, идущую рядом с моим спасителем.

- Где ты живешь, Анн?

- Нигде. В отеле. Но я туда не хочу.

- Понятно. Придется, Ванда, тебе сегодня немного потесниться, потому что эта юная леди будет ночевать у нас.

Я открыла второй глаз. – А что, разве, вы настолько джентльмен, что не воспользуетесь беспомощностью юной леди?

- Ничуть. – Серьезным тоном произнес Карл, открывая входную дверь. – Потому что я гей. Надеюсь, ты не расстроилась? – улыбнулся он, впуская Ванду, и занося меня в свой дом.

- О нет. Я сама лесбиянка.

Ванда, одарив нас презрительным взглядом, свернулась калачиком под столом.

Карл, положив меня на диван, сел рядом.

- Ну, рассказывай, что стряслось.

Я вздохнула.

- Ты не поверишь…

- Я постараюсь. – Он укрыл меня пледом и подложил под голову подушку.

- Я девушка Лени Свенгрен. Только никому не говори об этом, ясно?

Карл расхохотался:

- Черт, я давно предполагал, что старшая Свенгрен лесби, но мне никто не верил! С ума сойти!

Я привстала.

- Лежи-лежи, прости… Я просто мог поспорить с этими козлами на тысячу крон! Они были уверены, что пани Свенгрен спит с этим… ну как его… Ульрихом Линдквистом!

- К твоему сведению, с ним действительно спала Свенгрен, только не Лени, а ее сестра Конни.

- О Боже! Во дают шведы, а? – хлопнул Карл себя по ноге. – Вот это я понимаю!

Я зевнула.

- О, Анн, прости, что я тут несу всякую чушь… Ты ж, наверняка, хочешь спать.… Нет, сначала расскажи, что стряслось! – засуетился Карл. – Хотя нет, ты пока подумай, а я принесу тебе травяного чаю.

Он побежал на кухню, а я улеглась поудобнее, и… провалилась в сон.

8 ноября 1994

Утром меня разбудил заливистый лай Ванды, раздававшийся с улицы. Карл ее выгуливал, и очевидно, кидал ей мяч.

Я проспала целые сутки.

Я потянулась, и села по-турецки. На столике рядом с диваном стоял горячий завтрак: тосты, кофе в кофейнике, апельсиновый джем и порезанный аккуратными ломтиками сыр.

Стоит ли говорить, что я, не евши примерно неделю, моментально все смела со стола?

Едва я закончила трапезу, вернулся Карл. Приказав Ванде сидеть возле двери, пока он не протрет ей лапы, он подошел ко мне.

- Как себя чувствует любовница Лени Свенгрен?

- На удивление прекрасно… - улыбнулась я. – И все благодаря тебе.

- Благодаря моей поздней работе. И Ванде, которую я выгуливаю после нее. Если бы не эти два фактора, я бы не прогуливался ночью в парке, даже ради уникальной возможности встретить землячку, и подтвердить свою гипотезу относительно сексуальной ориентации своей любимой певицы…

- Карл, может, хватит? – не выдержала я.

- Прости, просто все это так странно…

- Я знаю. Мы с Магдален столкнулись случайно в отеле "Готика”, где моя тетя…

Удивленно выпучив глаза, Карл присел рядом со мной.

- Ты – Анн Камински? Племянница этой стерв… Инны Камински, отсудившей у мужа бешеные деньги и отель???

- Совершенно верно. А теперь подбери с пола челюсть.

Ванде пришлось ждать мытья лап два с лишним часа, пока я не закончила рассказывать ее хозяину историю нашей с Лени любви.

Как и все гомосексуалисты, Карл оказался крайне эмоциональным парнем: он то смеялся, то плакал, то хватался за голову, то сочувственно ею кивал, а в конце повествования он принялся меня ругать:

- Анн, то, что твоя тетя – первая стерва города, не давало тебе права покидать Лени. Что, если она звонит сейчас, а тебя нет? Что, если она уже вернулась? Твое отсутствие убьет ее!

- Не думаю. – Вздохнула я. – ей сейчас совсем не до меня.

- Ну что ж ей, совсем не работать, что ли? На чьи деньги вы живете, Анни? – не унимался Карл. – Ты и так всецело владеешь ею, что ты еще хочешь? – встал он с дивана и пошел в ванную за тряпкой для собаки.

- Я хочу быть с ней…

- Так будь с ней, черт тебя подери! Почему ты до сих пор тут? – заорал Карл из ванной так, что в гостиной задрожали стекла, а меня будто током ударило.

Но я не растерялась.

- В ЧеМ ТВОЯ ПРОБЛЕМА, КАРЛ? – заорала я еще громче. Ванда поджала хвост и попятилась к двери.

Карл подошел ко мне, сел рядом, обнял меня и заплакал.

- Ну прости меня, прости, Анни. Я идиот, параноик, шизоид… Я не должен был на тебя кричать, прости…

- В чем твоя проблема, Карл? – спросила я уже гораздо тише и мягче.

- Адам… - рыдал он, уткнувшись носом мне в колени. – Его звали Адам… Он был всем для меня.… А я не ценил этого, я опоздал.… А он мне верил…Он звал меня, ждал до последнего, но я так и не явился…

- Звали?! Верил?! Ждал?! Прошедшее время.… О Боже… - ужаснулась я. – Почему он умер?

- У него был рак. Мои родители запрещали мне с ним встречаться. Они заставили меня уехать в эту чертову Швецию, даже нашли мне там работу! Они знали, что он болен, но скрывали от меня!

- О Карл…

- Лицемеры! Они хотели, чтобы я был истинным католиком, а сами даже не дали мне с ним попрощаться! Но я любил его! Любил, понимаешь? И он обожал меня. У него, кроме меня никого не было, а эти подонки.… Знаю, - поднял он глаза, - ты, наверное, считаешь, что грешно так называть своих родителей…

- Что ты, Карл? Я лесбиянка. Мне ли говорить о грехе? К тому же, я сама ненавижу свою мать.

Карл усмехнулся.

- А отца?

- Мой отец умер год назад. Так что с раком я знакома не понаслышке.

- Прости.… Но тогда ты, тем более, должна понимать каково это – терять любимого человека…

- Да уж… - вздохнула я. – Я не хотела терять и Лени, и поэтому ушла сама.

- Послушай, Анни. – вцепился в меня Карл так, что я вскрикнула. - Я упустил свой шанс. Но тебе я этого не позволю. Ты сейчас же сядешь в такси и поедешь назад, к Лени. Никто тебя не бросал, и не собирался. Поэтому и ты ее не бросишь, ясно?

Тут моему воображению на миг представилась картина смерти Лени. Меня охватил такой невыразимый ужас, что я пулей выскочила из дома Карла, и понеслась ловить попутную машину. Меня уже совсем не волновало то, что я стою на тротуаре босая, растрепанная, в длинной футболке Карла на голое тело, и ловлю весьма неодобрительные взгляды окружающих.

- Переоделась бы ты сначала… - крикнул мне с порога Карл. – А то ни один нормальный водитель не захочет тебя подвозить.

Но мой животный страх был сильнее стыда. Я побежала. Семь кварталов до "Готики” показались мне семью метрами.

- Беги, Анни, беги. – Крикнул мне вслед Карл. – Я как-нибудь вас навещу!

Едва я забежала в холл гостиницы, мне навстречу выбежала Лени. Вид у нее был не лучше моего. Но ни подтеки туши на лице, ни синяки под глазами - результат бессонных ночей, ни дурацкая ночная рубашка со звездочками ее не портили, а, наоборот, придавали ей какую-то необъяснимую сексуальность.

- Где ты была? И почему не отвечала на звонки? Я всю полицию Готеборга на уши поставила! – рыдала она, обнимая меня. – Я первым же рейсом прилетела сюда из столицы, даже не переодеваясь! Что с тобой, Анни? Почему ты в таком виде?

- Ничего, Лени, ничего.… Все в порядке… Я больше никогда никуда не уйду. Я боялась, что ты меня бросишь... Я не могла без тебя! Прости меня, любимая. – отвечала ей я. Меня саму душили слезы, но я почему-то никак не давала им волю. Я смотрела на Магдален, и была счастлива уже оттого, что ОНА вернулась.

15 ноября 1994

- Я больше никогда не оставлю тебя одну! И пусть горит альбом синим пламенем! - восклицала Лени на протяжении трех или четырех дней, пока не написала новую песню.

В этот день меня зашел навестить Карл, я познакомила его с Лени, и мы втроем отправились в бассейн. Пока мы с ним наперегонки плавали кролем, пытаясь притопить друг друга, она сидела в шезлонге со стаканом апельсинового сока и что-то писала.

- Лени, иди к нам! - звал ее Карл. - Давно хотел увидеть, как плавает солистка группы "Case of Space".

- Никак. - Не поднимая глаз, она продолжала писать. - Я не умею плавать.

- Вот тебе и раз! - собрался, было, захохотать мой друг, но я в очередной раз отправила его под воду.

Отплевываясь, он отплыл к бортику.

- Я тебя убью, Камински. Честное слово, убью. - Пошутил Карл, выбивая воду из ушей.

Тут моя Лени подняла глаза.

- Только посмей ее тронуть, и тебя ждет медленная и мучительная смерть. - Ледяным тоном изрекла она, переворачивая страницу своего блокнота.

Карл побледнел.

- И всегда она такая? - шепотом спросил он.

- Только когда пишет песни. - Соврала я, чтобы приободрить его, хотя на самом деле такой я видела Магдален впервые.

- Приревновала... - вздохнул Карл, и ушел в раздевалку.

Я посмотрела на Лени. Ее прекрасное лицо излучало не гнев, а доброту и любовь.

- Я закончила песню.

Мы обе расхохотались. В действительности, процесс написания ее песен требовал полного отсутствия третьих лиц. Даже если этим лицом был мужчина-гомосексуалист, спасший мне жизнь тем ужасным вечером.

Когда мы вернулись в отель, Лени исполнила мне свою песню. Она назвала ее "Not For Real", и напоминала нам обеим о недавней тяжелой разлуке.

I'm driving through the night

I'm driving through the rain

the engine roars I'm on my way from Mr. Pain

- Анни, я так боялась, что с тобой что-то случилось... Я не думала уже ни о чем, я летела назад, к тебе... Никогда больше так не делай, ясно? - говорила она, обнимая и медленно снимая с меня блузку.

Over and over and over again

I concentrate harder and harder and then…

- О Лени, жизнь без тебя не имеет смысла... Не покидай меня больше... - шептала я, теряя рассудок в ее объятиях.

You are just an image

you are not for real

you turn into a picture of somebody…

- И прошу, прекрати встречаться с этим... Карлом...

- Обязательно... Лени... Любимая...

Faster and faster and faster - ahead

as if you were waiting for me down the way...

30 ноября 1994

Лени улетела в Стокгольм, едва ее брат Ханс позвал ее на съемки очередного видео. Я, понятное дело, тоже нарушила свое обещание, продолжая общаться с Карлом.

- Если бы не я, ты бы сгнила в этом номере заживо... - говорил он, выгуливая меня каждый вечер, как Ванду.

Самое страшное, что я была с ним согласна. Лени звонила не так часто, как мне хотелось бы. А я обливалась слезами, каждый раз думая, что эта талантливая и успешная женщина нашла мне замену.

- Карл, ещё немного, и мои нервы сдадут... Тогда я уж точно плюну на эту бесстыжую северную девку, и уеду домой в Польшу!

- Да не убивайся ты так, Камински! - хлопал меня по плечу Карл. - Ты нужна ей как воздух... Без тебя она и строчки не написала бы!

- Неправда! - мой гнев на Лени резко сменился готовностью защищать её честь до последнего вздоха, - Она пыталась писать и до знакомства со мной! Она талантлива! Она...

- Она, она, она. - передразнивал меня Карл. - Подумай о себе, Анни. Ты же так от тоски помрешь. Найти бы тебе работу...

- Работу? Да, Карл, возьми меня к себе на фирму! - загорелась я, понимая, что мне нужна хотя бы материальная независимость.

- Видишь ли, Камински, я работаю жиголо...

- КЕМ?!

Карл расхохотался, и подхватил меня на руки:

- Шучу, конечно же! Я обычный сантехник!

Я криво усмехнулась.

- Ну и шутки у тебя, Витовски!

- А ты поверила? Думала, я и вправду стою на панели, и развлекаю богатеньких дяденек на новеньких "Вольво"? - все не унимался Карл. - Да у меня, если хочешь знать, последний раз был секс еще с Адамом - больше пяти лет назад...

Я остолбенела.

- Я не могу отдаться человеку без любви. Не получается. Я, хоть и гомик, но не животное. Адам был единственным мужчиной, к которому я был привязан. С ним умерли все мои желания. И чувства. Кроме дружбы с тобой, Анни.

Я обняла его, и поцеловала в нос.

Тем же вечером, я получила письмо от матери. Обвиняя меня во всех смертных грехах, она требовала от меня приехать к ним в Албанию, чтобы понянчить моего сводного брата, которого я видела всего один раз в жизни. Не дочитав письмо до конца, я порвала его надвое, и выкинула с балкона. Ну уж нет, мамуля. Не поеду я в твою Тирану. Там тебе и без меня есть, кого тиранить.

Ровно в двенадцать позвонила Магдален. Выслушав ее восторги по поводу нового видео, я набрала номер Карла.

- Я завтра же иду работать к тебе в бригаду. - сказала я, и, не дожидаясь ответа, повесила трубку.

3 декабря 1994

Итак, дорогой Дневник, у меня уже есть работа. Я диспетчер. Принимаю звонки от мирных жителей, пострадавших от стихийных бедствий в собственных квартирах. Разумеется, под словом "бедствия" подразумеваются засоры в трубах, утечка газа и прорыв канализации. Приняв сигнал об опасности, я вызываю какого-нибудь крепкого и плечистого сантехника, вроде Карла Витовски, который сразу же мчится в условленное место, и спасает мир от очередной экологической катастрофы. А может, сразу от двух, или даже трех вышеперечисленных. Но, к сожалению, зарплата у нашей бригады оставляет желать лучшего... Нет, лично я не жалуюсь, ведь у меня есть Лени, но вот за Карла порой обидно. А моих он денег не берет. Из принципа. Говорит, что самое противное - это одалживать деньги. А уж принимать их в подарок - это совсем не по-мужски. Что ж, он абсолютно прав: это низость. Как странно: Карл - гей, но человек куда более порядочный, чем большинство гетеросексуалов.

Помню, был у меня один парень, еще в Варшаве... Сыночек русских эмигрантов. Нравился очень маме. С виду такой обходительный, вежливый. Всегда приходил к нам поужинать. А вот папа его не любил. Говорил, что голодранец нам в семье не нужен. Но Юрий любил пускать в глаза пыль, цитировать Пушкина, обещать золотые горы и светлое будущее... Такие пижоны как раз в мамином вкусе. Короче, вовремя я его бросила. Через год его семья обанкротилась, отец спился, и Юре пришлось подметать улицы и читать Александра Сергеевича местным бомжихам. Разумеется, когда моя мать увидела его за подобной работой, она с ним даже не поздоровалась.

