А теперь, пошёл вон, уважаемый фон Гогенхайм!
|
1
Он медленно бродил по комнате, поглядывая на старые фотографии возле зеркала. Несколько раз внимательно всматривался в своё отражение, снова и снова замечая новые детали. В последний раз ему довелось увидеть себя в зеркале лет, наверное, сорок назад, в Вене. Вена! О, чудесный город! Право же, лучшие годы.. мг.. жизни! Он провёл там две с небольшим сотни лет, и каких лет! Леопольд, Голицын, Моцарт, Лазарев, Декер, Бетховен! И каждый оставил ему крохотную, почти незаметную частичку себя. А теперь он стоял у грязного окна и перед ним расстелился небольшой городок на северном берегу Чёрного моря, под названием Одесса. Довольно скучное место для такого.. человека, как он. Умирали тут, конечно, часто, как и везде, но вот с необычными людьми было туговато. Хосе де Рибас, Арман дю Плесси, Пушкин – никого из них он не успел застать, хотя умерли они все далеко от этих мест. Гоголь, и тот за два года до его приезда убрался отсюда. Одно радует – чума в этих местах не редкость, хотя и она врядли принесёт что-то новое. Сравнительно недавно город стал развиваться быстрыми темпами, привлекая в свои сети тучи крестьян, и нищенствующих иностранцев из ближнего зарубежья. Он провёл тут всего каких-то три десятка лет, и за это время население ужасающе пыльного портового городишки выросло почти вдвое. Право же, новая волна чумы принесёт немалый урожай. Мимо окон с пьяным восторгом промчалась толпа молодых матросов, вероятно, с недавно прибывшего французского фрегата “Arctique”. Он мягко погрузился в старое кресло, стоявшее напротив окна. Как приятно было осознавать, что ещё целых пятнадцать минут можно вот так вот посидеть в кресле, обретя материальную оболочку. Шесть лет? Да, правда, шесть лет назад – вот когда он в последний раз материализовался. Шесть лет он не останавливался, всё отбирая и отбирая жизни. Сотни? Тысячи? Чёрт его знает. Конечно, знает, этот всё знает, особенно то, что касается мёртвых. Но до чего же здорово ощутить четырёхсотлетней кожей лакированные подлокотники и потёртую обивку этого разваливающегося коричневого кресла... Он очнулся от тихого бормотания, и, не успев раствориться в воздухе, снова погрузился в беспамятство – на этот раз от удара в затылок железным ведром.
- Если ты не справишься, я тебя по частям в раскалённых железных ящиках отправлю на самое дно ада, и там ты вечно будешь чувствовать невыносимую боль, в каждом миллиметре твоего разорванного тела! Возвращайся и закончи начатое! - Но как?! Ты же сама видишь, что я не могу вернуться к старухе. - Карга должна умереть, а как ты это сделаешь – не моё дело! Главное, не нарушай Закон, иначе то, чего я тебя наобещала раньше, будет только разминкой! А теперь, пошёл вон, уважаемый фон Гогенхайм!
2
- А, проснулся, красавец. Доброй ночи тебе, - с довольной ухмылкой протянул стоящий напротив него низкорослый мужчина. Гладковыбритый подбородок, аккуратно подстриженные ногти, выглаженные брюки – этот тип явно себя любил и уважал куда больше, чем всех остальных вместе взятых в этом мире. – Заведите старую. Громила в синей форме вышел за дверь и через минуту вернулся с той самой “каргой”. - Он? – низкорослый грузно упал в кресло и уставился на старуху. - Он, он! Этот тип залез ко мне! Я их нюхом чую, поганцев! Шпионы чёр-р-товы, устроили у нас в подвале свои заседания! Вязать их всех, вязать и в тюрьму! – разбушевалась бабка. С трудом удерживая зубы во рту, она ещё несколько минут ругала “аглиских” шпонов пока её не выставил за дверь тот же громила. - Ита-ак. Шпионы, значит. Занятно, занятно. Паршивый же ты шпион, раз тебя такая милая старушка умудрилась повязать, - человек в кресле попытался добродушно улыбнуться. – Меня зовут Остап Березко, а тебя? - Парацельс. - Пара.. что? Я тебя не спрашивал, как тебя твои дружки кличут, а конкретно задал вопрос – как тебя зовут? Имя, фамилия, отчество, это понятно? – в карих глазах Березка промелькнула злость. Пленник вздохнул и посмотрел на громил, стоявших возле двери: квадратные рожи, короткая стрижка, у левого