Дома и близкие сердцу городские постройки ещё два часа назад исчезли из виду, бегло попрощавшись на пару недель. По раскалённым солнцем рельсам, с тяжёлым стуком, покачивая вагоны, мчался поезд. Глаза едва успевали удерживать в поле зрения, пробегающие мимо зелёные деревья, кустарники, холмы и кривые пригорки: всё больше километрами тянулись деревянные столбы, соединяясь, друг с другом проводами.

Вагон был наполнен разноголосьем, немного изматывал неугомонный плач грудного ребёнка, в ноздри проникали всевозможные паровозные запахи, превратившись в один — специфически-сумбурный аромат. Но вся эта смесь запахов, голосов, была терпимой, расслабляющей, немного грубоватой, но как-никак напоминала о том, что впереди желанное время отпуска, дни, радующие сознание ничегонеделаньем, нервно возбуждала, заставляя душу ликовать словами: «путешествие началось!»

Валя смотрела в окно и чувствовала себя несколько стеснённо. Наверное, оттого что довольно часто пыталась скрыть своё глупое положение всяческими жестами и прекрасно понимала, что со стороны выглядит нелепо, искусственно: то чёлку со лба стряхнет, то волосы с плеч уберёт, или глубоко вздохнет, маскируя внешнюю робость. Молодой человек, что сидел напротив, за время пути ни обмолвился даже словом. Он вошёл в купе, не имея при себе вещей и сразу же сел у окна. На вид ему было — лет двадцать пять, довольно высокого роста, смуглый, русые волосы собраны в конский хвост. Лицо, словно маска. Глаза холодные. Он спокойно сидел, не читал, не ел, просто облокотившись на стол, поддерживал голову очень, напоминая копию статуи Родена, отправленную в путешествие служащими музея.

Закусив губу, нахмурив лоб, она играла мыслями. Занималась поиском актуальных вопросов, и пыталась во всей этой осмысленной тайной беседе, найти нужные слова, отрепетировать внятную речь, чтобы как-то вывести на разговор своего попутчика. Но пока ей с трудом удавалось разрядить атмосферу безмолвия, и она также как он молчала. Они ехали под мерный стук колёс, под гвалт голосов и журчащий смех, слушали обрывки чужих бесед, так и не начав собственного диалога.

Валя не понимала, почему пассажир ведёт себя таким образом. Но когда неожиданно, из дальнего купе донёсся ироничный выкрик молодой женщины: — Подумаешь, какая птица этот твой иностранец!? Пусть привыкает! Эта фраза навела девушку на мысль, что молодой человек вполне мог оказаться иностранцем. Вот так бы она, приехала в чужую страну, села на поезд и что? Услышала вместо «привет» что-то тарабарское. Но с другой стороны, если бы он был иностранцем и не знал ни единого слова по-русски, то мог бы приветливо улыбнуться, развести руки в стороны, пожать плечами и по-своему объяснить, что не понимает языка. Она набралась смелости и на одном дыхании выпалила: — Уот из ёр нэйм? Ю андэстэнд ми? Он не слышал её. Во всяком случае, не реагировал абсолютно.

— Вы не понимаете? Парень молчал. Вариант с иностранцем отпал. Тем более, она обратила внимание на карман его рубашки. Оттуда выглядывал краешек пачки отечественных сигарет. А если он русский, почему ведёт себя таким образом? Странное поведение попутчика уже не столько вызывало праздное любопытство, сколько настораживало. Вдруг гастролёр? Истории с поездными кражами, мошенничеством и прочим криминалом не слышал только ленивый. В его тёмных, чуть прикрытых веками глазах, усталых и каких-то сонных, скрывалось что-то нечеловеческое, ледяное. Маленькие зрачки, окаймлённые синевой подобно шлюпке в водах океана. Незнакомец прищурился и презрительно отвернулся, будто на месте Валентины сидела презренная особь. А через некоторое время, он стал внимательно смотреть на неё. И длилось это довольно долго.

