Всю эту зиму он провалялся как старый лапоть на горище. Аж пока его не стали пинать в спину, чтоб он, наконец, куда-нибудь делся с глаз. Старые кряхи, редко стают кому-то приключительными. Дед принимал это под руки и выводил на улицу вместе с собой.

В топтаных кедах и сером плаще, гулял он по городу и неуловимо заглядывал в окна удерживая дыхания. Иногда он посещал с дутым видом подвалы и знакомился там со Сля к примеру. Ведь там же он также отрекомендовался еще давно, с Неуловимым Плутом и Залоготом. Или он мог другой раз вскорабкатся на памятник и там седеть аж до тех пор, пока молодой Ветр, еще год назад чистящий ему серебренные ботинки, подлетал к нему незаметно и толкал в спину, от чего дед валился вниз и шибся. А вообще, этой порой, он просто чапал улицами слогалил, сули, солил дороги и болтал сам с собой и с тем кто к нему привязывался, но это было не так часто. Один раз его сбил грузовик, да, так и было, и он затем, несколько дней отсиживался в дупле, обмотавшись целофанками, потому что он сильно перепугался и ничего большего. Все помнили еще в нем силачесть и весость. Но старость его и хворость встречать не желали. Потому просто не обращали на него такого, никакого взгляда и в семейных празднованиях не усаживали его за стол.

Его, зебкого видать отказывалась даже милая его ученица и бывшая его любимица. Дед видел, как она пролетала возле него и вид делала будто это не она еще недавно дергала его за свиркучую шубу и с заморским акцентам приставала « мистер, мистер, будьте снисходительны, уделите мне коее время».

Дед отсчитывал последние дни. Они сочились между его пальцев и падали под ноги сухими ледышками. И он бы наверное в наконец совершенно бы исчез по истечению его природного времени этого года если бы один случай. За неделю до завершения этогодной вахты, он седел на бордюре и смотрел на то, как братья Сумерки с яркими рюкзаками за спинами играют в сокс и ржут как пони. Тогда к нему подошла пышная драненькая юбка и мохнатый платок, в котором ютилась краснощекая особа в морщинах и с синими глазами. Она присела рядом с ним и тоже стала глазеть на Сумерков. Дед не сразу разузнал в старой пышке ту, которую он давно знал.

- ах вот. Сказал он ей.

-ах да.

-так вот значит что.

-да, ответила она ему.

- значит все хорошо. Дед взял ее за руку и широко улыбнулся. - так ты жива…

Бабуся тоже улыбнулась слоновокостными трехрядными зубами и полезла в за пазуху.

Дед разнежено прижал плечи к ушам сморщил нос и негромко но моторно пукнул.

- ничего, теперь бывает. Шипилявила бабця водя носом за шиворотом. Потом, наконец его от туда высунула вместе с рукой которую она протянула ему.

-на это тебе. Специально сперла вот.

- ах ты старая крадуха. Размяхчился окончательно дед и пропомнил как давнеча, когда она была еще стройной хохотухой с огромными газами и золотыми волосами часто стаскивала у своих родителей массу полезного, которое приносила, потом к нему, и они находили сему великолепное применение.

- возьми, возьми, пригодиться. Сказала она ему таким милейшим для него голосом и тоже пукнула. Они вместе засмеялись.

Братья Сумерки заслышав такое веселье, прекратили игру, нахмурились, рассмотрели хохотящихся, махнули рукой и снова продолжили игру. Старики замерли пристально всматриваясь друг на друга. Дед хотел, было, хотя нет, не понятно что точно он хотел наближаясь к бабусе лицом, но та вытянула ротик вперед и растворилась.

В руке у деда осталась махонькая бутылочка. Он с трудом развинтил крышечку и проглотил зеленую жидкость разлитую там внутри нее и рухнул не живым.

На утро весь город был обвален снегом. Серебристым свежим и ароматным. Вчерашний дед летел в своей шубе над городом уклоняясь от родственных поклонов и проверял свою роботу. И был глубоко уверен в том, что еще много, очень много лет, он не сядет за стол со своими родными и вообще, будет держаться особняком. А через неделю, он найдет хороший подарок и поедет туда к ней. Пусть и к старой.