Сначала я думал, нужно ли это или нет. Но потом решил – нужно, как же иначе. Другое не дано.

Был у меня знакомый – Олег. Старый знакомый такой. Он потерял свою единственную любовь раз и навсегда после того, как заполучил четвёртый шрам на лице. Лицо у него и без того не ахти какое было, с самого детства, с рождения. А тут ещё эти шрамы... И кто только сказал, что шрамы красят мужчину? Ни капли! Точно говорю! И сказать это мог только идиот, каких мало.

Первый шрам, как я помню, у Олега появился, когда ему лет десять было. Не больше. Первый и самый аккуратный, как предупреждение – мол, дальше хуже будет, осторожней надо. Над верхней губой до левой ноздри красовался шрам. Да, именно здесь пока только красовался. Но три года спустя, появились дополнительно, в качестве ненужного резерва, ещё два шрама. И оба с левой стороны: один около уха. Другой на всю щёку. Уродские, скажу, шрамы такие.

Девчонку, ну в которую он влюбился без задних ног, Юлей звали. Чего он в ней только нашёл? Она на него и взгляд-то не поднимет, всё вскользь, да вскользь. Сама, куда уж там, вся такая разэтакая. Одним словом нос задрала, того и гляди облака задевать начнёт. И он в неё, значит, по уши, всей душой, всем сердцем. Кто же так влюбляется? Опасно так! Олегу что – мозги затуманило, слушать никого не хочет, но страдает, значит, нравится ему, как ещё понять… А ей дела нет. Она и не видит ни черта, в общем-то, нужно ей больно.

Тогда-то он и заработал последний свой, четвёртый шрам. Вы бы видели. Огромный шрамище, рассекал почти всё лицо от правого надбровья, через переносицу, под левым глазом, и заканчивался у уголка губ. Значит, по диагонали шёл, немного дугой. Он мне, когда я его увидел, сразу образ отрицательного героя напомнил, каких любят создавать в голливудских фильмах. Такой, если б и был, то самым что ни наесть отпетым злодеем, так его шрам портил. Точнее все его шрамы. А кого, я спрашиваю, не испортил бы? Нет таких, нет!

Олег, наверное, только такой огромный порез получив, тут же понял, что теперь любовь взаимная уж точно невозможна. Какая тут любовь-то, можно сказать с уродом. Нет, я так не думал, но вот эта дурёха Юлька – сто процентов, если, конечно, заметила. Ни черта она не заметила! Олег больше ни с кем не виделся, сам себя в изгнание от лишних глаз записал. Были б у него деньги… Нет, у родителей, вообще-то, это понятно, тогда были финансы и он мог операцию сделать, лицо чистым... В общем, без шрамов, там, разных. Так до восемнадцати лет, а потом его в армию забрали. Меня тоже, но я, как видите, вернулся, а он нет. Куда он делся – неизвестно, никто не знает. Странно как-то всё. К его родителям я идти не решился, почему-то стыдно мне. От чего, не пойму. И в слухи не верю, так что и перечислять их не буду; и в то, что он в Чечне сгинуть мог. Не мог он, не мог – это точно, говорю, – только не он. Сам не знаю почему, но так.

Юлька же, хотя с ней я особо и не общаюсь – отдалился, – вышла замуж. Муж, какой-то тип, под два метра ростом, весь холенный до невозможности, как она в своей чопорности. В чём они похожи, так это в светлых волосах – роскошных, конечно, это я признаю, – словно отбеливателем пришлось. Но это их собственная беда. Она скоро родить должна, ходит с животом, гордая больше чем обычно. Ну и флаг ей в руки, пусть несёт. Нужны мне их проблемы, таких сплошь и рядом.

В остальном – я об Олеге, – ни слуху, ни духу. Интересно, как он. Мы с ним похожи были чем-то... Чем, только?