Что если это маньяк!? Они (маньяки), очень осторожные, хитрые люди. Если, конечно, это не умственно отсталые типы, а организованные серийные убийцы, действующие по строго отработанному плану. Их не напугаешь криком: «Ура!», или фразой: «давай, давай, я больна СПИДом». Психологическая оборона не поможет. Такие — тщательно выбирают и отслеживают своих жертв, и если план не «срабатывает» по техническим причинам, они откладывают преступление на более поздний срок, а свои желания держат под контролем. Быть тише воды, ниже травы — закон. Убил в одном городке и поехал в другой. Но поведение попутчика нельзя было назвать конспиративным. Мог бы сделать вид, что читает. Либо напротив — вступил бы с легкостью в разговор, дабы не вызывать подозрений, усыпил бдительность, а уж когда наступит глубокая ночь, взял бы и чиркнул бритвой по горлу. Например, как небезызвестный Теодор Банди, который был очень приветливым парнем, имел высокий уровень интеллекта и юридическое образование. Выбирал симпатичную девушку, подходил к ней с улыбкой на лице и произносил свою коронную фразу: «Привет, я Тед». Просто. Непринужденно. Довольно тактично. Вот как можно вычислить серийного убийцу до совершения им преступления? Молчит он или говорит… А никак. Валя читала, что единственный способ выявить человека склонного к насилию, — это сделать ему томографическое сканирование мозга. Когда-то шутили, говоря, что у партнёров должно быть прозрачное прошлое и будущее, поэтому при знакомстве парень с девушкой должны обменяться справками об отсутствии венерических заболеваний. А теперь, по всей видимости, нужно прибавить ещё одну справку.

Не слишком ли мысли кусачие? Почему бы нет? Современная литература — и та печёт сюжеты о самоубийствах, маньяках и отмотавших срок бандитах, как кухарка пироги. Может, таков издательский моветон? «Интересно, — рассуждала Валя, — кто кого делает? Маньяки литературу или литература маньяков? Может быть, массовый спрос читателей на таких героев неосознанно подталкивает потенциальных убийств к действию? И кто вообще создаёт этот спрос? Авторы или читатели?».

От рассуждений голова шла кругом. Валя искоса глянула в сторону соседа. Парень, запрокинув голову к стене, продолжал за ней наблюдать.

Какие мысли его посещали? Не поролон же у него в голове.

Она сняла сумочку, висевшую на крючке стены, и положила рядом с собой, затем открыла замок и стала с деланным видом заниматься поиском той самой нужной вещи, ради которой, собственно, ей понадобилась сумка. На ум ничего не приходило. Девушка долго копошилась в косметичке, перебирая карандаши, тюбики и флакончики с косметическим содержимым. И тогда её выручила память. Пусть желание потянуть время и разыграть сценку поиска, необходимого предмета было всего лишь фарсом, но именно за это время она придумала новое занятие, способное разрядить обстановку. В плоском кармашке сумочки лежала сложенная пополам газета. Перед отправкой поезда, она её купила в киоске на вокзале. Специально взяла газету с кроссвордами, чтобы с пользой для себя убивать время. Тут и повод хороший найдется — попросить помощи у соседа. Может и заговорит. Валя была собой довольна. Руки перестали дрожать. Она развернула газету и, разложив её на сиденье перед собой, улеглась на живот, опираясь на локти, с умным лицом стала разгадывать слова. На самом деле она совершенно бездумно заполняла белые клетки кроссворда, и все время думала о своем соседе.

По тамбуру то и дело кто-то двигался, будто люди сели в поезд с единственной целью — посетить туалет и выкурить сигарету. Лежать к проходу лицом — малоприятное занятие. Приходится встречать и провожать взглядом всех, кто движется. Обращать внимание на их фигуры, одежду и прочее. Но все же, так гораздо удобнее, чем лежа головой к окну подставлять под десятки взглядов свой собственный зад, и не видя лица попутчика, время от времени, обнаруживать под столом половину его туловища.

