Как это Гердика угораздило простудиться в самый канун праздников? Все ребята будут бегать взапуски меж разряженных в красные и желтые ленты деревьев, есть сколько угодно мороженого – особого, праздничного, с джемом! – и размахивать пестрыми флагами. А может быть, этим же вечером им разрешат плясать вокруг волшебного костра, подбрасывающего в небо синие и зеленые искры, которые и не отличить от звезд. Наутро же – только встанет солнце – зазвучит веселая музыка, и заезжие артисты будут, кто во что горазд, веселить местную детвору…

Самым обидным во всей этой истории для Гердика было не саднящее горло и не нос, вообразивший вдруг себя весенней сосулькой и шмыгавший, как у кролика. Это он бы вполне перенес, даже не пожаловался бы! Но вот перспектива остаться даже без горсти черешни, созревшей не в пору в саду тетушки Рут… Конечно, тетушка Рут, как узнает о его болезни, тут же притащит с блюдо той своей хваленой ранней черешни – но что в этом интересного? Вот когда, зарывшись носом в листву и отгоняя зеленых любопытных бабочек, тянешься за самыми спелыми ягодами, изо всех сил, торопишься, чтоб не опередили, а потом еще пытаешься выплюнуть косточку дальше всех – это ли не удовольствие?

– Вот, доктор Вледиг, полюбуйтесь-ка на моего героя!

Дверь отворилась со скрипом (примерно такие же звуки издавал нос Гердика), и вошли мама и доктор Мирддин Эмбрейс Вледиг. Высокий, с длинной седой бородой и крупным, точно из дерева выточенным носом, он был похож на какую-то большую птицу – Гердик не помнил, как она называется. Доктора любили все местные детишки, да и он всегда был рад устроить для них яркий фейерверк, соткать из воздуха живую картину, превратить воду в стакане в апельсиновый сок среди зимы, разогнать помешавшие игре тучи или рассказать сказку. Сказки у него все были разные, ни одна не походила на другую. От него Гердик узнал про приключения (а уж если точнее – стойко перенесенные злоключения) Мерриаддока Храброго и Отважного. Как помнится, вышеозначенный Мерриаддок иной раз был не прочь переплыть вдоль и поперек ледяную по весне реку…

– И как это тебя, Ольгерд сын Талесина, угораздило? – проворчал, закончив осмотр, доктор Мирддин Эмбрейс Вледиг. – Не иначе как до следующей недели придется тебе, дружок, посидеть дома.

– Дядюшка Мирд! – взмолился Гердик. – А как же праздник?

– У вас тут что ни полнолуние – то праздник, – безапелляционно заявил доктор. – Один погромче, другой потише, а носитесь по полям вы вне зависимости от значимости дня, так сказать. Так что подождешь другого.

– Ну вы ж волшебник, ну что вам стоит взять да заколдовать эту мою простуду?

– Гердик! – мама строго взглянула на него, но Гердика обмануть было трудно – уголки губ у нее дрожали, готовые растянуться в улыбке. – Доктор Вледиг – занятой человек…

Доктор тем временем колдовал над склянкой микстуры.

– Я не самый великий волшебник в мире, – заметил он, не отрываясь от своего дела. – И по мановению рукава простуда никуда не денется… Ее не заколдовывать, ее лечить надо. Выпей-ка.

Гердик послушно проглотил две ложки микстуры, причем первый раз она имела явный привкус брусничного морса, а потом – ни дать ни взять, малиновое варенье.

– Ты иди, – обратился доктор Вледиг к маме, которая в растерянности стояла у дверей и поглядывала на часы. – И не волнуйся, побуду я с этим… рыцарем.

– Доктор, это так нетактично с нашей стороны – заставлять вас, зная… – начала было мама, раскрасневшись; как все рыжеволосые, краснела она легко и быстро. – Ну, в общем, вы понимаете…

– Понимаю я, понимаю, да я ж лекарь все-таки. Я пока твоему храбрецу сказку расскажу, у нас когда-то сказками лечили… Вот слушай, Ольгерд Храбрый и Отважный: под землей, в горах, живут маленькие человечки с длинными бородами. Это гномы. Они добывают золото и драгоценные камни…