Я-то своей занятной физиономией тоже особо выделялся, не от красоты конечно. И шрам имел, правда, всего один, на лбу. Заметный такой, как солнце в безоблачный день. Дерьмовый, одним словом, день. И лоб дерьмовый. Что в нём интересного, а люди взгляд кидают. Представляю, каково Олегу было, точно та афиша: “Спешите видеть шоу уродов”. И сам в качестве бесплатного примера. Извиняюсь, конечно, но если оно так, если люди только так и воспринимают. Видят образ и всё... с них хватит. Для них всё о собеседнике на его лице написано. До того дошло, что они своих же лиц не узнают, пытают свои отражения... И это было и есть. Правда, было время, благо прошло, когда меня Франкенштейном обзывали. Оно понятно – шрам только на то и намекает, что, будто в мозгах поковырялись, трепанацию сделали. А он-то всего лишь от металлической пластинки, которую я не удосужился вовремя заприметить и с разбегу на неё, заразу, налетел. Больно было как-то особенно, не так, как от перелома, когда я палец на ноге сломал. Другая тема. Что интересно, вот вам я о своём шрамике поведал – от чего он; а Олег никогда не распространялся о способе зарабатывания своих, только вяло отмахивался, мол, не ваше дело. Ну и ладно, правда?! Какое, в самом деле, нам-то дело?!

И вот он пропал. Я решил считать так.

Скоро же совсем занемог. Нет, так-то всё, в общем-то, хорошо, отлично даже можно сказать. Но сны дурные стали сниться, от них я среди ночи просыпаюсь и весь, как положено, в холодном поту. Странный он – этот самый холодный пот. В детстве я считал, что сначала обильно обычным потом покрываешься, а уж затем сквозняк от форточки его остужает. Делов-то. Ан нет, впечатления теперь другие и одни, лишь холодный пот и больше ничего. Но холодит он страшно. Отсюда и сны в разряд дерьмовых отправились. Страшные? Да, есть такое, есть. И объединяла их занятная вещь – Олегова персона. Конкретно его шрамы.

Чего они меня так задели?

В моих снах он сам резал себе лицо, то стеклом, то бритвой, то ножом, но самое отвратительное – любого на тошноту подведёт, – когда он пытался не резать, а, в полном смысле слова, рвать кожу, мясо, что там ещё есть, каким-нибудь тупым предметом. Пластмассовым крюком ещё ладно, но вот авторучкой, или, кажется смешным, столовой ложкой, но это отнюдь не смешно, наоборот, точно. Сначала такая гадость и снилась, а затем совсем круто стало. Теперь он – Олег значит – падал с какой-либо возвышенности вниз головой, конечно, да ещё рожей, иначе не скажешь, в авангарде, пласты воздушные рассекая. И хрясть – можно предвидеть, – обо что-нибудь. И кровь во все стороны. Такого ни в одном триллере не увидишь. Сновиденческий Олег, мало того, что маньяк, так ещё и садист оказался отменный. Точно говорю, не иначе. Сами посудите, попробуйте так. Этот гад – не могу я по другому к нему относиться, – свои чёртовы, дерьмовые полёты со скамеечки начинал, а летел вниз, тем не менее, точно с высокой башни сигал – долго так. Каждый раз пьедестал менялся. Нет, вы только представьте, за скамейкой последовало: стол, шифоньер, балкон, гильотина – видали, а! – форменное издевательство, говорю вам, – крыша дома, Эйфелева башня – неплохо, правда?! – Останкино, – по всем достопримечательностям решил пройтись, зараза, – воздушный шар, самолёт... Боюсь, что дальше-то будет. Нет, точно, так и будет явно – он со спутника низринется. Вот дерьмо – сколько я это словно уже употребил, самому совестно, – я же не проснусь, пока он не грохнется. А где гарантия, что Олега, как тот спутник, вокруг земли не закрутит. Многого дождёшься.

Тогда я затеял, полностью, конечно, ещё не отдавая себе в том отчета, что решил. Глупо может, но раз решился отыскать Олега, значит всё, решено.

К этому моменту родила Юлька. Но оказалось, что родившаяся девочка была мёртвой. Подробности мне не известны, но Юльку, всё же, жаль, как-никак горе большое, понимаю.

