Он достал из бара первую попавшуюся бутылку и, не размениваясь на посуду, сделал два больших глотка прямо из горла. Напротив него стоял его брат-близнец, полная копия, если не считать одного, а именно, горящего, искреннего взгляда...

- Ты же не пьёшь? – спросил брат-близнец. – Или у меня устаревшие сведения?

- А вот сарказма не надо, - парировал Он, поставив бутылку на журнальный столик.

- Ах, да, прости. Забыл, что это твоя прерогатива, а не моя, - ответно парировал брат-близнец.

- А ты себе не льстишь, нет? – немного зло поинтересовался Он.

- А как будто ты не помнишь...нет. Или ты, действительно, уже ничего не помнишь? Хотя, о чём это я, ведь столько лет прошло, столько всего пережито... Скажи мне, я тебе хоть кого-нибудь напоминаю?

Он молчал

- Что, молчание – знак согласия? Или ты всё-таки ничего не помнишь?

- Ну, на склероз-то я пока не жалуюсь. Ты лучше скажи мне, с каких это пор прошлое предъявляет претензии настоящему?

- А я – не прошлое, я – это Ты.

- Мило, - воскликнул он, явно начиная пьянеть, - в таком случае, кто же тогда я?

- Сказал бы я тебе, кто ты... да образ не позволяет.

- Чуется мне, это ты злишься.

- Чуется мне, это ты пьянеешь, - презрительно бросил «брат-близнец». – Объясни мне, почему мы такие одинаковые и настолько разные? Мы ведь не чёрное с белым, мы ведь один и тот же человек. Я – это ты, ты – это я, и между нами должно стоять равно или следовательно, а стоят почему-то больше и меньше, лучше и хуже. Неужели ты не понимаешь, что что-то не так, неужели ты не видишь, что все вокруг ищут в тебе меня?

- Ты предлагаешь мне снова стать тобой? Пойми, это невозможно.

- А быть таким, какой ты есть - это возможно? Ты обманываешь себя и других, говоря, что с годами стал лучше, а ты посмотри вокруг, что лучше-то?! То, что ты стал презирать людей? То, что ты превратился в надменного сноба, мнительного эгоиста с кучей навязчивых идей? Или лучше тебе стало от того, что ты окончательно замкнулся в себе?

- А ты будто никогда не замыкался?

- Замыкался, но в отличие от тебя я никогда не превращал это замыкание в броню, в панцирь. Ты же из этого футляра выглянуть боишься... Что с тобой происходит? Очнись. Я не хочу быть таким! Хотя, конечно, тебе плевать, я ведь для тебя просто прошлое, даже не 25-летний парень, которого ты мог бы презирать и ненавидеть, а всего-лишь прошлое, временной промежуток, пустое место, галлюцинация, которая исчезнет сразу же, как только ты откроешь глаза и протрезвеешь...хотя ты уже не протрезвеешь, ты таким и останешься: невыносимым и одиноким...смертельно одиноким...

Он очнулся, лёжа на диване в гостиной. Его беспощадно колотила частая дрожь. Кошмар, который приснился ему только что казался настолько реальным, что можно было сойти с ума. Его взгляд судорожно коснулся приоткрытой дверцы бара и в ужасе устремился вниз – початая, так и не закрытая бутылка, стояла на журнальном столике...