Под землей, в горах, живут маленькие человечки с длинными бородами. Это гномы. Они добывают золото и драгоценные камни. Труд опасный, любому известно. Зато кто свою работу любит, всегда в ней наслаждение найдет. Только представь: ударит раз молоток по камню – и пойдет гулять по подземельям гул, оттолкнется от стен, громыхнет и затихнет, зазвенят в переливах прозрачные, как крылья стрекоз, кристаллы, заухает эхо и вздохнет, срываясь, золотой блик. Расхохочется отзвук удара, мечась под низкими арочными сводами, со свистом вырвется ввысь из шахты или хлынет в черный провал. Звуки смешаются, сольются, нанижутся на тишину, как бусины на нить, и родится в каменных недрах музыка подземелий…

Гномий король звался Тобаньер. Не секрет, бородами своими гномы гордятся не меньше, чем кладами, и чем борода пышнее, тем солиднее гном; а у Тобаньера борода такая длинная, что, как серебристая река, растекалась по главному подземному коридору, ведшему в самую тронную залу. Каждый день гномы ее расчесывали, с утра до ночи, а как камни с рассветом меняли цвет, так на смену им другие приходили, на день поменяв молоток на гребень. Следуя за ее извивами, пробирались гномы на Совет, где решали, как бы побольше золота добыть и что, когда добудут, с этим золотом делать.

Но приключилась как-то с гномами беда. Повадился дракон грабить их сокровищницу. Драконы, говорят, большие и чешуйчатые, а нравом – те же сороки: тащат все, что блестит. Дракона этого многие видели, говорили, что он черный, как тьма, белый, как свет, зеленый, как изумруд, красный, как рубин, большой, как гора, длинный, как борода короля, юркий, как мышь, горячий, как горн и холодный, как горная река. Жил он (и это совершенно точно!) на самой вершине горы, а, может быть, в дальнем переходе, а если вернее, то в самой глубине, у горячих источников, но уж если говорить чистую правду, то в жерле Огнедышащей Горы.

Как ни пытались его подкараулить – просачивался легким дымком, проползал змеей, сокровищница оскудевала, а вор не был пойман.

Стали гномы думать, что делать. Думали-думали, много чего выдумали, соорудили ловушек штук сто, наплели сетей, разложили приманки, а сокровищницу крепко-накрепко заперли. Наутро побежали смотреть, какой попался дракон. Бегут, кричат: «Я ж говорил, он синий, как сапфир! Я ж говорил, он блестящий, как слюда!». И угораздило же кого-то споткнуться о камешек… Взметнулись под потолок сети, разлетелись в сторону мелкие самоцветы, на которые дракон и не глянул, забились, запищали злобно гномы в собственных ловушках. Друг друга поймали, а дракон в щель пробрался. Помянули недобрым словом своих инженеров, вспомнили, кто какую махину сподобился соорудить, да так ни с чем и разбрелись по подземельям.

Долго ли горевали гномы, долго ли без толку за драконом гонялись – неизвестно. Да только прибыл к ним однажды большой человек из большого мира. Многие годы бродил он по лесам и полям, советовался с облаками и деревьями, а попал он сюда случайно и с умыслом. Пришел – и не знает, как в этих бесконечных коридорах кого отыскать. Пошел наудачу, видит – блестит на полу не то нитка, не то волос. И еще одна, и еще… «Неспроста тут такое чудо, – решил странник, – куда меня такая тропинка приведет?».

Несколько дней кряду шел незваный гость, и вдруг увидел за поворотом тронную залу – ничем другим не могло быть столь богато украшенное место: на стенах золотом узоры выложены, скамьи и кресло королевское из золота, а в кресле сидит Тобаньер, шапку золотую на нос надвинул, болтает ножками в золоченых башмаках, суровый, опечаленный.

– Светлый король! – с такими словами вышел незнакомец из полумрака, опустился на колено возле трона. – Да приумножатся богатства в твоих сокровищницах, да не омрачат тебя тягостные мысли, не приютишь ли ты скитальца в великой и богатой стране?

– Кто б ни был ты, чужой человек, – надувшись, как шар, важно произнес Тобаньер, – вижу, не проходимец и не злодей; но не ко времени пришлись твои прославления, сам видишь.