Особенно мимо них зачастил рыжий мужчина небольшого роста, рыхлого телосложения, в растянутых на коленях трико. Ужасно пренеприятный тип с отталкивающей внешностью. Ко всему прочему, он насвистывал одну и ту же пошлую мелодию. А тут вдруг остановился, его лицо раскраснелось, — видимо, выпил не одну рюмку спиртного — и, его, как всякого, принявшего на душу горячительного напитка, вдруг потянуло на беседу. Он без приглашения вошёл в их купе, нагнул голову (будто с его мелким ростом ему грозило удариться головой о верхнюю полку), и важно заговорил. Мужик этот, верно, думал: чем умнее и сосредоточеннее он произнесет речь, тем незаметнее будет его нетрезвое состояние, тем легче он сам вольётся в чужой коллектив. Но к запахам поезда, дурманящим и уже изрядно поднадоевшим, присоединился новый — запах нестерпимого перегара и чеснока, что вызвало у Валентины приступ тошноты.

— Куда едем, мальчики-девочки?

«Только наглый или пьяный может сделать такое непринужденное вступление» — подумала Валя, а потом присоединила дополнительное умозаключение: «еще один герой нашего времени».

— Алё? Господа, чего молчим? Я смотрю тут свободно. Может наша тёплая компания присоединиться к вам? Его удивило молчание пассажиров. Он поднёс руку к голове и, заполняя пробелы неловкости или досады, стал чесать затылок.

— А ты глазастенькая, чего надутая? Повздорили с любимым? Ну, с кем не бывает! Какие ваши годы. Нужно веселиться и забыть беды-горести! Ну, так как? Посидим, выпьем? А если хотите, вы - к нам.

Если этот тип имел места где-то в начале вагона и прошёл больше половины пути с целью пригласить незнакомых пассажиров в гости, — значит, в их тёплой маленькой компании закончилось спиртное, а новое знакомство, более чем удачный способ продлить застолье за счёт «новобранцев». Её попутчик не удостоил визитёра внимания. Казалось, он его не видит вообще. Рыжий, приподняв густые брови, смотрел на Валентину, как смотрит на королеву приговоренный к смертной казни, ожидая помилования. Клоун. Он согнулся в коленях и наклонил свою голову поближе к Вале. Теперь, аромат его дыхания был направлен мощным потоком прямо ей в лицо. Девушка несколько раз вдыхала воздух в лёгкие и задерживала дыхание. Грубить пьяным нельзя. Это правило. Быть вежливой ещё хуже. Вежливость — мать продолжения отношений. Одиозно отзываться можно, в случае если сохраняется дистанция для побега. А сейчас, необходимо тактично озадачить.

— Извините, Вам не кажется, что не совсем прилично без приглашения врываться в чужое купе? Точнее, совсем неприлично. Я вообще не понимаю, как можно распивать спиртное со всеми подряд. Рыжий опешил. Не такого ответа он ожидал от миловидной девушки. Он резко выпрямился и ударился головой о полку. Улыбнулся, обнажив ряд золотых зубов, и через мгновение скользкая улыбка расплылась в неприятный оскал. Ему, наверное, казалось, что любое приглашение сделанное его дражайшей персоной — верх радушия и образец широты души. Он сморщил нос и, подтянув трико к подбородку, направился дальше, но не преминул бросить на прощание совет. Он, как большое количество людей, страдающих ущемлённым самолюбием, наверняка бы помер, если б не оставил в память о себе дельный совет. Насколько дельный — настолько риторический, не нуждающийся ни в одобрении, ни в последующих диалогах. Этот совет был своеобразной формой прощания и жестом пренебрежения. Итак, он покинул чужую территорию, почти скрылся из виду, продвинув грузное тело вперед, по узкому коридору вагона, а до Валентины донеслось шипящее: — Закрывали бы своё купе и занимались известными делами, сосунки. Понты она мне тут колотит…

Валя поначалу приняла пьяный выпад близко к сердцу, но затем, у неё вырвался смешок. Она представила фразеологический жаргон в буквальном смысле, как хрупкая девушка огромной палкой наносит удары всей царской династии. Потом повернулась к окну, надеясь, что воображение попутчика аналогично включилось и хоть какую-то реакцию на своём лице, он соизволит показать. Напрасно она так полагала. Парень с маской статуи был непоколебим. Это и настораживало. «Мда, на свете хватает всяких людей. И один из них — мой сосед», — подумала девушка. А если бы на его голову упал чемодан, он вскрикнул бы?.. Сконфузившись от собственных фантазий, она поднялась, приняв сидячее положение. Газета не помогла.