явно вчера была бита физиономия. Вот так слуги закона. Пусть бы такие сотнями умирали, так нет, забирают Леонардо, Александра, Чайковского, а эти живут, живут и плодятся... - Меня зовут Парацельс. Если это слово тебе ничего не говорит, то, что для тебя имя Филип Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм? Это тоже я, но привычнее первое, - равнодушно ответил пленник. - Шуточки, да? – жандарм вскочил и с размаха ударил его по лицу. – Я тебе покажу, шутить со мной. Березко шуток не понимает! Запомни это! - Да, я вижу, - вытирая кровь с лица, ответил допрашиваемый. - Итак, Филип, на чьей стороне кормишься? Кто послал? С кем это вы собирались в подвале у старухи Порштер? – снова усевшись в кресло, спросил жандарм. - Я не шпион ничей, и ни в каком подвале ни с кем не собирался. - Та-акс, не шпион значит, хорошо, это может быть, но кто тогда? Вор-домушник? Чего искал в чужом доме? – Березко достал из коробочки трубку, и с важным видом, принялся набивать её табаком. - Нет, я не вор, незачем мне её хлам, - вяло отозвался пленник. - Ну? Не шпион, не вор, так кто же ты? Внук её забытый? – шутка удалась, и громила у дверей загоготал. - Внук? Нет, не внук. Я Филип Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, алхимик и врач. Родился я в 1493 году, в городишке, под названием Эйнзидельн, что в Швейцарии. Полную мою биографию, я полагаю, можно найти в городской библиотеке. Помнится мне, Воронцов Михаил Семёнович её основал, вот там и посмотрите при надобности. Умер я в 1541 году в Зальцбурге и стал ангелом смерти. Сегодня пришёл за душой старухи. - М-да, ангел.. Да ты идиот, а не ангел, и меня пытаешься за идиота держать. Что ж умник, посмотрим, как тебе понравятся мои ребята. – Березко вышел, а две обезьяны, стоявшие возле двери медленно подошли к Парацельсу. Первый же удар отправил его в беспамятство.
- Так-с. Значит, ты всё тянешь. - Ну что я могу сделать? Этот баран держит меня в поле зрения, и дематериализоваться я не могу! А забрать их.. сама знаешь, что этого делать нельзя. Да и если б не Закон, я бы давно оттуда убрался! Помоги мне, ты же можешь меня забрать. - Могу, но только тогда, когда старуха будет мертва, а до этого я бессильна. Паршивая ситуация. Значит так, уладишь всё сегодня – получишь бессрочный отпуск, не уладишь – придётся тебя уволить. Я надеюсь, ты понимаешь, что в этом случае за то, сколько людей ты убил, гореть тебе в аду довольно долго. - Что?! Я же не по своей воле! На тебя же работал! - Правда? Я тебя что заставляла? - Нет... - Вот и славно.
3
Парацельс очнулся в том же углу, только теперь он был прикован к какой-то скобе в стене. К тому же громил в комнате не оказалось. - Боишься, что убегу? - Не знаю, - коротко ответил Березко. – Ангел смерти значит? Забавно. - Что забавного? Неужто поверил? – по лицу пленника пробежала тень страха. – Что-то случилось? Эти двое, они в порядке? - Думаешь, прибил ненароком? Нет, не прибил – они в полном порядке, сидят за дверью, а вот ты должен был умереть.. Но не умер, – только теперь Парацельс заметил, какое у жандарма было бледное лицо. – Так бывает, случается, что с типами вроде тебя нет смыслу морочиться. Это не страшно, всё равно те, кого мы забираем, редко возвращаются домой. - Не понял. - Ты умер. Тебе между рёбер всадили восемнадцатисантиметровый нож. Я вернулся, а ты лежишь в уголке тихий и спокойный. Кровищи натекло на пол, я ещё ругать начал, а тут смотрю вдруг – крови, будто бы меньше стало на полу. Я подумал, что померещилось. Ребятки только тебя за шкуру и выносить, а ты дышать вдруг начал, жадно воздух глотать. И кровь течь перестала, даже на полу вся высохла. Смотрю – и рана затянулась! Ребята креститься давай и за двери, а я тебя приковал на всякий случай. Расскажи-ка мне, ангел чёртов, как так вышло, что ты ожил?! – жандарма трусило. – Говори! Не то... не то.. - Что? Убьешь меня? – спросил тёмный ангел. Березко сел в кресло и уставился на Парацельса. В комнате воцарилась тишина. Стало слышно, как тикают дедовские часы в кармане брюк жандарма. Под тёмно-красным деревянным