Да, все мои парни оставляли желать лучшего. Никто из них меня по-настоящему не любил, и в этом была виновата я. Потому что и я никого из них по-настоящему не любила. Я могла в два счета придумать себе любовь, но парни всегда чувствовали неискренность, и, как правило, давали мне возможность уйти первой. Но не все, и не всегда. И тогда я впадала в депрессию: пропускала занятия в гимназии и мессы в костеле, предпочитая им просмотр похабных фильмов и прослушивание похабной музыки. А когда друзья пытались хоть немного меня отвлечь, приглашая с собой на вечеринки, я придумывала разные отговорки, лишь бы не выглядеть в их глазах еще большей неудачницей, чем я на самом деле являлась. Я пила, курила, писала грязные памфлеты, могла оклеветать кого угодно в глазах кого угодно, ненавидела себя, своих родителей, друзей, парней, пока, однажды чуть не сдохла от приступа стенокардии. Меня спасла мать - она, хоть и была натурой легкомысленной и влюбчивой, имела сильную веру. Она верила, что Бог меня спасет, и он меня спас. После этого я стала другим человеком: с отличием окончила гимназию, выучила несколько иностранных языков, научилась помогать людям... И, наверное, если бы не умер отец, и мать не отправила меня к тетке, окончила бы институт, стала бы образцовым филологом, вышла бы замуж за дантиста, родила ему троих детей, и смотрела бы мексиканские сериалы вместе со своими подругами-домохозяйками. Кто знает - возможно, это было бы даже лучше.

Сейчас я диспетчер с мизерной зарплатой, живу на иждивении у любовницы, чей образ жизни чуть не сделал из меня неврастеника, у меня всего один друг, который, ко всему, еще и гей, но я, представь себе, счастлива. Настолько счастлива, что, если бы Бог предложил мне променять мою жизнь на вечное блаженство в раю, я бы ни за что не пошла на это. Не из протеста, а оттого, что всегда ставила любовь и дружбу выше любых других земных и небесных благ.

Кстати, сегодня Карл подарил мне серебряный кулончик в виде скорпиона. Он не силен в астрологии, и почему-то перепутал знаки зодиака. Но я не обижаюсь: моя Лени как раз Скорпион, и ей эта милая вещица явно придется по вкусу. А Карл пообещал мне на Рождество подарить весы. Не то, чтобы я сильно располнела... Просто родилась я под знаком Весов - 3 октября 1975 года.

7 декабря 1994

Сегодня Карл меня снова выручил. И не просто выручил, а совершил невозможное: благодаря ему родители Магдален прямо-таки благословили свою дочь на брак со мной! Хотя еще с утра Брунгильда, не поленившись приехать в "Готику", ледяным тоном заявила мне следующее:

- Надеюсь, Анни, на сегодняшнем карнавале в честь дня рождения Ульриха, я вас не увижу.

- Еще как увидишь. - возразила Лени. - Ули пригласил нас обеих.

- Там будет твой отец. И ему вряд ли придется по душе тот факт, что его маленькая Лени...

- Мама, черт возьми! - воскликнула Лени, ударив кулаком по столу. - Хватит давить мне на жалость! Не важно с кем я сплю - отцу уже не станет легче, и это факт!

Брунгильда поджала губы.

- Конни никогда не поступила бы так.

- Faber est suae quisque fortunae, мама.

- Значит, ты уже заговорила по-польски...

- Вообще-то это латынь, фру Свенгрен. - поправила ее я. - Лени сказала...

- Мне плевать, что сказала Лени. Мне только жаль Юргена. - она повернулась к дочери. - Он посвятил тебе всю свою жизнь, а ты связала ее с...

- Мама, по-моему, тебе лучше уйти.

И Брунгильда ушла, громко хлопнув дверью.

Минуты две мы с Магдален молчали, глядя друг другу в глаза. Наконец, я изрекла:

- Возможно, твоя мать права... Ты должна пойти туда одна - ради своего отца.

Лени нахмурилась.

- Ты меня больше не любишь? - сказала она, чуть не плача.

- Конечно, люблю, но...

- Решай сама, Анни. Ты знаешь место и время. А я пойду прогуляюсь.

И она ушла также, как и ее мать.

А я упала на кровать и разрыдалась. Ну почему жизнь всегда заставляет нас выбирать между разумом и чувствами в самый неподходящий момент? Почему чье-то счастье всегда оборачивается чьим-то несчастьем? Почему Бог разделил людей на мужчин и женщин???

Зазвонил телефон.

- Dzie dobry.

- Карл! - обрадовалась я. - Как хорошо, что ты позвонил!

- Jak si masz, mila?

- le. - вздохнула я, и снова разревелась.

- Что-о-о? Кто посмел обидеть мою Анни? Всех порву, не помилую!

Слезы лились так, что я не могла говорить.

- Dobrze. Сейчас приеду.

Я немного успокоилась. Карл всегда знал, как мне помочь, поэтому я ему доверяла. Даже больше, чем Лени, потому что Лени предпочитала уйти от проблемы, чем разобрать ее, и устранить.

Карл приехал очень быстро - очевидно, взял такси на последние деньги.

- Ну, Камински, в чем проблема?

Я ему все рассказала. Он напрягся, почесал затылок, походил по номеру, сел на кровать...

- Неужели, ты не сможешь мне помочь?

Карл взял меня за руку.

- Я - нет, но я знаю того, кто тебе поможет... - он таинственно улыбнулся.

- И кто же?

- Зорро! - спрыгнув с кровати, он изобразил несколько па какого-то латиноамериканского танца. - Qu hace en su tiempo libre, monada?

Я рассмеялась.

- Ты знаешь испанский?

Карл подошел ко мне, и, будто взмахнув невидимой шпагой, прошептал:

- Я - нет, но Зорро... он знает все!

- Ну и где нам искать этого Зорро? Неужто нам придется ехать за ним в Испанию?

- Ну почему в Испанию? - улыбнулся Карл, поднося ко мне зеркальце. - Вот он!

Взглянув на свое заплаканное отражение, я горько усмехнулась:

- Я не Зорро, а скорее кляча Дон Кихота.

Карл, еле подавив смех, поднял меня на руки.

- Если хочешь, я буду твоим Росинантом! - и он галопом понесся к лифту, захлопнув дверь.

Я начала вырываться.

- Куда ты меня несешь?

- Делать из тебя Зорро! Это ж бал-маскарад, как-никак!

- Ты сумасшедший! - смеялась я, ловя неодобрительные взгляды окружающих. - Ты же надорвешься!

- Не надорвусь! - смеялся Карл. - Ты же легкая!

Я действительно была тонкокостной и мелкой унисекс с фигурой подростка. Мой пол выдавали порой лишь длинные волосы и яркий макияж.

Дома Карл достал откуда-то костюм Зорро: черное боди, маску, бутафорскую шпагу, сапоги и плащ.

- Откуда у тебя все это? - удивилась я.

- Я играл Зорро еще в школьном драмкружке... Адам сшил мне этот костюм, и я храню его как память. И теперь он, похоже, снова актуален!

Я обняла Карла.

- Спасибо, друг. Но неужели ты думаешь, что никто меня не узнает?

- Никто, кроме Лени, amiga. Вот, только, соберу твои волосы в хвост!

На карнавал я прибыла с опозданием - когда все гости уже порядочно выпили, и не были озабочены желанием заглянуть друг другу под маски.

Как только уже веселый Ульрих в костюме Наполеона, приняв от меня подарок, сказал мне: "Tack s mycket, herr", я поняла: наш с Карлом план сработал.

Пройдя на танцплощадку, где уже отплясывали Конни-Мадонна, Ханс-Джеймс Бонд, а также незнакомые мне клеопатры, цезари, карлсоны, ведьмы и ангелы, я заметила Лени. Она сидела за столом рядом с родителями и смотрела в одну точку. Ей было плохо, но она сдерживалась, чтобы не дать отцу повода для беспокойства.

Я подошла к ним.

- Добрый вечер, херр и фру Свенгрен. - сказала я низким голосом.

Брунгильда и Юрген улыбнулись. А Лени даже не взглянула в мою сторону.

- Здравствуй, Магдален.

Она подняла глаза и, моментально узнав меня даже под маской Зорро, еле сдержалась, чтоб не вскрикнуть от радости.

- Разрешите пригласить вашу дочь на танец. - обратилась я к ее родителям, целуя руку Брунгильды.

Юрген одобрительно кивнул, а ее мать, еще полдня назад ненавидевшая меня, удовлетворенно промурлыкала: "Какой чудесный молодой человек! Они такая прекрасная пара!"

Мы с Лени вышли на середину зала. Она шепнула мне на ухо: "Не зря я сегодня надела костюм Кармен".

Действительно, она была одета как героиня Мериме, но я так волновалась, что поначалу этого не заметила.

Играла классическая музыка, и мы пытались танцевать вальс, хотя на самом деле, не умели танцевать и польку, зато то и дело ловили восхищенные взгляды родителей Лени.

- Похоже, твоя мать сменила гнев на милость... - улыбалась я.

Лени смеялась:

- Анн, где ты нашла этот костюм?

- Карл дал...

- Зря я его ненавидела... Теперь, похоже, я ему обязана. - произнесла Лени, и поцеловала меня.

- Нам лучше поскорее убраться отсюда... - прошептала я.

- Как не странно, я подумала о том же. Я знаю неподалеку хороший греческий ресторан... Отметим нашу победу там, а потом вернемся домой. - ответила моя Кармен, и мы, ни с кем не прощаясь, выскользнули из банкетного зала.

20 декабря 1994

Вчера к нам снова заявилась фру Свенгрен. Только на этот раз с более дружеским визитом.

- Не думайте, что я такая дура, юные леди. Я прекрасно поняла, что за молодой человек танцевал с моей дочерью на вечеринке у Ули.

- И что? - спокойно спросила Лени.

- И я сдаюсь. - Улыбнулась Брунгильда, разводя руками. - Похоже, вы и вправду любите друг друга, если пошли на такое...

- Фру Свенгрен, а как же... - хотела я, было, спросить об отце Лени, но она меня перебила:

- Юрген давно все понял. К тому же, Анни, твой рост... Шведские мужчины, как правило, гораздо выше, чем метр шестьдесят шесть. Ты даже ниже, чем Лени.

- Всего на два сантиметра! - хмыкнула Лени, и мы все втроем рассмеялись.

Напоследок Брунгильда обняла нас обеих, и пригласила на Рождество, чтобы официально представить возлюбленную своей дочери родственникам.

- Вот видишь, Магдален, на что способны два любящих сердца. - Сказала я ей тем же вечером во время просмотра ее любимого фильма "The Fisher King”.

Лени снова одарила меня своим "фирменным" взглядом.

- Анни, я решила больше не петь в группе.

- Почему? - удивилась я, зная об ее искреннем желании петь.

- Я не хочу, чтобы сцена нас разлучила.

- О Лени, этого не будет, Карл научил меня ждать и терпеть...

- Не спорь со мной, Анни. Я люблю тебя, и хочу быть с тобой.

- Но Лени... Чем же ты будешь? У тебя же нет образования...

- До истечения контракта я буду числиться в составе "Case of Space", но принимать участия в концертах я не буду. Я буду писать им песни, и если нужно будет, сниматься в видеоклипах.

- Правда?

- Да, ведь у меня теперь есть своя муза.

- Но, Лени, твои фанаты...

- Для них есть Конни... Она с детства любит, когда ей восхищаются. К тому же, она давно хотела петь соло, а не на бэк-вокале. Ну а мне - продолжала она, обняв меня за плечи, - достаточно одной, самой верной и преданной поклонницы.

И она погасила свет.

Постскриптум

Лени Свенгрен действительно покинула группу "Case of Space", но несколькими годами позже - в 1999-м, когда скончался ее отец Юрген. Его смерть настолько травмировала психику Лени, что она приняла решение уехать в Иерусалим, и начать там новую жизнь.

Карл Витовски все же помирился с родителями, и, вернувшись вместе с верной подругой Анн домой в Варшаву, сочетался с ней законным и счастливым браком.

Да, мой Читатель, жизнь непредсказуема. Потому, что основа её - Любовь. Любовь в своей жизни может встретить каждый, однако не всем дано распознать её, и предпочесть столь прекрасное чувство губительной страсти, порождаемой одиночеством.

Часть 2. Amorabundus – дневник нелегальной спутницы

День первый… с конца.

«Моя жизнь началась не с рождения, и закончилась не смертью. Я обрела себя с твоим появлением, и потеряла с твоим уходом. Ты наполнил смыслом всё моё существование, а затем опустошил его. Одним своим словом ты вознёс меня до небес, и одним своим взглядом низверг в пучину. Ты дал мне любовь, чтобы растоптать её. Ты дал мне крылья, чтобы опалить их. Ты растворился во снах, но я верю, что ты убил меня, чтобы воскресить. Когда-нибудь, лет через сто…»

О Боже, что за адский звук? Где я? Аххх, это телефон и крик моей мачехи Евы... Пора просыпаться.

– Ирена, трубку возьми!

– Кто это?

– Без понятия… Мужчина. Вставай, лентяйка! Вдруг, потенциальный жених! Давно пора тебе перестать шляться, и найти себе достойного мужа!

– Передай мне трубку… – чуть слышно промолвила я, вылезая из-под одеяла.

– Встань и возьми! Тоже мне, нашлась панна!

Я попыталась привстать. Сил у меня не было. После вчерашней попытки забыться в компании бренди, я была разбита. Голова болела так, как будто на неё свалилась кувалда.

Мачеха с презрением швырнула мне переносную трубку, и гордо удалилась на кухню, дабы сотворить очередной антрекот.

– Алло…

– Панна Витовска? – спросила трубка мягким мужским голосом.

– Скорее, то, что от неё осталось… – усмехнулась я, потирая виски.

– Перебрала вчера?

– Учитывая то, что я ещё жива, – скорее недобрала, пусть даже самую малость. А кто, простите, мной интересуется?

– Всего лишь твой брат.

– КАРЛ?! – мгновенно протрезвела я, а Ева, услышав имя сына, мгновенно примчалась из кухни, чтобы выхватить у меня трубку.

– И как же ты в таком состоянии планируешь меня встречать? Я ведь с женой прилетел…

– С КЕМ?! – мои мозги чуть не взорвались от переизбытка информации. Мой сводный брат, сын моего отца и Евы, всю жизнь считавший себя геем, женился на женщине, и вернулся домой из Швеции, где он планировал прожить всю жизнь, боясь порицания родственников…

Мачеха, всё же вырвав у меня трубку, запричитала: «Сыночек мой, Карлек, неужели Божья Мать услышала мои молитвы, и вернула нам тебя?...»

Ещё вчера я бы сошла с ума от радости, но сегодня у меня не было сил даже улыбнуться. Последний раз я видела брата десять лет назад – когда ему было двадцать, а мне четырнадцать. Он всегда любил меня и защищал от нападок мачехи, которая ненавидела меня за то, что я родилась на свет от внебрачной связи её мужа с секретаршей-украинкой, которая, впрочем, умерла сразу же после родов. Мой отец оказался настолько благородным, что не только признал меня, но и принял в свою семью, несмотря на все угрозы и протесты жены.