За окном заметно стемнело. Дорожные столбы уступили место домикам и деревьям. Вскоре замерцали огоньки посёлка. Поезд приближался к станции. В вагоне загорелись тусклые лампочки. Понемногу голоса стихали. Ребёнок, полпути срывавший горло и чужие ушные перепонки, наверное, спал сладким сном, иногда подрагивая пустышкой. Только за стеной ещё стоял смех (уже не такой гомерический), и стуки зариков.

Огни становились все ближе и ближе, отражаясь в запыленных стёклах. Поезд замедлял ход и вот, просипев, он остановился, качнулся пол. Попутчик сразу же встал и направился к выходу. При чём, перед выходом, он так всматривался в окно, будто ожидал найти знакомые лица.

Валентина, прикрыв дверь купе, вышла в проход и стала смотреть на перрон. Весь вокзал состоял из одноэтажного деревянного домика, окрашенного в синий цвет. На его крыше красовалась надпись: «Дубровино». И, конечно, нельзя было не заметить гордость вокзала — электронные часы; не очень большие, но имеющие табло с горящими цифрами. Время приближалось к полуночи.

Люди с чемоданами лезли в вагон, будто боялись, что не успеют взойти на подножку до отправления поезда. Человек — пять-шесть толкали друг друга локтями и громко галдели. Пока стояла некоторая суета с подсаживающимися пассажирами, из соседнего купе, где постоянно хохотали и стучали фишками нард, выплыла мужская фигура, направляясь к ней.

— Девушка, этот бирюк, что с вами едет, ваш жених?

— С чего вы это взяли? Во-первых, не едет, а ехал. Во-вторых, легче выжать воду из камня, чем из него слова.

— Да вон же он, стоит себе и курит. Вернётся.

— Точно. Надо же, не повезло мне.

— Скучно? Да ты не волнуйся, смотри, кажется, эта скала подсядет к вам. А если есть время и желание заходи к соседям, скучать не придётся.

— Угу. Спасибо.

Парень, посмеиваясь, над габаритами движущейся пассажирки, сиюминутно освободил проход, и такая же мысль пришла в голову Валентине, потому как навстречу шагала, обвешенная огромными баулами, узлами, женщина невероятных размеров. Женщина-гора еле-еле протиснулась сквозь дверь, и сбросила весь свой багаж на место попутчика.

Валя возликовала. На её лице появилась ухмылка. Молчуну теперь не удастся сдержать под замком свои эмоции.

— Доброй ночи.

— Здрасти, — едва сдерживая широкую улыбку, ответила Валя.

— Ух, устала как собака. Пока дотащишь на себе упряжку — обрастёшь шерстью. Женщине на вид было около пятидесяти, но лишние килограммы прибавляли не только вес, но и годы. И говорила она через «О», что само по себе делало её речь смешной, необычной.

— Жара, так жара. Уморилась. Покончив с размещением багажа, она грузно опустилась на сиденье, и тотчас раздался жалобный хлопок последнего глотка воздуха из складки дерматина. Достав из кармана платья (больше похожего на халат), кошелёк, скала запрятала его в более надежное место — «декольте». «Действительно, — рассуждала Валя, — в таком неприступном месте самое то деньги хранить».

Поезд фыркнул и, нервно дёрнувшись, заскрипел, продавливая чугунные рельсы в землю. Валя обеспокоено прислушалась. В тамбуре, наконец, хлопнула дверь. Послышались шаги.

— Ты девонька, одна или как?

— Нет. Там, где вы сидите, едет один пассажир, парень. А вот и он пришел. Валя смотрела на попутчика и ехидно растягивала губы.

— Ты голубчик, отползай на верхнюю полку, — скомандовала женщина-скала. — Я своими габаритами не смогу влезть на небеса. Валя хихикнула. Ей было любопытно, как выкрутиться из этой ситуации сосед. И смешно, оттого что эта живая скала имела на руках билет на верхнюю полку, а без проблем нахрапом захватила низ. Тоже из категории старушек Бабарих, покупающих билеты подешевле. Валя уже не раз встречалась с представительницами этой категории. Покупают билет наверх, зная, что в поезде «на руку», и к всеобщей совести сыграют старость, разговоры об уходящем прочь здоровье и, собственно, без боя одерживают победу, завладевая низом. Однако парень без разговоров, к удивлению, и даже — разочарованию Валентины, вдруг покорно влез наверх.