Незнакомец, склоняя голову, отвечал осторожно и тихо, и голос его шуршал и шелестел, как заблудившийся среди сталактитов и сталагмитов ветерок:

– Несколько дней назад до меня дошли слухи о том, что благополучие твоей страны омрачено кознями дракона. Прав ли я, грозный повелитель?

Тобаньер от слов гостя напустил на себя совсем уж неприступный вид и, выдержав паузу, протянул:

– Прав, прав, уважаемый; мои подданные с ног сбились, изобретая капканы. И хоть и не к лицу мне, мудрейшему из королей, просить совета у чужака, но не подскажешь ли, как извести супостата?

– О мудрейший, светлейший, величайший из ныне живущих и правящих! – воскликнул пришлец. – За этим я и пришел сюда. Только скажи, не отплатишь ли ты мне?

Тобаньер так разволновался, что запутался в бороде и чуть не скатился с трона, но вовремя опомнился и, повозившись, уселся поудобнее.

– Если просишь несметных богатств и невиданных чудес…

– Нет-нет, ваше величество! – поспешил заверить путник. – Будет ли мне дозволено забрать из драконьего логова всего лишь одну маленькую вещичку?

Тобаньер переспросил:

– Одну?

– Всего лишь одну, величайший!

– Маленькую?

– Совсем крошечную!

– Да будет так, – решил, король, взмахнув скипетром. – Если эта вещь столь мала и невзрачна, я согласен.

Странник во время своего продолжительного пути о многом думал, многое замечал и старался запомнить все-все, до мельчайших деталей. И потому, поразмыслив, велел принести ему муки, сколько найдется, и самый красивый золотой кувшин, большой, блестящий, самоцветами усыпанный. Кувшинов притащили несколько, один другого лучше, а незнакомец с час смотрел и выбирал. Присмотрев подходящий (и впрямь чудесный, каких никто и не видал), приказал пробить в донышке маленькую, совсем незаметную дырочку. Возмутились гномы – с чего это забредший невесть откуда большой человек хочет хорошую вещь испортить? Но Тобаньер на них прикрикнул, разгневался, аж подпрыгнул в своем роскошном кресле, и они, хочешь не хочешь, подчинились.

– А теперь насыпьте муки в кувшин, закройте крышкой поплотнее, и в сокровищнице на самое заметное место поставьте, – скомандовал незнакомец.

Запыхтели гномы, потащили кувшин, хорошо, догадались пробоину на время прикрыть, чтоб мука не сыпалась – они и так ее целый кувшин кое-как наскребли. Потащили, а сами ворчат – что это умник прибредший выдумал?

Наутро высыпали гномы к сокровищнице – а от нее по коридору тоненькой струйкой течет белый мучной след.

– Пойду по этому следу и отыщу дракона, а вы покамест за мной не ходите, – и, подобрав свою котомку, бодро зашагал странник вдаль, по извивающемуся подземелью.

То он шел в темноте, то путь ему освещали цветные блики, его сопровождал неведомый шепот и бульканье лавы. То вниз, вглубь шла дорога, то поднималась каменными ступенями все выше и выше, то широкой и гладкой была, то раскалывалась надвое глубокими провалами… Все препятствия преодолел путник – за долгую жизнь привык он бродить в странных местах, и не было страха перед неизвестностью в душе его, только любопытство: что меня ждет за поворотом? Казалось бы, все он в жизни повидал – но нет, что-то еще пропустил, не разглядел. Интересно!..

Он понял, что добрался до цели, когда услышал драконье дыхание, а потом оглушила его драконья песня. Свернувшись во мраке на грудах награбленных сокровищ, он пел о золоте: «Нет ничего на свете лучше золота! Горстка за горсткой, монетка за монеткой, построю себе золотой дом, и никого не пущу!». Робкий свет, пробравшийся в эту непроницаемую тьму, высвечивал бликами его несметные сокровища, и становилось ясно: фундамент золотого дома уже заложен.

– Достопочтенный дракон, – тихонько позвал его странник.

Недобро взглянули на него из темноты два красных глаза:

– Чего тебе надобно? – и был его голос глухим, как уханье совы, звонким, как звук упавшей в тишине капли, громким, как гром, шуршащим, как шелест листвы.

– Как вижу, умнейший из драконов, ты жаждешь собрать в своем дивном логове все золото мира?

– Все! Все! Все золото!!! – завыл дракон, и эхо вторило ему.