Как ни странно, даже будучи привязанным к матери, Карл с детства понимал, что в её горе виноват отец, но не я, и с удовольствием со мной нянчился. С ним я делилась первыми девичьими радостями и печалями, и с пониманием отнеслась к его однополой любви. Я рыдала на похоронах его парня. Рыдала, когда он был вынужден уехать в Готеборг – далёкий северный город... И вот теперь он здесь, совсем рядом! И он нашёл свой счастье в богоугодном союзе! Но у меня не было сил даже улыбнуться…

Я что-то пробормотала в ответ на очередной упрёк Евы, и отключилась.

Когда я проснулась, вся семья уже сидела за столом в гостиной. Мачеха сияла от радости, глядя на сына и его жену – худенькую блондинку по имени Анн. Отец, едва сдерживая слёзы радости, разливал шампанское по бокалам. А Карл, едва увидев в дверях бледное и растрёпанное создание в пижаме, сразу подскочил, и бросился меня целовать.

– Иренка! Иренка! Как же я скучал по тебе!

Я, как в детстве, повисла у него на шее.

– Как ты, милая?

Мне искренне хотелось сказать «херово», но за такие слова в нашем обычно били по губам. К тому же, мне совсем не хотелось портить близким праздник. Даже Еве.

– Я так волновался, сестрёнка... Кстати, познакомься с моей женой Аней!

Анн улыбнулась. Ничего не сказав, она посмотрела на меня оценивающим взглядом. В ёе глазах была едва уловимая грусть... и, как будто, даже понимание.

– Очень приятно. – ответила я, и хотела было подойти к столу, чтобы налить себе минеральной воды, но мачеха треснула меня по рукам:

– Переоделась бы сначала… голодранка!

Отец насупил брови и снял очки. Этот жест обычно означал крайнее недовольство происходящим.

– Оставь, Ева. Пусть ребёнок поест. – произнёс он ледяным тоном.

– Збигнев, ты в своём уме??? – не унималась мачеха, – У нас гостья, а она распатланная и в пижаме! Совсем как та хохлацкая потаскуха, её мать!

Прежде спокойный и сдержанный Збигнев влепил жене пощёчину, при всех обозвав «курвой». Очевидно, это было последней каплей. Ева завыла, как полицейская сирена. Я стремглав выбежала из гостиной в туалет. Тошнота подкатывала к моему горлу. Карл остался утешать Еву, а Анн… побежала за мной.

– Мне очень жаль… - произнесла она, когда я вышла из ванной. – Но ты не одна.

– Лучше б я умерла…

– Послушай, Ирена, не стоит так из-за мачехи… Мало ли что она несёт… Меня, например, родная мать не воспринимала. Отправила меня к тётке, а сама в Албанию с хахалем укатила…

– Аня… – взяв её за руку, изрекла я – Спасибо тебе за поддержку, но дело не в Еве.

– А в чём? – заговорщическим шёпотом спросила она, привлекая меня к себе. – Я никому не скажу, и чем могу – помогу.

Я отстранилась. У меня не было ни малейшего желания делиться своей тайной с едва знакомым человеком, пусть даже таким милым и наивным, как жена моего брата.

– Послушай, Анн… Мне нужно отдохнуть… Давай поговорим об этом в другой раз, хорошо?

Анн улыбнулась.

– Я пойду к Карлу. Но учти, что я этого так не оставлю.

– Не сомневаюсь…Все вы, счастливые и довольные, стремитесь мне помочь, не понимая, что такое быть несчастным и отвергнутым…

– Довольные? Хмм, не сказала бы… – произнесла Анн, заводя меня под руку в мою комнату. – Кому, как ни мне знакомы муки безответной любви…

Услышав слово «любовь», я снова вспомнила Матеуша, передо мной всплыло его лицо, и яркая фигура…Из глаз брызнули слёзы. Мне уже не хотелось умереть, потому что, даже на том свете, его образ преследовал бы меня целую вечность, не давая покоя…

– Безответная любовь?! Нет, безответной она никогда не была, и не будет! Мы любили друг друга, и по-прежнему любим, но обстоятельства, вероятно, сильнее нас…

Аня закрыла дверь в комнату и, уложив меня в постель, села рядом.

– Запомни, сестрёнка, – обстоятельства не могут быть сильнее любви… Если, конечно, любовь настоящая…

Я наконец-то нашла в себе силы улыбнуться, пусть даже сквозь слёзы. Анн выглядела шестнадцатилетней девчонкой, но рассуждала, как прожившая целую жизнь женщина.

– Как его имя? – спросила она.

«Матеуш Валевски» - так и хотелось сказать мне, но я побоялась произнести его имя вслух. Слишком известной в Польше личностью был мой любовник.

– Не важно… – отрезала я. – Спасибо тебе за всё, Аня. А теперь возвращайся к Карлу.

– Понятно, ты стесняешься…

Стесняюсь?! Да она бы не поверила! Тысячи польских девушек рвут на себе волосы ради одной только ночи с Матеушем, а у меня были сотни таких ночей! Наивные фанатки не знают, что его вопиющая неординарность во внешности и поведении – всего лишь маска, за которой скрывается глубоко ранимая и нежная натура, а мятежное сердце, вечно стремящееся к чему-то неведомому, жаждет покоя и душевного равновесия. Он из тех, чья жизнь – вечный поиск. Как утомлённый бедуин в пустыне, он ищет оазис, а находит одни миражи, лихорадочно цепляясь за каждый из них. Он не боится новых разочарований. Он боится одиночества. И в этом я его прекрасно понимаю. Но сколько раз давала я ему понять, что вожделенный оазис может быть так близко! Ему стоило только протянуть руку, но он не спешил. Как будто моя любовь была единственным на свете, в чём он сомневался. Он наслаждался существующим положением вещей, а я… Как и все женщины, всё же на что-то надеялась, и верила, что когда-нибудь, лет через сто, я стану в его жизни чем-то большим, нежели просто строчкой из песни.

– Прости, Анн. Но я предпочитаю не говорить о личной жизни в первый день знакомства. Я вообще о ней не говорю. Ни с кем. С тех пор, как уехал Карл.

Анн предложила позвать Карла. Я отказалась. Ещё чего! Я и так сегодня уже отличилась… К тому же, он должен был как следует отдохнуть с дороги, а не внимать моим вечным проблемам.

– Я принесу тебе воды… – не унималась невестка. – Должна же я хоть чем-то тебе помочь!

Мигом осушив высокий стакан минералки, я начала постепенно возвращаться к жизни. Анн пошла к Карлу, наконец-то оставив меня наедине с моими мыслями.

Сначала я попыталась расслабить все мышцы и помедитировать. Но, вместо йоговских мантр, на ум приходили слова из песен Матеуша… Что ж, неудивительно. Большинство из них были посвящены мне. По крайней мере, он так говорил.

День вчерашний.

Вчера он поставил меня перед фактом, что женится на Агнешке – матери его третьего ребёнка, и местечковой певице с внешностью бешеной канарейки. Должна признать, вместе они смотрелись довольно гармонично – эдакие Пан Китч и Пани Авангард нашей эстрады. Ну что ж, Бог в помощь… Возможно, Агнешка Новак способна сделать его счастливым… Хотя бы на пару лет, как и её предшественницы – Моник и Мартына – натуры в меру творческие и не в меру гонористые.

– Моник помогла мне в карьере…– вспоминал Матеуш тем холодным вечером, когда мой приговор был оглашён. – Тогда я ещё был молод и амбициозен… Я не могу сказать, что любил её… Просто она оказалась в нужном месте в нужное время, и я на ней женился. Ну а Мартына… Она хотела преуспеть и на эстраде, и в семейной жизни. Не вышло – я бежал от её халатности и хладнокровия дальше, чем видел. Даже дети не остановили. Хотя за них я ей искренне благодарен.

– Ну а с Агнешкой всё не так?

– Агнешка идеально мне подходит. Она мой Альтер-эго. Понимает меня с полуслова…

– Вот как? – с горькой ухмылкой спросила я. – А я, значит, не понимаю. Я чуждая, да?

– Нет, ты не чуждая. Просто мы разные. – спокойно ответил тот, кто ещё вчера в порыве страсти клялся мне в вечной любви и верности.

И вот, уже сидя за барной стойкой в компании двух неудачников, поначалу принявших меня за проститутку, я снова и снова прокручивала в мыслях наш разговор. Ни количество выпитого бренди, ни навязчивые посетители никак не могли меня отвлечь от ужасной мысли: «ЭТО КОНЕЦ».

– Значит, мы не увидимся больше?

– Так будет лучше для нас обоих.

Какая банальная, шаблонная фраза! Почему мой Матеуш, прежде отличавшийся красноречием и собственной манерой общения с противоположным полом, даже не удосужился почтить меня более корректным выражением? Разве он не видел слёз в моих глазах? Неужели для него ничего не значили те дни и ночи, что мы провели вместе?

Неужели Агнешка Новак и впрямь настолько хороша, что сумела за один день сделать то, чего бы я не смогла никогда – изменить Матеуша? Что сотворила эта сильфида, дабы заставить его быть с ней, а не со мной? И почему сейчас, а не тогда, когда у них родилась дочь? И что это? Коммерческий успех альбома, над которым они работали вместе, или всё-таки внезапно вспыхнувшее чувство? А если это чувство, то что же тогда он испытывал ко мне??? О Мадонна! Он в который раз обманул сам себя, и в который раз об этом пожалеет. Но ко мне он уже не вернётся, даже если сам того захочет. Просто потому что он – Матеуш Валевски. Всемогущий фронтмен группы «Pas de Trois». А я – простая секретарша. Как моя мать. Но она была счастлива с моим отцом, пусть даже самую малость. И умерла счастливой, в родах от любимого человека. И отец любил её, любил – и при жизни, и после её смерти…

– Повторить? – прервал мои мысли бармен, глядя в мои мутные глаза.

В ответ я просто отключилась. Не представляю, что бы со мной было, если бы в этот бар случайно не заглянул наш сосед. Он и отнёс моё бесчувственное тело домой, где Ева уже готовилась обвинять меня во всех смертных грехах, но, увидев, что разговаривать там не с кем, она, поджав губы, удалилась в спальню.

Отец же тихо подошёл к кушетке, где лежала я, и горько вздохнул:

– Эх, Ирыся-Ирыся…

Сквозь пьяный дурман до меня доносились странные звуки. Вероятно, у меня произошло сильнейшее отравление. Мои душа и тело были полностью отравлены бренди и Матеушем. Я не могла ни очнуться, ни забыться навеки.

Збигнев чуть слышно молился и плакал, прижимая к груди мою руку.

– Матерь Божья, спаси мою девочку…

Зачем, отец, зачем? Я не хотела возвращаться в этот мир. Мир без Матеуша. Мир без смысла. Подобно леди Гамильтон, я искренне не хотела признавать никаких «затем» и никаких «после».

О Мадонна, спаси меня только в том случае, если я нужна ему! Если мы будем вместе, несмотря на временные трудности. А если нет, возьми меня к себе на небеса, ведь я уже искупила свою вину… Жизнь с паном Валевски была для меня и грехом, и его искуплением… А также самой большой на свете наградой.

День первый… сначала.

Я часто задерживалась допоздна на работе. Но не от усердия, а чтоб пореже лицезреть недовольную мачехину мину. Я готова была перебрать все документы, разложить по полочкам все папки, которые любил разбрасывать по офису начальник от избытка эмоций, выполнять любую сверхурочную работу, лишь бы не возвращаться домой. А когда пан Шемански, жалея меня, отпускал пораньше, долго бродила по ночной Варшаве, мечтая, как и все двадцатилетние девчонки, о прекрасном принце. Все мои сверстницы были помешаны на деньгах и карьере, а я довольствовалась скромным секретарским жалованием и ночами грезила о любви и семье. Душой я пошла в украинку-мать, а внешностью – в отца-поляка. Я нравилась многим парням, но лишь немногим были по душе мои приоритеты. А те, кто решался позвать меня замуж, меня почему-то совсем не интересовали. Я выросла без материнской любви, а посему очень долго не знала каково это – любить, желать и одновременно страдать и благоденствовать во имя величайшего из чувств.

И вот, однажды, гуляя по парку, я присела на скамью рядом с незнакомым мужчиной, который показался мне безумно одиноким, и я, не видя толком ни его лица, ни взгляда, заговорила с ним:

– Апрельские ночи прекрасны, не так ли?

– Не спорю, но мне лично больше по душе сентябрь. – хрипловатым голосом отозвался он. – Наверное, потому, что я родился в сентябре…

– А я в апреле. – улыбнулась я. – Мне со дня на день должен исполнится двадцать один год.

– К тому же, мой апрель уже давно позади… А что же делает такая прекрасная девушка в столь поздний час в столь безлюдном месте? – спросил мужчина мягко, без малейшего ехидства или пристрастности.

– Я отдыхаю здесь – душой и телом. Вдыхаю свежий ночной воздух, любуюсь издали огнями ночного города… Наверное, я больше люблю ночь, чем день.

– Я тоже. Но отдыхаю я здесь реже, чем хотелось бы. А напряжения, поверьте, мне хватает.

– Мне тоже! – с пониманием кивнула я. – Я ведь секретарь. К тому же, учусь в университете. На заочном отделении.

– Ты умница. – ласково произнёс он. – И очень искренняя. Прямо, как и не полячка!

– А я украинка… по матери. – честно говоря, я всегда немного гордилась своей горячей украинской кровью.

– Так ты хохлушка! – с приятным удивлением воскликнул он. – А я-то думаю: откуда у нас такая красавица? Полячки все холодные, надменные, а ты такая милая, открытая… Как зовут тебя, солнышко?

– Ирена.

– Чудесное имя. В переводе с древнегреческого – «мирная».

– Меня назвали в честь матери. Она была Ярыной, а я – на польский лад – Иренка.

– Была?

– О да, она умерла при родах…

– Мне очень жаль… Прости…

– Так было лучше для неё, ведь мой отец был уже женат…

Мужчина замолчал, подумал, и с грустью произнёс: «Любовь – это жертва. Причём не всегда оправданная».

Я вздохнула и устремила свой взгляд в небо. Нисколько не задумываясь о том, что же подвигло меня на подобную откровенность с совсем незнакомым человеком, я подумала: «Неужели и ему знакомы мои переживания? Кто же он, этот загадочный незнакомец?»

И тут мужчина, будто прочитав мои мысли, представился:

– Матеуш Валевски.

Я уже готова была рассмеяться от неожиданности, но тут внезапно выплывшая из-за облаков луна осветила его лицо, в котором я действительно узнала известного исполнителя – кумира всех моих сотрудниц и однокурсниц.

– Очень приятно… – спокойно произнесла я, пытаясь подавить волнение. Матеуш никогда не был предметом моих грёз, так как мне несвойственно влюбляться в знаменитостей, но появление его в парке меня искренне удивило. – Мне очень нравятся ваше творчество.

– Как же быстро ты нашлась! – улыбнулся он, поцеловав мне руку. – Другая бы на твоём месте в обморок упала.