Половина ночи прошла в раздумьях. Лишь на рассвете она сомкнула глаза, а когда проснулась, узнала, что попутчица еще ранним утром покинула их компанию, оставив на столике два яблока и пол-литровую банку молока. Наверное, это была своеобразная расплата за нижнюю полку. Ни Валя, ни странный сосед, так и не прикоснулись к угощению.

И снова молчание. Снова суета и шум голосов. Когда в коридоре послышался стук приближающейся тележки и голос проводницы, девушка оживилась.

— Кому чай, булочки, ватрушки?

Валентина набрала в лёгкие порцию воздуха и смелости и, приоткрыв рот, уже хотела спросить молодого человека: «вы чай будете?», но сосед вдруг вытащил пачку сигарет, поднялся и медленно направился в тамбур вагона. На лице Валентины застыла вялая улыбка. Проводница между тем остановилась и предложила сделать покупки.

Почему он так себя ведет? Почему смотрит и молчит? Да еще эта лёгкая, едва заметная улыбка сарказма. Господи, бывают же такие дурные люди. А что если он всё слышит и всё понимает? Мог бы сквозь зубы произнести сухую фразу, когда вошёл в купе, что-то вроде: ага, зрассси». Этого было бы достаточно, чтобы перевести фразу в меру своего понимания: «мол, отвали, дальше будем ехать молча».

— Девушка, вы что, немая? Будете брать? — донеслось до её слуха и Валентину осенило! Ну конечно! Конечно! Да! Он глухонемой!

Такой симпатичный, хорошо сложенный и такое несчастье… бедный, бедный.

— Да, я, пожалуй, возьму две порции чая с сахаром и пару булочек. Рассчитавшись с проводницей, она утеряла еще некоторое время назад, сковавшую её неловкость, и громко выдохнув, почувствовала, что от напряжения не осталось и следа.

«Как бы не задеть его гордость, чувств, не ранить душу?», — думала она, намереваясь перейти от слов к жестам и наладить с обаятельным соседом диалог.

Они, (глухонемые) могут читать по губам. Нужно громко проговаривать вслух каждое слово и дополнительно руками объяснять, о чём речь. Да, конечно. Вот только как спросить его имя?

Попутчик вернулся. Лицо его оставалось беспристрастным, спокойным. Он уселся на свое место и, зачесав пальцами рук волосы, словно щербатым гребнем, посмотрел на Валентину, но смотрел так, будто вместо глазных яблок у него были вставлены стеклянные протезы, смотрел куда-то сквозь неё, словно прожигал взглядом стену, отделяющую одно купе от другого. Осмелившись сделать первый осознанный выпад, она громко по слогам произнесла: — А я в отпуске. Еду к тётке. Давно обещала. Вы, наверное, тоже на отдых к морю? Он перевел взгляд вниз, к полу. Валя поджала босые ноги под себя, усевшись по-турецки. Внизу, под сиденьем, одиноко лежали скинутые босоножки, разбегающиеся в разные стороны. Парень не ответил и отвернулся к окну.

— Как вас зовут? — закричала Валя — не так, чтобы громко, но, учитывая дистанцию между ними, частота была довольно высокой. Меня зовут Валя. Похоже, он не понимает по губам. Ужасно. Бедный. Она пристально вглядывалась в его лицо. Смуглая кожа, как хороший наряд, заметно придавала его облику эффект. Глаза синие, прячутся за немного прикрытыми веками. Подбородок чётко очерченный.

— Я вам чай взяла и булочку, ешьте! Не хотите? А я проголодалась. Неужели он ничего не понимает по губам? Что же за причина?

Молодой человек наблюдал как девушка, пыталась ему что-то объяснить, с азартом жестикулировала и широко открывала рот, но продолжал сидеть так, словно смотрел немое кино. Валя вздохнула и затихла. А сосед неожиданно закрыл ладонями лицо и нагнулся к коленям.