В военкомате ничего хорошего не сказали, лишь послали куда подальше – мне, мол, что, больше всех надо? – а вдогонку поинтересовались, сам-то я отслужил положенные?! Пришлось “военник” показать, – хорошо, хоть захватил с собою! Рожи тогда у них ещё обиженней стали, будто я им соли на рану сыпанул и уксуса сверху. Еле вырвался из гадского логова, чтоб им, признаюсь, пусто было... и в карманах, и в желудках. Дармоеды! Надежды же я не терял, всё равно ведь найду, честное слово. Что хорошо, так то, что пока меня эта мысль не покидала, сон отошёл. Правда, кроме тумана ничегошеньки не снилось, но это лишнее.

И почему же к его родителям не тянуло? Никакой охоты, сам поражаюсь, не было. Ну, никакой совсем! А где ещё об Олеге-то узнать можно? В принципе, в военкомате мне, может, что-нибудь и поведали бы, если я, хотя б ему, Олегу, родственником приходился. Так, только друг, старый знакомый, вот.

До того дошёл – хотите, верьте, хотите, нет, – что собирался письмо послать в “Жди меня”. Передача такая по телеку есть, там всех, вроде, находят по заказу и бесплатно, что важно. Практически написал, если бы не случай, возможно, в некотором роде, чудо. Я весь извёлся, издёргался – сон из тумана вновь выплывать стал; смутно, но точно он, чего мне врать, – а тут звонок по телефону. Ещё брать трубку не очень-то хотелось, но что-то подтолкнуло. И звонили издалека, связь дерь... неважная, одним словом.

Звонила некая мадам, конечно, она представилась такой Ириной, что с трудом верилось, и я не поверил. Имя у неё точно иное, не иначе. И эта самая дамочка, быстро так – только поинтересовалась с кем говорит, – начирикала, что бы я выезжал в Артём, по адресу такому-то, чем раньше, тем, естественно, понять можно, лучше. Там меня ждёт такой-то, который должен передать что-то от Олега. И фамилию правильно, для меня, назвала. И тут же трубку, видать, бросила – гудки пошли. Я как этот, только адресок быстрее записал, пока не забыл, и “такого-то”. Ни черта у тётки спросить не успел. Да она и тараторила, как автомат Калашникова, весь боекомплект выплеснула в несколько секунд.

Совпадений много. Но почему позвонили мне, а не его родителям – у них-то телефон тоже стоит?! Не из-за того ли, что именно я его ищу? Но откуда кому-то об этом знать, кроме военкомовских?! Некому. Напрашивается мысль: а не злая ли это шутка? Или, дебильный обман? Или ещё что? Запутался в опросах…

Чуточку больше задумался, точно с ума съехал бы. Решил так, что пусть всё катится к чёрту на куличики, а я поеду и разузнаю, если выйдет, что к чему. Благо время пока есть, да и деньги, слава всевышнему, тоже. Почему б и не поехать?! Интересно же все-таки. Слишком невероятна и очевидна цепь: сон – Олег – звонок…

Поехал на вечерней электричке. Народу не особо много было. И только сидя в вагоне, подумал и призадумался, всё ли здесь так. Но навряд ли. Если не считать, что это один громоздкий, лишённый какой-либо логики бред, то зачем, спрашивается, той самой Ирине понадобилось вообще представляться? Если имя вымышленное, то не лучше ли вовсе не называться? Наверно имя было для большего доверия, точно так. Вроде, как бы сближает. Но ловушка там или ещё чего – неважно стало, я уже сел, решил, и пойду до самого конца.