Признаться честно, меня шокировала подобная самоуверенность. Я отпрянула.

– А с чего это вы решили, что я одна из ваших фанаток? У меня что, на лбу написано: поклонница пана Валевскего? И вообще, уже поздно. Мне пора домой. – отрезала я, и встала со скамейки. – Спасибо за компанию, удачи, и спокойной ночи.

Матеуш, очевидно осознав, что ляпнул лишнего, принялся извиняться:

– Прости, ради Бога, прости! Я не хотел тебя обидеть, это была шутка…

Я повернулась к нему.

– Иренка, подожди… Давай ещё поговорим, хотя бы пять минут! Я провожу тебя домой, мне как раз по дороге!

Я засмеялась:

– А откуда вы знаете, где я живу?

– Где бы ты не жила… – подошёл он ко мне, и взял за руку. – Я буду провожать и встречать тебя так часто, как только пожелаешь!

Я взглянула в его большие каре-зелёные глаза. В них светилось что-то неведомое, глубокое, пронизывающее до глубины души… Его ли статный силуэт, освещённый луной, благородный профиль, слова ли нежности, что он шептал мне, прохлада ли весенней польской ночи или же всё вместе, помноженное на мою жажду любить и быть любимой – не знаю, что именно заставило меня тогда ответить на его нежный, но настойчивый поцелуй. Матеуш обнял меня так крепко, что я едва не лишилась чувств. Его нельзя было назвать красавцем, но его харизма и естественная притягательность не могли оставить меня равнодушной.

– Я искал тебя всю свою жизнь… – шептал Матеуш. В ту ночь он не позволил себе ничего лишнего, но и этих неземных поцелуев, слов и объятий мне вполне хватило для того, чтобы полюбить его. С первого взгляда и навсегда.

Когда он почувствовал, что я уже не в силах стоять на ногах, он поднял меня на руки.

– Что ты делаешь? – улыбаясь, спросила я. – А вдруг нас кто-нибудь увидит?

Он ответил мне словами из украинской народной песни: «Я ж тебе, вірная, аж до хатиноньки, тай на руках однесу…»

– Я живу далеко отсюда…

– Даже если бы ты жила на Украине, я бы, что есть силы, мчался к тебе ради одного твоего взгляда, Иренка…

Я погладила его по щеке. Мне так хотелось прикоснуться к нему, чтобы убедиться в том, что всё происходящее со мной – не сон, ибо слишком сладкой была эта реальность.

– Матеуш, ты ведь меня совсем не знаешь… – сказала я ему, стоя уже на пороге своего дома.

– To poka? swoj? twarz! – нараспев произнёс он. – Kim naprawd? jeste?, kogo znam?

– А ты?

– Jestem jaki jestem,– продолжал напевать он. – I ty te? sob? b?d?...

Я рассмеялась:

– Неужели родилась новая песня?

Матеуш прижал мою руку к своей груди:

– Nie m?w mi, ?e kiedy? b?d? sam… – продолжал напевать он.

Тут я почувствовала, как по моей щеке проплыла слеза. Я никогда не думала, что мужчина может быть таким. Я оцепенела, выдавив из себя лишь одно слово: «Почему?»

И снова Валевски ответил мне строчкой из новой песни:

– Ciebie kocham i ciebie tylko mam...

Так внезапно началась наша история, и также внезапно она и закончилась. Между нашей альфой и омегой было пролито немало слёз, написано немало песен, потрачено немало нервов, сказано немало слов, проведено немало ночей… Но я не жалею ни о чём, – даже о самых наших нелепых ссорах. Он оправдывал мои надежды, и тут же разрушал их. Матеуш Валевски был самой непредсказуемой личностью в мире, но именно таким я его и полюбила.

Тихонько прокравшись мимо Евиной спальни, я заглянула на кухню. На часах было уже полчетвёртого. Времени на сон не оставалось, да и не особо хотелось: перед глазами до сих пор стоял Матеуш, а губы обжигал его поцелуй. Выпив тройную порцию кофе, я начала готовить завтрак, тихонько напевая: «Nie m?w mi, ?e kiedy? b?d? sam…»

– Ирена?! – прервал мои сладкие грёзы голос отца. – Почему ты так рано встала?

Збигнев Витовски выглядел утомлённым и невыспавшимся, и я поняла: он ждал моего возвращения.

– Отец, ты же знаешь, что я и не ложилась…

– Ирена… – горько вздохнул он. – Нам всем порой бывает трудно, иногда совсем невыносимо, но ты не можешь подвергать себя опасности…

– Прости…

Он никогда не ругал меня. Когда мы скандалили с мачехой, он, как и Карл, всегда был на моей стороне. Он видел во мне мать, Ярыну, и готов был простить всё, лишь бы не огорчать самое дорогое, что оставила после себя его любимая.

– Пойми, родная, я не злюсь, – прижал он меня к себе, и поцеловал в лоб. – Мне просто страшно за тебя… Ты моя самая любимая в мире девочка!

Честное слово, мне так и хотелось поделиться с отцом своей радостью, но я сдержалась. Как бы он не любил меня, будучи истинным католиком, он никогда не понял бы моей любви к мужчине со столь неординарной внешностью и двумя разводами за плечами. К тому же, он и так достаточно настрадался из-за смерти мамы и голубизны Карла.

– Я больше никогда не буду возвращаться поздно. – хотела было пообещать я, но, не имея привычки врать, я молча достала из шкафчика столовые приборы. Пожав плечами, отец отправился в свою комнату. Мне же было совершенно не до его переживаний.

День следующий…

Кое-как пережив завтрак в компании стервы-Евы, и покорно выслушав все её несправедливые замечания по поводу качества приготовленных мною тостов и яичницы, я отправилась на работу, напевая по дороге одну и ту же строчку: «Nie mow mi, ze kiedys bede sam…».

А может, это действительно судьба? Ведь ночью в парке рядом с ним мог оказаться кто угодно, но почему-то это была я!

В то утро мой босс Шимански выглядел не менее счастливым, чем я. Сотрудники то и дело перешёптывались между собой: «Что это с ним? Влюбился, что ли… заново в свою жену?»

А пан Шимански, как обычно, закрывшись в кабинете, что-то напевал себе под нос, совсем как я… Я усмехнулась. Неужели у него с женой второй медовый месяц? Ну а может, дело совсем не в жене…

В приёмной неожиданно зазвонил телефон. Я вздрогнула. Мне почему-то показалось, что звонит Матеуш, хотя свой рабочий номер я вчера ему уж точно не давала.

– Компания «SAS logistics», секретарь генерального директора Ирена, здравствуйте!

Трубка ответила вкрадчивым женским голоском:

– Могу я услышать Кшиштофа?

Клянусь, ещё никто из звонивших сюда, не называл босса по имени!

– А как вас… представить?

– Барбара…

Так вот почему мой шеф летал от радости! Хихикнув, я соединила его с Барбарой. Неужели и надо мной будет так же подхихикивать секретарша Валевскего? А у него наверняка есть секретарша, ведь шоу-бизнес – не единственный бизнес, которым он занимается!

Тут зазвонил уже мой собственный мобильник. На табло – о Боже! – высветилось вожделенное имя «Mateusz».

Переведя дыхание, я ответила.

– Привет, Иренка… – его голос снова унёс меня за облака, отнимая дар речи и способность мыслить трезво…

– Я не спал всю ночь…

– …ведь мы попрощались под утро…– улыбнулась я.

– Даже попрощавшись с тобой днём, я бы всё равно не спал всю ночь… – серьёзным голосом ответил Матеуш. – Когда мы снова встретимся?

– Я… я заканчиваю в шесть… – дрожащим от волнения голосом произнесла я.

– Тогда… я в шесть заеду за тобой! Целую. – ласково прошептал он. – Не скучай…

– Матеуш, подожди! Ты же не знаешь адрес! – вдруг опомнилась я.

– Иренка, не волнуйся – смеясь, ответил он. – Я разыскал бы тебя хоть на краю света… А в «SAS logistics» и подавно.

Закончив разговор, я откинулась на спинку кресла, и крутанулась на нём.

Неужели я вчера сказала ему, где я работаю? И как он запомнил? О Мадонна, он истинный гений!

Еле дождавшись шести часов, я, даже не припудрив нос, вылетела из офиса. На обочине стояла новенькая «Шкода» с тонированными стёклами.

Подойдя к машине, я слегка постучала по стеклу костяшками пальцев. И у кого я только переняла этот похабный жест?

Матеуш, мгновенно вылетев из салона, поцеловал мою руку:

– Прошу в мой кадиллак, прекрасная Ирена!

Я смущённо опустила глаза. А он, открыв заднюю дверь, хотел, было, усадить меня в салон, но я замотала головой:

– Нет, только не назад! Я люблю ездить спереди!

Матеуш рассмеялся:

– Ох уж эти украинки! Ну так и быть, садись поскорее, пока меня тут никто не узнал! И пристегнись, ради Бога!

Усевшись поудобнее, я взглянула на него. Он был одет как всегда безвкусно и нелепо: защитного цвета брюки, ядовито-оранжевая рубашка… в тон волосам и массивный крест из тёмного металла на шее. Но зато его взгляд… Он излучал такую доброту и нежность, что я готова была забыть обо всём на свете, не говоря уже о внешнем виде Матеуша.

– Куда мы едем? – спросила я, когда Валевски нажал на газ.

– В одно безумно интересное место… Тебе там понравится.

Я была заинтригована, но так как с детства не любила сюрпризы, принялась его расспрашивать. Поначалу Матеуш отшучивался: мол, если он признается сейчас, я влеплю ему пощёчину и выскочу из машины, но затем сдался:

– В мой собственный караоке-бар!

– Ты будешь петь для меня? – спросила я.

– Нет, это ты будешь петь для меня! – улыбнулся он. – А, если хочешь, мы споём дуэтом.

Моё сердце бешено заколотилось. Я с детства мечтала спеть в караоке, но у отца никогда ни хватало времени на то, чтобы помочь мне воплотить мечту в жизнь. Но, вместо того, чтобы выразить свой восторг, я начала кокетничать:

– Ты всех своих девушек возишь в караоке-бар?

– Нет, только украинок. – не растерялся Валевски. – А ты со всеми своими парнями ездишь на переднем сидении?

– Нет, что ты… – засмеялась я. – У меня парней-то и не было. Просто у моего отца есть машина…

– О Боже! – перебил меня Матеуш с неподдельным удивлением. – Неужели в мире существуют девушки, у которых ещё никого не было?

– Меня воспитывали в примерной католической семье. – ответила я, а сама подумала: ага, где отец – изменщик, мачеха – стерва, брат – гей, а я – внебрачный ребёнок…

– Меня тоже… – заглушив мотор, задумчиво произнёс Матеуш. – В Лодзи, где я вырос, нравы построже, чем здесь в Варшаве… Но я, как видишь, личность не в меру контроверсийная.

– Это уж точно…

Я снова не заметила, как его губы слились с моими. И снова Матеуш обхватил меня за талию, а мои руки обвились вокруг его шеи. Я как будто падала в пропасть, а в голове звучала всё та же строчка: «Nie mow mi, ze kiedys bede sam...»

В караоке-баре нас встретил Янек – близкий друг Валевскего и автор музыки «Pas de Trois». Я поначалу немного смутилась.

– Моя Ирена. – представил меня Матеуш. – А это Янек, мой приятель и коллега.

Скромный худенький парень пожал мне руку:

– Очень приятно… Матек, – обратился он к Валевскему, – я тут набросал кое-что для твоих стихов…

– Прекрасно! – воскликнул Матеуш, усаживая меня за столик. – Сейчас мы исполним песню для самой прекрасной девушки в мире – Ирены… как твоя фамилия?

– Витовска! – улыбнулась я.

– Ирены Витовскей! Это она вдохновила меня написать эту песню, она! – театрально размахивая руками, кричал мой любимый. К счастью, кроме нас троих в баре никого не было, иначе я бы провалилась от стыда сквозь землю.

Янек взял электрогитару, и наиграл несколько аккордов. Матеуш начал распевку, специально не попадая в ноты. Я едва не умерла со смеху. С его и без того неидеальным голосом данный вокализ звучал как издевательство над хорошей музыкой.

Наконец, зазвучала сама песня, даже в таком сыроватом виде повергшая меня в шок своей страстностью и динамичностью:

Spojrz c raz w lustro. Co pojawia sie w nim?

Jest O.K. to co widzisz i czy dobrze ci z tym?

Nie graj bo nie jestes tym kim chcialabys byc,

Kim chca widziec cie inni. Wiesz, to takie denne jest...

Pokaz swoja twarz,

Pokaz ile w sobie masz.

Kim naprawde jestes, kogo znam.

Nie mow mi, ze kiedys bede sam...

Pokaz swoja twarz,

I zdejmij maske dla mnie dzis.

Zostan soba, taka jaka znam.

Ciebie kocham i ciebie tylko mam...

До второго куплета я просто «не дожила». Не обращая внимания на присутствие Янека, я подошла к Матеушу и, вырвав у него из рук микрофон, поцеловала в губы. Матеуш крепко обхватил меня, и прижал к себе. Я вздрогнула. Всё вокруг поплыло… Янек продолжал играть.

– Любимая, ты хочешь спеть со мной? – спросил Валевски, понимая, что ещё немного, и он не удержится от несколько иного предложения.

– Хочу… – прошептала я, возвращаясь к реальности. – Можно эту вашу песню,… где ты не хочешь, чтобы она тебя отпускала?

– Не можно, а нужно! – воскликнул Матеуш, включая караоке-оборудование. – Ты хорошо видишь, или мне увеличить буквы на экране?

– Не нужно… Я эту песню наизусть знаю. – улыбнулась я.

– Ох, Иренка… А говорила, что не фанатка…

На этот раз мне не хотелось ни спорить с ним, ни на него обижаться. Не заметив, как ушёл Янек, мы начали петь… Одну за другой мы спели почти что весь репертуар его группы, не разбирая где женские партии, а где мужские…

– Ты божественна… – шептал Матеуш уже на крыльце моего дома. – Жаль, что мы уже взяли вокалистку на замену Ястысе…

– Перестань… У меня же совсем нет голоса!

– Можно подумать, он есть у меня!

Смеясь, я снова одарила его поцелуем и обещанием встретиться завтра.

День его обещаний…

В тот день Матеуш впервые пригласил меня в гости. Несмотря на известность, он жил в обычном двухэтажном доме, где всегда царили чистота и порядок. Валевски не признавал домработниц, поэтому после развода вынужден был уделять внимание не только творчеству, но и домашнему хозяйству.

Пока он накрывал на стол, я рассматривала фотографии. Сначала чёрно-белые детские, на которых маленький Матеуш широко улыбался и обнимал мать, затем подростковые, где он представлял собой нечто среднее между Сидом и Элвисом, первые фото в составе «Pas de Trois», а также свадебные с Моник, Мартыной…

– Матеуш… – тихонько начала я, когда мы сели за стол.

– Да, любовь моя!

– Покажи мне фото своих детей.

– Ты, правда, хочешь их увидеть? – приятно удивился Валевски. – Не сомневаюсь, они тебе понравятся.