— Эй, с вами всё в порядке? Эй?

Попутчик тут же поднялся с места и когда его рука, доселе нашедшая приют в кармане брюк, покинула тряпичное убежище, оттуда вылетела монета. Подскочив на полу, звеня и подрагивая, она закружилась вальсом вокруг собственной оси, точно волчок, а затем гулко шлёпнулась у ног Валентины. Она подобрала монету с пола и стала внимательно её рассматривать. Это была очень старая серебряная монета со стёртой чеканкой. Лишь на одной стороне виднелся герб двуглавого орла, правда, вместо скипетра и державы в его лапах были зажаты факел и венок. Дата совсем стерлась, но и так стало понятно, что белый кусочек благородного металла представляет собой раритет. Зажав её в кулаке, Валя спросила: — Это старинная монетка? Незнакомец проигнорировал вопрос, и в одно мгновение, разжав ее пальцы, забрал монету обратно. Затем вышел.

«Мда, контакта землян с пришельцами не состоялось», — усмехнулась она про себя.

Вскоре проводница прокуренным голосом объявила пассажирам, что через два часа они подъезжают, и попросила сдать постельное белье.

А потом вернулся незнакомец, и тогда Валя решила использовать последний вариант, еще хранившийся в резерве банка её идей. Она оторвала кусочек газеты и ручкой написала: «Меня зовут Валя. Как ваше имя и почему всё время молчите?»

Оживлённая ходьба и разговоры людей послужили молодому человеку отличной ширмой. Он словно затерялся в чужих голосах. Молча свернул матрас. Аккуратно сложил стопкой белье и вдруг, глянув на Валентину, на клочок записки, который она протянула ему, опять рванул ладони рук к лицу и закрылся. Его тело судорожно затряслось.

«Господи, да он же психически нездоровый. Вот где собака зарыта! А уж если это шизофреник да еще глухонемой…» — неожиданно сделала она вывод.

Последняя выходка попутчика отрезвила девушку. Желание, выяснять причины и мотивы его поведения тут же растворилось.

Когда поезд остановился, она повесила на плечо две сумки и дождалась, когда чудаковатый пассажир без багажа первым покинет вагон.

На вокзале ее никто не встречал. Вале нравилось неожиданно появляться в дверях дома тетушки, подкрадываться на цыпочках и закрывать ей ладонями глазами. А город она знала, как свои пять пальцев. Да и сумки были не тяжелыми. Так что: в путь!

Валя сошла на перрон и оглянулась, чтобы в последний раз увидеть чудака. В гуще толпы она заметила его в компании мужчин. Одного из них она узнала сразу. То был парень из-за стенки. Он пожимал руку и хлопал попутчика по плечу. Рядом стоящие мужчины, хохотали. Ей вспомнилось, что именно так, с умным видом, школьники дразнили дурачка Гену. Или, посмеиваясь, задавали ему серьезные вопросы. Например, облепят Генку кругом, и давай тактично издеваться: «Ген, а тебе нравится Муслим Магомаев? Олигофрен кивает головой, хотя не имеет ни малейшего понятия кто этот самый Муслим. Ему нравится общество стайки лицемеров по той простой причине, что для него эти ребята — живые люди. Как он.

И на их лицах улыбки. Ему неведомо, что они играли роль авгуров. Скорее всего, эти — также насмехаются над слабоумием бедолаги.

Столб фонарный. Часы, заболевшие, со сломанной стрелкой. Неправильное время. В прошлом году они выглядели новенькими, а сейчас стекло было надтреснутым. Телефонная будка, которая по традиции не работала, за год нисколько не изменилась. Рваный шнур без трубки.

Валя прошла через подземный переход и, выйдя на привокзальную площадь, отправилась по знакомой дороге пешим ходом. Девушка прибавила шаг, когда вошла в сумерки. Фонари по обычаю не работали. И вдруг её окликнул мужской голос.

— Валь, погоди. Чувствую себя виновным и хочу извиниться.

Она становилась и увидела как попутчик, пожимая плечами, дожидается ее ответной реакции.

— Так ты все же говорящий.