Незнакомец поморщился – уж очень резал слух драконий голос.

– Благороднейший из драконов, а известно ли тебе, что самый яркий, самый чистый слиток тебе забрать никак не удастся?

Дракон возмутился:

– О чем ты, ничтожнейший из червей?

– Взгляни, – странник указал на солнце, пробившееся бликами в лаз, сооруженный драконом между камнями. – Солнце – ни что иное, как золото. Видишь, как сияет, остроглазейший из драконов?

– Вижу, вижу… Да неужто ты думаешь, что я, Я, ВЕЛИКИЙ ДРАКОН, не доберусь до него? Да разве слабы мои крылья?

И, вырвавшись из норы, сверкнув в лучах, рванулся он ввысь. Говорят, дважды облетел он землю, стремясь догнать солнце. Только он приближался к вожделенному золоту – оно ускользало, сверкая и смеясь. Люди гадали – что за туча мчится день за днем вслед за светилом? А это был дракон. Раз за разом взмахивал он крыльями, голодный, усталый, но ни на дюйм не приблизился к солнцу. И вот, тяжело дыша и проклиная весь мир, из последних сил протянул дракон к нему когтистую лапу, но тут обожгло его, будто огнем. Взвыл дракон, рухнул на землю, обожженный, ослепленный. Проморгавшись и пообедав, наконец, кроликом, вырыл себе нору меж древесных корней и зарекся впредь связываться с малознакомыми людьми. Говорят, лет двести он так там и продрожал, ругая собственную глупость и жадность. Куда он девался потом – знает, быть может, сосна, возвышавшаяся, как мачта, над его берлогой.

Гномы ужасно обрадовались исчезновению дракона. Сидели в его логове, играли, как дети, возвращенными побрякушками, смеялись и пели от счастья. Даже Тобаньер пришел полюбоваться своим добром, а бороду его несли за ним сто гномов в парадном облачении. На радостях он даже забыл о своем обещании и предлагал спасителю то зачарованный меч с золотой рукоятью, то золотую книгу, где написаны заклинания, то сундук золота, то два сундука. А странник и вправду не взял ничего, не нужны были ему сокровища. Забрал только маленький перстенек из красного золота, редкого металла, магического. Недоумевали гномы – что хорошего может быть в перстеньке? Но чужестранец казался весьма довольным, и они усмехались, зная, что их богатства остались целы – перстень-то был не их, закатился случайно в драконье логово, испокон веку красного золота в горах не водилось.

С тех пор ни дракона, ни избавителя своего гномы не видели, мирно преумножали богатства свои, слушали музыку подземелий и из года в год праздновали обретение потерянных кладов.

– И все это вправду было, дядюшка Мирд? – спросил Гердик.

– Ну конечно! Стану я тебе врать, я же лекарь, а не балаганщик, – даже обиделся доктор Вледиг. – Кажется, уже идет твоя мама.

Гердик на минутку замолчал, пока доктор собирался, но крикнул ему вслед, уже когда дверь предприняла попытку закрыться:

– А какой он был, этот дракон? Черный, как тьма? Красный, как рубин?

– Страшный, как страх, – ответил Мирддин Эмбрейс Вледиг.

– А что это было за магическое колечко?

– Расскажу в следующий раз. О, приветствую, – доктор Вледиг подмигнул Гердику, улыбнулся маме и вышел.

Он немного поболтал с соседями, обсудил надвигавшийся дождь и грядущий праздник. Потом сотворил вереницу пестрых бабочек для игравших у берез детишек. Добравшись до берега реки, он простер руки к небу, а затем коснулся простого перстенька из красного золота, который носил на указательном пальце.

– Где бы мне побывать на сей раз? – спросил он себя, и мутную воду речушки, и зыбкий песок, и печальные ивы.

Тучи колыхнулись на небе и, притворившись синим туманом, подкрались к нему, перешептываясь и советуя. Ивы подняли печальные головы, вслушиваясь. Закружились нежные, совсем молодые вихри, припоминая. Доктор стоял и слушал, ловил каждое слово, образ, вздох, чтобы не потерять ни одной нити, связывающей быль и небыль.

Он еще не знал, какой именно будет следующая сказка – забавной, волнующе-героической, может быть, чуть грустной, или же уморительно смешной. Но она, определенно, будет интересной.