– Они мне уже нравятся…

Немного опьянев от сухого мартини и поцелуев Матеуша, я прошла за ним в детскую. На стенах светлой и просторной комнаты висели фотографии двух прелестных малышей – мальчика и девочки. Его дочь была безумно на него похожа – те же грустные большие глаза, бесподобный овал лица…

– Здесь каждые выходные спят Кристиан и Фиона. – грустно улыбнулся он. – А днём мы вместе ездим в аквапарк кататься и есть мороженое… Жаль, что видимся нечасто. Тяжело, когда родители – публичные люди, да ещё в разводе…

– Им повезло, что у них есть такой отец…

– Какой такой? – спросил он, подхватив меня на руки.

– Самый лучший на свете…

– Ирена, знаешь… – шептал он, кружась со мной по комнате, – Я бы хотел ещё иметь детей…

– Я тоже…

– От тебя… – неожиданно друг для друга синхронно произнесли мы, и наши губы вновь сомкнулись.

Но Матек не хотел спешить. Он слишком сильно любил меня, чтобы затащить в постель на третьем же свидании.

– Иренка… Я ведь ещё и дизайнер. – с горящим взглядом поведал он мне, – Ты хочешь посмотреть мои эскизы? Ты будешь первой, кто увидит их!

Я расхохоталась:

– Валевски, может я и секретарша, но не дура. Вся Польша знает о твоих моделях!

– Что, правда? – он, изображая удивление, схватился за голову. – О Мадонна!

– Ты скоро затмишь Вархолу! – смеялась я.

– Кого-кого? Да я его уже затмил!

– Экстравагантной внешностью…

– Да как ты смеешь? – воскликнул он, и, подняв с пола водяной пистолет сына, шутя, нацелился на меня:

Я, хохоча, закрыла лицо руками.

– Біжи-біжи, Бондарівна, бо буде тобі лихо! – грозил мне пистолетом Матек, заключая в объятия.

– А если я не убегу? – спросила я, заглядывая ему в глаза.

Матеуш нежно провёл ладонью по моей щеке, губам и шее.

– Тогда я буду твоим паном, а ты – моей пани.

– Согласна. – улыбнулась я.

– Ирена… – прошептал он уже на пороге моего дома. – Я хочу, чтоб ты пришла на наш концерт.

– Когда… и где?

– Да здесь, в нашем клубе “Red-Head”, заеду завтра в десять вечера. Я замотала головой.

– О нет, Матеуш, нас же все увидят! К тому же, десять – это поздно, мачеха прибьёт меня на месте…

– Любимая, не огорчай меня…

– Поверь, Матеуш, если бы пораньше… И народу было бы поменьше…

– Плевать! Я расскажу им всем, что ты моя невеста!

– А все поймут: любовница. А если до моей семьи дойдёт, я точно не жилец!

– О Боже, милая! А как же мы поженимся? Мы ведь когда-нибудь поженимся, не так ли?

– Конечно… Но на концерт я не смогу придти.

– А я исполню нашу песню… Ты хоть по телевизору нас посмотри. Концерт будет «VIVA» транслировать…

– Вот в этом-то проблема: я простая секретарша, а ты известный певец… Мы редко будем видеться, но я готова ко всему, лишь бы быть с тобой.

– Клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы нам ничто не помешало. Карьера для меня ничто, если нет любви! – воскликнул он, опустившись передо мной на одно колено.

– А для меня-то уж тем более… – ответила я, коснувшись его головы. Матеуш, нежно обхватив меня за талию, припал лицом к моему животу.

Позже он использовал это жест на концертах в паре с Агнешкой – той самой новой вокалисткой, пришедшей на замену голосистой Ястысе. Но я не ревновала, ведь со мной Матеуш был простым и искренним, а ей достались его спесь, капризы и непостоянство.

День «великих открытий»…

В субботу «образцово-показательное» семейство Витовских как обычно ужинало перед телевизором вместе с Евиной лучшей подругой Илоной и её дочерью Зосей. К слову сказать, эта парочка обладала далеко не самой лучшей репутацией, но их снобизм и ханжество весьма приходились по душе моей мачехе. Отец же терпел присутствие этих дам только потому, что в их компании Ева его не пилила. Но не потому, что стеснялась, а оттого, что её рот был занят последними сплетнями.

– Ирена, милая, принеси нам ещё салата… – ехидно улыбаясь, произнесла мачеха, в пятый раз посылая меня за добавкой. – Ты же знаешь, нам, полькам, нельзя поправляться…

Переглянувшись, Илона и Зося препротивно захихикали.

На кухне, посмотревшись в зеркало, я безразлично хмыкнула. Да, мою фигуру нельзя было назвать модельной, но я всегда считала, что лучше быть цветущей украинкой, чем засушенной полькой.

Взяв со стола остатки салата, я понесла, было, его в гостиную, как вдруг остолбенела, увидев в телевизоре лицо Матеуша. О Боже мой! Сегодня же его концерт!

– Да это ж пан Валевски! – заверещали в один голос Зося и Илона. – Любовь всей моей жизни!

Меня чуть не стошнило. Разложив салат по их тарелкам, я села в углу на кресло. Концерт, похоже только начинался. Вслед за Матеушем на сцену вышли Янек и Агнешка – худенькая блондинка лет двадцати пяти с выражением лица как у шкодливого котёнка.

– «Pas de Trois» приветствует вас всех! – восклицал Матеуш, одаривая всех присутствующих «фирменной» улыбкой. – Сегодня, в клубе “Red-Head” мы с радостью представим вам несколько песен из нашего нового альбома!

Публика разразилась аплодисментами и радостными криками.

– И, конечно, нам с Янеком уже не терпится представить вам нашу новую солистку – панну Агнешку Новак!

Публика вновь взревела, а Новак покраснела от смущения. Матеуш галантно поцеловал ей руку, а Янек занял место за роялем.

Зазвучала мелодия той самой песни, которую Валевски написал для меня… Я уже было хотела закрыть глаза и улететь в мир своих грёз, как вдруг…

– Так это с ней он спит?

Меня как будто током ударило. Честное слово, родись Илона на полвека раньше, ей следовало бы работать в гестапо.

– Конечно! – ответила Зося. – Эта блонда увела его из семьи…

– О Боже, – подхватила Ева – Что он в ней нашёл? И кто она, вообще такая?

– Певичка из Катовице… Победила в каком-то конкурсе, – и сразу полезла к нему в постель!

Тут я не выдержала.

– А… откуда вы знаете?

– Родная, – повернулась ко мне Зося. – Да о похождениях Валевскего вся Польша знает!

– Да-да, – кивнула Ева. – С виду ни кожи, ни рожи, а прям Казанова!

Честное слово, я готова была их всех поубивать! И даже Збигнева, который позволял этим трём стервам клеветать на самого лучшего человека в мире! А может… – тут меня осенило – Он и вправду бабник? Но… почему же он, тогда, со мной не переспал? Нет, я просто обязана с ним поговорить!

Изобразив уставший вид, я вразвалочку вышла из гостиной, закрыв за собой дверь. Накинув на плечи куртку, я схватила ключи от отцовской машины, и выбежала из дома. Отец меня, конечно, не похвалит, но другого выхода нет!

Я стрелой рванула на улицу, где жил Матеуш. Решила ждать его там. Когда бы и с кем он не явился.

«За что???» – думала я, просиживая уже третий час на его пороге. – «За что мне ещё и это??? Я ведь люблю его, искренне и бескорыстно… И я прощу его, если он осознает, что Агнешка была ошибкой… И даже если не осознает. Он творческий человек, ему трудно порой разобраться в себе, я знаю! Но почему он покинул детей, если так их любит? Немудрено, что Мартына так редко даёт ему с ними видеться… Постой, а ведь до Мартыны была Моник… А с ней-то он почему расстался? Чем ему не угодили обе эти женщины? Быть может, он искал меня?»

В эту минуту к дому подъехала «Шкода» Валевскего. И – о Мадонна! – Матеуш вышел из неё в компании Агнешки!

Я, как ужаленная, подорвалась с места.

– Как это понимать???

От неожиданности Новак вскрикнула, а наш герой-любовник выронил из рук свой кейс:

– Ирена?! И давно ты здесь???

– С тех пор, как узнала, что ты спишь со всей Польшей!

– О Боже, ты не так поняла… – замотал головой Матеуш, а Агнешка удивлённо захлопала глазками:

– Да, всё не так… Мы действительно были вместе, но потом расстались. Я просто… беременна.

У меня чуть инфаркт не случился. Хотелось прямо тут и сдохнуть. Но, вспомнив рассказы мачехи о том, как она третировала мою беременную мать, считая себя чуть ли не мученицей, а её, несчастную, падшей женщиной, я тихонько отвела Агнешку в сторону:

– Прости, я не хотела… Между нами тоже ничего нет… Он просто пару раз в любви признался, и всё… Ты должна быть с ним. – заикаясь, произнесла я.

Матеуш безмолвно стоял у дверей, пытаясь поймать мой взгляд.

– И вы простите… – прошептал «шкодливый котёнок», уже готовый расплакаться. Она была слишком мила и трогательна, чтобы на неё злиться.

– Да какое там «вы», перестань! Ты певица, а я секретарша. К тому же, ты старше меня. Я уйду, а вы живите счастливо… Только учти, – обратилась я уже к Матеушу, – Если я узнаю, что ты, скотина, бросил её с ребёнком также, как и Мартыну, я устрою тебе такой чёрный пиар, что вовек не отмоешься!

Пока Матеуш не знал, что ответить, я достала из кармана куртки свою визитку, и протянула Агнешке:

– Звони, если что не так. Организуем клуб бывших любовниц Валевскего. Уверена, что нас наберётся много.

Не помню, как я доехала домой и сколько часов подряд непрерывно рыдала. Возможно, он не виноват. Ведь всякое бывает в жизни. Возможно, он действительно меня любит, а Агнешка была так, сиюминутным увлечением??? Возможно. Но раз он мне не перезванивает, то его решение было принято явно не в мою пользу.

Ну ничего, пан Дамский Угодник, ты ещё ко мне прибежишь… Ты ещё будешь молить о прощении… Или не будешь? Как-никак, знаменитость… Но, как бы там ни было, я прощу тебя. Прощу, даже если ты никогда не вернёшься.

День моего совершеннолетия.

– Ты идёшь с нами? – деловито вопрошала Ева, харахорясь перед зеркалом в прихожей.

– К-куда? – безразлично отозвалась я из кухни.

– В костёл, разумеется.

– Заче-ем? – простонала я, с закрытыми глазами на автопилоте домывая посуду.

– Сегодня воскресенье, идиотка! А впрочем, – обратилась мачеха к отцу, державшему в руках её пальто уже четверть часа, – мы можем обойтись и без неё, правда, Збышек?

Збигнев набычился и, кое-как набросив на жену пальто, подошёл ко мне:

– Иренка, что с тобой?

Вид у меня был до того измождённый, что я не решилась повернуться к нему лицом.

– Да оставь ты её в покое, Збигнев! – разозлилась Ева. – Мы опоздаем на мессу. Пусть остаётся дома и готовит нам обед.

Горько вздохнув, Збигнев поплёлся вслед за женой, а я, убитая горем после вчерашних открытий и обессиленная после бессонной ночи, закрыв кран, села на стул. Стоять не могла. Лежать тоже. Да и жить мне уже не особо хотелось.

В этот момент раздался телефонный звонок.

– Кто бы вы ни были, вы вероятно плохой католик, если предпочли телефонную болтовню душеспасительной мессе! – протараторила я, имитируя автоответчик. Странно, но почему-то чувство юмора посещало меня только в минуты отчаяния.

– Верно, – ответил мне знакомый хрипловатый голос. – Я великий грешник. Особенно по отношению к тебе.

– И что? – зевнула я, пытаясь сымитировать и безразличие.

– Я очень раскаиваюсь. – произнёс он. – Впусти меня. Я возле твоего дома.

– А почему ты не позвонил на мобильный? – медленными шагами направилась я к двери. – И откуда ты знал, что я не в костёле?

– Я боялся, что ты не возьмёшь трубку.

– И правильно боялся! – выдала я, а сама подумала: «Взяла бы, конечно взяла!»

Моё сердце вновь трепетало.

– А насчёт мессы… – продолжал он, – Я и забыл, что сегодня воскресенье.

– Я тоже… – прошептала я, открывая дверь.

Матеуш стоял на пороге с огромным букетом карпатских нарциссов – моих любимых цветов.

– Но я не забыл о твоём Дне рождения. – протянул он их мне. – Поздравляю, Иренка.

Не помня себя от нахлынувшей радости, я бросилась к нему на шею.

– Спасибо, Матек… – шептала я, напрочь забыв о вчерашнем.

О моём Дне рождения никогда никто не помнил: ни Карл, ни тем более мачеха. А отец просто не хотел помнить, ведь в тот день – 14 апреля – ушла из жизни его любимая женщина.

Чтобы не привлекать внимание, мы прошли в дом, продолжая страстно целоваться. Бросив цветы на стол, я ещё сильнее прижала к себе Матеуша:

– Любимый, я боялась…

– А я как боялся!

Я и не заметила, как мы вдвоём оказались на диване. Том самом, где вчера сидели три величайшие сплетницы Польши.

Матеуш был нежен и терпелив.

– Ирена, я не настаиваю… Я могу любить тебя и так…

– Заткнись, Валевски, и сделай то, что лучше всего умеешь!

Сама такого от себя не ожидала! Этот поляк заставил меня забыть обо всём, и раствориться в его крепких объятиях. Взлетая до небес, он повторял одну и ту же фразу: «Ciebie kocham, ciebie tylko mam», а я… попросту не верила своему счастью.

Едва мы успели вернуться на землю, к дому подъехала машина отца. Смеясь и одеваясь, мы побежали наверх в мою комнату.

– Что будем делать? В окно?

– Второй этаж!

– Сначала я, а ты мне на руки!

– Сдурел совсем?

– Не время осторожничать, Ирена!

Уже внизу мы вдруг сообразили, что на мне его рубашка, а на нём моя блузка. Переодеваться означало привлечь к себе внимания возвращавшихся с мессы соседей.

– В машину! – скомандовал Матеуш, открывая дверцу.

Я повиновалась. Дав по газам, Валевски сразу поставил меня перед фактом:

– Жить будем в месте. У меня.

– А Агнешка? – вспомнила я вдруг о Шкодливом Котёнке.

– Там давно всё кончено. Буду, разумеется, платить алименты. Может, даже дом куплю… Но жить с ней не буду. Не моё это. И точка.

– А что твоё? – поинтересовалась я.

– Ты. – отрезал он, ловко пересекая двойную сплошную. – Люблю тебя, как сумасшедший, даже не зная за что.

– Гений комплимента… – ухмыльнулась я. – Но если ты её не любишь, почему ушёл ради Агнешки от Мартыны?

Матеуш сразу изменился в лице. Я думала, что он убьет меня, но он ответил совершенно спокойно:

– Скажи, какие чувства панна Новак вызывает лично у тебя?