полом едва различимо зашуршала мышь, разбираясь в своих незатейливых запасах. - Ты смерть? – нарушил тишину жандарм. - Нет, не смерть. Я её ангел, служитель. Забираю жизни одним лишь прикосновением руки, - грустно улыбнулся Парацельс. – Не то, чтобы мне это нравилось, просто, когда я умер, мне почему-то предоставили выбор. Я избрал этот путь. Как-никак, но всё же я жив, и жив уже четыре сотни лет. Жалею лишь о цене, да и то не часто. Это ведь вполне естественно – умирать. К тому же, я ведь не убиваю кого попало. Не я решаю, когда придёт чей-то час. Просто я понимаю, что должен быть там-то и забрать того-то. Вот и всё. - Ерунда! И чего бы это вдруг ты рассказываешь мне такие вещи? - Даже если ты поверишь мне, то тебе всё-равно никто не поверит. – Уверенно заявил Парацельс. - Это верно, тут ты, пожалуй, прав. Удобная для тебя ситуация. Но ты забыл о тех двоих, что видели, как у тебя затянулись раны. - Думаешь, они что-то кому-то скажут? Сомневаюсь. Страх – хороший слуга для таких, как я, - ухмыльнулся пленник. - Ты не сбежал ни в квартире старухи, ни тут. Почему? - Березко попробовал перевести разговор в другое русло. Пленник не ответил. - И почему ты не убил моих ребят? Почему до сих пор не убил меня? Ангел не хотел отвечать. Он хотел врать, врать и врать. Пусть тупоголовый жандарм поверит, что если держать в плену ангела смерти – наступит конец света, пусть поверит, что сдохнет сам и отправится в ад, но Парацельс не мог соврать. Ему мешал один единственный закон, преступить который означало бы обречь себя на вечные муки. Страдания в таких местах, которые не смог бы изобразить даже Босх – вот, что ждёт ангела, преступившего Закон. Для умерших нет других правил и наставлений: убить другого ангела они не смогут; украсть? – у духа нечего красть. Всё, что есть у духа – способность общаться, а значит и врать. Отсюда и Закон: ложь – это смерть, вечная смерть на самом дне, а Парацельс вовсе туда не хотел. Молчать тоже нет смысла – времени у него ровно до завтрашнего утра, не успеет – результат и в этом случае окажется плачевным. - Ну? Ты ответишь мне? Чего замолчал? – Березко не унимался. - Во-первых, я тебе уже ответил, почему не убил ни тебя, ни твоих ребят. Потому что, не я решаю, кто. Я исполняю. Если не убил, видимо, ваше время ещё не пришло, - ответил пленник. - А старуха, её почему не убил? - Не смог, - Парацельс опустил глаза. - И что теперь? Она что, жить вечно будет? – усмехнулся жандарм. Парацельс прокрутил в голове разговор со Смертью. - Не думаю. Просто того, кто будет виновен, если она не умрёт до утра (“тоесть, меня”, - подумал пленник) – ждут вечные муки на самом дне ада. Того, же, кто убьёт старуху до утра и тем самым выполнит веление смерти (“и снова - меня”, - внутренне улыбаясь, подумал Парацельс) ждёт вечная жизнь, полная блаженств и беспечности. - Ха! Значит, тебя ждёт ад, и поделом! – возликовал жандарм. - Я, конечно, виноват, но разве ты не держишь меня тут под надзором? – ехидно прищурился Парацельс, но Березко уже не слушал. Жандарм пару раз носком сапога ударил в дверь, не спуская глаз с пленника. Вошёл незнакомый Парацельсу тип. Они о чём-то переговорили, и тип вышел. Березко стоял, и, улыбаясь, смотрел в глаза пленнику. Через несколько минут вернулся незнакомец с табуреткой в руках. Он поставил её у стены и грузно уселся. Березко, явно нервничая, поспешно вышел, сильно хлопнув дверью. Минут через сорок, Парацельс почувствовал привычное лёгкое покалывание, которое бывает при дематериализации. Видя, что пленник растворяется в воздухе, смотритель вскочил и с ревом бросился к Парацельсу, однако успел схватить лишь воздух.
- Поздравляю, фон Гогенхайм, ты уходишь в отпуск. Хорошо дельце провернул. Я лично наблюдала за происходящим. Жандарма теперь, наверное, будут судить за смерть старухи, но, надеюсь, до казни не дойдёт. По графику ему жить ещё почти два года. Поздравляю ещё раз. - Спасибо, - улыбнулся Парацельс. – А теперь отправь-ка меня в Вену в тысяча восемьсот двадцатый – я соскучился по живому Бетховену. |
Библиотека // Объявления