— Нелепо как-то вышло. В общем, я поспорил, что продержусь три дня без разговоров, и при этом не буду использовать жесты, записи. Ты помнишь ребят из соседнего купе? Вот я был у них под контролем, а иначе мне бы никто не поверил.

— Ясно, хотя мне этого не понять. На что хоть спорил?

— Да так…это неважно. Ничего особенного. Речь идет о нематериальных благах.

— А я как дура изощрялась в различных способах подачи информации. И ты смеялся надо мной, так ведь?

— Ну, знаешь, не так чтобы, но в определенные моменты было смешно до коликов. Так ты не в обиде? Дружба?

— Конечно, неприятно. Но что поделать? Давай знакомится полноценно. Мое имя тебе известно, а как тебя величать?

— Игорь. Можно я тебя провожу?

— Ты и так рядом идешь, а до дома не так далеко.

— Давай я тебе хоть сумку помогу донести.

— Мне совсем не тяжело. Они лёгкие.

— Как хочешь. Воздух свежий. Запах ночи. Здорово, правда?

— Да.

— Не обижайся.

— В какой-то степени я тебе благодарна.

— За что?

— Попробуй догадаться.

— Не знаю.

— Мда, откуда тебе знать. В общем, за время нашего безмолвия, я столько анализировала, столько накопила разных мыслей, что теперь обязательно напишу рассказ об увлекательной немой поездке в компании странного попутчика.

— Да ну? Здорово. Тоже иногда балуюсь в дневнике. И какой будет развязка? Что-то вроде: «Деревья кланялись им вслед… или — два силуэта удалялись в ночи»?..

Силуэты удаляются, а трупы остаются… Кульминация — «труп молодой девушки будет найден в сточной канаве».

— Ну и страсти.

Валя засмеялась, вглядываясь в обеспокоенные глаза Игоря.

— Да, я напишу именно так, но сделаю постскриптум: «забудьте о «героях» нашего времени — пишите о Героях и тогда останетесь живы.

Понял смысл? Я хочу написать о героине, которая, в свою очередь, уделяла в своих романах слишком много внимания не тем людям, не тем ситуациям, проблемам.

— И кто мерило определяющее, о чем писать стоит, а о чем нет?

— Сложный вопрос. Не помню, кто из философов сказал отличную фразу, кажется, Вольтер, но звучит она так: «Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой».

— Понимаешь, о чём я? Автор, чрезмерно занимающийся ловлей мух на Марсе и мечтающий создать «шедевр» только для того, чтобы стать известным, уважаемым, в погоне за славой, начинает фальшивить, если он, конечно, вправе держать в руках перо и бумагу. Автор, создавая произведения должен полностью проникаться в мир своего персонажа, становится его частью, жить как он, думать как он, а потом — отпустить персонажа на свободу, вдохнув в него часть своей собственной жизни. В общем, с любовью нужно создавать миры, а не с надеждой на успехи. А моя героиня будет слишком увлечена идеей успеха. Каждый раз, беря в руки карандаш, она будет придумывать витиеватый сюжет с одной мыслью — наутро проснуться звездой. Таким образом, она угодит в собственную ловушку. Встретит маньяка, о котором так много думала и писала, и он, утолит ее литературную жажду, включив в список своих жертв. И героиня, алчущая славы, наконец, ее обретет. Вот такой сюжет.

— Занимательно. Надо же… Речь о концепции переноса сюжета произведения на себя? Неосознанное или принятие надуманной кармы?

— Отчасти.

— На свете сотни писателей, которые пишут страшилки, и что? Они переносят страхи и ужасы на себя? Свою жизнь?

— Неудачное сравнение. Мне кажется, ты не понял, о чем я сказала раньше. Я лишь говорила о желании писать ради читателя и желании писать ради себя. Есть разница? И не имела в виду материализацию смоделированной судьбы героя автором. Но «отчасти» сказала, потому, как предполагаю, те, кто пишет мистику и хорор, в их жизни имеют место странности и разного рода неприятности как предвестники.

— Хм. Возьмем короля ужасов. Он пишет такие вещи, что иногда не по себе, чертовщину разную. Разве его жизнь в реальности похожа на кошмар?

— Ты его читаешь?