– Сочувствие и понимание. – ответила я, не задумываясь. – Она как шкодливый котёнок…

– Вот и я о том же. Наш с Мартыной брак изжил себя – там не было любви… Ну а Агнешка, как и ты, – апрельское дитя, – чиста и очень наивна… Вбила себе в голову, что любит меня, а на самом деле… Чёрт её знает! Любит быть на сцене, в центре внимания… Ну ничего, скоро побывает. Нашу песню “Open Your Heart” отобрали на Евровидение.

– Что-о-о-о? – удивилась я. – Когда?

– Давно ещё… Ты просто редко смотришь телевизор.

– Да уж…

– Скоро полуфинал. Петь будем впятером: я, Агнешка, Ястыся, Моник и один шведский рэппер. А Янек, как обычно, будет музицировать.

– Вот как? Моник согласилась с тобой выступать?

– С ней мы расстались друзьями.

– Удивительно, как это ты не успел заделать её «бэби»?

– Она не могла иметь детей.

– Прости…

– Ничего страшного. Я знаю, сколько ты пережила из-за меня. Ты заслужила моё доверие. Спрашивай, о чём хочешь.

– Ты меня тоже. – умилосердившись, погладила я его по спине.

– Да тебя и спрашивать не о чем. Ты ангел.

– Я труп, если папа с мачехой узнают с кем я сейчас, где, и что собираюсь делать.

– Ты говорила, они верующие…

– Теоретически – да.

– Тогда мы завтра же идём в костёл, находим ксёндза, и венчаемся.

– Но все узнают!

– Ну и что? – воскликнул Матек, заезжая в гараж своего дома. – Мы любим друг друга и должны быть вместе!

– Сам посуди: ты бросил Мартыну с детьми, и ушёл к Агнешке, а теперь её, беременную, бросаешь ради меня. Это погубит твою карьеру, Валевски!

– Ирена… – выходя из машины, чуть не плача, прошептал он. – Я так устал, я хочу быть счастлив…

Я прижалась к нему.

– Счастлив с тобой. И мне плевать на карьеру, Агнешку, Мартыну, Моник…

– Нет, Матеуш! На карьеру ты плевать не должен. Ты слишком уникален, чтобы бросить сцену. Польше нужны “Pas de Trois”, ей нужен ты!

Он сжал меня в объятьях так, что я едва не задохнулась.

– Я не отпущу тебя, слышишь? Я умру без тебя. – проговорил он, глядя мне прямо в глаза.

– А я и не думаю уходить. Без тебя моя жизнь бессмысленна. Пусть Агнешка будет твоей публичной женой, а я… согласна быть тайной.

– То есть, ты хочешь сказать, что нам с ней стоит разыгрывать влюблённых перед камерами ради успеха группы?

– Да, любимый. Тем более, что на сцене, вы прекрасно с этим справляетесь.

Матеуш задумался.

– Уфф, ну и задачку же ты передо мной поставила…

– Это ты сам перед собой её поставил. Я лишь подсказываю верное решение.

– А как же быть с твоей семьёй?

– Забудь о них. Хотя бы на сегодня. Завтра что-нибудь придумаю.

Валевски, подхватив меня на руки, занёс в дом.

– Это что, «Унесённые ветром»? – хихикнула я, взъерошив его кислотного цвета волосы.

– Терпеть не могу этот фильм! – фыркнул он, и опустил меня вниз. – Но тебе роль Скарлетт чертовски подошла бы!

– Не сомневаюсь. И вот ещё что, пан Валевски… – сказала я, войдя в с детства милый сердцу образ О’Хары. – Перед тем, как мы повторим то, что сотворили на моём диване, пообещай мне одну вещь…

– Да что угодно! – воскликнул он, воодушевившись сказанным.

– Никто из твоих детей не должен страдать из-за нашей связи – ни Кристиан, ни Фиона, ни сын Агнешки…

– Дочь… – сглотнул Матеуш. – Уже пятый месяц, – пол известен.

– Прекрасно! Значит, у нас будет дочь.

– У нас?!

– Да, Валевски. Твои дети – мои дети. И я не позволю, чтобы ты ими пренебрегал, понятно?

Не ожидав такого напора, Матеуш хотел, было, что-то возразить, но я вовремя прильнула к его губам. Раньше он имел привычку строить своих жён и получать от жизни всё. Но теперь, похоже, и ему придётся сдаться. И кому? Молодой влюблённой по уши в него украинке, которую, казалось, не стоит подмять под себя мужчине, тем более поляку. Но я не хотела вырывать своё счастье из чьей-то глотки, я хотела заслужить его. И, видит Бог, я делала всё возможное.

Первый день в новом качестве.

Матеуш проснулся чуть свет, но я была уже на кухне. Выдрессированная стервой-Евой, я привыкла вставать в пять утра, и готовить из любых продуктов лучшие в Польше завтраки.

– Доброе утро, люби… – потянулся Матеуш, но, не найдя меня рядом, осёкся.

Из кухни доносился приятный аромат свежесваренного кофе и аппетитных горячих тостов с голландским сыром и овощами.

Не успев придти в себя, Матеуш увидел меня с подносом в руках.

– Ирена… Что это?

Я улыбнулась:

– Завтрак, пан Валевски, завтрак…

– Мадонна! – упал он лицом в подушку.

– Что-то не так? – немного смутилась я.

Матеуш поднялся с постели, даже не одеваясь, подошёл ко мне. Клянусь жизнью, он был безупречен!

Взяв у меня поднос, Валевски одарил меня таким пламенным взглядом, что по моей спине пробежал холодок, а затем меня бросило в жар.

– Ни Моник, ни Мартына, ни уж тем более Агнешка никогда не заботились обо мне. – объяснил он уже после двадцати минут, проведённых в омуте страсти. – А ты… ты покорила меня, Иренка. Ты – настоящая женщина.

«Ха! Да любая украинка знает, что нужно поляку!» – подумала я, но вслух произнесла:

– А ты – настоящий мужчина. Вот только, цвет волос ты выбрал немного…

– Довольно! – прикрикнул на меня Матеуш. – Цвет волос – часть имиджа, и я его если и сменю, то лишь на более радикальный. И это не обсуждается.

– Как вам будет угодно… – нежно прошептала я, слегка проведя рукой по его волосам. А затем, немного прищурясь, добавила:

–… пан Валевски.

Матеуш уже, было, снова на меня набросился, но в эту минуту на моём мобильном сработал будильник.

– Мне пора на работу.

– Куда? Ты чего, Витовска? Думаешь, будучи твоим, хоть и не официальным, но мужем, я позволю тебе быть секретаршей?

– А кем же мне быть? Я учусь на филолога…

– На кого? Не смеши меня, детка… Ты достойна большего. Как ты смотришь на то, чтобы в должности моей жены получать в сто раз лучшее жалование?

– Мне не нужны твои деньги. – отодвинулась от него я. – Тем более, у тебя есть обязательства, разве ты забыл?

– О нет, но средств у меня больше, чем нужно. Я просто не хочу тебя ни с кем делить, и не хочу, чтобы ты напрягалась.

– А чего же ты хочешь?

– Семьи. Настоящей семьи, о которой мы вместе будем заботиться. Я буду главным добытчиком, а ты – хранительницей нашего семейного очага.

– Звучит заманчиво для сердца украинской женщины… Сегодня же я нанесу визит Шиманскому, и всё устрою. Затем заеду в университет, и… – тут я на миг оробела, представив себе перекошенную морду мачехи и убитого горем отца. – конечно же, попрощаюсь с родными.

– Хочешь, я с тобой поеду? – приобнял меня Матеуш. – Я уж не дам свою жену в обиду!

– Не нужно… – засмеялась я. – А то стерву-Еву хватит инфаркт. Она не снесёт того, чтобы её кумир влюбился «хохлацкую дуру».

– Ещё раз, – как она тебя называет??? – побагровел Валевски. – Дрянь! Курва! Я её своими же руками…

– Матек, успокойся. Мачеха того не стоит. Я уже привыкла, и не обижаюсь.

– Да как она смеет, корова старая? Кстати, сколько ей лет, что я успел стать её кумиром?

– Пятьдесят шесть.

– Ну правильно! – подскочил он. – Циничная, тупая, климактическая старая корова. Вот кто она, твоя мачеха! И я не удивлён, почему твой отец изменял ей! А кстати, – наклонился он ко мне. – Расскажи мне лучше о своей матери. Как они с отцом познакомились?

– Она была его секретаршей. – с грустью в голосе начала я. – Но у них была любовь, а не просто секс. Отец хотел любить и быть любимым, а Ева изначально не сумела бы дать ему ни того, ни другого… Разве что сына Карла родила. Но и он опозорил отца – оказался геем, и уехал чёрт знает куда в Швецию. А Ярына – моя мать – с её забавным западно-украинским акцентом, заботой, лаской и пониманием, заставила его родиться заново.

– Совсем как ты меня. А почему они не поженились?

– Здесь были свои тонкости: мать была православной, а отец хотел венчаться. Кроме того, мой брат был ещё мальчишкой. Збигнев не хотел травмировать его психику. И Ева… – зарыдала я. – со своей закадычной подругой Илоной делали маме всякие гадости, когда она была беременна! А когда рожала, её бедное сердце не выдержало… и она умерла… О Мадонна! Почему одним людям можно всё, а другим ничего не положено???

Матеуш, забыв о работе и давно остывшем завтраке, долго меня утешал. Затем мы вместе съездили по всем моим делам, и благополучно их решили. К счастью, мачехи дома не оказалось, а Збигнев приехал с работы пораньше. Он спокойно выслушал нашу с Матеком исповедь, и благословил нас, пообещав в случае чего «взять Еву на себя».

– Иренка, знаешь… – сквозь слёзы прошептал он, когда мы прощали. – Твоя мама чувствовала, что умрёт раньше, чем тебя увидит. И я поклялся ей, что сделаю всё, лишь бы ты была счастлива. Даже если твоё счастье принесёт кому-то горе.

– Ох, папа…

– Я обожал её мать, – обратился Збигнев к Матеушу, обнимая его. – Но не смог спасти её, не смог помочь ей, сделать её счастливой, дать ей всего того, чего заслуживала Ярына. Но ты… – похлопал он его по плечу, – Молодец, что оценил мою девочку, и решился связать с ней судьбу, несмотря ни на что. Я горжусь тобой, зять!

Валевски молча поклонился отцу. С этой минуты я была спокойна. Двое дорогих моему сердцу людей поладили между собой. Теперь нам предстоял разговор с Мартыной, но его мы решили отложить на завтра, ведь Матеушу ещё предстояло ехать в студию, где уже битый час обрывали телефон его агенты, Янек и Агнешка.

– Да, быть вокалистом “Pas de Trois” нелегко, – частенько говорил он мне, уезжая на работу. – Но я буду думать о тебе каждую секунду, и с нетерпением ждать нашей встречи.

– Я буду самой лучшей женой на свете! – обнимала его я. – И самой верной.

– Да ты уже для меня ей являешься, пани Валевска.

Пани Валевска… Нет, я не стала тёзкой некогда известной торговой марки. Мы не могли оформить наши отношения – слишком рискованным шагом это было бы для карьеры Матека. Мне хватало и роли домашнего ангела. С таким человеком, как он, я согласна была стать кем угодно. И сейчас согласна. И буду согласна всегда, когда бы Матеуш Валевски вновь не переступил порог моего дома с просьбой о долгожданном воссоединении. Когда бы вновь не позвучала для меня заветная строчка из нашей песни: «Nie mow mi, ze kiedys bede sam...»

День знакомства

Матеуш вернулся к обеду, проведя в звукозаписывающей студии весь вечер, ночь и утро.

– Ирена, милая, сейчас приедет Мартына… Закажи чего-нибудь по телефону, а то я с ног валюсь – пойду прилягу… – устало пробормотал он уже из гостиной.

– Нет необходимости. Я всё уже приготовила. Будь добр, переоденься и причешись, а потом – хоть что делай.

– Хоть что?! – отозвался Матеуш, внезапно ободрившись. – Интересно… А что же приготовила моя хохлуша?

– Антрекот по рецепту Стервы, пару низкокалорийных салатов, картофель-фри, паровые котлеты, а на десерт – шоколадный пудинг. Пить будем вино «Шардене», которое я нашла у тебя в баре. Для детей есть свежевыжатый сок.

– Вы только посмотрите на неё! – воскликнул Матек, подорвавшись с кушетки. – Ну, просто Веста, а не женщина! Хотя, – улыбнулся он, подходя ко мне, – Есть вещи, в которых ты, скорее, Венера…

– Валевски, я тебя прошу, – иди умойся! – слегка отстранилась от него я. – Сейчас придут жена твоя и дети, а ты похож на чмо!

– Звучит, как строчки из Шекспира. – хмыкнул он, направляясь в ванную. – Кстати, а что мне надеть?

– Да что угодно, лишь бы не тот ужасный женский костюм, в котором ты выступал с Сердючкой! – ответила я, протирая бокалы.

– О Боже, ты и это видела? – возмущённо изрёк Матеуш.

– О Боже, ты и это делал??? – передразнила его я. – Давай, скорее, приводи себя в порядок!

– Ирена, видишь этот стол? – спросил Валевски, вернувшись из ванной. – Думаю, что десяти минут нам хватит.

Я улыбнулась. Но тут к его дому подъехала Мартына, посигналив, чтобы за ней спустились.

Тяжко вздохнув, Матеуш пошёл открывать. Как ни странно, перед встречей с матерью его детей, я совсем не волновалась.

Мартына была на год младше Котёнка, но казалась даже немного старше, несмотря на молодёжный стиль одежды, которого она придерживалась. Будучи посредственной певицей, она получила известность за счёт яркой внешности, перепевов чужих композиций и, конечно же, брака с Матеушем.

– Мартына Мартинкевич, моя бывшая… – хотел, было, отрекомендовать её Матек, но та бесцеремонно перебила его:

– Валевска, дорогой, пока ещё Валевска. – и, неожиданно мило улыбнувшись, протянула мне руку. – Его бывшая жена и мать его детей.

– Ирена… а, впрочем, для вас – просто Ирена. – пожала я ей руку, ответив такой же милой улыбкой.

– Ну, тогда и я для вас Марти. Это мой псевдоним…

– Я знаю.

– А это – наши дети. – представил мне Матеуш двух очаровательных созданий, испуганно вцепившихся в Мартыну. – Кристиан и Фиона.

– Привет, зайчата! – наклонилась я к ним. – Меня зовут Ирена. Вы очень милые, я приготовила для вас шоколадный пудинг.

Фиона улыбнулась, а Кристиан, засмущавшись, прижался к матери.

– Проходите, пожалуйста. – пригласила я их в гостиную. – Садитесь за стол, обед уже готов.

– А где Агнеська? – немного осмелев, спросил Кристиан.

– Её здесь нет. – спокойно ответил Матеуш, подхватив сына на руки. – Ну что, ты скучал по папе, маленький разбойник?

Кристиан запищал от радости, обнимая отца за шею. А Фиона, взяв в руки вилку, задумчиво произнесла:

– Как хорошо, что её здесь нет…

– Кого, родная? – спросила Мартына, хотя мы все прекрасно поняли, что речь идёт о Новак.