Хорошо дом – он оказался небольшим, частным, долгое время, на взгляд, не видавший починки, снаружи по крайне мере, – не далеко от железной дороги стоял, в ряду на него похожих домиков. Зашёл за калитку, постучал посильнее. Собаки, смотрю, и духом не пахнет. Долго не отвечали. Думал, зараза, попался-таки на чей-то тупой, не иначе, розыгрыш. Но всё же – аж, почему-то, полегчало – откликнулись на мою тарабанщину. Дверь неровно скрипнула, и предстал бородатый седой дедок. Тоже мне, явление Христа народу…

Стал этому субъекту про Олега что-то талдычить, а он молчит, кивает и только жестами приглашает войти. Ну, я, понятное дело, вошёл. Внутри, во всех комнатах, кстати – грязненьких, чахлых одним словом, – свет от свечек исходил. Слабый свет, и проку от него, что от спички в бездонной пещере, то есть – никакого. Отвлекает лишь, к полумраку зрению не даёт привыкнуть своим трепыханием. И чадят они, свечи эти, и вонь распространяют непонятную… Фу-у…

А старик, по-моему, немым оказался, ни слова из него не вытянешь. Чудно, чёрт! И пихает он меня, так ненавязчиво будто, в дальнюю комнату. А я знай себе втолковываю ему чушь всякую, пытаюсь то бишь, и не заметил, как он меня таки втолкнул, и дверь снаружи подпер, негодяй старый. Хотел было разораться, покрушить для приличия чего-нибудь, поломать там – нервы-то, сами знаете, совсем никуда, расшатались, что тот маятник. Но, во-первых, жаль ломать особо ничего не представлялось, за отсутствием такового; а во-вторых, я узрел то, что меня, нежнейше говоря, взволновало, аж поджилки затряслись. На двух стульях лежал гроб, открытый причём, а в нём покоился бледный до мерного свечения, Олег. Сразу его узнал. Он, каким был, таким, в принципе, именно и остался. Вот только помертвел немного.

У меня в горле ком застрял, и пот выступил на лбу, хотя не жарко было-то. Взгляд отвести не могу, смотрю. Здравствуй, забвение… Рядом, на третьем стуле, лежал парашют без кольца пружинного механизма, что для вытяжного купола. Сверху письмо. И вдруг ноги стали подкашиваться, и сознание сбои выдавать. Не понравилось мне это, честно говоря, без чувств чуть было не решил упасть. К письму потянулся. Схватил так, судорожно вроде.

Разом всё вокруг переменилось, потекло как-то.

Свечи тут же выгорели, но, слава богу, сквозь пыльные стекла окон ещё пробивался тихий свет заката. Гроб опустел и почернел малость. На стульях и стенах больше паутины и грязи. Исчез и парашют. Запустение во всём доме. От деда и след простыл. Тишина. Не дом стал, а полная развалина. Но письмо в руке осталось. Дерьмо какое-то происходит, явно. Затем я провалился, наконец, в долгожданный обморок; не выдержал, спать захотел видимо.

До утра провалялся.

Пока домой возвращался, думал не о той несуразице, что со мной приключилась, не о глобальном, так сказать, мираже и съезжании мозгов набекрень – сам удивляюсь, – но о сне, который видел, пока валялся в отрубе. Замечательный сон, хочу заметить. Снилось поле колосящейся пшеницы, далёкий при далёкий лес, ясное солнце и тёплый ветерок, разносящий приятные запахи, и гамму звуков от насекомых… А в небе парил кто-то. На парашюте…

…Письмо Юльке отдал, пришлось, оно ей адресовано было. Без лишних слов вручил и удалился по-быстрому, под немое изумление. Сам послание не читал, совесть протестовала.

Дальше в моей жизни всё по гладкому пошло, нормализовалось. Так хочется верить. Всё как у обычных людей: работа, семья… всё, повторяю. Стоит заметить, что Юлька, через год, как приняла от меня Олегово письмецо, разродилась двойней – мальчиками близнецами. Но сама родов, увы, не пережила. Жалко, всё же, её.

Но самое интересное для меня, пожалуй, что именно так, остаётся то: откуда, при каких обстоятельствах и каким образом, Олег заработал свои драгоценные шрамы? Не знаю, почему это так волнует… Ни: что было написано в письме. Ни: почему снились кошмарные сны. Ни: сама, из вон выходящая, странная до безобразия, история, которую пережил. Ни другое, что связанно с Олегом, упокой его душу. Только шрамы, секрет их происхождения, чёрт возьми!