— Почти всего.

— Но ты обрати внимание на его ранее творчество и позднее. Сравни. До того как он попал под колёса фургона и после. Многие его произведения — это серьезные драматические вещи, где все построено на эмоциях, человеческих страхах. Особенно это хорошо видно в новеллах.

— А я похож на маньяка?

— Нет.

— А почему?

— Много времени теряешь даром.

— Ты смотри-ка, ветер неожиданно поднялся. Воздух предгрозовой. Молодой человек стал шумно дышать, вбирая в ноздри, запах ночи. — Наверное, силы зла активизировались, подслушав нашу беседу.

— Силы зла — не страшно. Кошмар начинается, когда ты знаешь заранее об объектах и субъектах этих самых злых сил, но никак не можешь повлиять на ход событий. Не можешь что-то изменить, кому-то помочь, а просто знаешь, наблюдаешь и терзаешься в оковах отчаяния. Особенно страшно, если ты сам — объект или субъект.

— Говоришь, я не похож на маньяка?

— Да кто тебя знает? Есть только один способ разгадать такого человека, но он, к сожалению, сейчас недоступен.

— Но ведь мы с тобой столько прошли вместе и неужели в разговоре нельзя это уловить?

— Может ты и есть такой.

— Ты ж меня видела в компании ребят, с которыми я ехал.

— Это ничего не доказывает. Увы, я лишь видела, как ты стоял в их кругу, но про пари ты мог солгать.

— И поэтому, как идиот молчал?

— Может, и молчал только потому, чтобы, потом все случилось именно так как случилось. Сценарий, другими словами. Мы идем и непринужденно беседуем — это тоже сценарий.

— В таком случае, ты должна меня бояться.

— Вряд ли. Сегодня ты по-любому меня убивать не будешь, а в следующий раз я не предоставлю такого шанса.

Они переглянулись и засмеялись.

— Да уж, весело пошутили.

— Да, это точно. Приятно было познакомиться. Ты знаешь, мы почти уже пришли.

— Три горящих окна? Он кинул вопросительный взгляд в сторону одного из трех домов, стоящих друг к другу вплотную. Валя кивнула.

— Жаль расставаться. С тобой оказалось очень интересно. Может, увидимся завтра?

— Нет, завтра не смогу.

— Тогда послезавтра.

— Пожалуй, да.

— Давай. Можно на Мёртвое озеро сходить, там отличный летний ресторан совсем не похожий на своих собратьев. Знаешь, он построен в виде огромного такого шатра и полностью окутан лианами, а рядом — вид на озеро и на лодках можно покататься. И ещё: я удостоверился в истине слов. Помнишь, пословицу: «молчание — золото»? Молчание сыграло не последнюю роль в твоих рассуждениях, в моих наблюдениях, и в итоге — мы познакомились и это здорово.

Да… здорово… ну пока…мне пора. До встречи. Не забудь захватить с собой томографическую распечатку! Валя засмеялась и скрылась за воротами частного дома. Закрыв металлическую калитку на засов, она прислонилась к воротам и сделала выдох. Немного постояв на свежем воздухе и захватив первые капли мелкого дождя — так внезапно начавшегося, она, наконец, двинулась к крыльцу дома.

По губам Игоря скользнула слабая улыбка. Он не знал, что ответить ей вслед. Да и не нужен был ответ. Они оба знали. Между ними вновь на долгое время образовалась пауза молчания, может быть, божественная пауза. На целые сутки. Слишком долгая, но возможно именно она подарит им шанс осмыслить многие вещи — и в эту, и последующую ночь, поможет сделать правильный выбор. Человек всегда свободно идёт по дороге своей судьбы. Дорога слишком разветвлённая, путь изначально длинный. Главное, — не делать спонтанных поворотов, прислушиваться к сердцу, разуму и лишь тогда сворачивать и двигаться дальше. Однако единственной проблемой извечно была и будет стоящая перед путником дилемма: «куда сворачивать?»

Молодой человек подкинул вверх серебряную монету, которая, перевернувшись в воздухе несколько раз, ловко была им подхвачена и зажата в ладони, а затем, улыбнувшись, двинулся вдоль заборов к шоссе.