– Агнеськи – этой злой, противной тётки, которая украла у мамы папу!

– Фиона, прекрати сейчас же! – прикрикнула на неё мать. – Как ты себя ведёшь?

Я легонько дотронулась до её руки:

– Не волнуйся, Марти.

Матеуш вздохнул, посадив сына за стол, а я обратилась к девочке:

– Фиона, солнышко, Агнешка не злая, а очень несчастная тётя.

– Почему? – спросил Кристиан. – Её кто-то обидел?

– Нет, милый. Просто она полюбила вашего папу, а он не смог полюбить её так же.

Матеуш и Мартына удивлённо переглянулись.

– А почему он её не любит? У них же скоро будет ребёночек! – удивилась Фиона.

– Так ты и об этом знаешь?

– Ещё бы! – деловым тоном ответила трёхлетняя малышка. – Об этом уже вся Польша знает!

Я чуть не упала в обморок. Мартына, покраснев, закрыла лицо руками. Но тут в разговор вступил глава семьи:

– Дети, я не люблю Агнешку потому, что… люблю Ирену!

Тогда уже смутилась я.

– А почему ты любишь Ирену? – продолжали в один голос допрашивать отца Кристиан и Фиона.

– Потому, что она хорошая. И тоже меня любит.

– Но ещё он очень любит вас, и будет заботиться о вас, как прежде, даже ещё больше! – добавила я.

– А о ребёнке Агнеськи?

– И о нём тоже.

Наконец, когда вопрос был исчерпан, дети попросились поиграть в компьютер. Я отвела их в детскую, положив каждому на тарелочку по кусочку сладкого пудинга.

Вернувшись, я застала Марти уплетающей за обе щёчки приготовленные мной кушанья.

Я улыбнулась. Эверест был взят. Матеуш незаметно мне подмигнул.

– Ирена, скажи на милость, неужто все украинки такие славные? – начала Мартына, когда Матеуш отвечал на телефонный звонок. – И детям ты понравилась, и Матек от тебя в восторге, и даже я не могу на тебя злиться, хоть ты и живёшь сейчас с моим мужем…

– Поверь мне, Марти, я не нарочно. Влюбилась.

– Верю. По крайней мере, ты не похожа на Агнешку. И это уже радует.

– А что Агнешка? По-моему, она безобидна. Шкодливый котёнок…

– Да, но этот котёнок своего не упустит. Ты думаешь, не будь Валевски гордостью Польши, она бы к нему прибежала?

– Не знаю…

Мартына усмехнулась:

– Эх, Иренка… Ты просто ангел, но может, это и к лучшему. Ведь ты единственная, кто по-настоящему любит этого сукина сына Валевскего. Любила его и я, но не смогла бы неустанно восхищаться им и растворяться в нём и его песнях. Так что, у тебя есть все шансы встретить с ним старость, если будешь бдительна.

– Бдительна?!

– Да, и не будешь слишком доверять всяким кошечкам. Тем более, шкодливым. То, что ты согласилась остаться в тени, говорит о твоей безграничной любви и преданности, которая так нужна Матеушу, но ты всегда должна быть начеку и сохранять свою индивидуальность.

– То есть?

– Быть для Матеуша каждый раз по-новому интересной… И если ты уловишь мысль, тебя ждёт поистине райская жизнь, ведь пан Валевски если кого любит, то отдаёт всего себя без остатка!

Я кивала головой и улыбалась, не понимая, как же быстро мне удалось найти общий язык с его бывшей женой.

– Он так любит ваших детей! – выпалила я, стремясь сказать Мартыне что-нибудь приятное в обмен на добрый совет.

– Любить-то любит… Назвал вот ресторан в их честь, но видят они его в основном по телевизору.

Я грустно опустила глаза, а Марти погладила меня по голове:

– Не позволяй ему поступать с собой так же.

Тем временем вернулся Матеуш.

– Надеюсь, мои прекрасные леди тут не скучали? – радостно поинтересовался он.

– Что ты, мы очень мило беседовали! – ответила Мартына.

– Я отнесу детям ещё сока. – встала я из-за стола.

– Спасибо, дорогая. – поцеловал меня Матеуш. – Между прочим, мне звонил Олаф, – тот самый рэппер из Швеции, который продюссирует наш хит для Евровидения…

– Что? Рэп? – брезгливо поморщилась Мартына. – Никогда не выносила подобной… музыки.

– Я тоже! – поддержала её я. – Особенно меня раздражает их выкрик «йо!» – как будто лошадь гонят, честное слово!

– Да ничего вы не понимаете! Сейчас очень модно сдабривать попсовые баллады элементами хип-хопа и рэпа. – гордо заявил Матек, разливая вино. – И сейчас мы обязаны выпить за успех “Pas de Trois” на Евровидении!

– Idz do djabla, Валевски! – отмахнулась от него Мартына. – Ещё мы за твою Агнешку не пили!

Провожая Марти и детей, я искренне радовалась знакомству с ними:

– Приезжайте почаще! Мы будем вас ждать!

– Только если ты поделишься со мной рецептом антрекота! – обняла меня Мартына, и тихонько добавила: «Не теряй бдительности».

Жаль, я не придала её словам особого значения. Тогда мне казалось, что с Матеушем меня уже ничто не разлучит. Настолько крепко обнимал он меня в том вечер, настолько жарко целовал, и настолько истово благодарил за всё, что для него делаю. Моя беда была в том, что я привыкла жить сегодняшним днём, не думая о том, что будет дальше. Зря.

День фейерверков

Как и предполагалось, накануне Евровидения Матеуш вообще перестал появляться дома.

Отправляясь в традиционный промо-тур по семи странам, он покрасил волосы в синий цвет.

«Чтобы не так скучно было пиарить наши отношения с Агнешкой» – объяснил он, а затем добавил: «Перед полуфиналом верну волосам их исходный оранжевый цвет».

Первое время я по нему даже не скучала. Украшала дом, возилась в саду, ездила по магазинам. Одна, разумеется, так как от своих друзей мне пришлось отказаться сразу же после переезда к Матеку.

Но, проведя так несколько недель, я затосковала. Его мобильный был вне зоны доступа, а газетные снимки, где Матеуш страстно целовал Агнешку, начинали потихоньку выводить меня из терпения.

«Но нет, Ирена Витовска, – говорила я себе. – Ты не будешь жалеть о том, чего хотела сама!»

Вскоре ты пожалеешь о том, чего не хотела…

Сама не знаю, как додумалась пригласить на обед Мартыну. Понимая, что дело плохо, она приехала сразу и без детей.

– Ну что стряслось? – спросила та ещё в дверях. – Неужто наш хвалёный Котёнок, наконец, показал свои когти?

– Угу… – обречённо вздохнула я. – А также рога и копыта.

– Знаю, – сама видела их лобзания по телевизору. На этот раз дети спросили меня, где Иренка. Ох, детка, я тебя предупреждала…

– Да, но не могла же я поехать с ними!

– И почему же?

– Там репортёры везде, журналисты… Они бы всё поняли.

– Бред! – воскликнула Мартына, стукнув по столу кулачком. – Как ты могла позволить своему мужчине столько времени находиться с бывшей любовницей, к тому же, от него беременной?

– Но это шоу-бизнес…

– Я знаю, что такое шоу-бизнес. Сама уже не первый год певица. А ты себе, похоже, подписала приговор.

Я, в ужасе закрыв лицо руками, замотала головой.

– Не реви, Ирена. Будем вместе думать. Пан Валевски – это наш общий крест. – попыталась успокоить меня Марти, но я отчаянно начала рыдать.

Экс-пани Валевска, видать, не привыкшая к сантиментам, хотела, было, окатить меня вином из бокала, но, немного смягчившись, прижала к себе:

– Иренка, ты прямо как моя Фиона! Сначала залезет на турник, игнорируя все предупреждения, а как упадёт, рыдает так, как будто все вокруг виноваты в её непослушании.

Вспомнив это милое дитя с большими и прекрасными, как у Матеуша, глазами, я улыбнулась сквозь слёзы.

– Дай сюда телефон! – разбушевалась Мартына. – Сейчас мы ему устроим фестиваль!

– Он отключил мобильный.

– Cholera jasna! А как давно ты ему звонила? Может, включил, уже?

– Навряд ли – всхлипнула я, передавая Марти трубку.

– Сейчас узнаем. – набрала она его номер, и, – о чудо! – Матеуш ответил.

Подмигнув мне, Мартына включила громкую связь:

– Приветствую вас, о несравненный пан Валевски! – жеманно начала она. – Как поживаете? Как здоровье Агнешки?

Я еле-еле сдержала смех.

– Мартына, ты? Какого чёрта? – Матеуш был явно возмущён. – Что ты делаешь в моём доме? В чём дело???

– Сам позвонил бы, и узнал в чём дело. – хладнокровно ответила та.

– Мартына, не зли меня. Дай мне сюда Ирену!

Я взяла трубку:

– Да, дорогой…

– Ирена, что вы здесь устроили?

– Матеуш, что вы там устроили??? – не растерялась я. – Клянусь Мадонной, вы переигрываете!

– Родная… – с грустью в голосе произнёс он – Мы не прошли в финал. Я перепутал слова песни в первом же куплете, и спел какой-то бред.

На этот раз Мартына чуть не разразилась смехом.

– Но Агнешка молодец. – продолжал он. – Спасла ситуацию. Почти спасла.

– Когда ты планируешь ехать домой?

– ИРЕНА! – возмутился он. – Разве ты не понимаешь – это провал “Pas de Trois”, на который группа нашего масштаба просто не имела права! И как ты можешь так спокойно спрашивать о том, когда я буду дома???

– Вот так – словами. – спокойно произнесла я.

Мартына молча подняла вверх большой палец.

– Я не знаю… – сквозь зубы процедил Матеуш, недовольный моим ответом. – Мне нужно отдохнуть, придти в себя, раз уж я в Греции…

– …с Агнешкой на пару.

Тут Мартына, не выдержав, выхватила трубку:

– Слушай сюда, сволочь! Если ты немедленно не поднимешь свой зад, и не притащишь его обратно в Польшу, я запрещу тебе видеться с детьми!

– Мартына, что за тон? Я утроил сумму алиментов, плачу по всем твоим счетам… Что тебе ещё нужно?

– Неужели думаешь, что ты? – рассмеялась она. – Мне жаль Ирену – она страдает, потому что ещё верит тебе!

– С ней я разберусь сам. – отрезал Валевски, снова отключив телефон.

– Мать его за ногу! – ругнулась Марти. – Ты посмотри на этого павлина: петь не умеет, с женщинами обращаться – тоже, но строит из себя великого певца и Казанову!

– А может, ему, правда, плохо? – предположила я, отказываясь верить в непорядочность любимого.

– Конечно, и Агнешка, разумеется, его утешит!

– Мартына… – простонала я. – Заткнись, а?

– Скажи мне честно, милая, у вас в постели, часом, нет проблем? – не унималась экс-Валевска.

– Да вроде нет…

– Прости, что спрашиваю, но там у вас… всё как обычно или фейерверки?

– Скорее фейерверки. У него довольно бурные фантазии. – неожиданно разоткровенничалась я.

– Какие, если не секрет?

– Матеуш… доминирует, жаждет благоговения, считает себя повелителем, паном…

– O rany! – воскликнула Мартына. – Со мной он, слава Богу, не позволял себе подобных извращений.

– Наверно, не решался…

– Да, лидером в семье была я. Что безумно ему не нравилось. Но, тогда, почему сейчас, когда у него есть ты, такая нежная и послушная, он снова спутался с Агнешкой?

Я вздохнула, вытерев салфеткой пот со лба:

– Быть может, ему нужна не просто нежная-покорная, но и творческая натура?

Мартына подавилась слюной:

– Что-о? Агнешка Новак – творческая личность? Не смеши меня… Скорее я – Папа Римский.

– Тогда не знаю, в чём её секрет, и чем. собственно, она ему так угодила…

Незаметно наступил вечер, но мы с Марти были настолько поглощены проблемой измен Матеуша, что даже не притронулись к еде и выпивке.

Из нашей дискуссии не вышло ничего толкового, как и из нашей дружбы. Так сильно отличались наши точки зрения и миры, в которых мы существовали. Она предлагала мне ехать в Афины… Зачем? Устроить Агнешке скандал с битьём посуды и вырыванием волос? Нет, я совсем не такая, как стерва-Ева. Врезать Матеушу так, чтоб летел дальше, чем видел, а затем опозорить его перед всеми, и эффектно удалиться? Зачем мне весь этот цирк и пафос? Ведь я не играю на публику, как они с Агнешкой. Вся моя боль реальна, и любовь тоже.

Нет, я останусь здесь, и буду ждать Матеуша. Когда приедет, первой извинюсь за телефонный разговор. Я хочу быть с ним до тех пор, пока я нужна ему. А дальше… Дальше будь, что будет.

День долгожданной встречи двух стихий

«Ещё один ненастный день без Матека… – думала я, стоя возле окна. Уже полдень, но из-за тяжёлых грозовых туч темно и жутко. Льёт, как из ведра. В магазин не поеду, – всё равно ждать сегодня некого».

Я опустила жалюзи, и включила свет. Кругом идеальный порядок. Делать больше нечего. Включить, что ли, телевизор? А если там снова мой Матек в обнимку с Агнешкой или ещё что хуже? Нет, Ирена, не льсти ему. Он, хоть и гордость Польши, но не до такой же степени, чтобы мелькать по всем каналам ежедневно!

Рискнула, щёлкнув пультом. Шёл мой любимый сериал «Поющие в терновнике». Это была единственная мыльная опера, которую я могла смотреть снова и снова, каждый раз сопереживая главным героям, как впервые, хотя их диалоги знала уже наизусть.

К тому же, сейчас я, как никогда раньше, отождествляла себя с главной героиней – Мэгги Клири, – которая всю жизнь любила священника Ральфа, несмотря на то, что он не мог всецело принадлежать ей. Вот и Матеуш, хоть он и далеко не священник, моим никогда не будет. У него есть сцена, имидж и творчество, выше которых он меня никогда не поставит. А также Агнешка Новак, хотя, нет, ему нужна не она, а Иллюзия Его Идеала. Она таинственна, изменчива и непостоянна, как и сам Матек. Вначале его Иллюзией была Моник, затем Мартына, после – Агнешка… и опять Агнешка, потому что я не иллюзорна, я – реальна. Ко мне он возвращается после того, как бесплотная Иллюзия терпит свой очередной крах. Что ж, подождём, ведь Матеуш Валевски, бесспорно, того стоит.

Я откинулась на кресло, и подобрала ноги. Сбавив громкость, закрыла глаза.

Даже не заметила, как открылась входная дверь, и кто-то прошёл в гостиную. Выключил телевизор. Подошёл ко мне, и… начал целовать.

– Матеуш! – открыла я глаза, блаженно улыбаясь. – Ты так промок! Тебе не холодно?

Вид у моей Звезды был действительно жалкий.

– В этой синтетике прямо как в панцире…

– Ну так сними её, – ласково произнесла я, погладив Матека по мокрым красным волосам.

Он нежно поцеловал мою руку:

– Ты на меня не сердишься?

– Нет, любимый, никогда…

– Ja ciebie kocham, ciebie tylko mam.

– О Матеуш…

Вновь покорившись его желаниям, я унеслась в далёкий рай.

Молния расколола пополам седое небо. Грянул гром. Сработала сигнализация на машине у Матека. Но ему было, похоже, wszystko jedno.

Когда же битва двух стихий была окончена, Матеуш встал, принёс из комнаты гитару, и, присев, со мной рядом на кровать, начал наигрывать тихую и красивую мелодию.

– Что это? – спросила я.

– Моя новая песня:

«Moj Bog jest miloscia, kocha mnie

Prowadzi madroscia swa

On i tylko On

Moj Bog jest miloscia ma» – напел он. – Конечно, это звучало бы просто отпадно на клавишных…

– Песня прекрасна.

– Мы выпустим новый альбом, и группа реабилитируется.

– Несомненно! – поддержала его я, хотя мне сейчас совсем не хотелось говорить о будущем “Pas de Trois”.

– Нет, ты только послушай! – продолжал он, аккомпанируя себе на гитаре:

«Moj Bog jest wspanialy, rzadzi nam

Miloscia, madroscia, bym mogl

Z nim byc, w nim trwac,

Wspanialy jest ten moj Bog

Moj Bog jest miloscia, kocha mnie

Nie straszna mi zadna z burz

Poprowadz mnie…» – тут он остановился. – Не могу придумать последнюю строчку, хоть убей!

– …moj Panie, TOTUS TUUS! – неожиданно закончила я.

– Ну «Panie» я понял, а…

– Totus tuus по-латыни – «я принадлежу тебе всецело».

Матеуш оживился, и, отложив гитару, наклонился ко мне:

– Всецело, говоришь? А чем докажешь?

В этот момент зазвонил телефон. Вот так всегда, – на самом интересном месте!

«Агнешка!» – пронеслось у меня в голове, но, к счастью, это был Янек.

– Я дописал песню! – похвастался ему Валевски. – Иренка мне помогала… Хорошо, сегодня всё и обсудим, поработаем… Давай, я скоро!

– Уезжаешь?

– Да. – ответил он, надевая чистую рубашку. – Сегодня же начнём запись.

– Агнешке от меня привет…

– Агнешки там не будет.

– Чего так?

– Пусть отдохнёт – дорога её измотала.

– Дорога или ты?

– Ирена, как ты можешь? Я вернусь завтра утром. Надеюсь, к тому времени ты успокоишься.

– А что, если не успокоюсь?

– Ну… тогда мне придётся измотать тебя! – подмигнул Матек, натягивая штаны.

– Spadaj juz! – отмахнулась я от него, а сама подумала: «Скорее бы...»

Говорят, что женщина – творенье зла, и всю жизнь она мучается из-за первородного греха праматери Евы…

Кстати, о Еве. Надо бы проведать отца, пока эта стерва его вконец не загнобила. А, впрочем, она не посмеет. Польские мужчины знают себе цену. Они себя в обиду не дадут, и других не обидят... По крайней мере, не хотят никому зла. Всё как-то само собой получается. Мы, женщины, сами делаем себе хуже. Из всех путей выбираем самый трудный и извилистый. Из всех огней – самый яркий и жаркий, чтобы, в конце концов, опалить свои нежные крылья. Из всех смертей мы выбираем самую долгую и мучительную – Любовь.

И почему? Запретный плод сладок. Нас не пугает кара за непослушание. Всё верно: в каждой женщине есть Ева, хотя каждая отчаянно стремится быть похожей на Лилит.

День рождения его дочери

Матеуш Валевски всегда был щедр на подарки. Но все эти золотые украшения и шикарные цветы без его внимания казались мне мёртвыми черепками и колючками. Нет, он не думал, что за деньги можно всё. Он знал, что ему не по силам избавить меня от страданий, которые приносило мне его отсутствие…

Я не носила модной одежды, которую мы вместе покупали в бутиках, не пользовалась косметикой… Он любил меня всякой и не требовал невозможного. А вот я, наверное, требовала, ибо слишком часто хотела видеть Матеуша рядом.

Так пролетали дни, недели, месяцы…

Однажды вечером, занимаясь привычной глажкой, я увидела по телевизору концерт Мартыны. Она была такой красивой, видной пани – чего только не делала, чтобы удержать Валевскего! А я стояла за гладильной доской в обычном халате, как будто селянка на панщине… Казалось бы, если Матеуш ушёл от успешной певицы, то какие шансы у меня, домохозяйки? Но пока что я была с ним.

В соседней комнате отдыхала Агнешка – ей предстояло родить со дня на день, и я уговорила Матека позволить ей к нам переехать. Мне было жаль Котёнка, ведь, кроме нас, в столице у неё никого не было, а возвращаться в родной Катовице ей было страшно и стыдно.

В этот вечер наш герой поехал по делам своего ресторана «Фиона Кристиан», и, как всегда, обещал быть завтра и поздно. Я не возражала: во-первых, потому, что я уже привыкла, во-вторых, с Агнешкой мне было, по крайней мере, не так скучно.

Она вела себя, как и подобало типичному представителю семейства кошачьих: мурлыкала слова благодарности, сворачивалась клубочком только в выделенной для неё комнате, лечила мои душевные раны урчанием о жизни в Катовице… Но, тем не менее, в её шкодливом взгляде угадывалось тайное желание пометить свою территорию. Хотя лично я не находила в этом смысл, ведь кошкам не нужен ни дом, ни хозяин. В отличие от собак.

– О Боже, Ирена, уже началось! – вбежала в гостиную бледная, как полотно, Агнешка, перепугав меня до смерти. От неожиданности я выронила из рук утюг. К счастью, не на ноги.

– Сядь, и успокойся. Сейчас позвоним Матеушу.

Пока Агнешка пыталась выполнять дыхательные упражнения, я набрала номер «виновника торжества». И как всегда абонент оказался вне зоны доступа.

Почувствовав ответственность и страх за свою соперницу, я, приказав ей не двигаться с места, ринулась собирать вещи первой необходимости. Через полчаса мы уже подъезжали к роддому на машине, подаренной мне Матеушем два дня назад.

Заплатив за услуги лучших врачей, отдельный этаж и качественную анестезию, я, наконец-то дозвонилась до Матека.

– Ирена, ты не представляешь, как я тебе благодарен! – обнимал он меня уже под родильным залом.

– Поздравляю, любимый. – спокойно ответила я. – Ты теперь многодетный отец.

Его дочь получила прекрасное имя Эдита, появившись на свет накануне дня рождения самого Матеуша.

– Клянусь, Ирена, этот ребёнок ничего не изменит! Мы по-прежнему будем вместе до самой смерти! – уверял Валевски, отправляясь на очередную прогулку с Эдитой и её матерью. – К тому же, релиз нового альбома не за горами… Помнишь, я обещал, что сразу после презентации мы сядем на самолёт, и улетим в Арабские Эмираты? Только ты и я, на целый месяц…

– Остынь, Матеуш. Мы не посмеем оставить Агнешку одну с грудничком на руках ради каких-то курортов.

– Но, Ирена, у неё есть куча родственников!

– Теперь ты её самый близкий родственник, понял?

– Я не понял только одного – зачем ты ей так помогаешь?

– Затем, что я люблю тебя, и знала, на что шла. – спокойно произнесла я, изобразив улыбку. – К тому же… Своих детей у нас с тобой никогда не будет.

Матеуш вздрогнул:

– Серьёзно?

– Да.

– Ты проверялась? Ты же пьёшь таблетки! – засуетился он. – Пока не поздно, откажись от них!

Я рассмеялась:

– Глупый ты. Я совершенно здорова. Просто мы не сможем скрывать наших детей от всего мира, подобно тому, как ты скрываешь меня!

– Любимая, пойми, ты ведь сама хотела…

– А разве… у нас был выход?

Валевски молча развернулся, и вышел из комнаты. Я подошла к окну. Во дворе Агнешка качала на руках свою малышку. Сейчас к ним спустится Матеуш, и счастливое семейство отправится гулять в парк. А я побегу в ванную. Плакать. Рыдать. Биться в истерике. Жалеть и проклинать саму себя, чтобы затем, как прежде, боготворить Матеуша.

День предпоследний

Вот так – всей большой и шумной семьёй мы отправились на презентацию альбома “Pas de Trois”, который получил название “Siodmy Grech Glowny”. Да-а, в чём-чём, а в грехе прелюбодеяния Матеуш Валевски толк знал… Но, так или иначе, сегодня ему, как талантливому автору и исполнителю, рукоплескали и Моник, и Мартына, и я, а Агнешка, стоя с ним рядом на сцене, совсем как ребёнок, заглядывала ему в глаза, не скрывая своего восхищения. Журналисты, поклонники и даже маститые критики просто сходили с ума. Последний альбом должен был стать лучшим за всю историю группы. Это был поистине вечер Матеуша.

–Ну что, Валевски, поздравляю! – похлопала я его по плечу уже на after-party.

– Этот альбом я посвятил тебе.

– Не сомневаюсь… – с горькой иронией произнесла я. – С детства мечтала стать смертным грехом.

– Прошу нас извинить. – обратился Матеуш к сидящим за столиком гостям, и, схватив меня за руку, чуть ли не силком потащил в дамскую комнату.

Пока я пребывала в шоке от его поведения, он закрыл на задвижку дверь, и припёр меня к стенке:

– Ты что себе позволяешь, Витовска?

– А ты, чёрт подери, что вытворяешь? – хотела, было, вырваться я из его объятий, но он держал меня так крепко, что не удалось и пошевельнуться. – Думаешь, если ты сегодня триумфатор, значит…

Уже не помню, что именно я хотела сказать дальше, – он закрыл мне рот поцелуем. Мы не заметили, как снова оказались в плену страсти. Мадонна! Как же я могла поддаться чувствам здесь, в туалете ночного клуба? Но не было выбора, – противостоять пану Валевскему не смогла бы ни одна женщина. Особенно, когда он говорил. Меня сводил с ума его голос, его интонации… И его глаза. В них я тонула, гибла, растворялась…

Но тут из-за двери раздалось уже привычное мяуканье:

– Матеуш, ты здесь?

– Какого чёрта? – рявкнул он, даже не думая останавливаться.

– Мне нужно домой, – кормить дочь. Я обещала отпустить пораньше няню… – испуганно пролепетала Агнешка.

– Попроси Янека, чтобы подвёз тебя!

– Янек уже уехал…

– Мать твою за ногу! – ругнулся Матек, застёгивая брюки. – Ну ничего не может сделать самостоятельно!

– Зато ты многое можешь. – съязвила я, поправляя платье. – Правда, потом за свои поступки отвечать не хочешь.

– Напомнить, что ты говорила мне минуту назад?

– Пошёл ты! – выскочила я из дамской комнаты, едва не задев Матеуша дверью. Агнешка сочувственно кивнула мне головой.

«Да что ты вообще понимаешь, Котёнок?» – подумала я, но не сказала ни слова.

Пока они с Матеушем громко выясняли отношения, я выбежала из клуба. В голове крутилась уже не новая песня Валевскего о том, как его ненавидит весь мир. Весь мир, а теперь ещё и его...

– Ирена! – окликнул меня женский голос.

Я обернулась.

Это была Моник.

– Подвезти тебя? Что-то случилось? – спросила она меня из окна своей машины.

– Да со мной постоянно что-то случается! – психанула я, вспомнив, что приехала сюда не на своей машине, а вместе с Матеушем и Агнешкой.

– Перестань! Иди сюда. Думаешь, я уже забыла каково это – быть с Матеушем Валевски?

Решив, что лучше уж ехать с Моник, чем с весьма осточертевшей мне парочкой, я послушно села в авто.

– Вы завтра расстанетесь. – холодно заявила она, лихо дав по газам не хуже самого Матека. – Начнёшь новую жизнь, и упаси тебя Бог оглянуться назад.

– С чего ты взяла,… что мы завтра расстанемся? – удивилась я. – Мы часто ссоримся, но…

– Потом миритесь? – перебила меня Моник. – А после таких перемирий ты чувствуешь себя дешёвкой, не так ли?

– Так… – едва сдерживая слёзы, прошептала я.

– Вот и я его прощала до тех пор, пока ему самому это не надоело. К тому же, эта крашеная кукла Мартинкевич впилась в него, как чёрт в грешную душу… Ты чего ревёшь, Ирена?

Должна признать, что я не просто ревела, а в прямом смысле билась и стенала.

– Послушай, девочка, если ты сейчас же не успокоишься… – пыталась пригрозить мне экс-пани Валевска, но тут же смягчилась. – А впрочем, поплачь… Может, легче станет.

– Сегодня в интервью Матеуш назвал меня своей двоюродной сестрой из Лодзи… – сквозь слёзы рассмеялась я. – Ну, неужели он не понимает, что они изучили его родословную лучше него самого!

– Боюсь, что журналисты ему поверили… – задумчиво произнесла Моник. – И завтра ты поймёшь почему.

– Останови машину, я выйду!

– Пожалуйста…

Моник не лгала. Она, как и Мартына, как и Янек, как и все на свете, кроме меня, уже знала о помолвке Матеуша и Агнешки.

«Nie mow mi, ze kiedys bede sam...» – вспомнила я строчку из его песни. Он не боялся потерять меня, а всего лишь боялся остаться один. К тому же, как выяснилось позже, эта песня была написана им ещё задолго до нашей встречи.

Сейчас я вернусь домой, и мы с Матеушем, как ни в чём не бывало, уснём в обнимку. А завтра он отвезёт меня на прогулку в тёмный и холодный парк – тот самый, где мы познакомились, чтобы сказать то, о чём я уже писала в начале романа.

Сегодня я ещё боюсь смерти, а завтра буду её призывать. Но она не придёт, так как и ей на меня глубоко наплевать. В мой дом суждено явиться более мрачному и жестокому гостю, имя которому – Одиночество.

Постскриптум

Матеуш Валевски действительно женился на своей любовнице Агнешке Новак. Добившись своего, она мечтала подарить ему второго ребёнка, но, в результате, серьёзного заболевания, у неё случился выкидыш.

Збигнев Витовски, напротив, наконец-то развёлся со стервой-женой. Кто знает, может новая жизнь принесёт этому уже не молодому, но хорошему человеку и новую любовь?

Его дочь Ирена вернулась на прежнее место работы и, однажды вечером гуляя в парке, встретила своего будущего мужа – бизнесмена с золотым сердцем по имени Рафал, которому вскоре родила двоих чудесных деток.

«Моя жизнь началась не с рождения, и закончилась не смертью. Я обрела себя с твоим появлением, и потеряла с твоим уходом. Ты наполнил смыслом всё моё существование, а затем опустошил его. Одним своим словом ты вознёс меня до небес, и одним своим взглядом низверг в пучину. Ты дал мне любовь, чтобы растоптать её. Ты дал мне крылья, чтобы опалить их. Ты растворился во снах, но я верю, что ты убил меня, чтобы воскресить. Когда-нибудь, лет через сто… Возможно, даже в другом обличье».

Занавес.